Фольклор.Ч.5
Глава пятая : Лаванда.
- Совсем ты, Леонидыч, покатился! Где только мы не рожали, но чтобы в вытрезвиитеелеее! Не было такого непотребства! Никогда! Любишь ты вляпаться. Как начнешь с утра, так и плаваешь сутками. – Пришпиливает Рыжий.
– Брось, Коля, на меня валить. Ты тоже хорош, умеешь влипнуть. Вспомни, как в Кирпичной Балке Неллкин УАЗ-ик на брюхо сел, ей бы бульдозер вызвать. Нас вызвала на помощь, сообразив, что рожать в машине придется. – Рассказываю остальным, чтобы знали не один такой.
– Доехали до балки, смотрим - развезло, что танком не пролезть. Пешком рванули с барахлом. Недалеко было от дороги, где машину бросили, метров семьсот, по колее с водой. Неллка, увидев нас, с водилой прут на носиках роженицу бегом, навстречу. Засуетились. Сидели бы в машине.
Тут началось, посреди дистанции, роды-то третьи! А ты, башкой в грязюку воткнулся. Хорошо, что я оглянулся, услышал подозрительный плюх. Крепко ты встрял, я еле выдернул из болота. Стоишь, землю жуешь, облизываешься.
– Не облизывался я! – Смущенно.
– Облизывался, все видели! Жрал землю! Нашел время грязевые маски принимать, красавчик.
– Скользко было в луже бежать! Мешок со стерильным в одной руке, ящик в другой, опереться нечем, потому и плюхнулся, поскользнувшись! Оправдывается, Колька.
– Ты взбесился, угрожал скальпелем щели прорезать мне для глаз, зверюга! – Вспоминает детали. – Работа пошла, добегались. Носилки поперек колеи надежно установили. Заглянул - уже выкатывается, пора ловить детёныша, чтоб не утоп. Стерильное давай - командую. А ты втираешь ладошками тщательно, размазываешь по мордени грязь! Спасибо, Неллка подолом утерла рожу, пожалела тебя. - Обосновываю необходимость срочной операции.
– Зрение надо было вернуть помощничку!
– Окулист ты наш, психованный!– Обиженно вспоминает пережитую угрозу. Уверен, что мог бы полоснуть.
- Точно, мы тогда вдвоем были. Володю с ребрами поломанными оставили полежать. – Затихает Коля, задумавшись глубоко. Тосик не улыбается, совсем загрустил новенький. Мечтал об этой работе, стремился попасть в бригаду. Летать гордо с сиреной, мигалками по проспектам.
Все взглядами восхищенными провожают, встречают радостно спасителей. А тут такое. Попал.
Подъезжаем по старой брусчатке дороги, проложенной в екатерининские времена, во двор вытрезвителя, вымощенный таким же гранитом. Здание одноэтажное, приземистое, старой кладки тех же времен. Что тут было раньше, никто не помнит. Заводской район. Трудовой народ живет здесь, в основном. Разных людей можно встретить: рабочих классных, воров настоящих, в татуировках убедительных. Люмпен-пролетариев, семью покинувших заводскую.
Обычное хулиганьё, бакланов и забулдыг, сознательность потерявших.
Нормальный работяга вытрезвителя сторонится. Премии могут лишить за посещение заведения такого, на собрании профсоюзном «разобрать», косточки перемыть, застыдить до слез горючих.
Надо культурно отдыхать, без помощи властей. Шляховка, называют по старинке местечко это. Здесь я вырос.
Входим в распахнутые гостеприимно двухстворчатые двери. «Предбанник» со сводчатым потолком пять на пять, полы лиственные, не крашенные, светятся яичком. С послевоенных времен еще, так и не потерлись. Направо дверь «служебного» помещения, прямо – коридор с душевой и камерами опочивален коллективных. Лавки широкие с перилами вдоль стен стоят, шестиместные, две вдоль стен. Налево, под окном, за столом письменным застит фигурищей свет из окошка, дежурный. Лампа настольная ярко освещает столешницу, журнал, ладонь, накрывающую страницу.
Над всем этим возвышается мундир расстегнутый, рубашка, галстук на бычьей шее, тяжелый подбородок с ямкой, папироса в губах дымится. Слепит глаза из окна, не позволяет видеть весь портрет. Лампочке подслеповатой под потолком солнца летнего не пересветить. Шагаю в сторону от сияния, поморгав, видеть начинаю. Майор! Старый знакомый!
– Заходите, гости дорогие! – Раздается оглушительно, басом. Опер, перевели после тяжелого ранения, до пенсии дослужить.
- Здравия желаю! Кто тут рожать собрался-то? Фельдшер ваш где? Роды принимает? – Выясняю шутливым тоном.
Рыжий остановился у входных дверей, Тосик прошел до коридора к камерам, в проеме встал. Привычно заняли главные направления, стеночки подперли, не войти, ни выйти никому.
– Это я вам здоровья желаю от всей моей души! Не забуду, как вы меня тогда! – Гудит майор, узнав. - Да вы расслабьтесь, мужики, присаживайтесь на лавку, у меня тут спокойно!
– Киваю головой – садятся, разваливаются на лавке.
– Удобные они у вас какие, нам бы на подстанцию такую. – Мостится на лавке Колька и так, и этак, удобство для седалища примеряет.
– Да я б подарил вам. – Гудит майор, - На учете они, вон номера написаны под сиденьем. – Не, майор, лавкой от нас не откупиться. Давай, предъявляй причину вызова – хотя бы слегка, беременную бабу! – Настаиваю мягко.
– А есть у меня маруха на сносях, пузо колом, с фрайерком своим. - Задается наличием. – Фельдшера нету. Позвонил вашим и сбежал, срочно. Боится вас, грубиянов, тыкаете носом в ошибки, недочеты обидно. Парочку эту ППС-ники молодые привезли с базарчика. Проезжали мимо, сделали замечание на ходу, баба их послала, обзывалась по фене, предметом бросила. Хлопчики осерчали, задержали! Мужика я пристрою, а тетку с пузом, пожалуйста, заберите, куда мне такую. Заведение наше мужское, женщин не содержим. Беспомощно разводит ручищами над столом, смотрит умоляюще в глаза.
– Да, ситуация. Разрулим, куда ж нам деться. Где они? – С готовностью помочь хорошему человеку. - Вот же, в уголке. Спят тихонько, тихие они.
– Показывает на кучу тряпья в углу за лавкой. Приближаюсь на пару шагов, всматриваюсь внимательно в закуток. Две взлохмаченные головы опираются друг на друга, спят, обнявшись ручками-ножками.
Волосы подлиннее, фингал на оба глаза, нос сплющенный, разбитая губа – она. Осматриваю ниже, пузо есть, недель двадцать восемь не больше. Сопят мирно расплющенными носами. Ароматизируют атмосферу.
От парочки исходит мощный запах смеси недорогих одеколонов. – «Русский Лес», «Кармен», коктейлем освежались »Цыганка в лесе». – Уверенно идентифицирую аромат. - Запахов других суррогатов алкоголя не слышу.
– Констатирую отсутствие опасных тяжелым отравлением примесей. Рыжий кивает, подтверждая вескость заключения. Он как-то, на спор, смешал шесть суррогатов алкоголя в одной посуде, нюхать заставлял. Я угадал все шесть точно. Колька проспорив, обиделся, обзывал меня бешеным доберманом. Не прилипла кличка, из-за добермана, вероятно. Интеллигентнейшие псы.
Ощупываю голову, роясь в слипшихся волосах - нет ли гематом. Просыпается внезапно.
– Грабли убрал! Не лапай! Врежу промеж глаз! – Размахивает грязными кулачками. Мужик, открыв глаза, - Не трожь бабу, она моя!
- Исполняет кулаками фигуры Лиссажу. Отстраняюсь, чтобы не получить невзначай, представляюсь.
- Мадам, я доктор! Майор приказал вас проверить на предмет нанесенных побоев мусорками. – Вспоминает, осмотревшись щелками заплывших глаз, опускает руки, спокойно говорит скрипучим, царапающим ухо голосом.
– Я не мадам, а мамузель! Меня никто не бил! – А фингал?! – Интересуюсь происхождением повреждений личности.
– Старый он, с прохожим вчера поспорила, он убежал, как звать не знаю. Всё! – Такая зазря не сдаст никого.
- Ты, лепила, смотри чё хошь. Срам не дам, не положено без кресла! Беременная я, чистая, нехрен там смотреть! Мне еще не скоро.
– Извините, я понезнанке. Вы образованы хорошо, однако! – Выражаю восхищение, ощупывая голову, ключицы, плечевые кости.
– Два срока мотала, понятия знаю. - Задирает рукав кофты, показывает наколку на запястье, подтверждающую. Все четко, не гонит. Замечаю с отметками об отсидках еще и типичные следы расчесов незаживающих – чесотка. Есть серьезный повод забрать отсюда!
– Мне для объявления заключения нужен ассистент! Позволите?
– Пусть помогает. – Щедро разрешает мамузель.
– Тосик, иди сюда. Ты вшей головных видел живьём?
Тосик подходит осторожно к ней как к змее.
– Майор, будь добр, лампу направь сюда, красоту показать парню, неизлечимые, заразно-наследственные болезни.– Колька хихикая, подталкивает в спинку несчастного.
- Смотри внимательно, Анатолий! Вот это вошь взрослая головная, и гнида к волоску приклеена крепко. Это расчесы от чесоточного клеща, экскориации, по нашей фене медицинской, называются. Народ коростой дразнит. Смотри внимательно, везде есть пара точек, следы входа, выхода клеща. Усвоил?
- Тосик отшатывается, утвердительно тряся головой, отходит подальше, почесываясь. Майор, надев очки, смахивает со стола подозрительные пылинки, мундир осматривает.
- Заберем пару, чтобы не разрушать семью. В пункт санитарной обработки, работает круглосуточно. Помоют вас, обработают, патлы постригут, гнид повычесывают. Станете красавчиками совсем! – Рисую приятные моменты поездки с нами.
- Не поедем мы никуда! Тут чисто, кровати удобные. Охраняют! – Визжит мамузель.
– А если я рубль дам?! – Подкупом соблазняю.
– За рууупь?– Брезгливо кривит разбитые губы.
– Нет у меня больше, на пошамать был! – Даю. - Не берет!
– Я домажу! Отступных! – Майор достает из кармана смятый рубль, протягивает мне. Складываю в сумму, свечу деньгами. Мнется.
– И мы споем! Хором, вашу любимую! – Бросаю шапку о земь.
– Ну, если споете. Поехали! – Соглашается мамузель. Сгибаю локоть кренделем. – Прошу, мадмуазель, проследовать до экипажу. Какую песню желаете?
– Лаванду! - Задает мотивчик визгливо, с хрипотцой.
– Ля-ля-ляаа-ля-ля-ля-ля-ляяя-ляяяяяяя. – Понял! Исполним! – Направляемся к выходу.
– Берегите себя, мужики! – Благодарно бубнит майор.
– Спасибо! - Нас наша милиция бережет! Коля, помоги товарищу добраться, его штормит.
– Рыжий крепко прихватывает за шкирку мужичонку тремя пальцами, ведет на вытянутой руке. Тосик радостно тащит за всех снаряжение, что принесли втроем.
В дверях командую: – Грянули!
- И мы грянули. В пять глоток, во всю мощь: «Лааавааааандаааааа, гоооорнаяааааа лааавааандаааааа!».
Остальных слов песни никто не знал, но рефрен получился замечательно, судя по реакции прохожих.
Остановились все, кто мимо проходил, разинув рты. Какая-то бабулька истово крестилась.
Из-за ствола толстого вяза, растущего напротив, радостно выглядывал сбежавший фельдшер.
Пиня выскочил послушать, увидев хористов, открыл дверь в салон, изображая приглашающий жест рукой. Уселись.
– На Шмидта едем, дез.станция. – Пиня кивнул, завел, плавно тронул.
- Коля приготовь девчатам дезинсекторам сто граммов, чтобы ласково приняли нас.
- Последнее спускаешь! Свое, наше! На баб! Что люди скажут?! – Бурчит Колька.
– Нам, Коля, гусарам! Для женщин красивых последнего не жалко! – Знаю точно, что не последнее он наливает, в «заначке» есть литра три.
Приняли с распростертыми, что называется. Заходили под «Лаванду», исполнили на бис. Санитарки предлагали нас помыть в баньке, за компанию, но мы скромно отказались, на занятость сославшись, не до бани нам.
Салон машины, халаты обработали хорошо, глаза слезились от запаха инсектицида.
Вызываю диспетчерскую: «Сороковая. Родили. С мальчиком сдали в лучшем виде. Нам бы заехать, машину помыть, халаты сменить на те, что меньше пахнут».
- Заезжайте, грязнули! Воды на вас не напасешься. – Нежно журит Левитан, предвосхищает историю о родах в вытрезвителе, такого еще не было.
Вернулись как раз под пересменку. Сменяются все, кроме Алексеевича и нас.
Лето. Работаем за тех, кто отдыхает. Они вернутся, отдохнувшие, за нас отпашут.
Заступившая оперативная, с ласковым прозвищем Жужа, вырывает карточку из рук в дверях – первой хочет прочитать про небывалый случай.
Санитарки отмывают ароматы, тихо проклиная дез.станцию и нас.
Пиня, сдав сменщику машину, подходит, трясет мне руку, крепко пожимая: «Спасибо, Леонидыч! Не дежурство было, а песня! Поработали на славу!»
Сменщик Слава выглядывает вопросительно из-под открытого капота, услышав имя. Надо парню прозвище сочинить, чтобы зря не беспокоить.
- Пиня, у нас же коньяк классный! – Предлагаю «на коня».
– Не, не буду я! Целый день не жрамши мотались, мне ехать далеко домой. Пока!
– Машет рукой в сторону ворот.
- Спасибо тебе, Володя, везде вовремя успели! А что пожрать времени не осталось, сам виноват – ездишь медленно, как на волах. – Не принято у нас прямое восхищение выражать, с подковыркой надо, обязательно. Улыбнувшись, махнул рукой прощально, разворачивается решительно, уходит.
Сообразил внезапно, что уже половину отработали, а ели только чай два раза, громко командую в наше окно, распахнутое настежь: «Коля! С Тосиком сбегайте пожрать в столовку. Заработали!»
- А ты? – С сомнением спрашивает. – Брезгуешь?
- Опасно с вами. Размахиваете вилками, у меня и так глаз один остался зрячий. Моргнешь – котлета пропала. Я чаю попью, постерегу тут. Самовар включи и бегите. – Машу направление движения к столовке, в автобусный парк, через дорогу. Снимаю халат, развешиваю на куст сирени проветриться. Утренний халат смердел, я убедился, понюхав. Удобно развалился на лавочке, закурил, прислушиваюсь к вопросам диспетчеров, доносящимся из открытых окон.
Про нас ничего не слышно – болит живот, рвота, понос, температура, ребенок плачет долго, кружится голова. Хорошо, что не я задаю наводящие вопросы – посмеялись бы. Неожиданно из-за машины решительно подходит Коля, за ним пять водителей, становятся передо мной полукольцом, мнутся.
Резко поднимаюсь в стойку, цежу сквозь зубы: «Подписку привел, шкет?! Ну, кто первый хочет крови хлебнуть?!»
Отшатнулись, пихают Кольку в спину. – Леонидыч, ты не заводись! Мы с вопросом к тебе, спор у нас. Сомневаются товарищи. Только ответь честно, прямо, не увиливай.
– Ну? – Опускаю, разжимая кулаки.
– Ты с бабой за два рубля договорился? – Плетет Рыжий интриган.
– Да! – Подтверждаю, честно глядя всем в глаза.
- Она беременная была, с пузом большим? – Уточняет, рубя ладонью.
– Да! – Не вру же?! – Вшивая?! – Повышает ставки Колька.
– Я Тосику показывал вошь живую! Та, что вы допрос устроили-то? Шо за дела? Был случай, не скрываю. – Машу рукой с готовность чистосердечно сознаться, полностью.
– Не, ты не торопись увиливать. Ты с ней под ручку шел? С песней? – Важные детали выпытывает, дознаватель.
– Вел под руку! Лаванду пели. Пиня свидетель, двери нам в машину открывал, ручкой делал. Да там свидетелей толпа была, майор нас провожал. К чему допрос-то? Противозаконного не было ничего! Пели громко, не спорю, но до двадцати трех разрешено вокальное и хоровое пение. Че прикопались-то к невинному человеку? – Умею законные основания случившегося оборачивать в претензию. – К чему все это? - Мужики, тихо матерясь, выражают изумление, качают головами, как кони.
- В баню ездил с ней?! – Орет финально.
– Конечно, ездил! Куда ж еще поедешь?! – Развожу руками. - С подругой маршрут один!
– Так, товарищи, подведем итоги! – Председательствующий, подняв палец кверху, резюмирует. – Доктор Сорокин договорились за два рубля с вшивой бабой на сносях. Шли под ручку с песней. Поехали в баню! - Не хватало ему судейского молотка.
- Пришлите, пожалуйста, долг чести, граждане! – В ладонь Рыжего падают расправленные тщательно рубли.
– Как с куста!– Довольно констатирует результат аферы Колька.
– Придурки! – Говорю вдогонку разбредающимся.
– Надо было поинтересоваться о чем договаривался. Нашли с кем спорить! Но уже не было интересно. С досадой расходились, думая, что их снова развели, ушлые затейники. Но как?! Как так можно поступать? Совесть же надо иметь!
- Так! – Деловито шелестит рубликами Колька. – У нас есть ровно по рубль двадцать пять копеек на рыло для царского ужина! Славка! Поехали, пожрём! С Алексеичем я договорился на тридцать минут, пять уже прошло.
– Я дома наелся, впрок. – Отмахивается Слава.
– Верблюд! Нам больше достанется котлет! – Безапелляционно заключает Рыжий.
– Вези тогда так, даже не за компот! А вас, доктор, мы будем скоро, просто показывать людям! За деньги! – Раздумывает вслух.
– Голым, чтоб подороже билеты были. С голоду не пропадём!
– Коля! Давай, я лучше, буду петь. Не хочу голым выступать! Стесняюсь. Оговариваю условия новой работы. Слава давится смехом.
– Когда ж вы успокоитесь?! – Утирает ладонью слезу.
- Точное время не стану прогнозировать, но место могу сообщить. На вопросительный взгляд Славки, делюсь секретом:
- В морге с нами спокойно будет. Что ты блядь крадешься, как верблюд в пустыне? Галошами сука шаркаешь! Двадцать три минуты осталось! Ехай по-людски, с ветерком!
Автор : Леонид Сорокин (из бывших)