Здравствуйте, друзья!

Хорошо помню фильм моего детства "Выше радуги", который вышел в 1986 году и показывался по телевизору. Главного героя звали Алик с интересной фамилией Радуга. Он сочинял песни и стихи. Сюжет сказочно-фантастический, но снят фильм превосходно. Подросткам в самый раз. Я смотрела с интересом. Алик помог волшебнице, а она в благодарность предложила исполнить одно желание. У мальчика были скромные успехи по физкультуре, а хотелось побеждать в соревнованиях. Попросил у волшебницы способность прыгать лучше всех.

На школьных соревнованиях он победил к великому всеобщему узумлению. Отличный результат - 1 м 95 см. Но волшебница поставила условие: никогда не врать. А сделать это ой, как нелегко! У Радуги так не получается. Он врёт и лишается дара. А впереди большие соревнования, где хочется победить. Алику приходится тренироваться изо всех сил. И он побеждает. Хороший фильм о доброте, вере в себя. Пропаганда физкультуры и спорта.

В роли Алика снимался юный актёр - москвич Дмитрий Марьянов. На момент съемок в 1985 году ему было 15-16 лет. Впоследствии была служба в армии и другие роли, съёмки в сериалах. В октябре 2017 г. родственники поместили Дмитрия в реабилитационный центр для страдающих алкогольной зависимостью. Артисту стало плохо, его доставили в больницу, где он скончался. Причина - оторвавшийся тромб. Такая короткая жизнь - всего 48 лет.

Помню песню "Зурбаган", которую пел Радуга фальцетом. Слова написал Леонид Дербенёв, а музыку Юрий Чернавский. А исполнил молодой семнадцатилетний певец Владимир Пресняков. После этой песни он проснулся знаменитым.

Я не очень вслушивалась в сам текст. И решила, что зурбаган - это растение. Видимо, по ассоциации с зверобоем))

https://music.yandex.ru/album/977329/track/31430623

Засыпает синий Зурбаган. А за горизонтом ураган.

С грохотом и гомоном и гамом. Путь свой начинает к Зурбагану.

Грянет ливень резкий и косой. И продрогнет юная Ассоль.

И опять понять не смогут люди. Было это или только будет.

Оказывается, Зурбаган - это вымышленный город. Такого нет на географической карте. А придумал его писатель Александр Грин (1880-1932), написавший "Ассоль" и "Бегущую по волнам". Этот город есть во многих его произведениях. Прототипом Зурбагана был город Севастополь. Александр Грин долгие годы жил в Крыму, где и умер в 1932 году от рака желудка в глубокой нищете.

https://zen.yandex.ru/media/priroda_severo_zapada/chto-za-st...

…Бушприт моего флибустьерского брига вдруг озарился в ночи таинственным светом. И встревоженный крик вахтенного разбудил команду. Матросы, заспанные, пропахшие ромом и солониной, высыпали из душного кубрика на палубу. Много чего уже на своём веку повидавшие, через многие испытания, передряги и битвы прошедшие, корсары столпились на палубе полукругом, с тревогою в глазах, и с суеверным трепетом в сердцах наблюдая, как по ночному океану от горизонта к носу нашего корабля протянулась, светящаяся призрачным зеленоватым светом, дорожка. …И, как движется по этой дорожке к нашему бригу тёмная точка…

В толпе матросов высказывались версии и предположения, относительно этого явления, одно тревожнее и фантастичнее другого, пока точка, приблизившись, не приобрела очертания …женской фигурки.

«Бегущая по волнам!» — воскликнул кто-то из пиратов!

— «Бегущая по волнам! Бегущая по волнам!» — подхватили остальные. И в голосах их были слышны нотки облегчения. Ведь Бегущая оповещает, предупреждает о грозящей беде. Но …не приводит беду с собою.

Фигурка остановилась чуть левее, впереди нашего парусника, так, что хорошо была видна всем, находившимся на палубе. А она, в свою очередь, видела всех нас. (Впрочем, «остановилась» — не совсем, в данном случае, точное слово. Ибо корабль продолжал идти полным ходом. Тропический пассат надувал его паруса и гнал нашу посудину вперёд. Но и её, как только она остановилась, тот же пассат подхватил, понёс по воде в одном направлении с нашим бригом, раздувая её платье. И относительно нашего борта она оставалась, как бы, неподвижной).

— «Приветствую вас, морские скитальцы!» — братилась она к нам, напряжённо на неё смотревшим и ждавшим, что будет дальше.

«Я пришла, чтобы открыть вам одну важную истину жизни. Она проста. Слушайте, вот она: „Крылья любви — не помеха!“. Постарайтесь запомнить. И донести эту истину всем, кто захочет её услышать»

Матросы стояли молча. И, явно, ждали ещё чего-то, каких-то новых слов, каких-то дополнительных пояснений. Они, конечно же, ничего не поняли. И, мне казалось, что я даже слышу скрип их одеревеневших, заскорузлых мозгов, в тщетных, непривычных потугах осмыслить услышанное. Но девушка, помолчав, лишь добавила: «Вот, собственно, всё, что я хотела вам сказать. Счастливого вам плавания!»

Призрачная дорожка из зеленоватого света отклонилась от носа нашего корабля влево. И Бегущая по волнам легко заскользила по ней мимо нашего судна, быстро удаляясь от нас. «Так запомните! Крылья любви — не помеха!» — оглянувшись, крикнула она уже издали. И растаяла в фиолетовой мгле океанской ночи.

Матросы молчали… Потом, видимо отчаявшись самостоятельно понять услышанное, заговорили вразнобой, ни к кому конкретно не обращаясь: «А что это значит?! –в рот мне фунт гвоздей!» «Как её понимать?! — Тысяча чертей и одна ведьма!» Возгласы эти перемежались восклицаниями, и вовсе нечленораздельными.

«Капитан! А ты что скажешь?!» — прохрипел сиплым пропитым голосом одноглазый боцман, обращаясь ко мне.

…Я уже слышал эти слова. Мне рассказывала об этом девочка из другой реальности. Там, в той реальности, уже нет ни флибустьеров ни парусников. Зато есть сотовые телефоны. трансконтинентальные авиатрассы, персональные компьютеры и интернет. В Интернете, в её блоге, я и прочёл притчу, моралью которой являются слова: «Крылья любви — не помеха».

…Необычная, крылатая девушка хотела обычного женского счастья: мужа, семью, детей… Но человек, за которого она вышла замуж, скоро пришёл к выводу, что спать с крылатой женой крайне неудобно. И стал настаивать на том, что крылья ей …лучше отрезать. И она …позволила это с собою сделать… А ангел, знавший её крылатой, кричал в отчаянии тому мужу: «Что ж ты наделал! Ведь крылья любви — не помеха!»

Я рассказывал матросам эту притчу, а сам, меж тем, думал о другом: «Почему им?! Почему именно им это откровение?! Ведь народ, казалось бы, для того — самый малоподходящий! Они понимают смысл слов: «Ром», «вздёрнуть на рее», «пиастры», «на абордаж», но, скорее всего, уже напрочь забыли смысл слова «любовь». Если они вообще это слово когда-либо знали… И женщины, в их представлении, существуют только двух видов: женщины захваченных ими прибрежных городов, которых можно насиловать. И женщины всех портов мира, которых можно купить.

Но потом, подумав ещё, я понял, что Бегущая по волнам обратилась именно к тем, кому надо. Ведь, если бы она открыла это интеллектуалу, тот, скорее всего, назвал бы это банальностью, и забыл бы. Если б поведала пылкому романтику, тот, может быть, написал бы об этом в книге. Но многие ль её прочли бы?! Чтение книг — привилегия тех же интеллектуалов, по преимуществу. А простые, безграмотные матросы, мало что поняв из услышанного от Бегущей по волнам, будут рассказывать эту историю, и то, что она сказала, по всем кабакам, во всех портах тех стран и континентов, куда их занесёт судьба. И те, кому они это будут рассказывать, может, тоже мало, что поймут. Но запомнят. И расскажут другим. Ведь это сказала Бегущая по волнам! А её следует слушать! И разнесутся эти её слова через матросскую молву и скитания по всему миру. И …кого-то остановят. От посягательств на чьи-то крылья…

И …похоже, Бегущая по волнам лучше меня знала тех, к кому обращалась. Потому что, среди всеобщего молчания, кто-то из матросов проронил вполголоса, видимо, озвучив то, что он думал про мужа, лишившего женщину крыльев: «Эх! Дураку, видать, досталась»….

Сергей Сунгирский

Друг мой, мой мальчик, опять с меня требуешь сказок…

Горький я сказочник; сказки мои на печали.

Слушай-ка чистую правду, мой друг сероглазый,

Вот отчего мои сказки навек замолчали:

Я собирал тогда байки, легенды и песни

В старой приморской деревне, не помню названья.

Люди там ску́чны, и песни их неинтересны,

Я возвращался домой через лес утром ранним.

Быстрый ручей мне принес неожиданно чудо:

Белый кораблик; за ним прибежала хозяйка.

Встречи случайной я, видимо, век не забуду.

Лучшую сказку свою я придумал внезапно.

Странной та сказка была, и чудесной, и новой,

Что у ручья я рассказывал девочке милой.

Детка глазами сияла и верила в слово.

Околдовало её и навек изменило…

Мне рассказали потом, что в селениях местных

Верящих в чудо боятся за их непонятность.

Те, кто мечтает, среди простецов неуместны.

Тех, кто мечтает, дразнить не грешно и приятно.

Верно, история эта с придуманным счастьем

Девочке малой рассказана мною на горе…

Вот и тоскует она: ей и в штиль, и в ненастье

Видятся мачты и парус в лазоревом море.

Детка поверила в чудную, светлую сказку

С дивным корабликом, пойманным мною в ладони.

Мир её яркий и полный видений и красок,

Ныне поблёк и в пучине бушующей тонет.

Я ей солгал. Сказка – ложь, и она не спасает.

Насочинял ей мечту, поддаваясь азарту.

Сказок не будет. Молчаньем вину искупая,

Каюсь я в том, что тогда обманул её,

Артур…

Мы с Джеем и Герцогом затеяли киномарафон, посвященный Джеймсу Бонду. На четвертом фильме, в шестой раз за пять часов, позвонила моя мама. Я даже не стал проверять, от кого вызов, и так знал, что это она. Закатив глаза, Герцог поставила фильм на паузу:

— Она думает, ты куда-нибудь уйдешь? Там же метель.

Я пожал плечами и взял трубку.

— Все никак, — сказала мама.

Фоном кто-то громко рассказывал о том, насколько важно охранять свою базу.

— Мне жаль, мам. Отстойно.

— Это просто смешно! — закричала она. — Мы вообще никуда вылететь не можем, не то что домой.

Родители на три дня застряли в Бостоне. Медицинская конференция. Мама была на грани отчаяния из-за того, что Рождество светило праздновать там. Как будто в Бостоне война. Меня, честно говоря, от этого уже тошнило. Я в глубине души всегда любил непогоду и все, что с ней связано, причем, чем хуже, тем лучше.

— Да, фигово, — поддакнул я.

— К утру ветер уже должен утихнуть, но вообще все встало. Никто не гарантирует, что мы завтра сможем вернуться. Папа пытается взять машину напрокат, но за ними просто огромные очереди. Хотя даже если ехать всю ночь, мы будем дома только в восемь-девять утра! Но мы же не можем встретить Рождество не вместе!

— Да ладно, я к Герцогу пойду, — ответил я. — Ее родители согласны. Приду, открою подарки, расскажу, что моим родителям совершенно не до меня, и, может, Герцог растрогается из-за того, что мама меня не любит, и отдаст мне часть своих подарков. — Я бросаю на Герцога взгляд и вижу, что она ухмыляется.

— Тобин, — сказала мама недовольно.

Она у меня не особо смешливая. Для ее работы это хорошо — вы же не хотели бы, чтобы хирург, которому предстоит вырезать вам раковую опухоль, зашел в кабинет и выдал что-нибудь вроде: «Заходит один чувак в бар, бармен у него спрашивает: “Чего будете?”, а тот отвечает: “А чё у вас есть?” А бармен такой: “Чё у меня, я не в курсе, а вот у тебя меланома четвертой стадии”».

— Да я просто хотел сказать, что справлюсь. А вы в отель вернетесь?

— Наверное, если отцу не удастся машину взять. У него терпение просто ангельское.

— Ну, ладно. — Я бросил взгляд на Джея, и он проговорил одними губами: «Вешайтрубку».

Мне уже не терпелось снова усесться между ними на диване и вернуться к новому Джеймсу Бонду, убивающему людей направо и налево всевозможными умопомрачительными способами.

— У тебя там все хорошо? — поинтересовалась мама.

Боже ж ты мой!

— Ага. Ну, снег, конечно, идет. Но у меня Герцог и Джей. И они никуда не денутся, потому что при первой же попытке выйти из дома замерзнут насмерть. Смотрим кино про Бонда. И свет есть, и все дела.

— Если что-нибудь случится, звони. Хоть что-нибудь.

— Ага.

— Ладно, — вздохнула мама, — хорошо. Тобин, мне очень жаль. Я тебя люблю. Извини, что так вышло.

— Да ничего страшного, — заверил ее я, потому что так оно и было. Я остался в большом доме без взрослых, сижу на диване со своими лучшими друзьями. Я против родителей ничего не имею, они у меня отличные, но даже если они задержатся в Бостоне до Нового года, я не буду иметь ничего против.

— Позвоню из отеля, — добавила мама.

Джей, по всей видимости, ее слышал, и буркнул: «Уж не сомневаюсь», пока я прощался.

— Похоже, у нее какие-то проблемы в области личностных отношений, — заметил он, когда я положил телефон.

— Ну, Рождество же.

— А почему ты не ко мне идти собрался? — спросил Джей.

— У тебя кормят фигово, — ответил я и занял свою среднюю подушку на диване.

— Да ты расист! — воскликнул Джей.

— Это не расизм! — возразил я.

— Да ты только что назвал корейскую кухню фиговой, — напомнил он.

— Не говорил он такого, — вступилась Герцог и взяла пульт. — Он сказал, что твоя мама фигово готовит корейскую еду.

— Именно, — подтвердил я. — У Кеуна мне нравится.

— Говнюк ты, — сказал Джей, как всегда, когда ему нечего было ответить по существу. А это сам по себе хороший безответный ответ.

Герцог снова запустила кино, и тут Джей сказал:

— Можно позвать Кеуна.

Герцог снова нажала на паузу и подалась вперед, чтобы я не загораживал ей вид на Джея:

— Джей!

— Да.

— Я прошу тебя замолчать и дать мне спокойно насладиться возмутительно прекрасным телом Дэниела Крейга.

— Фу, ты что, педик? — засмеялся Джей.

— Я девчонка, — напомнила Герцог. — Так что когда мне нравятся мужчины — это нормально. Вот если бы я твое тело назвала соблазнительным, тогда меня бы можно было заподозрить в лесбийских наклонностях, ведь ты сложен, как девица.

— Ну, уела, — сказал я.

Герцог перевела взгляд на меня:

— Хотя Джей, блин, просто образчик мужественности по сравнению с тобой.

На это мне ответить было нечего.

— Кеун на работе — у него в рождественскую смену двойная оплата.

— А, точно, — вспомнил Джей. — Я и забыл, что «Вафельная» всегда открыта, как промежность у Линдсей Лохан.

Я рассмеялся. Герцог же просто скривила лицо и запустила фильм. Дэниел Крейг вышел из воды в обтягивающих трусах-шортах. Герцог удовлетворенно вздохнула, а Джей сидел с кислой миной. Через несколько минут я услышал тихий щелчок. Это Джей вскрыл упаковку с зубной нитью. Он на ней был просто помешан.

— Гадость, — высказался я.

Герцог остановила фильм и сердито посмотрела на меня. Не зло, просто сморщила свой нос-кнопку и поджала губы. Я всегда по глазам понимал, действительно ли довел ее, но сейчас девочка почти улыбалась.

— Что? — спросил Джей, между зубов у которого свисала зубная нитка.

— Чистить зубы на людях. Это так… Убери, пожалуйста.

Он неохотно подчинился, но ему надо было, чтобы последнее слово всегда осталось за ним.

— Мой стоматолог говорит, что более здоровых десен ни у кого не видел. Никогда.

Я закатил глаза. Герцог убрала за ухо выбившуюся кудряшку и снова запустила фильм. С минуту я смотрел на экран, а потом поймал себя на том, что перевел взгляд за окно — в свете далекого фонаря казалось, что снег сверкает тысячами падающих звезд в миниатюре. И хотя мне не хотелось причинять родителям огорчения или лишать их возможности провести Рождество дома, я мечтал о том, чтобы снега навалило еще больше.