0 просмотренных постов скрыто
Давным, давно, давным-давно...
Показать полностью
5
Из жизни Ларисы Голубкиной: «Подумаешь, снялась в кино! Видали мы таких артисток! Чтоб в десять часов была дома!»
Сегодня свой день рождения отмечает самый прекрасный "гусар" советского кинематографа, актриса театра и кино, певица, Народная артистка РСФСР Лариса Голубкина (род. 1940).
Молодая Лариса Голубкина исполняет романс Бориса Прозоровского на слова Павла Германа «Совсем чужие». Партия фортепиано – Борис Мандрус, партия гитары – Владимир Дубовицкий. Источник: канал на YouTube «Советское телевидение. Гостелерадиофонд России», www.youtube.com/c/gtrftv
Ходит легенда, что свою картину «Русская красавица» известный художник Константин Маковский писал с бабушки Ларисы Голубкиной. Но сама Лариса Ивановна признаётся, что не может ни подтвердить, ни опровергнуть эту историю, поскольку весь архив их семьи погиб во время войны. А свою бабушку Агафью она видела от силы два-три раза, но знает, что та действительно славилась красотой, и эта красота, несомненно, передалась Ларисе Ивановне.
Лариса Голубкина родилась в Москве, в семье военнослужащего Ивана Голубкина и закройщицы Клавдии Голубкиной. Она с раннего детства мечтала быть артисткой, но не театра или кино. Маленькая Лара мечтала выходить на сцену в красивом платье и петь, благо голос у неё действительно был замечательный. Как это часто бывало с будущими звёздами, чьи родители не принадлежали к творческой среде, родители Ларисы были против её артистических амбиций. Отец, человек военный, считал актёрскую профессию слишком распущенной и легкомысленной, и категорически не одобрял такую стезю для своей дочери. И, опять же, как это часто бывает, окончив восемь классов, Лариса, ничего не сказав родителям, подала документы в Московское музыкальное педагогическое училище.
К счастью, отец, который всю жизнь оставался для Ларисы значимым человеком, не стал занимать тиранскую позицию и требовать от дочери забрать документы, он лишь просил её хорошо подумать и после окончания училища выбрать более достойную профессию. Иван Голубкин хотел, чтобы дочь училась на биофаке, и Лариса даже некоторое время посещала лекции биологического факультета по физике и химии в университете, но это только ещё больше убедило девушку, что её призвание – актёрское.
В 1959 году, после окончания Московского музыкального педагогического училища Лариса была принята на музыкальное отделение Государственного института театрального искусства (ГИТИС) на отделение музыкальной комедии (училась в классе Марии Максаковой /1902-1974/).
И вот однажды посмотреть студенческую постановку под названием «Давным-давно», где одну из ролей исполняла Голубкина, пришёл режиссёр Эльдар Рязанов. Если верить истории, он искал для своего фильма на основе этого же сюжета романтичную, чистую девушку-подростка, в которой ещё не угадывалась бы женщина, и, увидев Ларису, он пригласил её на главную женскую роль Шурочки Азаровой – корнета Азарова. Рассказывают, что до этого Рязанов никак не мог найти актрису, которая бы к тому же так легко перевоплощалась, а Лариса справилась, быстро научилась ходить по-мужски, освоила верховую езду и прекрасно смотрелась в военном мундире. Кстати, в конкурсе на эту роль Голубкина обогнала многих именитых актрис, среди которых были такие звёзды, как Гурченко, Фрейндлих. В картине Голубкина проявила себя и как певица, спев «Колыбельную Светланы» на музыку Тихона Хренникова, и этот романс в исполнении актрисы тоже запомнился и полюбился зрителям.
Ларисе Голубкиной тогда было 22 года, она училась на втором курсе. А после выхода на экраны «Гусарской баллады» её знала и обожала вся страна. Роль гусара-девицы Шурочки Азаровой принесла ей невероятную славу. Но ещё одним очень важным итогом этой счастливой истории стало то, что профессию дочери одобрил Иван Голубкин. И, тем не менее, Лариса Ивановна всегда с грустью вспоминала о том, что в семье её никогда не хвалили: «Чего бы я ни достигла, близкие воспринимали это как само собой разумеющееся. Даже когда я выросла, снялась в «Гусарской балладе», и толпы поклонников ходили за мной по пятам, папа реагировал примерно так: «Ну что здесь особенного? Так и должно было быть».
С 1964 года, после окончания ГИТИСа, и по сей день Лариса Голубкина служит в Центральном академическом театре Советской Армии. Актриса подарила поклонникам десятки замечательных, разноплановых и всегда – запоминающихся, женственных ролей в театре и в кино. И даже снимаясь в кино или играя в театре, Лариса всегда шла за своей детской мечтой и не переставала петь. Она объездила с концертами всю Россию, исполняя популярные песни и романсы.
В одном из интервью Лариса Голубкина как-то призналась: «Все думают, что я поющая актриса, а не певица, о чём, кстати, жалею… Жаль, не было рядом со мной человека, который не пустил бы меня в драму, заставил бы всё подчинить голосу… Нельзя зарывать талант, а я его благополучно зарыла».
Приведу ещё две выдержи из интервью Ларисы Голубкиной разных лет. Они мне кажутся очень честными.
«Я специфически отношусь к актёрской профессии. Она требует неуёмного тщеславия, фанатического желания первенства. А у меня никогда не было таких амбиций. Я не из тех, кто дерётся за роли, пробивает лбом любую стену, ставит режиссёрам и коллегам жёсткие условия.»
«— Быть и актрисой, и женой такого мужа было трудно?
— Всё как у всех – завтраки-обеды-ужины, стирки-уборки. Я себя прекрасно чувствовала на кухне. Любила готовить, принимать гостей, а они у нас бывали часто. Одно знаю точно: жена заслуживает того мужа, какой у неё есть, а муж – такую жену. И чем бы ты ни занималась, что бы из себя ни представляла, уступать должна именно ты: где-то промолчать, где-то помочь, где-то не полезть в бутылку. Жизнь короткая и жалко её тратить на ссоры и размолвки.»
Возможно именно эта женская мудрость стала залогом семейного счастья Ларисы Голубкиной и Андрея Миронова: актёры прожили вместе до самой кончины Миронова в 1987-м. И даже дни рождения у них были рядом: у Миронова – 8 марта, у Голубкиной – 9-го… После его смерти актриса больше не пыталась устроить личную жизнь («Выйти снова замуж? Это невозможно. После Андрюши – даже смешно…»), и даже в квартире, где они были счастливы вместе, всё по-прежнему сохраняется так, как при жизни Андрея Александровича.
Мы поздравляем Ларису Ивановну с днём рождения и желаем ей долгих лет!
Показать полностью
Зеленская баллада
Тут меня обвиняют, что я только про Путина стихи пишу. Клевещут!)))
Жил был Зеленский Вова.
Он славный комик был.
Не лез в карман за словом
И скуки не любил.
Припев:
Лен-лён, бум-бум, лен-лён, бум-бум,
Лен-лён, бум-бум, лен-лён, бум-бум,
Лен-лён, бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум,
Бум-бум-бум-бум.
Любил он кевеэнить
И веселить людей.
И на подмостках сцены
Как рыба был в воде.
Припев.
Еще любил он славу
И знал у ней успех.
И так под крики «Браво!»
Он был счастливей всех!
Припев.
Однажды кто-то умный
Сказал ему: дружок!
Ведь ты такой разумный
И за тобой должок!
Припев.
Должок перед народом!
Который заслужил,
Чтобы Зеленский Вова
Страною порулил!
Припев.
Ты лучше, чем кухарка.
Ты это доказал!
И комик громко каркнул,
И дар свой потерял.
Припев.
Если кто не понял, это песенка на мотив песни из ф-ма "Гусарская баллада" "Жил был Анри четвертый".
Показать полностью
Портретные куклы по фильмам. Гусарская баллада.
Лепка из запекаемой полимерной глины. Мои любимчики ))
Показать полностью
1
Эй, толстый! Четвертый глаз. 20 серия
Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве
И вот тут, дорогие читатели, наше повествование набирает скорость, на которой проскакивает многие пункты Марусиной биографии. Таким образом, за кадром у нас остаётся еще много важных и поучительных событий, о которых в свое время мы еще расскажем.
Пока же дадим общую канву.
Академическая ОПГ просуществовала до 1994 года. Ее взлет можно было бы назвать успешным, если бы не печальный, но закономерный финал.
В сентябре 1994 года Виталя Шварц был взорван в своем автомобиле. Устройство под днищем сработало от замка зажигания, рано утром, когда Виталя сел в свой «хаммер» и собрался поехать по делам. Осколками джипа и, в меньшей степени, фрагментами тела Витали выбило оконные стекла на четырех этажах двух домов. Голова Витали Шварца, силой взрыва отделенная от прочего тела, как футбольный мяч, влетела в случайное окно на третьем этаже, выбив стекло, и врезалась в экран цветного телевизора, по которому некие молодые люди смотрели видеокассету с новейшим фильмом ужасов «Техасская резня бензопилой: Следующее поколение». Молодые люди синхронно сошли с ума. Девушка стала страдать манией преследования – ей везде отныне чудились происки ее бывшего бой-френда. А вот сумасшествие молодого человека стало в своем роде знаменитым и послужило темой для нескольких диссертаций по психиатрии. Молодому человеку казалось, что отрубленная человеческая голова была порождена именно телевизором. Он испытывал боязнь включенных телеприемников, стал невыносим для соседей. Однажды вечером он вооружился топором и ворвался в квартиру к пожилой соседке. Своим топором он не просто разбил, а разрубил телевизор, по которому передавали концерт молодоженов Филиппа Киркорова и Аллы Пугачевой (за жизнью которых женщина пристально следила).
– Не выпускайте их в мир! – кричал безумец, истребляя новенький, подаренный пенсионерке сыном, телевизор Samsung.
Покончив с одним телевизором, молодой человек пошел на приступ следующей квартиры. Но там был обезоружен ветераном Афганистана, связан и препровожден в милицию. Молодому человеку было назначено психиатрическое освидетельствование, и в институте Сербского диагностировали острую шизофрению, усугубленную телефобией – боязнью телевизоров.
На поминальный ужин после похорон Витали Шварца на Троекуровском кладбище собрались криминальные авторитеты. Во время застолья ресторан оцепили ОМОН и СОБР и устроили облаву. Многим влиятельным людям, решившим отдать долг уважения убитому авторитету, были причинены серьезные неприятности разнообразного характера: кто-то получил удары дубинкой или ботинком (неприятности физические), кто-то из бизнесменов, политиков и академиков засветился в криминальной компании (что принесло неприятности репутационные), а три вора в законе надолго отправились за решетку. Короче говоря, вечер был безнадежно испорчен.
***
В день смерти Витали Шварца Маруся находилась в Тайланде, куда, повинуясь гламурной моде столицы, решила съездить отдохнуть и развеяться. За границей она была впервые в жизни, и за пределами отечества ей неожиданно понравилось. Она, наконец, поняла, что такое ласковое тропическое море, что такое нега и безделье в сочетании с палящим солнцем. Это было волшебно.
Море произвело на Марусю такое впечатление, что даже явилось ей во сне. Море не просто «ласково шептало», как говорят плохие поэты – оно вполне очевидно разговаривало.
– Как ты могла жить на свете, не зная меня? – с лукавой укоризной доброго Деда Мороза говорило море. – Не стыдно ли тебе, девица?
– Стыдно.
– Любишь ли ты меня? – спрашивало море.
– Трудно сказать, – задумалась Маруся. – Такой, наверное, бывает любовь с первого взгляда.
– А ведь я везде разное, – интриговала бескрайняя водная поверхность. – В Тае я одно, а во Вьетнаме – другое.
– Я хочу там побывать! – заявила Маруся. – Вообще хочу много стран объездить.
– Как скажешь! – Море вдруг превратилось в Хоттабыча. Не спрашивайте, как – во снах такое бывает. – Прекрасное желание.
– Стой! – закричала Маруся. – Не надо!
Она поняла, что попалась в западню. Что Хоттабыч, прикинувшись ласковым водоемом, выдурил у нее соизволения на перемену судьбы.
Маруся проснулась в тревоге и возмущении.
И практически тут же зазвонил установленный в номере телефонный аппарат, который, в общем-то, звонить был не должен.
Уже зная, что случилось что-то очень плохое, Маруся сняла трубку.
– Марусь! Виталю вальнули! – залязгал в трубке голос Клопа.
Связь была чудовищная, голос Клопа звучал как из железной жопы, обрастал эхом, звуковым мусором и каким-то свистом.
Маруся застыла.
– Как это случилось? – спросила она.
Клоп рассказал, что знал.
– Я так думаю, что на нас наехали чечены, – сказал Клоп.
– На вас наехали чечены и мусора, – отрезала Маруся. – Вы, я так понимаю, все-таки решили кинуть чеченов?
– Но само в руки шло! – завопил из далекой жопы подручный Витали.
– Вы и меня в Тай спровадили, чтобы это провернуть! – догадалась Маруся.
– Марусь, давай не будем, – сказал Клоп.
– Нет, давай будем! – закричала Маруся. – Вы – два долбоеба, вы это понимаете? Ты – долбоеб пока что живой, а Виталя – уже нет. Зачем вы на это подписались? Аааа!!!
– Приезжай, ты нам здесь нужна!
– Отдувайся перед своими чеченами сам, – рявкнула Маруся. – И не пытайся меня искать.
За несколько лет, что прошли после битвы в ночном клубе, Маруся заняла видное положение в банде. Она стала своего рода серой кардинальшей Академической ОПГ. Она умела действовать мягко, но решительно, могла блокировать необдуманные решения. Но вот, как оказалось, ее хитро спровадили подальше, чтобы взяться за мутнейший и опаснейший расклад с киданием на бабки подментованных чеченов.
Маруся швырнула трубку на рычаги и завыла. В ее крике, разумеется, было чувство бессилия и невозможности что-то изменить в жизненных обстоятельствах. И чисто женская жалость к Витале, чувство утраты.
Они сделались любовниками. Но официально Маруся девушкой Шварца так и не стала. О, у Витали появились свои девчонки. Через его постель прошел с десяток пустоголовых королев красоты. И еще с полдесятка умных. Те были по-настоящему опасны. Умные мисски и вице-мисски пытались подмять Виталю, выйти за него замуж, наложить маникюр на его деньги. Тем более, что профессия бандита в начале десятилетия считалась весьма престижной. В этом случае приходилось отваживать алчных охотниц за гангстерскими сокровищами. Были способы.
Но когда Виталя решал серьезные проблемы, когда перед ним вставали вопросы жизни и смерти, он приходил к Марусе. Пластмассовая девушка понимала, что приходил он – вовсе не от любви. Его секс был инициирован не страстью и нежными переживаниями (как у Маруси), а интересами дела. Что-то с этим поделать было, наверное, невозможно.
А теперь Виталя пал жертвой собственной глупости, веры в свою неуязвимость, в свою удачу.
Левый глаз щипало. Заработали слезные железы и увлажнили пересохшую поверхность зрачка. Некоторая часть слез пролилась за пределы барьера из ресниц.
– Ты был славный парень, – прошептала Маруся. – Но такой дурак.
Еще на заре их знакомства Маруся пообещала Витале назвать его именем своего сына. Пластмассовая девушка однажды уже давала такое обещание доктору Даниилу Ивановичу и была настроена его сдержать. Но так получилось, что теперь пообещала и Витале. Оставалось надеяться, что когда-нибудь у нее родятся близнецы-мальчики.
– Прощай, Виталя!
На Марусю навалился весь тот чувственный мусор, от которого она за долгие годы научилась отгораживаться ментальной броней. Прежде всего, чувство жалости к себе вгрызлось иглами зубов в оголившуюся, раненую душу. Прихромало уебищное чувство заброшенности. Спикировал стервятник обреченности. Приползли черви усталости. Теперь в ее душе пировали паразиты.
Маруся стала быстро собирать чемоданы. Надо было теряться. И не только из этого отеля, но и вообще из Тайланда. Быстрая перемена обстановки способна разогнать ментальных падальщиков. К тому же, Маруся вполне обоснованно предполагала, что чечены знают, где ее искать. Было очень вероятно, что они ее ищут. Вполне возможно, что они уже в пути.
***
В течение следующих нескольких лет Маруся без особого удовольствия исполняла собственное желание, на которое вынудил ее коварный Хоттабыч – она путешествовала по миру. Деньги у нее, на первых порах, оставались. Были два счета на Кипре, один – на Кайманах. До них пока никто не добрался, во многом потому, что денег на них было не так много, и они не привлекали внимания.
Из Тайланда Маруся переместилась во Вьетнам, оттуда в Монголию, где не задержалась долго и переметнулась в Индию. Дальше были Кипр, Черногория, Египет. От цивилизованной Европы Маруся держалась подальше. Аргентина, Боливия, Южная Африка. Доминикана, Фиджи, Индонезия, Бразилия. Маруся, должно быть, совершила уже не одно кругосветное путешествие. Притом, в разные стороны.
Проблемой Маруси было то, что она повсюду привлекала к себе внимание. Наверное, во всем мире не было такого места, где на нее бы смотрели, как на пустое место. Нет! И в Рио, и в Йоханнесбурге, и в такой людской помойке как Мумбаи – везде за ее спиной раздавались шепотки, везде на нее показывали пальцами, везде ей начинали интересоваться люди, от которых любому хотелось бы держаться подальше.
Хоть у Маруси и было примерно 700 тысяч долларов на счетах, она не шиковала, и практически в каждом новом месте работала. Она была официанткой в Гонконге. Собственно, не только там, но еще и в Монтевидео. Она была циркачкой в Сан-Паулу. Если разобраться, этот период ее жизни был счастливым, и Маруся была бы не прочь обосноваться в этом бразильском мегаполисе.
Но было одно существенное обстоятельство – по ее следу кто-то шел. Это могло бы быть случайным совпадением случайностей, но преследование на самом деле имело место. Ее преследовал молодой и по-своему красивый чечен. В первый раз Маруся засекла его в Пномпене. Он таращился на нее на рыбном рынке. И это было не обычное и привычное для Маруси любопытство. Это был более глубокий и зловещий интерес. На следующий день Маруся заметила из окна, что этот парень бродит по кварталу, что-то спрашивает у людей. На счастье Маруси в этом квартале плохо понимали английский. Той же ночью пластмассовая девушка сорвалась с места.
Потом Маруся столкнулась с чеченом-преследователем уже в Буэнос-Айресе. Она стояла на платформе метрополитена и увидела знакомое по Пномпеню лицо в окне прибывающего вагона. Был стремительный побег, были сбитые с ног пассажиры и прыжки через турникеты.
Когда этот же самый молодой чечен увязался за ней в Рио, Маруся словно невзначай завела его в район опасных фавел, прямо к тусовке местных гангстеров.
В Доминикане у них была погоня на морских катерах. И Маруся сумела пройти по краю урагана, а чечен оказался не так везуч, и его катер, как котенка в стиральной машинке, закрутило в бушующих волнах океана. Однако несколько дней спустя Маруся издали увидела его в Санто-Доминго. И снова пришлось бежать.
С этой изнурительной погоней надо было что-то делать. И Маруся решила положить ей конец. Когда она в очередной раз засекла преследование в Индии, она сделала вид, что заметалась, позволила сесть себе на хвост, оставила следы, которые повели в ловушку чечена и его людей. Притом, что гангстеры думали, что это загоняют свою жертву.
Западню Маруся организовала в Непале. В одном из высокогорных сел, которое запомнилось ей пешеходным серпантином опасной тропинки по краю пропасти. Маруся знала, что в одних и тех же местах ей лучше не появляться. Знала и то, что залегать на дно лучше в крупных городах, и смерти подобно в малонаселенной глуши. Но теперь пластмассовая девушка делала вид, будто загнана в угол.
В высокогорном селении, куда Маруся доехала в переполненном автобусе, она погуляла по улицам, стремясь попасться на глаза как можно большему числу жителей. Она питалась в единственном туристическом ресторанчике, где подавали пельмени непальские пельмени-момо, начиненные батончиками-«сникерс».
На четвертый день на дороге заклубилась пыль. К непальскому селению, по немощеной ячьей тропе, приближались два джипа с чеченами. То, что внутри – именно чечены, Маруся поняла практически сразу же, еще до того, как распахнулись двери. И чечены вышли на главной площади – все пятеро.
И Маруся пустилась в бегство – оно должно было казаться спонтанным, но, на самом деле, было просчитанным. Собственно, за селением уже не было обитаемого пространства. Серпантинная тропа вела в лепрозорий, куда ни один местный никогда по доброй воле не ходил. А еще дальше не было даже тропинок. Лишь неприступные стены Гималаев, кручи и обрывы. Край мира.
Чечены с гортанными криками пустились по единственной дороге. О, они ликовали! Наконец-то им удалось загнать пластмассовую беглянку в самый угол жопы мира.
Преследователи не знали дороги, а Маруся изучила каждый камень на пути. За одним из них – валуном примерно метровой высоты, очень удобно нависавшим над дорогой, она и затаилась, наблюдая за тропой.
Долго ждать не пришлось. Чечены были похожи на волков, взявших след отчаявшейся жертвы. Они шли сосредоточенно – в куртках и трениках. И их главарь, в изысканном костюме. Все-таки преследователь был красивым мужиком. Маруся поймала себя на мысли, что ей жалко его убивать. Предводитель шел впереди. Когда он оказался как раз под валуном, Маруся толкнула камень. Конечно, валуну требовалось время, чтобы скатиться на семьдесят метров вниз. К тому же никто не мог гарантировать, что чечены его не заметят.
«Тыдыщ! Тыдыщ! Тыдыщ!» – катился камень. Один из чеченов, шедший последним крепыш с причудливо изломанными ушами, поднял голову и закричал.
«Бух!» – врезался в чечена камень, увлекая его в пропасть.
– Ааа!!! – понесся среди опасных гималайских скал последний крик. Звуковые волны эхом заметались в лабиринте скал, приводили в движение мелкие камешки. «Шур-шур-шур-шур!» – слышалось вокруг.
Для того, чтобы добраться до Маруси, чеченам надо было пробежать по опасной петле над пропастью, над которой нависала скала. А с этой скалы как раз и стали сыпаться потревоженные камушки.
– СДОХНИТЕ НА ХУЙ!!! – отчаянно завизжала Маруся.
Конечно, она не просто визжала. Ее крик был акустическим ударом, нацеленным как раз на скалу над чеченами.
– НА ХУЙ! ЕБАНЫЕ ТВАРИ!!!
Главарь что-то понял, остановился, заозирался. А чечены уже бежали к Марусе размахивая стволами.
И тут со скалы рванулись камни.
Бу-бух! Еблысь! Ааааа!!!
Маруся увидела, как на приплюснутую, словно квадратную, голову одного из преследователей рухнул гималайский тяжелый камень, и голова разбрызгалась кровавыми кляксами. Еще одного – с обвисшими от переломов ушами и носом, смотревшим набок – смело в пропасть волной камней. А третий – худой, с очень опасной и печальной физиономией – словно бы взлетел над скалами. Он отчаянно матерился и стрелял вниз без разбору.
Маруся выдохнула и покатилась вниз по маршруту, которым совсем недавно упал первый валун.
Упала пластмассовая девушка неудачно. Левая, живая, рука теперь болела и не слушалась. Скорее всего, был перелом. Кроме того, неудачливость падения заключалась в том, что Маруся пролетела мимо тропинки. Что-то все-таки она не рассчитала. В последний момент она успела зацепиться правой, пластмассовой, рукой за изогнутый ствол дерева над пропастью. И так повисла – ни вперед, ни назад.
Пластмассовая рука не чувствовала ни боли, ни нагрузок. Плохо было другое. Падение со скалы расшатало связь двух половин Марусиного тела. И сценарий будущей гибели Маруся теперь представляла себе очень отчетливо. Нет, пластиковая рука не разожмется – она ведь не чувствует усталости. Просто живая половина тела оторвется от пластиковой и полетит в многокилометровую пропасть. А пластиковая половина так и останется висеть на этом дереве. Возможно, что местные коммерсанты, авторы пельменей со «сникерсами», организуют сюда паломничество для наивных туристов. Будут показывать пластиковую руку с обломками проводок и микросхем туристам, заливать о том, как снежный человек растерзал гуманоида, обмотают дерево своими пошлыми ленточками.
Нет! Маруся стала подтягиваться и испытала незабываемое ощущение, с которым одна часть тела отрывается от другой. Тресь-тресь! Хрясь-хрясь!
«Что ж, я проиграла!» – подумала Маруся.
Несомненно, это было фиаско. Маруся увидела фрагменты своей такой крохотной жизни. Была ли она довольна? Нет. Не была. Гибель в жопе мира ее не устраивала. И Маруся не хотела мириться с ней. Это было несправедливо, неправильно.
«Хоттабыч, миленький! Спаси! Я хочу просто жить!» – мысленно взмолилась она.
Предательски скрипнуло дерево, нарисовав еще один тошнотворный сценарий скорой смерти – под весом Маруси сломается дерево. Ну, конечно!
Хоттабыча то ли не было здесь, то ли он был недоволен ее просьбой.
«Хоттабыч! Чего ты хочешь?» – мысленно крикнула Маруся.
Какая-то сила заставила ее поднять голову. И – вот он, бородач! Очертания его головы проступили в изгибе дряхлого ствола, а хаос пересохших ветвей образовывал черты лица и бороду.
– Я здесь, дитя мое, – печально сказал Хоттабыч.
– Спаси меня, – тихо попросила Маруся.
– Спасти тебя? Просто спасти? Нет.
– Но почему?! – простонала Маруся.
– Очень просто. Это очень скучное желание. Ты разочаровываешь меня. С тобой было очень интересно работать. А сейчас – просто спасти? Ха!
– Не издевайся надо мной!
– Загадай мне интересное желание?
– Ну, хорошо! Я хочу выйти замуж!
– Так, – Дерево, образовывавшее лицо Хоттабыча дрогнуло и показалось, что бородач улыбается. – Но этого мало.
– А что тебе надо еще?
– Какую-нибудь пикантную подробность.
– Я хочу выйти замуж за урода!
– Теплее, теплее.
– За самого уродливого мужчину в мире! Замуж! Хочу!
– Быть по сему, – удовлетворенно сказал Хоттабыч.
И исчез из вида. Теперь дерево было просто деревом и ничем больше.
Казалось, что целую вечность Маруся висела на дереве, слушая, как разваливается ее тело. Целую вечность пыталась примириться с мыслью, что Хоттабыч обманул ее.
И тут сверху ее окликнули мягким, гортанным голосом:
– Эй, ты живая?
Над ней стоял главный чечен. Маруся обратила внимание, как сияют его ботинки. На какое-то мгновение в них отразилось шаловливое лицо Хоттабыча.
***
– Здравствуй, беглянка! – сказал чечен мягко и гортанно. – Ты думала, что мы тебя не найдем. А мы нашли.
– Мы? – усмехнулась Маруся. – Где твои «мы»? Ты один.
– Я один, – согласился чечен. – А ты сейчас умрешь. Дай мне руку.
– Ты меня спасти хочешь, что ли? – удивилась Маруся.
– Нет, – сказал преследователь. – Убить собственными руками. Давай руку.
– Не могу! – огрызнулась Маруся. – И желания такого нет. Тебе надо, ты меня и вытаскивай.
Блестящие ботинки исчезли из поля зрения. И практически сразу на их месте появилась голова преследователя.
«Он лег на камни, на край пропасти», – поняла Маруся.
Голова чечена выдвигалась все дальше, как телескопическое удилище, появилась рука, принялась двигаться рядом с Марусей, совершая хватательные движения. Маруся никак ему не помогала. Наконец одна из попыток увенчалась успехом. Чечен дотянулся до пластмассового запястья, схватил его, надрывно заревел и потянул.
Он оказался силен, отметила Маруся. Потому что ее тело рывком двинулось вверх. И вот она уже по пояс наверху. А затем чечен, рыча, затянул Марусю на скальный выступ полностью.
– Не стану говорить тебе спасибо, – сказала Маруся.
Она смотрела на преследователя и видела, что он – по-своему красив. А это значило, что замуж за него она – не выйдет.
– Я этого и не жду, – сказал чечен.
– Зачем ты меня спас?
– Я тебя вовсе не спас, – ответил чечен. – Я тебя убью. На тебе – кровь моих друзей. А убью я тебя сейчас, своими руками.
Маруся обратила внимание, что чечен говорит ровно, не волнуясь. Возможно, что убийство для него – дело привычное.
– Ты уже убивал? – спросила пластмассовая девушка.
– Да, – спокойно ответил преследователь.
– Как ты меня убьешь?
– Кинжалом, – сказал чечен, доставая из кармана пиджака непальский сувенирный нож-кукри, который Маруся узнала по профилю в форме соколиного крыла.
– Понятно, – вздохнула Маруся.
Она думала о том, что можно было бы попытаться схватиться с чеченом прямо здесь, на тропке. Но с одной сломанной и с другой полуотвалившейся рукой победить будет очень проблематично. Надо быть Дхармендрой Кумаром из старого индийского фильма «Месть и закон», которому отрезали руки, но он все равно бандитов положил. Но Маруся – и близко не Дхармендра Кумар. Так что шансов нет.
– Уши сразу отрежешь? Или после того, как убьешь?
– После, – сказал чечен.
– Сразу резать будешь? Или минут пять поболтаем?
– О чем болтать? – сказал чечен. – Надо зарезать тебя до темноты, чтобы на скалах не ночевать.
– Ну, да, – сказала Маруся. – Ну, что ж… Как тебя зовут?
– Зачем тебе?
– Разреши мне это узнать. Я не стану жаловаться на тебя твоему Аллаху. Мне просто хочется знать, как зовут человека, который меня убил. Я не таю на тебя зла. Ты – хороший солдат, ты догнал меня… Сколько лет ты меня преследовал?
– Три года и шесть месяцев, – сказал чечен.
– Обладеть, – сказала Маруся. – Пять минут ничего не решат. А красиво я тебя в Рио завела, скажи?
– Красиво, – засмеялся чечен. – Я от этих парней потом еле отмахался.
– А помнишь Доминикану?
– Да, – сказал чечен.
– И вообще, это ты мне должен спасибо говорить, – засмеялась Маруся. – Со мной ты хоть мир посмотрел, везде побывал. Разве не так?
– Так.
– А не было бы меня – сидел бы в своих горах, блокпосты бы обстреливал.
– Я в Москве живу!
– Ну, в Москве бы сидел. Какая разница?
Чечен молчал, смотрел на нее. С ним что-то происходило. И вдруг Маруся поняла, что именно. У ее преследователя стоял хуй. И по всей видимости на нее, на Марусю.
– Я, в общем-то, не претендую, чтобы ты меня прямо так благодарил, – сказала Маруся. – Но скажи хоть свое имя.
– Руслан.
– А я-то думала, что ты – Махмуд. А тогда, в Рио, я думала, что ты Насрулла.
– Нет такого имени!
– Да шучу я. Но у меня одна просьба к тебе.
– Хватит просьб!
– Нет. Не хватит, – ответила Маруся. – Не еби мой труп.
– Что?! – оторопел чечен.
– Не еби мой труп, – повторила Маруся. – Возьми меня живую.
Руслан замялся.
– Ну, что не так?
– Я не могу ебать тебя живой.
– А, месье извращенец. Ну, что ж…
– Я не извращенец! Но если я выебу тебя живой, то в тебя попадет мое семя. А, значит, мой ребенок. И получится, что я убью мать своего ребенка. А это неправильно.
– А если в презервативе? – маскируя отчаяние, сказала Маруся.
«Бред какой-то, – думала она. – Откуда у него в диких горах быть презервативу?»
– Хорошая мысль, – вдруг сказал Руслан.
Он принялся рыться по карманам пиджака. Нашел упаковку. «Гусарская баллада», – прочитала Маруся в сгущающихся сумерках.
«Бывают же такие совпадения!» – подумала Маруся. Ведь такими же резинками пользовался и Даниил Иванович семь лет назад.
Руслан усмехнулся, вскрыл упаковку с резинкой, расстегнул штаны и стеснительно отвернулся, чтобы надеть «Гусарскую балладу» себе на хуй.
Маруся резко и быстро согнула обе ноги и толкнула ими чечена под зад.
– Что?! – воскликнул тот.
Его шатнуло. Маруся ударила снова.
Чечен полетел в бездонную пропасть как был – со спущенными штанами торчащим хуем и «Гусарской балладой» на нем.
– Прощай, Руслан! – сказала Маруся.
– Ёб твою мать! Это несправедливо! – неслось из пропасти.
«Что ж, – думала Маруся, – теперь осталось найти самого уродливого в мире мужчину».
***
Маруся решила возвращаться домой. Она расправилась со своими преследователями. И не факт, что теперь ее кто-нибудь искал.
О том, что происходило в России, Маруся вообще ничего не знала. До тех дальних стран, где она провела последние три с половиной года, вести с Родины долетали самые обрывочные и какие-то непотребные. То бухой Ельцин отливал под шасси самолета, то он же дирижировал оркестром.
А больше ничего Маруся и не знала. Но можно было предполагать, что в криминальной обстановке что-то изменилось. Вряд ли сейчас многие помнят ОПГ «Академия». Ведь жизнь в России была подобна бурному потоку, который смывает все на своем пути.
Маруся решилась. Она взяла авиабилет Катманду – Москва. В конце концов, в перспективе рисовалось замужество, а не тюрьма и не могила. И где искать уродливых мужчин, как не дома?
В терминале Шереметьевсого аэропорта Маруся расплакалась. Россия обожгла ее морозом, и из левого глаза, вполне в рифму, брызнули слезы.
Родина грохотала, гортанно шумела, смердела выхлопами машин. Но Маруся была счастлива.
Продолжение следует…
Показать полностью
1
Эй, толстый! Четвертый глаз. 17 серия
Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве
Потом Маруся влюбилась. Ее любовью стал молодой ученый Даниил Иванович – лысоватый, с широким ртом и обвисшими губами, лопоухий мужчина тридцати четырех лет. О, каким красавцем казался он Марусе! Даниил Иванович часто заходил к ней, осматривал ее культи, делал замеры.
В какой-то момент Маруся поймала себя на мысли, что влюбилась в Даниила Ивановича. Это чувство было куда сильнее, чем страстишки любой двуногой вертихвостки. Любовь легкомысленных профурсеток была рябью в чашке чая после помешивания ложкой. А любовь Маруси была океанским штормом на девять баллов.
Даниил Иванович разговаривал с Марусей, вызнавал подробности ее самочувствия, читал ей анекдоты из сборников, которые покупал здесь же, в метро. За это Маруся его обожала.
– Я хочу замуж за Даниила Ивановича! – заявила девушка Хоттабычу, когда тот снова явился в ее сон.
– Невозможно, – сказал призрачный бородач. – Это очень сложное желание. За него я возьму от тебя столько боли, что ты ее не переживешь.
– Кто тебе сказал? – засмеялась Маруся.
– Я сам себе и сказал.
– Но я его люблю!
– Любовь есть неминуемое помрачение ума, сопутствующее инстинкту размножения, – сказал Хоттабыч. – Ты ведь страдаешь от любви?
– Да!
– Тогда меня все устраивает, – засмеялся Хоттабыч. – Страдай и дальше.
Маруся уже понимала, что этот ее отец (или кто он там на самом деле) питается ее болью.
– Я знаю, что тебя это устраивает, – воскликнула Маруся. – И я хочу поменять эту боль на более сильную. Чтоб ты подавился.
– Ха! – сказал Хоттабыч. – Ха! Ну, тогда я попробую что-нибудь сделать. Но о замужестве не мечтай.
– Буду мечтать!
Хоттабыч в ответ лишь иронично посмотрел на Марусю и рассеялся в мутной материи сновидения.
***
27 декабря у Маруси был день рождения. Ей исполнилось шестнадцать лет. Ее, как Чебурашку во времена жизни в телефонной будке, не поздравлял никто. У нее даже сраной юлы не было, чтобы покатать ее по полу. Да и ушей – вдвое меньше, чем у олицетворения детской пришибленной грусти.
Маруся старалась не переживать по этому поводу. Не поздравляете? Да и хрен с вами! Она представляла бородатого пожирателя боли. Ей хотелось поморить его голодом.
И вдруг, перед самым отбоем, в одинокую палату Маруси влетел Даниил Иванович, сверкая мокрой от растаявшего снега лысинкой, держа в руках букет розовых роз.
– С днем рождения! – выпалил он промерзшими своими губами. – Я боялся не успеть…
– Ты решил меня поздравить? – удивилась Маруся. Они с ученым были на «ты».
– Ну, да, – засмущался чего-то Даниил Иванович.
– Мне очень приятно, – сказала девушка. – Но…
– Но? – удивился Даниил Иванович.
– Но засунь их себе в жопу!
– Почему? – оторопел Даниил Иванович.
– Потому что меня тошнит от фальшивого участия. Вот почему! От твоих сраных роз смердит брехней.
– Маруся, я от чистого сердца…
– Ну, конечно! Ты думал: «Дай-ка я поздравлю эту уродину! Дай-ка отмахнусь от нее розами!» Вот что ты думал! А то, что на самом деле мне нужно, как на самом деле меня порадовать, ты и не знаешь?
– А как мне тебя порадовать? – забормотал Даниил Иванович.
По тому, как покраснело его лицо в обрамлении лопоухих органов слуха, Маруся понимала, что обо всем он уже догадался.
– У меня есть девушка, – сказал молодой ученый.
– И что? Один раз! Я прошу тебя только об одном разе. На мой день рождения, ну?
– Нет, – сказал Даниил Иванович. – Ты ведь школьница.
– Мне исполнилось шестнадцать лет. Сегодня. И я согласна.
– Я доктор, а ты – мой пациент. Я не могу…
– Вот что, доктор! Если ты сейчас же не займешься со мной сексом, я пожалуюсь на тебя, я скажу, что ты ко мне приставал. И тогда у тебя действительно будут проблемы.
– Но вдруг ты… забеременеешь?
«Да, – поняла Маруся. – Это будет полная жопа».
– Так придумай что-нибудь! – сказала она.
– Вот что… Я сейчас сбегаю в магазин… Это тут рядом…
И убежал. Его не было долго. Маруся уже свыклась с мыслью, что Даниил Иванович ушел навсегда, и старалась не страдать по этому поводу.
Но он вернулся. Он решительно вогнал ножку табуретки между дверных ручек, чтобы никто не зашел в палату из коридора, поставил на тумбочку бутылку шампанского, маленький тортик.
– Стакан у нас один, будем пить по очереди.
– И ножа нет, – сказала Маруся. – Чтобы тортик порезать.
– Можно ложкой.
Скоро Даниил Иванович принялся пересказывать свежие анекдоты из последнего сборника. Они тихо хихикали – шуметь перед отбоем значило привлечь в палату дежурную медсестру. А когда та обнаружит, что не может войти, поднимется ненужный шум. Даниил Иванович очень технично разрезал тортик алюминиевой рукояткой ложки.
А потом, собственно, все и случилось. Даниил Иванович достал из кармана упаковку презервативов «Гусарская баллада», стыдливо натянул. Маруся подалась к нему. Она жадно рассматривала немаленький дрын в резиновой шапочке. А потом этот дрын, хрен, эбонитовый стержень, дьявольский хуй с душераздирающим резиновым скрипом вошел в Марусю. Сначала было больно. Марусе казалось, что ее разрывают изнутри. А потом словно открылись краны с блаженством. И Маруся застонала. Но в этот раз совсем не от боли.
– Спасибо тебе! – сказала она Даниилу Ивановичу, когда все очень быстро закончилось. – Ты преподнес мне незабываемый подарок. Я очень благодарна тебе.
За окном крупными хлопьями падал снег. Долгое время потом Маруся считала этот день самым счастливым в своей жизни.
– Когда я рожу сына, я назову его Даниилом, – сказала девушка.
Ученый ничего не ответил.
***
Больше между ними никогда ничего не было. Но Маруся все равно была благодарна Даниилу Ивановичу. Именно за секс. Ну, и, конечно, за то, что он сделал впоследствии.
А сделал ей Даниил Иванович пластмассовые протезы, которые чисто теоретически взаимодействовали с мышцами, позвоночником, нервной системой, и были начинены дорогими японскими микросхемами, немецкими механизмами и много, чем еще.
Потом была долгая и сложнейшая операция. Имелся риск, что протезы не приживутся.
Не сразу, но живая и пластмассовая половина Маруси поняли друг друга. Стали действовать вместе. И однажды Маруся смогла пошевелить мизинцем новой руки. Потом был еще один палец. Потом пришла в движение новая нога.
Через сорок четыре дня Маруся уже ходила. Ей, конечно же, было больно. Но с болью девушка умела дружить. У нее почти получалось не замечать ее.
Потом случилось очень плохое событие. Даниил Иванович уехал в Америку.
– Мне жаль тебя покидать, – сказал он Марусе в больничном коридоре. – И я рад, что ты снова можешь ходить.
– Спасибо тебе, – сказала Маруся. – И за то, о чем ты сказал. И за то, о чем не сказал. Я всегда буду тебя помнить. Постараюсь не скучать.
– За тобой будут наблюдать мои коллеги.
– Пусть попробуют, – сказала Маруся.
Она развернулась и нетвердой походкой ушла прочь. Она спотыкалась и дрожала. Ей хотелось выплакаться, но слез Даниил Иванович не должен был увидеть.
***
В интернате Академии наук, куда Марусю переселили, когда стало окончательно понятно, что она – ходит, царила жесткая дедовщина. Все воспитанники подразделялись на три группы: уроды, задроты и мутанты.
Бал правили уроды – в общем-то, обыкновенные подростки, без каких-либо аномалий. А задротов и мутантов они угнетали. Задротами называли интеллектуально одаренных детей, отличавшихся особой хилостью. Если же обладатели высокого IQ были физически развиты (такое тоже бывало) – они зачислялись в уроды.
Но хуже всего приходилось мутантам. Это были самые несчастные и самые забитые существа в интернате. Жертвы генетических аномалий и научных опытов. В основном, беспомощные. Вечно голодные и грязные.
Когда Маруся вселилась в интернат, ее вызвали к уродам. Те сплоченной группой – человек двадцать – сидели в общей зале, где с потолка свисал телевизор. Возглавлял уродов семнадцатилетний Виталя, за невероятную физическую силу прозванный Шварцем.
Маруся предстала перед уродами жалкой, нелепо хромающей на все еще во многом чужой пластмассовой ноге.
– Мутантка, – с ходу определил Виталя Шварц.
Уроды загоготали.
– Значит, слушай, Бабка-Ёжка, пластмассовая ножка, повторно объяснять не буду, – сказал Виталя. – Каждый день ты будешь приносить мне деньги. Сколько с тебя можно взять? Пусть это будет триста рублей.
– Но где я их возьму? – спросила Маруся.
– Кого это ебет? – сказал Виталя. – Каждый день. Три сотни. Время расчета – 21:00 по Москве. Место – здесь. Нет денег – будут проблемы.
Маруся поселилась в одной палате с другими такими же отверженными – двухголовой карлицей Меланьей и угрюмой девочкой Анжелой, которая могла силой мысли неубедительно двигать нетяжелые предметы. Девочки тоже платили дань Витале Шварцу и банде уродов.
Эти парии пообещали утром показать Марусе, как они добывают деньги, чтобы расплатиться с уродами.
Той ночью Марусе снова явился Хоттабыч.
– Ну, и? – спросил он. – Я пришел выслушать твое желание.
– Как ты любезен, – фыркнула Маруся.
– Мне нравятся желания, которые ты загадываешь, – пояснил Хоттабыч. – Во-первых, они сложны. А я люблю интересные загадки. Такие, чтобы не было скучно.
– А во-вторых? – спросила Маруся.
– А во-вторых, ты всегда выбираешь путь максимальных страданий. Ты радуешь меня, крошка. И мне очень интересно, что ты пожелаешь сейчас, в новой жизненной ситуации. Давай сделаем уродам больно?
– Нет, – сказала Маруся.
– Давай их посадят в тюрьму?
– Я не хочу страдать за чужие страдания, – сказала полупластмассовая девушка.
– Что же ты хочешь?
– Любви, – сказала Маруся. – Я хочу, чтобы меня полюбил Виталя Шварц.
– Да! – возбужденно выдохнул Хоттабыч. – Ты не разочаровываешь меня, крошка. Какая интересная задача! А сколько страданий тебе предстоит! О!
– Переживем, – сказала Маруся.
– Твое сердце будет разбито.
Маруся только усмехнулась.
И тут заверещал мерзкий механический будильник. Начинался угрюмый интернатский день.
Продолжение следует…
Показать полностью