— Уважаемые граждане, прошу в игру. Таково народное собачье!

Я иду за ней и строго напоминаю:

— Только без популизма. И без какул.

А Гайка делает вид, что не слышит. В душе у неё всегда лужи, веточки и демократия. Совесть — оппозиция, диктатура — вне закона. Останавливается она лишь там, где обнаружено что-то съедобно-запрещённое. Я шиплю так, что слышит вся улица, а может, и область:

— Только попробуй это сожрать.

Гайка вздыхает:

— Это же фермерское. Органика. Не будь ретроградом.

И, как ни странно, слушается. Почти. Потому что послушная она — но с тайным комитетом по немедленным преступлениям. Однажды сняла намордник сама, утащила в кусты и закопала как клад. А потом я сказал: «Принеси намордник», — и она вернулась, гордо держа находку, будто раскопала Трою. Я выдал премию «вкусняшкой». За вкусняшку Гайка, кажется, готова продать родину. И меня с придачей. Но сначала попросит добавки.

В походах она — отдельная экспедиция. Лазает по деревьям, как белка с дипломом альпиниста, охраняет лагерь и однажды принесла мне… ужа. Живого. Подложила к ноге и сказала:

— Держи верёвку. Свежая.

Я подпрыгнул так, что пролил кружку ... эээ .. чая. Гайка обиделась:

— Невежество в вопросах снабжения — источник всех трагедий.

Выносливость у неё бесконечная. Снаружи — режим «турбо», внутри — энергосбережение. Дома она снова превращается в плед, а на улице — в гироскоп на батарейках. Я волочусь следом и бурчу: «Только не туда». А она уже там. И ещё там. И ещё чуть-чуть на дереве.

Процедуры терпит, как герой труда. Стрижка когтей? — «Я мужественная». Перенос «как сумочку» в метро? — «Мы — аксессуар класса люкс». Езда на мотоцикле? — «Повышаю аэродинамику экипажа». Сидит, щурится ветру в глаза и делает вид, что это и был план с самого начала.

Если меня нет пять минут, Гайка сочиняет трагедию в пяти действиях. Первый акт — вздохи. Второй — взгляд в пустоту. Третий — хождение кругами. Четвёртый — моральный упрёк. Пятый — радостная встреча, будто я вернулся из кругосветки на шлюпке из сосиски. И, конечно, она приносит в зубах носок. Мой. Иногда два. Иногда мой и соседский, но это недоразумение международного масштаба.

Мы идём по улице, я командую, Гайка исполняет. Почти идеально. Но где-то в глубине души шевелится комитет. Я снова шиплю:

— Только попробуй это сожрать.

Гайка смотрит в облака и говорит:

— Это не я. Это экономическая ситуация.

Иногда мы заходим в магазин. Гайка проходит по рядам как инспектор Роспёснадзора: всем улыбается, каждому кивает, детям кидает мяч взглядом. Продавцы ей машут:

— Какая воспитанная!

А Гайка отвечает:

— Да, конечно. Особенно если у вас есть печенька.

И я понимаю: да, это именно та собака, которая утром спит, пока я не встану, а днём тянет меня за собой в лес, в овраг, на дерево и к людям. У которой в кармане — носок, в планах — игра, а в сердце — я. И маленький уж. На всякий случай.

И вся улица слышит. А может, и страна:

— Гайка, пошли домой.

А Гайка оборачивается, мотает ушами, как пропеллером, и говорит:

— Дом — это там, где ты. Но если у тебя в руке вкусняшка — дом уже здесь.