Начало : Фольклор.Ч.1

Фольклор.Ч.2

Фольклор.Ч.3

Фольклор.Ч.4

Фольклор.Ч.5

Фольклор.Ч.6

Фольклор.Ч.7

Хороша утренняя пересменка в выходной. Начальства руководящего нет, кроме оперативного врача. На отдыхе они, некому делать замечания, расставлять утренние бодрящие пистоны. Карточку сдал Жуже, не отпустила, пока не изучила.

– Почему не указал, из какого документа паспортные данные? – Обнаружила неточность.

– Не было документов, Сесилия Львовна. Сумели гражданина допросить с милицией, во всем сознался. Тут написано, что «со слов милиции».

Жужа, услышав про милицию, отцепилась. Не стала интересоваться подробностями допроса трупа, махнула на меня рукой.

Все заняты обычными делами в комнатах. Пополняют израсходованное, чаёк заваривают. Весело вспоминают приключения за сутки. Санитарки принимают в стирку замызганные, измятые халаты. Свежие выдают по номерам на нагрудных карманах, прибывающим на убой.

Пьем чай и мы. Тосик про коньяк напомнил. Откупорили бутылку, налили по полтинничку в два граненых стакана. Греем ладонями, чтобы ароматом насладиться, вдыхаем красочный букет напитка. Тосик мнется со своим стаканом пустым.

– Тебе, Тосик, нельзя такого. Сруль не разрешает!

– Сочувственно отодвигаю протянутую руку. – Какой такой Сруль?!- Оглядывается Толя удивленно.

– Ну, ты же сегодня с рулем, на автомобиле приехал. Так вот, этот Сруль не позволяет принимать. – Поясняю рассудительно.

Тосик улыбается, кивая головой, опять попался. В комнату шумно заходит мой сменщик, Владимир Николаевич. Выбрит чисто, до синевы, в костюме легком, рубахе белоснежной, при галстуке. Источает аромат дорогого одеколона. Красавец отдохнувший, полный сил.

– Здорово, недобитки! - Приветствует радостно. Изумление появляется на лице, бутылку увидел с наклейкой знатной.

– Да вы что, говна наелись?! Колька с Тосиком давятся чаем, прыскают безудержным смехом, корчась на диване.

– Ясновидящий! – Давит кто-то из них. Ржут, катаясь.

– Не жрал я! Купался только! Нельзя было. Хозяйское оно. Могли бы в краже обвинить, жлобы. Нам за качественные роды коньяк презентовали, в благодарность. Шикарную красотку родили. - Отрицаю обвинение в поедании чужого со слезой в голосе.

- Хотелось очень, не рискнул. Посадить могут за такое.

Володя сочувственно поднимает брови, втягивает ноздрями воздух, анализируя запахи.

- То-то я подумал, что странными ароматами из комнаты несет. Ну, вы и любители макнуться!

– Профессионалы. – Выдавливает сквозь смех, Коля. – Он еще стриптиз вчера показывал толпе. Публика не оценила, не дали денег, ни копья. – Тычет пальцем в меня, снова заходясь.

- Понятно, по полной оторвались. – Задумчиво констатирует Володя.

– Ты, Рыжий, лучше расскажи, как тебе черная рука мудя ласкала. Уйду от вас. Завистники и грубияны! Поработали хорошо, спокойно, без особых приключений. Покажешь, Николаевич, завтра свои награды. Пойду. – Вскидываю сумочку на плечо. Выхожу во двор, приветствуя прибыващих, прощаясь с уходящими кивком.

Тепло на душе разливается от хорошего коньяка и смеха, раздающегося из нашей комнаты. Хорошо закончилось дежурство.

По дороге домой мечтаю о том, как пойду с детками в парк. Буду катать сына в коляске «с ветерком», смеяться колокольчиком от захватывающей дух скорости станет, держась ручонками за борта.

Готовлюсь отвечать на сложные непосредственностью вопросы маленькой очаровательной дочки-почемучки. Отвечать не просто, намеками наталкивать стану, чтобы добралась до сути любознательная умница сама. Пусть учится навыкам анализа любых вопросов, даже таких сложных, которыми сама и задается.

После прогулки с такой развеселой компанией совсем посветлеет на душе, чисто станет, легко. Будто и не было ничего. Книжки вечером полистаю любимые, закладки сделаю для Кольки.

Важные места текста отмечены давно, есть карандашные пометки на полях. Пусть погрузится в изящный, причудливый мир психиатрии.

Эти знания ему в жизни пригодятся обычной, работать станет еще лучше, надежней.

День весело, незаметно пролетел, приятно. К вечеру усталость окончательно навалилась, особенно после ужина. Даже холодный душ отупения не снял, бодрости не придал. Спать! Необходимо отоспаться перед дежурством хорошенько. Дети не побеспокоят, будут отлично спать, выгулял их до изнеможения, засыпали за столом. Почитать не успел, закладки по памяти сделал, сложил книги в сумку заранее.

Проснулся, как обычно, за десять минут до звонка будильника, кнопку нажал, чтобы никого не разбудил. Зарядка, душ, бритьё, одеколон. Чашка чая крепкого с папиросой усилили ощущение бодрости до максимального. К воротам больницы дохожу за шесть минут, не торопясь. Навстречу санитарки тачками с кастрюлями весело гремят. Заведующая спец.подстанцией, Вилена Николаевна, с папочкой в руках семенит.

Увидела меня, объявляет на весь двор:

- Доктор Сорокин! Расхождение у вас! – Радостным тоном отличницы, поймавшей на проказе хулигана.

Подхожу, здороваюсь, жду с интересом, где же я ошибся. Раскрывает папочку, первый листок половинки направления с моим автографом лежит. Радостно сообщает:

- Вот, читайте сами! Госпитализировал с ушибом головы, ушибленной раной, сотрясением мозга, алкогольным опьянением. А у больного острый аппендицит определили!

– Такое расхождение суровое удивило. Читаю внимательно, констатируя детали с одной стороны листка, где мои писульки. Вторую сторону, с диагнозом клиническим изучаю. Понятно, в чем дело. Объясняюсь.

– Вилена Николаевна, забулдыгу я госпитализировал девятого числа. Аппендицит у него случился пятнадцатого. Если бы я и такое мог предвидеть, мне бы не было цены! Но я буду стараться! Будущее предвосхищать! Если прикажете. На курсы меня пошлите сначала. Гадалок, или черных магов. - Улыбаюсь, о курсах интересных размечтавшись.

– Нет у нас таких курсов! Расхождение мы вам учтем! Отсутствия расхождений быть не должно, неприлично это! Так не бывает! - Выговаривает заведующая поучительно про мои косяки.

Сейчас начнет все мои неприличные выходки припоминать. Стараясь упредить выговор начальницы, предлагаю решение вопроса сходу.

- Вилена Николаевна! Вы мне только сообщите по секрету, сколько расхождений быть должно. Я буду приличия соблюдать строго, чтобы не вгонять в краску уважаемых коллег. У нас же все просто: раны, переломы, отравления, суициды, висельники, огнестрелы, утопленники. Где же тут ошибаться-то?! Это не кардиология, там все зависит от извилистостей ЭКГ, их столько, что все и не упомнишь, любой ошибиться может! Будут вам расхождения! Сколько прикажете, только процент укажите, я исполню. - Зря ей про кардиологию напомнил – поработала на кардиологической бригаде. Дров наломала знатных, ошибаясь регулярно, на повышение ушла с бригады, от греха подальше.

– У лучших докторов до трех процентов! А у вас больше должно быть, молодой еще! – Требует настойчиво, бровки хмурит на разгильдяя.

– Будет сделано! Четыре вас устроит? – Торгуюсь нагло.

- Это было бы отлично! Хватит наговариваться, вас к главному врачу вызывают. – Машет ручкой в сторону админ.корпуса.

– Ой! Так я побежал! – Хватаюсь за область сердца. - За наградами! Только в рабочее переоденусь, чтобы выглядеть приличнее.

- Срываюсь подальше от озабоченного статистикой начальства. В щель приоткрытой двери диспетчерской киваю оперативной, приход отметив. Фельдшера уже сменились. Тосик осматривает содержимое ящика, Коли нет. Вероятно, в машине проверяет кислород, аппараты. Володя, серый от усталости, рубашка измята, галстук «за левым ухом». Берет решительно полный стакан коньяка, выпивает в четыре глотка. Шумно выдыхает.

– Спасибо, что пришел пораньше! – Закидывает под язык таблетку валидола. Не спрашиваю ничего, переодеваюсь. Видно, что воскресное дежурство бурным оказалось, не до шуток. Досталось им, не то, что нам.

– Володь, ты посиди. Я вернусь от главной, домой подкинем.– Произношу тихо, настоятельно.

Машет рукой, встает, берет свой «дипломат». – До завтра! – Уходит, даже галстук не поправив. Устал.

- Тосик! Я за орденами, к главной. Если срочно, то пусть в приемную звонят.

Тосик кивает молча. Знает, какие ордена выдают у главного врача.

В коридорчике приемной тихо. Два ряда стульчиков пустых, все уже разбежались по отделениям после утренней оперативки. Перед дверями в кабинет главного врача за столом сидит Леночка, секретарь главного пять лет. Красавица, лицо больницы. Одета с иголочки, модно. Легкий подчеркивающий макияж, волосы пышные уложены аккуратно. Глаза светятся острым умом, улыбкой затаенной. Окружена легким ароматом французских духов. Фея приказов и распоряжений. Кивает мне молча на стульчик рядом с ней. Сажусь.

- Жалоба на тебя. Курьер ОблЗдрава доставил. Ознакомься. – Почти шепотом информирует деловито, протягивает папку.

Удивляюсь настырности неуёмной докторицы из восемнадцатой больницы, остальным я повода не давал на мой взгляд. Открываю, читаю с любопытством: «с возмущением сообщаем», «грубо командовал», «сломали частное строение» - не могу сообразить сразу, где это я ломал. «Разделся догола», «обзывал больного ребенка дохляком», «отказал матери в сопровождении». Понял, «галстук» обиделся! «Недопустимо звания советского врача», «требуем уволить». Четыре подписи «возмущенных» граждан. Гм, кто-то поддержал из дачников добропорядочных. Киваю головой Леночке, соглашаясь, что перечисленное имело место.

– Приказ уже напечатала? – Живо интересуюсь. Показывает пальчиком на другую папку, подняв сочувственно красивые, выразительные брови. – Только меня? Пацанов не награждаете? – Отрицательно качает головой.

– Начмед выйдет, пойдешь. Настроение хорошее было. Почитала, нахмурилась, приказала печатать. Я сама приказ сочинила, она еще не читала, без занесения.

Дверь открывается, выходит начмед с красным лицом, как после бани. Киваем друг другу молча. Захожу, закрывая плотно обе двери.

- Добрый день, Тамара Павловна! Прошу вас, парней не наказывайте, пожалуйста! Сортир снести я приказал. – Главное для меня парней защитить от наказания. Они же безотказные, если скажу – в огонь пойдут, или в дерьмо. - Голову покаянно опускаю. - Умер мальчик через шесть часов, я узнавал. Будут виновных искать до конца дней.

Взмахом ладони над столом останавливает меня.

- Допросила Колю. Рассказал, как было. Выговор получишь по больнице, чтобы дальше не пошло. Не хлещи жалом, не все твои термины и шутки понимают. Иди, работай. В приказе у Леночки распишись. – Устало машет рукой в сторону дверей.

– Спасибо, Тамара Павловна! Буду глухонемого изображать!– Молодцевато заверяю.

– Иди! На тебя дважды устные жалобы поступали, что «посмотрел, как фашист» - Оперативные докладывали. – Осуждающе качает головой Тамара Павловна, как мама нашкодившему ребенку. Настоящая она, службу знает отлично, сама прошла дорожку от простого хирурга.

Защитит, наказав выговором на местном уровне. Мою работу видела не раз, знает хорошо способности. Сутками вместе пахали в операционной. Уважает.

– Спасибо! Извините, что нарвался! – Пытаюсь извинениями вину загладить. Ей тоже, при случае, напомнят подвиги сотрудничков. Не любит она этих коллективных «рассмотрений» с участием общественников, дурацкими вопросами «как вы посмели допустить такое».

Выхожу к Леночке. Папка с приказом уже раскрыта. Расписываюсь, мельком проглядывая содержание, на всех трех экземплярах.

– Спасибо, Леночка, что нашла приличные печатные слова! - Голову склоняю благодарно. Улыбается сочувственно, но бровки хмурит.

– Поставить бы тебя в угол, Сорокин, чтобы осознал!

– Леночка! С такой красавицей готов оказаться в любом укромном уголке, лишь бы советами не мешали! – Парирую попытку укола. Сорвалась на звонкий смех, прыснула в ладошку. Машет второй ладошкой.

– Не проймешь тебя! Благодарность в приказе зарабатывай, чтобы выговор погасить.

– Зачем же выговор гасить? Выйдет, что зря получал. – Строю логическую цепь. – Ходят настойчивые слухи, что где-то за одного битого, двух небитых выдают. Буду свою ценность повышать. Чтобы вам, когда ручки бить устанут, уволите, выдали достаточное количество недобитков взамен.

– Не надейся, не променяем! – Смеется звонко. В приемную входит всклокоченный начмед с пачкой историй. Где-то шапочку сорвал с головы в сердцах, надеть забыл.

– Вам смешно, да?! Интерны тут такого понаписывали, плакать хочется!– Раздраженно, жалобно смотрит на обоих. Сам любит посмеяться над моими анекдотами в спокойной обстановке.

- Александр Яковлевич! Это у Леночки нервное, чтобы не плакать. - Простительную причину смеха предлагаю. Отмахивается, заходит к главной не спросясь.

Леночка промокает кружевным платочком слезу в уголках глазок. Звонит телефон.

– Приемная! – Дрожащим голоском, сдерживая смех. – Да, отпускаем, уже бежит.

– Показывает на меня пальчиком. Простившись воздушным поцелуем, бегу. Анализирую жалобу на ходу. Зря цирковой сленг употребил про «дохлый номер», для непосвященных звучит обидно. Следить за речью надо, чтобы все звучало изящно и научно для посторонних. Эмоции допустил, пижон. Правильно наказали, справедливо. Нечего было высовываться.

Вызвал бы пожарных, ждали бы, пока труп достанут. Констатировал смерть и ручек бы не замарал. Знаю же, как чистенько сработать можно, нет же, рванул, шанс призрачный реализовать. Нашел место для проявления качеств боевых – сортир! Замараешься обязательно.

Пиня выруливает со двора к админ.корпусу, мигалки уже включены. Машу, чтобы стоял на месте, разворачиваться дольше, ускоряю бег. За очередными орденами.

Шлёпаюсь в кабину, Пиня рванул так, что дверь захлопнулась самостоятельно. –

Ну, что, огрёб?! – Ехидно интересуется, перекрикивая вой сирены Колька.

– Конечно, огрёб! Спасибо – люди добрые походатайствовали! Всё! Сделаю орг.выводы, попляшете у меня! Маленькими лебедями. - Пытаюсь хмурить брови.

– Гы! – Колька живо представил себя в пачке, белом трико на пуантах. - Куда везете-то так шустро?! – Скромно интересуюсь целью поездки срочной. На Набережную.

– Делает паузу Рыжий. - Утопим тебя, чтобы балетом не угрожал больше.– Прищуривается, улыбаясь Колька, ожидает ответа.

– Это вы, ребятки погорячились, не подумав. Я и сам качественным был всегда, а вчерась пропитался окончательно. Такое в воде не утопить! Зря суетитесь. – Машу рукой, усиливая тщетность таких попыток. Отвечают взрывом хохота.

– На Масложир едем. Рабочий из кузова вылетел на рельсы. Без сознания.– Сжалился Пиня, сообщил, улыбаясь до ушей.

– О! А если мы тебя в масле попробуем утопить? – Не унимается Коля.

– С грузом, потяжелее, утону. Основная составляющая человеческого дерьма – жиры. Так, что в масле плавучесть будет нулевая, вероятно. Выплыву без груза! – Убиваю аргументом Колю, изумленного моей плавучестью.

– Так ты еще и характеристик состава дерьма не знаешь, Николай?! Ну, всё, такое убожество недопустимо! Психиатрию дома почитаешь. Сегодня будешь изучать органолептические свойства человеческих фекалий разносортных. Планирую серьезное лабораторное занятие.

Колька шлепает себя ладонью по лбу – договорился.

– Я пару местечек заповедных знаю, где есть накопления. Договорюсь, вам разрешат набрать с запасом. – Заботливо, тоном знатока, поддерживает Пиня.

Въезжает в ворота маслоэкстракционного комбината аккуратно, преодолевая рельсовые пути, чтобы колеса не пропороть. Видим уже, что на следующем рельсовом переезде стоит ЗИЛ-ок бортовой с открытым задним бортом.

Пятеро работяг в пыльных спецовках переминаются около тела, опираясь на лопаты. Грустно смотрят на беднягу, головы опустили.

Шестой лежит, лопата валяется рядом. Руководитель случая в каске проходит пару метров навстречу, машет обеими руками, пытается ускорить наше прибытие.

Автор : Леонид Сорокин (из бывших)

https://www.facebook.com/doctorsorokin/posts/317934827881573...

Едем спокойно по пустым улицам спящего города. Есть время для полезной болтовни.

– Николай! Ты чуть не спровоцировал большой скандал с рукоприкладством. Пока разбирались бы, у больной инфаркт мог приключиться. Почему? – Спрашиваю спокойно, но серьезным тоном.

- А чего она командует, сука раскрашенная! – Возмущается Коля, вспоминая остро момент.

– Ясно! Пробелы у тебя, Коля, в знании психиатрии и русского языка. Симптомы видишь, а не констатируешь профессионально, как Тосик. Он сразу усек, позицию правильную занял. Поэтому, слушай внимательно. Не сука она, а стерва – так называют в народе редких красавиц страстных. Старинная отечественная классификация была когда-то, явление называлось Histeria Gracia et Histeria Stervosa, русские доктора так разделяли фазы клинических проявлений. Иностранные доктора Шарко, его ученик Фрейд, увлекшись интересным во многих смыслах контингентом, расширили классификацию изрядно, выяснив, доказав, что истерия крайне многолика, может демонстрировать симптомы любого психиатрического заболевания от эпилепсии до психоза острого, шизофрении. Для этих пациентов очень важны присутствующие зрители-соучастники, их реакция на происходящее. Чем больше наблюдателей, активнее реакции, возражения, тем больше необычного покажет такой больной. Да, ты заметил «сценический» макияж, но не понял, что она нанесла его для встречи с нами, готовилась выразить, чтобы потрясти. А ты повелся, любовался, ушами хлопал, рот раскрыл. Это первый из симптомов – наличие в образе ярких, гипервыразительных, эпатирующих деталей. Далее нам демонстрировали прорывающиеся неудержимо эмоции – гнев, возмущение, озлобленность, которых мы еще ничем не заслужили. Заранее вина за всё случившееся возложена на посторонние лица. Фрустрация называется, когда гнев-озлобление есть, а причины нет. Неадекватно бурная эмоциональная оценка непричастных лиц, событий. Все обвинения она сама придумала и, мысленно, высказала нам до прибытия, осталось выплеснуть реально, если бы повод дали. Короче, на следующее дежурство я приволоку пару хороших книжек с закладками, почитаешь.

- Ну, хорошо, что хоть не заразная! – Пытается уменьшить проблему Рыжий.

– И тут ты, Николай, прав только отчасти. – Ехидно возражаю.

– Что, может заразить, если покусает?! – Злорадствует Коля.

- Если учесть частоту встречаемости, то только у неврологов конверсионные расстройства на шестом месте из первой двадцатки обращений. Встречаемость у соматических больных никто не считал, т.к. терапевты просто рекомендуют обратиться к неврологу таким больным, перекрестившись. Так что, скажу тебе огулом, что встретить можно регулярно, как простуду. – Завлекаю хитро Николая в тему.

- Да ладно тебе?! Я такую красоту давно не видел! – Чувствует подвох, но хочет убедиться, или поймать меня на головотяпстве.

– Хорошо, давай я тебе напомню клинические примеры за неделю. Поехали? –

Кивает головой.

– Три суицида было, все демонстрантно-шантажные – типичные «попытки самоубийства» истероидов, чтобы публику испугать, добиться своего без минимальной угрозы жизни. Что там было – таблетки ела барышня, семь штук дибазола бабушкиного, довела старушку. Вторая «хотела» выпить уксуса, но не срослось – родственники не дали заботливо. Вены «резал» пацан предварительно затупленным ножиком, денег ему не дали на мороженное, или водку. Поцарапал запястье поперек, не более того. Этих троих, хоть студентам показывай. Баба-кликуша в церкви с судорогами, в которую «бес вселился» на молитве - четвертая. Судороги вылечил ей просто нежной оплеухой. Девочка «задыхавшаяся» потому, что мама на танцы не пустила. Вы, двое лбов здоровых, еле ручку разогнули ей, чтобы я в вену вошел, диван сломали, пока возились – пятая. Давешняя докторица – шесть. Жужа – семь. И ты, Коля – восемь! – Забиваю финальный гвоздь подсчета.

– Яааааааа?! При чем тут я?! – Взвивается Колька.

– Николай, у тебя типичные симптомы истерии, регулярно проявляющиеся на работе. Носят компенсированный характер. Но они есть! Хочешь, мы тебе диагноз организуем, отдохнешь три недели на хозяйских харчах в Вольнодумовке, получишь заслуженный диагноз. Спорнем?! – С честным выражением лица предлагаю пари.

– Да ну тебя! С тобой на диагнозы спорить себе дороже всегда выходит! – Отмахивается Коля, задумчиво.

- Тогда, болезный, соглашайся, что истерию необходимо знать каждому специалисту. Так как многоликая болезнь, встречается регулярно, а ты «мышей не ловишь», забурел. – Заканчиваю довольный тем, что до печенок пронял, читать будет запоем, вопросы задавать.

– Ну! И как же заражение происходит? – Не унимается Рыжий.

– С раннего детства. Все детки рождаются с отличными данными, даже посттравматики, кроме самых глубоких врожденных, или наследственных инвалидов. – Высказываю мое и многих докторов отношение к перспективности развития деток. - Особенность детских реакций в том, что работают у малышей самые древние поведенческие рефлексы отношений внутри стаи, они обеспечивают максимальные шансы на выживание. Несмышленыш очень быстро понимает, что эффективнее всего внимание мамы можно привлечь криком, получая еду, как награду за требовательный крик. Так закрепляется первый, основной поведенческий рефлекс ребенка. Быстро детки растут, отлучают их от груди, важнее становятся внимание, любовь и ласка мамы, многие последующие блага, дающие чувство удовлетворения. Важны сроки, показания, методы-приемы отлучения от груди. Отсюда начинаются беды неправильного воспитания, формирование патологических рефлексов поведенческих и детские неврозы. Умна ли, терпелива и достаточно ласкова, заботлива была ли мама, не раздражается ли на любимое дитя от усталости бесконечной. Необходимо, конечно отметить, что гиперактивные дети более подвержены ошибкам воспитания.

Умницы они, быстро все схватывают, соображают. Но и утомляются так же быстро, бросая предмет, которым занимались. Все чаще добиваются нового желаемого криком и дрыганьем ножками. Родители стараются избежать конфликтной ситуации, потакают во всем, или орут, бьют, максимально закрепляя патологический поведенческий рефлекс.

Но учатся плохо такие малявки, не умеют сосредоточиться достаточно долго на предмете, отвлекаются на фантазии, мечты, выходками клоунскими внимание окружающих привлекают к себе. Им делают замечания, наказывают, не понимая, что ребенок требует специальных методов, сроков обучения. Поезд уходит окончательно к годам 12-14. Тогда остаются методы специальных учреждений с жесткой дисциплиной. Но кто же отдаст родненького дитятю.

Хотя, в садики и ясли на воспитание чужим теткам, жрать баланду, чад своих относят спокойно, уверенные в полезности общественного воспитания. Осознают детки свою ущербность быстро.

Ругают там их регулярно, наказывают. Оторвышами, оторвами неуправляемыми, бестолочами называют. Так формируется обида на весь несправедливый Мир, и окружающих. Не оказалось рядом с ними человека, который бы помог проявить лучшие качества, направил бы энергию, бьющую ключом, в нужное русло умело. Представь себе, Коля, жизнь человека, окруженного врагами, которые всегда готовы сделать замечание, за любой проступок наказать.

Так формируется и закрепляется великий страх, страх неизбежности наказания незаслуженного. Сплетаются тесно фрустрация и страх. Когда к этому добавляется сексуальная окраска, становятся юниоры еще эмоциональнее, порочный круг издержек воспитания замыкается. А гнев и страх всегда рождают агрессию, древнейший ответ на страх – первым нападай. Все происходящее воспринимается очень эмоционально, чувства становятся неуправляемыми страстями. От страстей, вскипающих неуправляемо, внезапно, теряется реальность восприятия окончательно.

Необузданно вспыхивающие страсти начинают жизнью управлять. В сексе истерички хороши, всегда, как последний в жизни раз, но могут покусать, поцарапать в порыве страсти сексуальной. Поэтому Фрейд так и увлекся исследованием истерии. Целую теорию создал, что Миром секс правит! Но о том, что сексуальное управляет только миром истероидов, умолчал, тот еще хитрец был. Почитаешь, очень интересная тема. – Заканчиваю экскурс, видя, что к месту подъезжаем.

– Эх! - Недовольно крякает Коля.

Состав стоит, перекрывая последним вагоном полдороги, уходит в высокие, густые заросли неизвестной мне сельско-хозяйственной культуры. У восьмого вагона виднеется фигура с фонарем. Машет вверх-вниз.

– Что берем? – интересуется деловито Тосик. – Фонарики, папку с карточками и меня, как обычно. – Необходимое перечисляю. Тосик улыбается – налегке пойдем. Слава достает книжицу почитать, зная, что долго стоять придется.

Бредем по откосу к сигналящему помощнику машиниста.

- Доброй ночи вам! Пошто скорость превышаете, давите людей?- Обращаюсь к машинисту, переставшему размахивать фонарем.

- Да мы только вытягиваться заканчивали из ворот! Катились потихоньку, а он как выскочил и под колеса лёг! Самоубийца! – Раздосадованно оправдывается железнодорожник. Машинист смотрел, когда дорогу освободим, все видел сам. Расстроился, приказал вас ждать, а сам ушел в кабину.

- Не грустите, это заяц был, а не самоубийца. – Успокаиваю переживающего. Тот меняется в лице, не понимая заключения. Приходится объяснять.

– Самоубийцы ложатся под колеса носом вниз, шею подставить норовят. Этот лежит пузом кверху, затылок разбит об шпалу качественно до открытого перелома. Левшой он был, хотел за поручень схватиться левой. Но плохо в школе физику учил, нельзя пытаться поезд притормозить, набегая перпендикулярно. Полезнее двигаться параллельно. Рука с поручня соскользнула, рывок оказался слишком сильным, тело получило вращательное ускорение, поскользнулся на щебенке, рухнул башкой об шпалу, рукой пытался падение смягчить, колесом ее и отдавило. Куда руку дели-то?! - Деловито интересуюсь пропажей конечности.

– Не брали мы!

– Истово крестится машинист. – Придется конечность поискать. Констатирую задумчиво.

– Фонарик ваш одолжите мне на пару минут, он у вас яркий. Осмотр покойничка закончу, руку найдем за вас. – Предлагаю хорошие условия аренды фонаря. Мужик радостно сует фонарь.

– Так, посмотрим в деталях, что у нас за заяц, почему так торопился подъехать без билета.

- В свете ярком проступают все детали.

– Фух! – Отшатывается машинист от картины.

Сомнений в причинах смерти у меня нет, но само происшествие вопросами чревато. Осматриваю труп внимательно, в деталях.

– Ага! Коля, это специально для тебя, еще один пример классической истерии, переросшей в психопатию. Смотрим внимательно общую картину и детали.

- Коля наклоняется, сморщив нос, нахмурив брови.

– Молодой мужчина, около сорока с небольшим. Седой, коротко стрижен «под машинку», зубы гнилые, две золотых «фиксы». Выраженные носогубные складки, прочие «эмоциональные» морщины, как у глубокого старика – любил гримасы строить, постоянно «держал выражение на лице». – Диктую протокол судебный осмотра с пояснениями.

- Бледный, но не от кровопотери, мало солнца видел открытого. Рот порван справа, давно, заживал вторичным натяжением. Порвали, когда оттаскивали за губу, сзади схватив. За помощью не обращался. Одет в чистое, рубашку, треники, не глаженные, не по размеру – чужие шмотки, явно. Обувь новая, мала, задники загнуты, чтобы не давила. Наколок много, но для нас важны те, что на пальцах. КОТ – «коренной обитатель тюрьмы», с малолетки ходка за ходкой. С детства не умел договориться по уму, не научили, резким был. Взрывался безграничной агрессией на любую несправедливость. Определили на «перевоспитание» по детской уголовке. Покатилось, тюрьма перевоспитала. «Всегда в отказе» - не складываются отношения с администрацией учреждения, не подчиняется никогда, никому. Перстень с кинжалом, змеей обвитый – мокрушник, душегуб. Еще один знатный перстенек наколот, погон проткнутый ножиком – «смерть ментам» называется. М-да, серьезный был волчара, схлестнуться с таким всегда чревато смертью, если первым не положишь. Если ляжешь, бить будет, пока насмерть не забьет. Руками, зубами рвать, топтать ногами. Вспышки гнева и агрессии у таких угрозами не погасить. Прятался он в этих подсолнухах, поезда ждал ночного, в бега подался.

– Не подсолнухи это, Леонидович! – замечает Тосик тихо.

– Амброзия, растение называется.

– Спасибо, просветил! Читал про амброзию, представлял себе совсем иначе. Слаб я умом в ботанике, Тосик. За нашего зайца отвечу. Беглый «химик» хотел уехать подальше, но погорячился, поезда ему забодать не удалось. Отбегался. - Широко крещу покойника.

– Так что, конечность искать будем, или как?

– Грустно оглядываются оба по сторонам.

– Плохо в школе физику учили тоже. Туда она отлетела, по идее. – Показываю направление рукой.

Пошли, жужжа фонариками «Жучок». Погружаемся в амброзию двухметровой высоты, стоящую плотной стеной. Вглядываемся в тени между крепкими стволами.

– Хорошо уродило! – Тоном знатока оцениваю урожайность, как в колхозе слышал от специалистов. Тосик смеется.

- Ааааааааааа! – Орет Колька дурниной, паря в прыжке по пояс над верхушками амброзии. Приземляется, матерится.

– Змея?! – Обожгло меня догадкой на бегу. Не змея – ночь же, спят они.

Подбегаем с Тосиком одновременно. Колька стоит над валяющейся, согнутой в локте рукой со скрюченными пальцами. Ругается сквозь зубы, выдавливая отдельные обрывки, пальцем тычет.

– Она! Она меня схватила! Ик! – Прерывистым шепотом.

- Молодец! Коля, руку обнаружил! – Начинаю балагурить, чтобы успокоить парня. – Зря нагло наступил на бицепс, она и согнулась последний раз. Я ж предупреждал, что таких полезнее не трогать, обходить. А ты ногами топчешь. Куда смотрел-то? Задумался, небось, о сексе с истеричками?

– Ик! Да иди ты, со своими истеричками! Ик! Да, наступил, а она меня цап сюда! – Показывает, пальцы скрючив, на бедро, у паха.  Ик!

– Какой ты у нас недотрога, однако! Уже поинтересоваться нельзя, содержанием штанины. – Обшучиваю Колю, чтобы отвлекся, но не помогает. Взгляда не отводит от напавшей руки, икает снова.

– Хорош любоваться. Бери конечность, хозяину вернешь. – Мягко приказываю.

– Тосик! Отнеси! Пожалуйста! – Коля умоляюще смотрит на Толю.

– Не, Николай, твоя добыча! Тебе и нести. Хватит наговариваться, змеи тут в кустах, могут покусать. – Пытаюсь испугать большей опасностью.

- Твою мать! – Горестно вскрикивает Коля, хватает конечность найденную за запястье. Ломится, сметая растения в сторону трупа, продолжая материться на чем свет стоит.

Возвращаемся и мы к покойничку. Машинист, сидя на шпале, курит в кулак. Вокруг него уже валяется пяток погашенных бычков. Качает сочувственно головой, на Колю глядя.

– Дай закурить! Пожалуйста, Леонидыч! – Тихо просит Рыжий, протягивая руку.

– Ты ж не куришь, Коля! Что за слабонервность?! Подумаешь, потрогали тебя!

– Отвлекаю от пережитого страха. Но Коля продолжает тянуть руку. Угощаю. Смял неумело, криво папиросу. Закурили. Затянулся во всю грудь, закашлялся, присел на корточки, затянулся еще разок. Расслабился, глубоко вздохнув.

– Ну вот. Курить начал. Так скоро к девкам приставать потянет! – Ядовито рисую типичную перспективу. Тосик не сдерживается первым, начинает тихо смеяться. Колька поддерживает, перестал икать, хихикает. Мне тоже не остается ничего другого. Машинист скорбно качает головой, приложив ладонь к лицу.

- Спасибо вам за фонарь! – Возвращаю оборудование.

– Вы в линейный отдел сообщили о происшествии? Долго их нет что-то.

– Мы-то сообщили сразу, они на Южном узле, там что-то.

– Заняты делом люди. Долго будем загорать. – Обращаюсь снова к владельцу фонаря.

- Скажите машинисту, чтобы протянул вперед, под мою ответственность, дорогу освободить необходимо. Влепится кто-нибудь спросонок. Поедут скоро дачники, добавят нам хлопот.

– Я побежал! Скажу и останусь с машинистом, помогать. – С облегчением, радостно вскакивает машинист.

– Идите аккуратно, не торопясь. Этот уже не убежит. – Пошел, оскальзываясь на щебенке. Пойдем и мы в машину, небо на Востоке светлеет, скоро рассветет совсем. Отступает тьма.

- Жужа два раза вызывала. – Информирует Слава, пока мы усаживаемся поудобнее, вытягивая ноги повыше. – Отвечал, что ждем милицию.

– Клюет жареный петух! – Констатирует Рыжий.

– Больнее всего будет, когда на оперативке станет объяснять, почему на аварии, или чего там стряслось, ездили линейные бригады. – Делюсь деталями утренних оперативок у главного врача. - За такое распределение специалистов могут поругать, оценку неудовлетворительную поставить. Оправдываться станет, еще больше глупостей наговорит. Знает она, что влипла, готовится к докладу, в лицах представляет, кто, что будет говорить. Активистка. Распирает ее желание помочь всем, а не умеет, страхи мешают думать. Истеричка.

– Коля кивает, соглашаясь.

К шести сорока приехали прокурорские. Сдали «неизвестного». Оказался в розыскной сводке, сбежал пару дней назад. Сам на суете попался.

– Сороковая. Нас отпускают, труп сдали-приняли с зап.частями. – Докладываю по радиостанции.

– Заезжайте! – Отвечает Левитан уставшим голосом.

До смены остался час. Умоемся, чайку заварим. Спокойно прошло дежурство, спасибо Жужиному руководству умному. Улицы просыпающегося города наполняются машинами, спешащими пешеходами.

Все торопятся, успеть по утренней прохладе, справиться с делами. Мы не торопимся никуда, чаю точно попьем.

Отработали.

Автор : Леонид Сорокин (из бывших)

https://www.facebook.com/doctorsorokin/posts/317427208599002...

Но потом закрались сомнения. Сам я на Украине ни разу не был, однако такие красоты и в Европе большая редкость. Пошел проверять, что это за фотография такая.

И вуаля.

В общем, мечтать конечно не вредно. Причем если в гугле искать "Днепропетровская область" на русском, выскакивают обычные картинки, без небоскребов. Даже обидно)

Начало : Фольклор.Ч.1 

Фольклор.Ч.2

Фольклор.Ч.3

Фольклор.Ч.4

- Совсем ты, Леонидыч, покатился! Где только мы не рожали, но чтобы в вытрезвиитеелеее! Не было такого непотребства! Никогда! Любишь ты вляпаться. Как начнешь с утра, так и плаваешь сутками. – Пришпиливает Рыжий.

– Брось, Коля, на меня валить. Ты тоже хорош, умеешь влипнуть. Вспомни, как в Кирпичной Балке Неллкин УАЗ-ик на брюхо сел, ей бы бульдозер вызвать. Нас вызвала на помощь, сообразив, что рожать в машине придется. – Рассказываю остальным, чтобы знали  не один такой.

– Доехали до балки, смотрим - развезло, что танком не пролезть. Пешком рванули с барахлом. Недалеко было от дороги, где машину бросили, метров семьсот, по колее с водой. Неллка, увидев нас, с водилой прут на носиках роженицу бегом, навстречу. Засуетились. Сидели бы в машине.

Тут началось, посреди дистанции, роды-то третьи! А ты, башкой в грязюку воткнулся. Хорошо, что я оглянулся, услышал подозрительный плюх. Крепко ты встрял, я еле выдернул из болота. Стоишь, землю жуешь, облизываешься.

– Не облизывался я! – Смущенно.

– Облизывался, все видели! Жрал землю! Нашел время грязевые маски принимать, красавчик.

– Скользко было в луже бежать! Мешок со стерильным в одной руке, ящик в другой, опереться нечем, потому и плюхнулся, поскользнувшись!  Оправдывается, Колька.

– Ты взбесился, угрожал скальпелем щели прорезать мне для глаз, зверюга! – Вспоминает детали. – Работа пошла, добегались. Носилки поперек колеи надежно установили. Заглянул - уже выкатывается, пора ловить детёныша, чтоб не утоп. Стерильное давай - командую. А ты втираешь ладошками тщательно, размазываешь по мордени грязь! Спасибо, Неллка подолом утерла рожу, пожалела тебя. - Обосновываю необходимость срочной операции.

– Зрение надо было вернуть помощничку!

– Окулист ты наш, психованный!– Обиженно вспоминает пережитую угрозу. Уверен, что мог бы полоснуть.

- Точно, мы тогда вдвоем были. Володю с ребрами поломанными оставили полежать. – Затихает Коля, задумавшись глубоко. Тосик не улыбается, совсем загрустил новенький. Мечтал об этой работе, стремился попасть в бригаду. Летать гордо с сиреной, мигалками по проспектам.

Все взглядами восхищенными провожают, встречают радостно спасителей. А тут такое. Попал.

Подъезжаем по старой брусчатке дороги, проложенной в екатерининские времена, во двор вытрезвителя, вымощенный таким же гранитом. Здание одноэтажное, приземистое, старой кладки тех же времен. Что тут было раньше, никто не помнит. Заводской район. Трудовой народ живет здесь, в основном. Разных людей можно встретить: рабочих классных, воров настоящих, в татуировках убедительных. Люмпен-пролетариев, семью покинувших заводскую.

Обычное хулиганьё, бакланов и забулдыг, сознательность потерявших.

Нормальный работяга вытрезвителя сторонится. Премии могут лишить за посещение заведения такого, на собрании профсоюзном «разобрать», косточки перемыть, застыдить до слез горючих.

Надо культурно отдыхать, без помощи властей. Шляховка, называют по старинке местечко это. Здесь я вырос.

Входим в распахнутые гостеприимно двухстворчатые двери. «Предбанник» со сводчатым потолком пять на пять, полы лиственные, не крашенные, светятся яичком. С послевоенных времен еще, так и не потерлись. Направо дверь «служебного» помещения, прямо – коридор с душевой и камерами опочивален коллективных. Лавки широкие с перилами вдоль стен стоят, шестиместные, две вдоль стен. Налево, под окном, за столом письменным застит фигурищей свет из окошка, дежурный. Лампа настольная ярко освещает столешницу, журнал, ладонь, накрывающую страницу.

Над всем этим возвышается мундир расстегнутый, рубашка, галстук на бычьей шее, тяжелый подбородок с ямкой, папироса в губах дымится. Слепит глаза из окна, не позволяет видеть весь портрет. Лампочке подслеповатой под потолком солнца летнего не пересветить. Шагаю в сторону от сияния, поморгав, видеть начинаю. Майор! Старый знакомый!

– Заходите, гости дорогие! – Раздается оглушительно, басом. Опер, перевели после тяжелого ранения, до пенсии дослужить.

- Здравия желаю! Кто тут рожать собрался-то? Фельдшер ваш где? Роды принимает? – Выясняю шутливым тоном.

Рыжий остановился у входных дверей, Тосик прошел до коридора к камерам, в проеме встал. Привычно заняли главные направления, стеночки подперли, не войти, ни выйти никому.

– Это я вам здоровья желаю от всей моей души! Не забуду, как вы меня тогда! – Гудит майор, узнав. - Да вы расслабьтесь, мужики, присаживайтесь на лавку, у меня тут спокойно!

– Киваю головой – садятся, разваливаются на лавке.

– Удобные они у вас какие, нам бы на подстанцию такую. – Мостится на лавке Колька и так, и этак, удобство для седалища примеряет.

– Да я б подарил вам. – Гудит майор, - На учете они, вон номера написаны под сиденьем. – Не, майор, лавкой от нас не откупиться. Давай, предъявляй причину вызова –  хотя бы слегка, беременную бабу! – Настаиваю мягко.

– А есть у меня маруха на сносях, пузо колом, с фрайерком своим. - Задается наличием. – Фельдшера нету. Позвонил вашим и сбежал, срочно. Боится вас, грубиянов, тыкаете носом в ошибки, недочеты обидно. Парочку эту ППС-ники молодые привезли с базарчика. Проезжали мимо, сделали замечание на ходу, баба их послала, обзывалась по фене, предметом бросила. Хлопчики осерчали, задержали! Мужика я пристрою, а тетку с пузом, пожалуйста, заберите, куда мне такую. Заведение наше мужское, женщин не содержим. Беспомощно разводит ручищами над столом, смотрит умоляюще в глаза.

– Да, ситуация. Разрулим, куда ж нам деться. Где они? – С готовностью помочь хорошему человеку. - Вот же, в уголке. Спят тихонько, тихие они.

– Показывает на кучу тряпья в углу за лавкой. Приближаюсь на пару шагов, всматриваюсь внимательно в закуток. Две взлохмаченные головы опираются друг на друга, спят, обнявшись ручками-ножками.

Волосы подлиннее, фингал на оба глаза, нос сплющенный, разбитая губа – она. Осматриваю ниже, пузо есть, недель двадцать восемь не больше. Сопят мирно расплющенными носами. Ароматизируют атмосферу.

От парочки исходит мощный запах смеси недорогих одеколонов. – «Русский Лес», «Кармен», коктейлем освежались »Цыганка в лесе». – Уверенно идентифицирую аромат. - Запахов других суррогатов алкоголя не слышу.

– Констатирую отсутствие опасных тяжелым отравлением примесей. Рыжий кивает, подтверждая вескость заключения. Он как-то, на спор, смешал шесть суррогатов алкоголя в одной посуде, нюхать заставлял. Я угадал все шесть точно. Колька проспорив, обиделся, обзывал меня бешеным доберманом. Не прилипла кличка, из-за добермана, вероятно. Интеллигентнейшие псы.

Ощупываю голову, роясь в слипшихся волосах - нет ли гематом. Просыпается внезапно.

– Грабли убрал! Не лапай! Врежу промеж глаз! – Размахивает грязными кулачками. Мужик, открыв глаза, - Не трожь бабу, она моя!

- Исполняет кулаками фигуры Лиссажу. Отстраняюсь, чтобы не получить невзначай, представляюсь.

- Мадам, я доктор! Майор приказал вас проверить на предмет нанесенных побоев мусорками. – Вспоминает, осмотревшись щелками заплывших глаз, опускает руки, спокойно говорит скрипучим, царапающим ухо голосом.

– Я не мадам, а мамузель! Меня никто не бил! – А фингал?! – Интересуюсь происхождением повреждений личности.

– Старый он, с прохожим вчера поспорила, он убежал, как звать не знаю. Всё! – Такая зазря не сдаст никого.

- Ты, лепила, смотри чё хошь. Срам не дам, не положено без кресла! Беременная я, чистая, нехрен там смотреть! Мне еще не скоро.

– Извините, я понезнанке. Вы образованы хорошо, однако! – Выражаю восхищение, ощупывая голову, ключицы, плечевые кости.

– Два срока мотала, понятия знаю. - Задирает рукав кофты, показывает наколку на запястье, подтверждающую. Все четко, не гонит. Замечаю с отметками об отсидках еще и типичные следы расчесов незаживающих – чесотка. Есть серьезный повод забрать отсюда!

– Мне для объявления заключения нужен ассистент! Позволите?

– Пусть помогает. – Щедро разрешает мамузель.

– Тосик, иди сюда. Ты вшей головных видел живьём?

Тосик подходит осторожно к ней как к змее.

– Майор, будь добр, лампу направь сюда, красоту показать парню, неизлечимые, заразно-наследственные болезни.– Колька хихикая, подталкивает в спинку несчастного.

- Смотри внимательно, Анатолий! Вот это вошь взрослая головная, и гнида к волоску приклеена крепко. Это расчесы от чесоточного клеща, экскориации, по нашей фене медицинской, называются. Народ коростой дразнит. Смотри внимательно, везде есть пара точек, следы входа, выхода клеща. Усвоил?

- Тосик отшатывается, утвердительно тряся головой, отходит подальше, почесываясь. Майор, надев очки, смахивает со стола подозрительные пылинки, мундир осматривает.

- Заберем пару, чтобы не разрушать семью. В пункт санитарной обработки, работает круглосуточно. Помоют вас, обработают, патлы постригут, гнид повычесывают. Станете красавчиками совсем! – Рисую приятные моменты поездки с нами.

- Не поедем мы никуда! Тут чисто, кровати удобные. Охраняют! – Визжит мамузель.

– А если я рубль дам?! – Подкупом соблазняю.

– За рууупь?– Брезгливо кривит разбитые губы.

– Нет у меня больше, на пошамать был! – Даю. - Не берет!

– Я домажу! Отступных! – Майор достает из кармана смятый рубль, протягивает мне. Складываю в сумму, свечу деньгами. Мнется.

– И мы споем! Хором, вашу любимую! – Бросаю шапку о земь.

– Ну, если споете. Поехали! – Соглашается мамузель. Сгибаю локоть кренделем. – Прошу, мадмуазель, проследовать до экипажу. Какую песню желаете?

– Лаванду! - Задает мотивчик визгливо, с хрипотцой.

– Ля-ля-ляаа-ля-ля-ля-ля-ляяя-ляяяяяяя. – Понял! Исполним! – Направляемся к выходу.

– Берегите себя, мужики! – Благодарно бубнит майор.

– Спасибо! - Нас наша милиция бережет! Коля, помоги товарищу добраться, его штормит.

– Рыжий крепко прихватывает за шкирку мужичонку тремя пальцами, ведет на вытянутой руке. Тосик радостно тащит за всех снаряжение, что принесли втроем.

В дверях командую: – Грянули!

- И мы грянули. В пять глоток, во всю мощь: «Лааавааааандаааааа, гоооорнаяааааа лааавааандаааааа!».

Остальных слов песни никто не знал, но рефрен получился замечательно, судя по реакции прохожих.

Остановились все, кто мимо проходил, разинув рты. Какая-то бабулька истово крестилась.

Из-за ствола толстого вяза, растущего напротив, радостно выглядывал сбежавший фельдшер.

Пиня выскочил послушать, увидев хористов, открыл дверь в салон, изображая приглашающий жест рукой. Уселись.

– На Шмидта едем, дез.станция. – Пиня кивнул, завел, плавно тронул.

- Коля приготовь девчатам дезинсекторам сто граммов, чтобы ласково приняли нас.

- Последнее спускаешь! Свое, наше! На баб! Что люди скажут?! – Бурчит Колька.

– Нам, Коля, гусарам! Для женщин красивых последнего не жалко! – Знаю точно, что не последнее он наливает, в «заначке» есть литра три.

Приняли с распростертыми, что называется. Заходили под «Лаванду», исполнили на бис. Санитарки предлагали нас помыть в баньке, за компанию, но мы скромно отказались, на занятость сославшись, не до бани нам.

Салон машины, халаты обработали хорошо, глаза слезились от запаха инсектицида.

Вызываю диспетчерскую: «Сороковая. Родили. С мальчиком сдали в лучшем виде. Нам бы заехать, машину помыть, халаты сменить на те, что меньше пахнут».

- Заезжайте, грязнули! Воды на вас не напасешься. – Нежно журит Левитан, предвосхищает историю о родах в вытрезвителе, такого еще не было.

Вернулись как раз под пересменку. Сменяются все, кроме Алексеевича и нас.

Лето. Работаем за тех, кто отдыхает. Они вернутся, отдохнувшие, за нас отпашут.

Заступившая оперативная, с ласковым прозвищем Жужа, вырывает карточку из рук в дверях – первой хочет прочитать про небывалый случай.

Санитарки отмывают ароматы, тихо проклиная дез.станцию и нас.

Пиня, сдав сменщику машину, подходит, трясет мне руку, крепко пожимая: «Спасибо, Леонидыч! Не дежурство было, а песня! Поработали на славу!» 

Сменщик Слава выглядывает вопросительно из-под открытого капота, услышав имя. Надо парню прозвище сочинить, чтобы зря не беспокоить.

- Пиня, у нас же коньяк классный! – Предлагаю «на коня».

– Не, не буду я! Целый день не жрамши мотались, мне ехать далеко домой. Пока!

– Машет рукой в сторону ворот.

- Спасибо тебе, Володя, везде вовремя успели! А что пожрать времени не осталось, сам виноват – ездишь медленно, как на волах. – Не принято у нас прямое восхищение выражать, с подковыркой надо, обязательно. Улыбнувшись, махнул рукой прощально, разворачивается решительно, уходит.

Сообразил внезапно, что уже половину отработали, а ели только чай два раза, громко командую в наше окно, распахнутое настежь: «Коля! С Тосиком сбегайте пожрать в столовку. Заработали!» 

- А ты? – С сомнением спрашивает. – Брезгуешь?

- Опасно с вами. Размахиваете вилками, у меня и так глаз один остался зрячий. Моргнешь – котлета пропала. Я чаю попью, постерегу тут. Самовар включи и бегите. – Машу направление движения к столовке, в автобусный парк, через дорогу. Снимаю халат, развешиваю на куст сирени проветриться. Утренний халат смердел, я убедился, понюхав. Удобно развалился на лавочке, закурил, прислушиваюсь к вопросам диспетчеров, доносящимся из открытых окон.

Про нас ничего не слышно – болит живот, рвота, понос, температура, ребенок плачет долго, кружится голова. Хорошо, что не я задаю наводящие вопросы – посмеялись бы. Неожиданно из-за машины решительно подходит Коля, за ним пять водителей, становятся передо мной полукольцом, мнутся.

Резко поднимаюсь в стойку, цежу сквозь зубы: «Подписку привел, шкет?! Ну, кто первый хочет крови хлебнуть?!» 

Отшатнулись, пихают Кольку в спину. – Леонидыч, ты не заводись! Мы с вопросом к тебе, спор у нас. Сомневаются товарищи. Только ответь честно, прямо, не увиливай.

– Ну? – Опускаю, разжимая кулаки.

– Ты с бабой за два рубля договорился? – Плетет Рыжий интриган.

– Да! – Подтверждаю, честно глядя всем в глаза.

- Она беременная была, с пузом большим? – Уточняет, рубя ладонью.

– Да! – Не вру же?! – Вшивая?! – Повышает ставки Колька.

– Я Тосику показывал вошь живую! Та, что вы допрос устроили-то? Шо за дела? Был случай, не скрываю. – Машу рукой с готовность чистосердечно сознаться, полностью.

– Не, ты не торопись увиливать. Ты с ней под ручку шел? С песней? – Важные детали выпытывает, дознаватель.

– Вел под руку! Лаванду пели. Пиня свидетель, двери нам в машину открывал, ручкой делал. Да там свидетелей толпа была, майор нас провожал. К чему допрос-то? Противозаконного не было ничего! Пели громко, не спорю, но до двадцати трех разрешено вокальное и хоровое пение. Че прикопались-то к невинному человеку? – Умею законные основания случившегося оборачивать в претензию. – К чему все это? - Мужики, тихо матерясь, выражают изумление, качают головами, как кони.

- В баню ездил с ней?! – Орет финально.

– Конечно, ездил! Куда ж еще поедешь?! – Развожу руками. - С подругой маршрут один!

– Так, товарищи, подведем итоги! – Председательствующий, подняв палец кверху, резюмирует. – Доктор Сорокин договорились за два рубля с вшивой бабой на сносях. Шли под ручку с песней. Поехали в баню! - Не хватало ему судейского молотка.

- Пришлите, пожалуйста, долг чести, граждане! – В ладонь Рыжего падают расправленные тщательно рубли.

– Как с куста!– Довольно констатирует результат аферы Колька.

– Придурки! – Говорю вдогонку разбредающимся.

– Надо было поинтересоваться о чем договаривался. Нашли с кем спорить!  Но уже не было интересно. С досадой расходились, думая, что их снова развели, ушлые затейники. Но как?! Как так можно поступать? Совесть же надо иметь!

- Так! – Деловито шелестит рубликами Колька. – У нас есть ровно по рубль двадцать пять копеек на рыло для царского ужина! Славка! Поехали, пожрём! С Алексеичем я договорился на тридцать минут, пять уже прошло.

– Я дома наелся, впрок. – Отмахивается Слава.

– Верблюд! Нам больше достанется котлет! – Безапелляционно заключает Рыжий.

– Вези тогда так, даже не за компот! А вас, доктор, мы будем скоро, просто показывать людям! За деньги! – Раздумывает вслух.

– Голым, чтоб подороже билеты были. С голоду не пропадём!

– Коля! Давай, я лучше, буду петь. Не хочу голым выступать! Стесняюсь. Оговариваю условия новой работы. Слава давится смехом.

– Когда ж вы успокоитесь?! – Утирает ладонью слезу.

- Точное время не стану прогнозировать, но место могу сообщить.  На вопросительный взгляд Славки, делюсь секретом:

- В морге с нами спокойно будет. Что ты блядь крадешься, как верблюд в пустыне? Галошами сука шаркаешь! Двадцать три минуты осталось! Ехай по-людски, с ветерком!

Автор : Леонид Сорокин (из бывших)

https://www.facebook.com/doctorsorokin/posts/316856949656028...