По сути это интервью. Не без литературно-журналистской обработки, хоть и щадящей, но меньше всего ее в письме, содержащемся в тексте этого рассказа.

Итак, история простой девушки.

Я родилась в полноценной семье – Мама, Папа, Я. Окружающий мир, встретивший моё детство, был прекрасен и радужен. Как у всех нас. Уютная квартира, двор, наполненный радостями, ведомыми только детям. Детские забавы, от поколения к поколению: казаки-разбойники, прятки, классики…

Однако же повзрослевшее восприятие годам к семи увидело иное. Утлое жилище – две комнаты в строении барачного типа в заброшенном администрацией города, и забытом Богом поселке посреди областного центра, болотная топь под окном, развалившаяся печь, для которой постоянно нужно было добывать дрова, отсутствие водоснабжения (ближайший колодец в ста метрах) и уличный, общий для всего посёлка, всегда загаженный туалет. Дома не было ни телевизора, ни даже радио. Папа умер рано от алкоголизма. И мама… Всегда любимая мама. Она тоже была зависима от спиртного. Работала кем-то на железной дороге, подрабатывала каменщиком, штукатуром…

В шесть лет я оказалась в интернате по решению социальных органов «в связи с потерей кормильца» – щадящая психику ребенка формулировка (в то время ещё помнили о защите детства). Посчитали, что мать не могла обеспечить достойной жизни своему единственному ребенку…

Я росла, но про маму не забывала и по выходным ездила к ней с другого конца города. Часто заставала её в пьяном угаре…

Мама умерла, когда мне было уже четырнадцать.

Наступила пора подросткового возраста и всё стремительнее приближающееся осознание мрачной действительности, обречённость, отсутствие перспективы. Воспитатели интерната не очень-то об этом пеклись. А инструктор по физкультуре делал ночные вылазки в девичье отделение и непристойно ощупывал спящих девочек-подростков. Все знали, но молчали.

Но всё же Нечто толкнуло меня на поиски путей выживания и становления как личности.

В какой-то момент душевный крик, связанный со смертью матери, вылился в рукописное послание к самой себе. Что-то вроде Исповеди или Манифеста Новой Жизни.

Недавно только я поняла вес и значимость этого дневникового откровения.

Хочу подчеркнуть, что ограниченность мировоззрения, отсутствие должного образования, эрудиции и воспитания, убогость среды, в которой я находилась, просто не могли дать мне никакой наводящей информации, примера или подсказки, чтобы написать такое. Сейчас перечитывая написанное, не могу не удивляться. Мне ведь не ведомы были слова и понятия, такие как: аффирмация, мотивация, психологическая установка, самоанализ, анализ ситуации и стратегический план на будущее.

Я предоставляю вам это письмо, датированное 2 июля 2001 года, а потом расскажу о дальнейшей своей судьбе…

Хочется писать. Хочется на этом листе бумаги оставить все мной пережитые страхи, беды, печаль, одиночество и кусочки счастья. Хочу писать главное о том, чего мне не доставало – любви.

Теперь от меня ушёл человек, который мог бы мне дать любовь, и даже больше. И чтобы с ним я могла понять слово МАМА. Хочется или хотелось бы, чтобы у меня было то, чего мне не дали родители – это ласку, любовь. Нормальную семью. Почему у кого-то это есть, а у меня нет? Даже теперь взрослея, я хотела бы, чтобы мать могла мне дать любовь. Я хотела бы, приходя домой видеть встречающую меня маму, чтобы она была трезвая, чтобы меня ждал горячий обед, и поцелуй на ночь. А вместо этого у меня было все совсем не так. Я редко бывала дома, приезжая из интерната, я видела пьяную мать и полнейший бардак. Теперь, общаясь со своими сверстниками, или, видя на улице счастливую мать с ребенком, я слышу, как они говорят, что им хорошо с родителями. Мне хочется плакать.

Теперь у меня никого нет, и я никому не нужна. Мне некому похвастаться о том, например, что я сегодня сделала украшение из травы и какого-то пустого пузырька из-под духов, вроде букета в вазе, налила туда синей воды, а кустики побрызгала разной краской. Прикольно получилось. Теперь стоит на окне, а когда я это сделала, мне хотелось, чтобы мое творение кто-нибудь оценил.

Я хотела бы подойти к матери и показать свое «искусство», а мама бы меня похвалила, сказав – Молодец! Но этого теперь никогда больше не будет. Жалею о том, как иногда говорила, что ненавижу её, но в душе всё равно я её люблю. И мне её не хватает. Чем чаще я нахожусь одна, тем больше я вспоминаю мать. Мне попадаются на глаза её вещи. И, кажется, что она не умерла, а куда-то ушла, на какое-то время и скоро вернется. Ведь она должна была ещё много сделать, и я тоже.

Если честно, то, я не хочу жить, мне здесь нечего делать. Ведь теперь мне некого любить и меня никто не любит.

Наверное, хорошо, когда вокруг тебя много заботящихся о тебе людей. Ведь тебе есть к кому обратится. И все о тебе заботятся, переживают за тебя. Тебе дарят на день рождения и каждые праздники шикарные подарки, и все праздники вы отмечаете всей семьей. А ведь мне этого тоже хотелось, и хочется. Может это ещё и будет, но не будет главного – не будет мамы, не будет её взгляда, её радостной искры в глазах, не будет подарка. Мне редко приходилось разговаривать с матерью на такие темы, потому что, она пила и у нее не было времени на разговоры со мной. А когда она была трезвая, она постоянно читала, хотя трезвая она была редко…

Мне хочется, чтобы у моих детей была бабушка, то есть моя мама. Чтобы мама увидела, какая я буду счастлива, когда я тоже стану матерью. Я её люблю, хотя я и не могла, да так и не успела ей этого сказать. И она меня, наверное, тоже любила, хотя я и не видела с её стороны никакой любви. Я теперь не могу узнать, что обозначает слово МАМА. В моей ещё маленькой жизни не было ничего хорошего, только плохое. Вспоминаю, когда мамины дружки давали деньги и говорили, чтобы я пошла погулять, когда мать при мне (я не побоюсь написать это слово), трахалась. Она мне не купила ни одной вещи, я не получила от нее ни одного подарка на день рождения или на любой другой праздник. Только одни обещания.

Почему я вспомнила про дни рождения? Потому, что через 9 дней у меня день рождения. Мне будет 15. И на свой день рождения я опять не получу подарка от мамы, и больше я никогда от нее ничего не получу, потому что её больше нет.

Она умерла из-за того, что она пила, и именно этот спирт свел её в гроб. Я не хочу, чтобы со мной рядом находились пьяные люди. Ведь многие скрывают за спиртом свои проблемы, и бегут от своих недостатков, пытаясь скрыться, и находят выход в пьянке. Но ведь спиртом проблемы не решить. Я не понимаю, в чем смысл жизни, если ты постоянно пьешь? Для чего вообще нужно жить, если человек постоянно пьяный и не видит, не слышит, что происходит в окружающем мире? Как меняется мода, что нового в политике, как рождаются дети, в том числе, твои сестры, братья, племянники. Ты не видишь, как восходит солнце, как растут дети и стареют родители. Не нужно закрывать глаза на решение проблем, а тем более решать их спиртом или водкой. Ведь если ты напился сегодня, завтра, и так день за днем, а дальше ты будешь пить год, то не сможешь вовремя остановиться Но ведь ты всё равно когда-нибудь станешь трезвым и все твои проблемы вернуться снова.

Проблемы нужно решать, сами собой они не решаться. Я думаю, что у моей матери появились проблемы, и она закрыла на них глаза водкой. Она просто не нашла другого выхода. Она не захотела их решать и тем самым загубила себе жизнь.

Уверена, что я не буду пить, какими бы не были сложными проблемы. Ведь от судьбы не убежишь. Мне предстоит ещё многое пережить, но я не собираюсь идти по стопам матери, я не брошу своих детей на произвол судьбы. Ведь когда я оказалась в интернате, прожила там 8 лет и отучилась 9 классов, мать совсем забыла о своих обязанностях, она полностью перевалила их на воспитателей интерната. А какое там может быть воспитание? Её в жизни ничего не интересовало, кроме спирта. Она не признавала это, хотя это было так. У меня трясутся руки, не знаю почему. Хочется, чтобы рядом был человек, который тебя любит, и чтобы ты могла понять, что обозначает слово Любовь. Пусть это будет не материнская любовь. И чтобы ты могла подарить и отдать всю свою любовь кому-нибудь. Нет не кому-нибудь, а любимому человеку. Всю любовь, которую ты не смогла отдать родным. Я думаю, это обязательно будет, и я отдам свою любовь мужу и, главное, своему ребенку. Я дам ребенку всё то, чего мне не хватало в детстве. Любовь, ласку заботу. И самое-самое главное, я никогда и ни за что не сделаю той ошибки, которую сделала мать, я не отдам своего ребёнка в интернат или детдом.

Не знаю, всё ли я смогла написать. Наверное, нет. Это только часть того, что творится у меня в душе и вертится в голове. Я, наверное, никогда не смогу полностью открыться, и у меня нет слов, чтобы всё высказать.

Я ещё раз напишу и скажу: какая бы не была мать, она есть мать.

И очень тяжело, когда в 14 лет ты теряешь единственного близкого тебе человека. Ведь когда ты начинаешь взрослеть, тебе требуется больше поддержки и внимания. Смерть – это так быстро. Сегодня ты есть, а завтра тебя нет…

Вот и всё. Такое письмо. Вроде и ничего особенного… Но мне тогда стало легче, после того, как свои мысли я оставила на бумаге. Я вдруг поверила в себя. И увидела своё будущее. Продолжая жить в интернате, я чаще стала наведываться в опустевший мамин дом. Поддерживала в нём порядок.

Заново прошла всю школьную программу, много и увлечённо читала. Самостоятельно изучила компьютер. Отучилась в двух лицеях. Правда, специальности мне не пригодились.

Когда мне исполнилось 18 лет, я, с трудом продав оставшуюся после мамы жилплощадь, сняла квартиру. На вырученные деньги основала небольшую строительную фирму. Арендовала помещение, купила оргтехнику, пригласила опытных специалистов. Появились достойные доходы. Мой социальный статус определился. Теперь я называлась предпринимателем. Параллельно поступила на биологический факультет университета.

Однако со строительством пришлось распрощаться. Я поняла, что это не для меня, а уж начавшиеся в 2009 году проблемы с лицензированием и вовсе лишили меня всякого желания продолжать дело. Фирму я продала, за гроши, правда.

Сейчас мне двадцать три года. Я активно и, хочу надеяться, плодотворно занимаюсь самообразованием. Недавно закончила биофак. Прошла курсы журналистики, психологии. Общаюсь с людьми, способными пополнить мой багаж знаний, научить жизни. Жадно перенимаю их мудрость. Стараюсь из чужих ошибок извлекать опыт, будто переживаю его сама.

И в личном плане у меня все в порядке. Я всегда ЗНАЛА, что однажды встречу свою Любовь. Моя любовь к НЕМУ, больше чем Любовь. Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Так вот моё чувство находится не просто на противоположном от ненависти полюсе Вселенной, а, я бы сказала, совсем в другой Вселенной, где нет места никаким мрачным мыслям и чувствам, не говоря уж о ненависти.

Посещая могилу матери и принося ей цветы, я о многом беседую с ней. Часто вижу сны, будто покупаю маме сотовый телефон, которого у неё никогда не было, чтобы в любой момент можно было свободно пообщаться. Но… то ли сама трубка оказывается неработающей, то ли никак не удаётся пополнить счет… «Нет связи, абонент заблокирован или находится вне зоны доступа сети».

Не успели мы с ней наговориться. И времени отпущено было всего ничего, и я была мала, а повзрослев, уже многого не успела. Не успела спасти, отвести беду. Тяжело жить с этим.

Мне кажется, теперь я живу за себя и за мать. И мне так хочется помочь своим опытом другим несчастным и обездоленным детям: как не упасть, не спиться, не подсесть на иглу, не пойти по рукам, не деградировать, и вообще, как научиться выживать, побеждать и реализовывать свои мечты.

Как-то очень быстро, и в то же время незаметно я стала не по годам взрослой. Меня совсем не привлекают и ничем не занимают сверстники. В компаниях я больше молчу, смотрю, наблюдаю. Обычно не встреваю в шумные споры. Но стоит мне заговорить, как все замолкают. И стар, и млад. Всё чаще я слышу признания, что именно моё мнение оказывается интересно всем, оно неожиданно ломает прежние стереотипы окружающих, странным образом примирительно действует на спорщиков, легко и мягко гасит любой конфликт. Меня называют миротворцем и это приятно мне.

Я знаю, что мысль материальна. Облаченная в желание – она материальна вдвойне, а в намерение и слово – роднится с Божественным Актом Сотворения Мира. Так говорит мой Любимый Человек. А я убеждена, что мысль материальна без всяких промежуточных фаз в виде желаний, намерений, слов и действий. Добрый посыл, страстное пожелание возвращает к жизни безнадежного больного, залечивает раны, исцеляет Душу. Благие и искренние мысли реализуются и без посредников.

Когда я навсегда покидала квартиру своей мамы – приезжала проститься с родными стенами и забрать некоторые вещи, – то кое-что оставила там, в том числе ещё довольно добротный шкаф. В первые дни после смерти мамы я сделала на его створках крупными, яркими буквами надпись: «В ЖИЗНИ НЕТ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНОГО».

Навсегда закрывая дверь своего прежнего жилища, я надеялась, что освятила этим лозунгом весь посёлок, где растёт ещё много детей с неопределившейся судьбой.

Был небольшой перерыв. Через два дня после того как я написал третью часть со мной связались непонятные люди и попросили ничего не писать больше и удалить старые посты, а то «А-та-та». Хорошо так и сделаем. Привет кстати Вам.

Продолжаем…

После того как я выслушал приемных родителей – первое, что пришло в голову: Пипец я лохушка, ничего не замечала столько времени. Меня просто переполняли всяческие эмоции. Потом я собрался с мыслями и начал искать подвох. Сначала я поверил во все, что они говорили. Очень все так складно, детали, примеры, цитаты. «И дети на фотографии показали этих воспитателей, и узнали их сразу, и помнить всех стали по имени-отчеству»

Вот тут я и заподозрил неладное. Помнят всех по отчеству…Хм, они не помнят своих то воспитателей, которые у них были на группах. Максимум помнят, как выглядит. Такая вот особенность интеллекта у них.

Миф первый: «Они не могли договориться заранее – они же живут в разных семьях и далеко друг от друга»

Они не соседи, правда. Но все три семьи были на одних занятиях в школе приемных родителей. Так познакомились – так и договорились. У них было много времени, чтобы вместе посмотреть все серии того, что они рассказывали. К тому же, один из детей рассказывал мне, что они виделись с ребенком из другой семьи. Тогда я не придал этому значения. А зря. Родители общались после школы. Они говорят: «я сразу созвонилась с другой мамой спросила…». А зачем тебе телефон другого приемного родителя, к которому ты не имеешь никакого отношения?

Миф второй: «Их насиловали в камышах на берегу»

Начнем с того, что пляж находится в низине, к нему нужно спуститься сначала. Сверху все видно, как на ладони. Летом на пляжах отдыхает много людей, приезжают с города – купаются. Если ты в воде –весь пляж тебе видно очень хорошо, и камыши тоже. Зимой на льду много рыбаков, сидят в основном недалеко от берега – им прекрасно виден весь берег.

Миф третий: «Их насиловали на этаже – прямо в группе»

Ночью на этаже остается три – четыре воспитателя, двери между группами открываются и с одного края интерната слышно, как кто-либо шепчется в другом крыле. Не все воспитатели ладят между собой, общаются обособленными группами. Если бы кто-то узнал что-либо, сдал бы сразу, либо рассказал бы во время общения со следаками. Работали тут женщины в возрасте, с семьями, внуками, старые устои – они бы никогда не стали молчать о таком. Многие женщины очень прикипали к определенным детям, заботились о них как о своих. Они бы не допустили даже чтобы его ударил кто-то.

Миф четвертый: «— Документы мы подали в марте, а оформили и передали нам ребёнка только в мае. Хотя по закону должны были это сделать за 21 день, — рассказала другая приёмная мама. — В интернате постоянно тянули с разными анализами, с подписанием бумаг. Нам даже пришлось к уполномоченному по правам ребёнка и в прокуратуру обращаться, чтобы как-то на них повлиять. А пока оформляли, как раз у них всё успело бы зажить»

Никто не мешал родителям отвезти детей на осмотр, пока тот находится у них в семье. Это их право. Мы можем так же вопрос задать: А что они могли сделать с детьми, пока те находились у них на выходных?

Конечно с детьми беседовали психологи, узнавали у них, что те делали в семьях, куда ездили. Детей возили по разным развлечениям, в детские центы всякие, колесо обозрения, кино, велосипеды им купили каждому, роликовые коньки, дома ноутбуки, телефоны у каждого, сладости еда какая захочешь, приставки игровые, одежда какая тебе нравится. После стольких лет в интернате – это ли не сказка?

И вот их могут всего этого лишить и вернуть обратно, но только если они не скажут так как им сказали их новые опекуны. Вы бы сказали? Вам все равно ничего не будет угрожать

В общем палемика утихла, и разговор родители начали вести к тому: Что делать то будем? Надо как-то это все уладить, мы не хотим вызывать полицию и чтобы это все разгоралось сильно…Надо как-то решать…

Вот тут-то я и поняла, к чему это все велось… РЕШАТЬ ЗНАЧИТ

Директор подумала, взялась за голову и говорит, а что решать, нам скрывать нечего, я сама бы хотела чтобы все это выяснить кто что делал то на самом деле. Говорит дайте нам неделю на обдумывание и расследование. А они как обрубили: Нет, мы вам два дня даем и решайте давайте.

И уехали. Директор сразу начальнице, та приехала утром. Поговорили, психологи к детям сразу, разговаривают со всеми, узнают было ли такое нет. Психологи работали недавно совсем. Люди новые общались между собой в основном. С воспитателями разговаривали только по детям. Поэтому если бы что-то и было – психологам дети бы выдали все в первую очередь.

2 февраля родители приехали вновь, отцы в масках –типо болеют оба. На самом деле скрывают лица, чтобы их никто не снимал и не запомнил. В общем четыре часа разговоров, криков, те уезжают и кричат: Да вас в тюрьме опустят, у меня родственники в ФСБ. Ждите.

И уехали. Директор ждать не стала и позвонила тут же в прокуратуру. Через час у нас была вся полиция района. Прокурор города. Оперативная группа. Две машины следственного комитета. Начальников следственного комитета выслали прямо с совещания вечернего. Всех опрашивали, показания снимали. И так до позднего вечера. Вышли мы только в половину 12 ночи с работы. И это все было внимание 2 февряля. То есть вся полиция и следственный комитет и прокуратура города знала обо всем и начала следственные действия 2 февраля. А не как пишут СМИ – 18 февраля.

Затем приезжало много проверок, целый самолет выделили – все из Москвы. Машина следственнного комитета с того дня стояла у нас каждый день на протяжении месяца – следователи были у нас с утра до позднего вечера. Общались по два три раза с каждым ребенком. Приехал следователь по особо важным делам из Екатеринбурга, который вел очень сложные дела. Приехали специалисты из Москвы. Все работали в очень сложном режиме.

То и дело приезжали и забирали в управление следственного комитета педагогов разных. Я в общей сложности провел в кабинете следователей около 8 часов. Рассказывал, как все было вновь и вновь. Раз 20 пересказал все.

И что в итоге. Дети ничего интересного следователям не сказали. Все как есть: Живем, учимся, сбегаем иногда от безделья, бухаем иногда.

Всех детей проверили, никаких повреждений не нашли. Медики разводили руками: Ничего.

В итоге две семьи срочно переезжают в Краснодарский край. Зачем?

На опытнейших следователей подают иск якобы они на родителей давят, детей путают, не верят опекунам. Специально им вопросики сложные задают. Следователь мне говорит: «Мне аж обидно стало, когда на меня накатали они»

В общем от полиграфа родители отказались. Следователи давят на них. Все их запугивают.

Больше я о них не слышал. Детей которые в интернате были увезли в лагерь. В интернате впервые за 20 лет пропала вода резко. Непонятно куда. Рыть новую – это 2-3 месяца пока все там проверят сделают по стандартам. Вода то из крана течет. Но как только ей начинают пользоваться все дети. Ее не хватает. Вот она вроде и есть, а вроде и нет. Одной ночью, на дороге перед корпусом встало много машин, непонятных людей, Стали светить прожектором в окна, что то кричали. Уехали через время. По телефонам звонили и угрожали, что спалят машины и дома. Убьют у выхода в интернат. Говорили, что мы все нелюди, и нам нельзя жить. В интернете угрожали по всем фронтам. Писали в личку, комментарии под фото оставляли многим. Люди реально боялись. Но мы то все знаем, что за нами правда. Держались вместе. Все были уверены, что правду наконец раскроют.

Интернат опустел. Тишина. На территории никого. Только журналисты бесконечно перелазили через забор и прорывали в здание. В школе гробовая тишина. Детей развезли где было место. И совсем не туда, как говорили. Никто не смотрел где жил ребенок до этого. Никакие родственные связи не учитывались. Не потому что мы такие злые. А потому что что бумажка пришла из министерства области и там по фамилиям написано кого и куда отправить. После того, как ребенок понял, что его обратно в его интернат не увезут –залез на крышу и кричал чтобы его вернули обратно – домой. Его сняли – отправили в психушку на два месяца.

Директора не уволили – в один из дней она собрала всех и сказала, что не может выдерживать все это, у нее резко ухудшилось здоровье. Она сказала всем спасибо за многолетнюю работу, расплакалась и ушла. Только через несколько дней заговорили о том, что пришло распоряжение ее уволить. У воспитателей которых обвиняли изъяли вс. Электронику, диски, флешки и телефоны.

В интернат приезжали каждый день все описывали, забирали, вывозили, сняли шторы, разобрали кровати, вывозили мебель, ковры, постельное, детскую одежду, учебники и книги. Остались рабочие места. Камеры, которые установили за два дня во всем учреждении и школе, тоже собирались снять. Годы работы, трудов, вложений разлетелись за две недели. Работники не поднимали глаз, чтобы не смотреть на это все. Ко дню ликвидации почти все уже уволились. 31 августа из интерната все вышли, ключи передали и интернат закрыли. На ключ. Навсегда.

Так по прихоти трех приемных мам, закончилась целая эпоха. В интернате находилось более 100 детей. Работали более 120 человек. В селе. 120 человек остались без работы.

Все потому что хотели поживиться несколько человек. И по итогу остается только один вопрос: А был ли мальчик?

В первый раз я влюбилась, когда мне было около пяти лет.

Он был худенький, маленький и болезненного вида.

Звали его Лёша Ростов.

Я его называла мой Алёшка!

У Алёшки была вытянутая овальная голова на тонкой шее, оттопыренные уши, вздёрнутые широкие брови и приоткрытый рот. В ту минуту, когда он улыбался, становился похож на солнышко. Светло рыжие волосы, растрёпанные как лучи и множество веснушек на лице. И только, когда улыбка исчезала, появлялось строгое, даже очень суровое выражение лица, не для ребёнка пяти лет.

Детдомовские мальчишки его обижали. Он не умел постоять за себя, за отобранную игрушку, не умел давать сдачи обидчику и часто хныкал.

Я была рослая девочка, почти на полголовы выше и в два раза крупнее. Решила, что если он мой парень, то больше его никто не посмеет тронуть. Каждый раз, если кто-то Алёшку дразнил или того хуже лез к нему драться – я вставала на защиту своего друга - размахивала кулаками посильнее мальчишек и пиналась ногами. Лёшке я завязывала шнурки, вытирала нос от соплей, заправляла рубашку в брюки.
По утрам, после восьми часов, в группу заходила кухонная нянечка, неся огромную алюминиевую кастрюлю с дымящейся кашей. Она была тучная, крепкая женщина, с добрым лицом, на голове тугая косынка, из-под которой ни видно было ни единого волоска. Я не помнила, как её звали, но широкую улыбку на лице - запомнила.

Запах молочной каши мгновенно распространялся и на спальню, смежную с группой, где в ожидании завтрака, каждый ребёнок сидел, уже умытый и одетый, на краешке своей кровати.

Лёшка любил каши. А я ненавидела и отдавала ему. Меня тошнило при виде жидкой массы с комьями, а Лёшка мой трескал с удовольствием, проглатывая кашу неторопливо, ложкой за ложкой. Взамен он отдавал мне кусочек сливочного масла, уложенный на хлеб, иногда компот из сухофруктов.

Мы всегда ходили вместе в паре, держа друг друга за руки. В паре, когда шли смотреть телевизор в актовый зал, в паре, когда строем вели нас в баню или, когда шли на прогулку.
Гулять водили только во двор и никуда больше.

На небольшой игровой площадке находилась песочница и две качели. У качелей выстраивалась большая живая очередь из ребят. Каждый мог раскачаться до десяти раз. Считали всем хором, громко вслух: раз, два... четыре, десять...Свою очередь я отдавала Алёшке и, держась крепко за цепочку, сама раскачивала его и следила за тем, чтобы он не упал. Лёшка казался счастливым, расплываясь в блаженстве и светился от радости как все лампочки, зажжённые по всему детскому дому.
После утренней прогулки нас вели на обед, а после него наступал ненавистный мне - тихий час. Я не понимала тогда смысла в нём. Почему надо спать, когда на улице светло? Лучики солнца пробивали насквозь прозрачные занавески, опускаясь до самого пола. Слышался шум проезжающих машин и разговор людей, проходящих мимо наших окон.

В спальне, где стояло тридцать коек, половина по левому ряду, половина по правому - наши кровати с Лёшкой располагались рядом.

Стены спальни окрашены были в светло-зелёный цвет не до самого потолка, а наполовину, остальная часть, побелена. По периметру потолка часто образовывалась паутина, и когда я долго не могла заснуть, следила, как паук проворно перемещался по своей сети, перебирая лапками каждую нить.

Раз в месяц тётя Катя, наша уборщица, шваброй снимала все паутины, а через неделю они опять образовывались. Я тогда и понятия не имела, что пауки, мокрицы и прочие насекомые, жившие вместе с нами – это противоестественно и считалось антисанитарией. Но на тот момент казалось вполне забавным и часто, мы дети, тараканов давили пальцами под всеобщий смех.
Уснуть не могли долго, перешёптывались с Алёшкой, корча рожицы и глядя друг на друга, пересмеивались.

Однажды это не понравилось нашей воспитательнице Зое Николаевне.

За глаза мы её называли надзирательницей. Она была мастером жутких наказаний. До распределения в наш детский дом, воспитательница работала в колонии с трудными подростками, где, видимо, она и научилась не сдерживаться.
В этот раз, подойдя к Лёшке, она грубо скинула с него одеяло и схватив за ухо, повела к окну.

– Снимай трусы, - истошно рявкнула Зоя Николаевна.

Взгляд её наполнился безумством и презрением, изо рта летели слюни, скулы и без того квадратные, расширились.

Алёшка мой покорно стал снимать семейки; так мы называли мальчишечьи трусы на два размера больше, длиной до колена. Как только он их снял, она рывком руки, похожей на клешню, взгромоздила голого друга на подоконник и приказала стоять смирно.

Я не смотрела на Алёшку.Мне было обидно и досадно, что не могу заступиться за него. Сжимала кулаки под подушкой и ненавидела эту тётку ещё больше.

Остальные дети от страха укрылись с головой, но в щелочку из - под одеяла подглядывали за происходящим. Воспитательница неистовствовала ещё больше.Подбежала к Кате Соколовой. Только потому что тапочки вместе не были поставлены, выхватила девочку из постели, раздела полностью и поставила лицом в угол у двери.Это было самое унизительное, самое мерзкое наказание - голыми у всех на виду.

За два дня, до этого случая, Петю, мальчика с нашей группы, так же раздела догола и повела по длинным коридорам детского дома. Мы называли это «Тропой позора».

Вслед ему кто смеялся, кто пальцем тыкал, а я закрывала лицо руками, отворачивалась...Стыдно было.

Зоя Николаевна долго ещё не могла угомониться, визжала, проклиная нас и оскорбляла."Дети выродков. Недоразвитые. Будущие уголовники"

Закончился тихий час. Алёшка мой, замёрзший, спустился с подоконника и стал искать трусы, которые куда-то бросила надзирательница. Выглядел он жалко. Тощий, с просвечивающими рёбрами, с полным носом соплей. Подбежав к нему, я накрыла его покрывалом, прижала к себе.

– Алёшка, когда мы вырастем, мы убьём её! Слышишь? Только не плачь.

Уткнувшись мне в плечо, Лёшка, хлюпая носом, соглашался.Я жалела друга, гладила по голове, вытирая с его щёк слёзы и лепетала утешительные слова.

– Голыш-малыш, – раздался сзади язвительный смех Стаса Полякова.

Стас считался в группе хулиганом и ябедой. Про таких обычно говорят: сила есть - ума не надо! Совершенно не умеющий мыслить, похожий на мартышку, да и выглядел он как самый глупый мальчик в мире. Поляков всегда докладывал Зое Николаевне о наших нарушениях, был у неё в любимчиках, и та нас наказывала по его доносам.

Лешка мой продолжал всхлипывать.

Меня резко накрыло от злости, и я кинулась на Полякова.Стас увернулся и первым нанёс удар кулаком по затылку, от которого я присела. Потом с размаху стукнул меня по носу, ещё и ещё раз... Я беспомощно прикрылась, но очередной удар по голове выбил меня из равновесия, и я оказалась на полу.

Лёшка, перестав плакать стоял как вкопанный, с испуганными глазами. Увидев меня лежащую, его затрясло. С рёвом, не свойственным для себя, он набросился на Полякова. Схватил худенькими ручками обидчика за волосы, пытаясь его от меня оттащить и пронзительно закричал:

– Не трогай её! Не трогай!

Стас изогнулся, нанося удар Лёшке под брюхо ногой, а другой двинул, что было сил по корпусу. Лёшка охнул и опустился на колено.

– Дураки, – почёсывая затылок от боли, промолвил Стас, и отошёл от нас, посчитав, что с нас и так хватит.

Обычно с Поляковым я на равных дралась, но в этот раз он сильнее оказался.

Раз в полгода у нас в детском доме проходили «смотрины». Это когда взрослые приходили выбирать себе ребёнка на усыновление. Всех одевали во всё чистое, причёсывали и сажали на стульчики в один ряд. Руки при этом должны были быть на коленях. Если Зое Николаевне не нравилось кто как сидел, она подлетала со свойственной ей злой гримасой и била палкой-указкой. Поэтому, когда надзирательница проходила мимо, каждый старался сидеть не шелохнувшись. Боялись даже моргнуть. Иногда удар по голове был неожиданным. Это потому, что все сидели по правильному, а воспитательнице на ком-то необходимо было сорваться и для этого она выбирала тех, кто ей больше всего не нравился. Я ей тоже не нравилась. В этот раз удар обрушился на мою голову. Я зажмурилась от боли и сцепила пальцы за край стула.

Дверь отворилась и в группу зашёл статный мужчина плотного телосложения в военной форме с большими звёздочками на погонах. Он был смуглым, с карими глазами, с чёрной шевелюрой и от него приятно пахло одеколоном. Пошёл по ряду, пристально всматриваясь в каждого. Взгляд его остановился на мне.

– Она!

И, не дождавшись реакции воспитательницы, быстрым шагом направился в мою сторону.Военный сел на карточки и заглянул мне в глаза.

– Хочешь я буду твоим папой!

Я радостно кивнула.Он прижал мои кулачки своими огромными ладонями к своей груди и продолжал с улыбкой на меня смотреть.Чтобы никто не услышал, я нагнулась к его уху и прошептала:

– Заберите меня! Здесь бьют!

Лицо его мгновенно поменялось. Он сурово посмотрел на Зою Николаевну, окинул взглядом всех детишек, обнял меня и вышел.Ещё несколько раз приходил ко мне, уже со своей женой, приносили гостинцев, гуляли со мной. Удочерить не смогли. Мама моя хоть и отбывала срок, но не была лишена родительских прав.

После первого прихода военного меня надзирательница наказала. Видимо, не настолько тихо я шепнула, что она услышала.

Сначала кинула меня в сушилку - в маленькую каморку с огромными круглыми батареями, где сушились ссанные матрасы и уличная обувь. Часа три там просидела без света, без воздуха. Жарило сильно. Пришлось снять вещи и постелить под себя. Невозможно было распрямиться. Не хватало высоты и сидеть пришлось на корточках. Хотелось пить...

Про меня будто забыли. На какое-то время я отключалась.... А когда приходила в себя, начинала стучать в дверь... Силы покидали.

Наконец меня открыли. Кто-то из детей пришёл положить обувь, а оттуда вывалилась я.

Следующим наказанием для меня стала голодовка.

Зоя Николаевна отвела меня в кабинет, заперла на ключ и ушла, не объяснив на сколько. Я сутки просидела там. На подоконнике стоял графин с водой - этим и спасалась. Спать приходилось на двух стульях, составленных рядом.

Алёшка мой меня не забывал. Он как верный друг приносил мне куски хлеба и пихал под дверь. Из столовой ничего нельзя было выносить. Воспитательница всех шманала. Алёшка прятал хлеб в трусы и проходил незаметно.

Мой Алёшка. Он потом долго не уходил. Стоял по ту сторону двери и смешил меня. Я, боясь за него, просила уйти.

– Я твой рыцарь! – восклицал он. – Я не брошу тебя!

Вот такой был мой Алёшка!

Вскоре воспитательницу уволили - прознали об её пытках. Всё-таки место нашей надзирательницы было в колонии с малолетними преступниками, а никак не с нами, с обычными детьми-сиротами. Я не одна была её жертва. Была и девочка с большой лысиной на макушке. Это в очередном приступе ярости Зоя Николаевна на неё вылила кипяток из чайника. Был мальчик со шрамами. Зоя Николаевна забыла его в овощехранилище во время наказания, где его покусали крысы.

Нас с Алёшкой разлучили, когда нам исполнилось по семь лет. Его отправили учиться в самарский интернат, а меня в область.Прошло много лет, и я сама нашла Алёшку. Училась уже в Ленинграде на реставратора. А он в техникуме, в Самаре. С волнением ждала этой встречи. Вышел ко мне мой Алёшка другим, изменившимся. Алексеем.

Симпатичный, высокий, широкий в плечах!

Мы с ним проболтали долго, сидя в кафе. Шутили, смеялись, вспоминали нашу надзирательницу.

При расставании, на платформе железнодорожного вокзала, когда мой Алёшка нагнулся меня поцеловать, в его глазах я увидела те же самые слёзы детства, слёзы моего преданного маленького друга.

Здравствуйте, уважаемое сообщество пикабу. Хочется поделиться своим жизненным опытом, историями из моей жизни. Пара слов о себе - с 14 до 18 лет была инвалидность, точнее это звучит ребёнок-инвалид, (переаккредитация инвалидности в 18 лет - одно из самых мерзких моих воспоминаний, меня тогда не хватило на это, поэтому - по стечению плохих обстоятельств в 14 лет я её получил-хоть какая-то помощь деньгами моей нищей семье, в 18 лет её сняли) , грустное и жесткое детство, скинхеды меня сильно потрепали- в школе на моем дневнике и тетрадках была нарисована звезда Давида , 1 реанимация, 1 кома, 1 год жизни без рук и ног -на одной кровати, 43 шрама на теле, 4 раза заново учился ходить, 2 года жил без правой руки и ко всему этому вечно страдал от неразделённой любви. В общем психика была поломана как надо, суицид был предательски близок и это я не говорю про отца-дегенерата-алкоголика, который мою домашнюю жизнь превращал в пепел. Сейчас я далек от этого, если будет интересно я расскажу свой путь от мальчика для битья жизнью до того, кто я есть сейчас.
С детства, являясь тихим, воспитанный, аккуратным, хилым, но упрямым парнем - видимо поэтому, я вызывал вызывал дикую агрессию окружающего меня социума. Однажды, как вы понимаете это было в школьное время, я проходил по гос программе для инвалидов курс реабилитации в одном санатории, где делают необходимые мне процедуры для восстановления работоспособности конечностей. В это же время там была очень большая группа детдомовцев из интерната. Я не знаю, как в остальных интернатах, но в том, представители которого "гостили" в этом санатории - была жесткая иерархия между детьми, сейчас я бы ее назвал тюремной, опущенные, смотрящие, бойцы, "авторитеты" ну и так далее. Завязка достаточна проста - я с удовольствием общался со всеми, кто ко мне тянулся, или к кому тянуло меня, там были и девчонки - в общем "верхушку" их цепи я крайне разозлил. И понеслось - я против половины интерната, из было очень много - они занимали целое огромное здание. Были нормальные, но они держались в стороне. Мне ставили подножки, я падал с лестницы, ронял еду в столовой, мне в голову из ниоткуда в затылок прилетал мяч и так далее. "Что делать" - задавал я себе вопрос. Первый вариант, который мне пришел в голову, видимо вместе с мячом, это дипломатия (привет, 3 герои). Я подошел к одному из зачинщиков и напрямую спросил - "что вам от меня нужно, почему вы мне жизни не даете?" В ответ я получил ухмылку и посылку на несколько букв. Неадекваты и отморозки - вот мои противники. Сел думать дальше.Разумный и логичный второй вариант - силовой. При чем в двух вариантах - с помощью администрации и как то своими силами.Понаблюдав за ними- первый вариант я отмел, - они своих старших ни во что не ставили, старшие - это взрослые соровождающие их люди. После того, как я чуть в очередной раз не убился на лестнице- приехал называется лечиться, я понял что нужно срочно что-то делать. Придумав нехитрый план, в этот же вечер, одевшись максимально свободно, попрощавшись с нравившейся мне девочкой из моего корпуса - я пошел в занимаемое ими здание. Продолжать этот рассказ или нет решать вам, мои дорогие еще несуществующие читатели. Прошу сильно не пинать, набирал с телефона.
Продолжаем. Суровые пикабушники донесли до меня, что разбивать посты так не стоит. Итак, сердце колотиться, ладони потные, жить хочется, зубы жалко - в общем вы поняли - "волк вышел на тропу войны")) Захожу в здание, ориентируюсь на основании идентичности построек и расположения корпуса, в которым был я. Под сумашедшие взгляды встречающихся мне детей, ситуация то была на виду, иду на третий этаж в холл к телевизору. Иду к дивану, говорю - подвиньтесь ребята, они в шоке двигаются и я сажусь с ними смотреть телевизор. Идет какой то мультик, народ подтягивается в предвкушении "мяса", я молча, как ни в чем не было - пялюсь а экран. Мне так хочется конечно думать, что как ни в чем не бывало, сидел наверное бледный, руки спрятал, чтобы не было видно, как они дрожат. Проходит около 7-8 минут, народ начинает расступаться, ко мне идёт чувак в синем спортивном костюме, крепкий и грозный на вид. Подходит ко мне и говорит - какого @@@@ ты сюда пришел? В ответ, как умею, я всеми силами бью ему в таблетку, параллельно хватаю его за свитер и по счастливой случайности натягиваю его ему на голову. Начинается борьба слепого с одноруким)) Все стоят, никто не двигается и даже не дышит. Адреналин наше всё, я срываю джек пот - валю его на пол и начинаю бить как могу. На этом моменте - меня просто и эффективно оттаскивают, но почему то не бьют. Поднимаю миролюбиво руки, медленно отступаю к выходу и ухожу. Прихожу в комнату. Не проходит и получаса как раздаётся стук - за дверью какой-то то малой говорит, выходи за здание, там с тобой, назовем его Артур, разговаривать будет. Если не выйдешь, тебя похоронят в этом санатории. Я говорю- ок и иду, а в голове -"идущие на смерть приветствуют тебя". За зданием стоит приличная толпа, в центре стоит Артур, в майке, разминает мышцы. Ну что говорит, сейчас будем драться нормально, а не так как ты, подло и неожиданно. На что я ему максимально спокойно говорю- мне драться с тобой не за чем, все что я хотел сказать - я сказал, ты здоровый бык, а у меня даже две руки не работают, при этом всем демонстрирую огромный шрам на ней. Говорю - зачем ты начал меня травить, пытаться унизить, сделать физически больно, когда я тебе вообще ничего плохого не сделал. Смотрю в глаза, понимания там ноль. Он продолжает - сейчас в драке и решим. Я стою, в кармане пакетик перца потихоньку растираю, жить то хочется. На этом моменте из толпы выходит чувак, который говорит, -"Артур, чего мы к нему придолбались, парень вроде нормальный". На что Артур говорит - "ладно живи" и удаляется со своей свитой. Парень, который сгладил конфликт, подошел ко мне, протянул руку и сказал -" Я Костя, будем знакомы, заходи к нам еще мультики посмотреть." На следующее утро столько таких восхищенных и уважительных взглядов я не видел на тот момент никогда. Надеюсь, что все поняли в чем был план.