Не делайте этого!
Не отнимайте у меня гиперболу! ЭТО ВСЁ, ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ!!!
Снова о блокировках
Все тут, да и не только тут, обсуждают, мол "торренты закроют", "качайте глупцы" и др. лозунги. Старательно ищут методы обхода этих блокировок. А я вот заметил, что у меня эти самые блокировки пропали, теперь я свободно могу зайти на покерстарс, лостфильм, рутор, рутрекер, и множиство других сайтов, которые еще 29 (когда я был там последний раз) апреля были заблокированы. Так может, это просто мы раздуваем муху до размеров слона?
Есть конец...или нет...
Уже несколько месяцев спорю с учительницей по матиматике и со всем классом по вопросу: "Кончается ли гипербола?" Я думаю, что да.
А что вы думаете по этому вопросу?
А что вы думаете по этому вопросу?
Кажется, не было.
Я прошел миллионы дорог,
На них плесени как на дорблю,
Мной исписаны тысячи строк,
Я гиперболы с детства люблю.
На них плесени как на дорблю,
Мной исписаны тысячи строк,
Я гиперболы с детства люблю.
Я - русский
Если кто не в курсе, скажу по секрету: целенаправленная массовая резня иноверцев, как протестная форма – вещь глубоко чуждая для русских.
Обогнув московский Сень-синь рынок, я прошел через двор "Великий Шахид" на параллельную улицу им.Хаттаба, поднялся на северо-запад бульвара Газзават против движения, перебежал через неширокую проезжую часть ул.Моджахедов на другую сторону проспекта Ибн-Али и, еще раз просочившись через «сквозняк» переулка "Героев Джихада", вышел на проспект Ата-Тюрка.
А тут особо через дорогу не разбежишься: проспект широкий, со стабильным транспортным потоком практически без пауз – по крайней мере в это время дня. Я сверился с атласом: до ближайшего перекрестка им.Кабербаева на моем маршруте топать и топать, ни одной «зебры» в зоне видимости нет, единственный путь на ту сторону – подземный переход в полусотне метров от меня.
В общем, я сунул атлас в карман куртки и с легким сердцем спустился в переход.
Здесь было привычно грязно, мусорно и сыро из-за реагента, но ларьков оказалось всего три: табачный, «соки-воды – горячий чай-кофе» и вездесущая шаурма.
У ларька с шаурмой, вдоль стены, стояли два высоких круглых столика. Возле одного из столиков торчали трое молодых джигитов: активно жрали шаурму, запивая чем-то горячим из пластиковых стаканчиков – пар от них шел – и громко болтали по-русски с обильным и, как мне показалось, нарочитым вкраплением тяжких матюков. То есть вели себя привычно-вызывающе, показательно плюя на всех, кто оказался в радиусе слышимости – пожилая пара, как раз в этот момент проходящая мимо столика, старательно отвернулась и ускорила шаг.
Я спокойно поравнялся с ними и тоже отвернулся: резвитесь на здоровье, дорогие дети гор, я сегодня не в том положении, чтобы оказывать вам хотя бы какие-то знаки внимания.
У джигитов, однако, на этот счет было иное мнение:
– Э, а ну, стой!
Правый карман моей куртки аккуратно надрезан – опущенная в него рука привычно легла на кобуру с револьвером. Без какого-либо подтекста, просто так, на всякий случай.
– Ты че, глухой?! Стой, свинья, – тебе же вашим бл…ким русячьим языком сказали: стой!
И что бы вы думали? Эта милая троица бросила пожирать свое псевдохаляльное «хрен знает что завернутое в лаваш», быстренько догнала меня и прижала к стене. Вернее, прижал один – невысокий квадратный крепыш с рубленым носом и вполне разбойной харей – очевидно, вожак стайки, а двое встали с боков, блокируя меня и ожидая распоряжений старшего.
Пфф…
– Ну ты че, сука, обоссался от страха? Че покраснел, свинья?! Рот свой поганый открой, пердни че-нибудь!
– Вы собираетесь меня ограбить?
– Да на х… ты нужен – «ограбить»! – Квадрат усмехнулся и ослабил хватку, очевидно, сочтя, что я вполне созрел: – Ты просто поделишься с нами. По-братски. Ты ведь хочешь поделиться, да?
– Вы же у нас в гостях. Разве вы не должны вести себя как подобает гостям? Почему вы грабите нас?
– «Шлеп»! – Квадрат отвесил мне пощечину и, ухватив за ворот куртки, крепко встряхнул. – Потому что мы волки! А вы – овцы! И хватит уже трындеть – давай, выкладывай все, пока я тебе кости не поломал!
– Хорошо.
Я совершенно спокойно и неторопливо вытащил револьвер и выстрелил три раза. Не наобум, не навскидку, а расчетливо и методично: ткнул стволом в правое плечо квадрата – нажал на спусковой крючок; затем таким же манером прострелил плечо тому, что справа, и тому, что слева. Про это дольше рассказывать, на тренировке аналогичное упражнение я выполняю за полторы секунды. Так что мои джигиты даже не успели сообразить, что, собственно, произошло, а просто упали на колени, зажимая здоровыми руками раны и задыхаясь от боли.
Три любопытных лица в ларьках куда-то пропали. Очевидно, под прилавки. Да, это правильно. Нам сейчас публика совсем без надобности.
– Повторяю вопрос. – Я приставил ствол к правому глазу квадрата и слегка надавил. – Зачем вы грабите нас?
– Брат… – простонал квадрат, с огромным трудом превозмогая боль. – Пожалуссста, брат! Все, что хочешь…
– Пи…ц тебе, свинья! – приходя в себя, прохрипел тот, что слева. – Теперь тебя на куски порежут!!!
– Да неужели? – Я живо прострелил обещателю второе плечо и приставил ствол к его голове.
Грубиян тонко завыл и вжался в асфальт, трясясь всем телом.
– Не надо, брат! – раненым драконом взрыднул квадрат. – Дурак, да – не понимает, салабон еще! Я прошу: не надо!
– Ладно, не буду. – Я отступил на три шага и, взяв троицу на прицел, объявил: – Слушать внимательно. Говорю два слова и отпускаю. Если меня кто-то прервет – я его убью.
– П…ц тебе!!! – трясясь и плача от ярости, воскликнул непримиримый грубиян, обильно подплывающий кровью. – Стреляй, нах, мне по х…!!!
– Заткнись!!! – Квадрат стремительно подъерзал к непримиримому, навалился и, зажав здоровой рукой ему рот, взмолился: – Говори, брат! Только быстро, я прошу тебя! Видишь, он совсем плохой, долго не смогу держать!
– Хррр!!! – изрыгнул фонтанчик ненависти «непримиримый». – Сссс…
– Слушайте. Я видел, как вы плачете от боли. Как воете от ужаса и страха, как стонете под пытками. Как ползаете на коленях, когда к вам ночью приходят в дом, и умоляете не трогать ваших женщин и детей. То есть вы ведете себя как обычные люди. И это нормально.
Потому что вы – люди, а вовсе не волки.
И мы люди.
Не забывайте об этом, когда гордыня, закачиваемая нашими лукавыми правителями в ваши неокрепшие умы, перехлестывает через край.
Мы с вами люди.
Поэтому я сейчас отпускаю вас.
Через две минуты я выйду с той стороны. Вас там уже не должно быть. Вопросы?
– Да-да, брат, все ясно! – торопливо закивал квадрат. – Можно идти?
– Телефоны – на пол. Если есть оружие, ножи – тоже. Я слежу за вами, если что – стреляю без предупреждения. Давай.
– Да-да, сейчас…
Джигиты, лихорадочно орудуя здоровыми руками, сгрузили на асфальт все свои пожитки (заботливый квадрат к тому же обслужил «непримиримого») и выжидающе уставились на меня. Непримиримый уже не рычал: стиснув зубы, он часто и тяжко дышал, хрипя и постанывая. Похоже, он был на грани потери сознания.
– Свободны. – Я мотнул стволом в сторону дальнего выхода. – Две минуты.
Джигиты подхватили своего непримиримого собрата и довольно шустро потащили его в сторону выхода.
– Внимание в ларьках! Всем предъявить лица, – объявил я, стукнув ногой по крайнему киоску. – Иначе буду стрелять через прилавок.
Лица тотчас же были предъявлены: все, как водится, привычно азиатские и исполненные безразмерного дружелюбия.
– Телефоны у вас не забираю, – объявил я. – Но если выйду с той стороны и увижу хоть одну кокарду, я вернусь и убью вас. Всех троих: кто именно звонил, разбираться не буду. Вопросы?
– Вопрос нет, камандил, – ответил за всех пожилой шаурмяс, очевидно, самый толковый. – Спакойна хади, никто ни видил, ни знаит, ни слыщщит – как тот три абизьян.
– Ну все, засим не смею более отягощать своим присутствием. – Я распинал пожитки джигитов во все стороны, сунул револьвер в кобуру и пошел к выходу. – С Рождеством вас, дорогие мои басурмане.
Выйдя на поверхность, я осмотрелся. Тихо, пусто, реденькая кровавая дорожка убегает к ближайшему двору.
Ну и ладно. Здравствуй, Москва!
©Пучков
Из домашних мальчиков
Вырастают трусы,
Из домашних девочек
Вызревают б....и,
Горек дым отечества
Если тлеют трупы
Тех, кто отдал жизни
За него, не глядя
На чины и звания,
На бабло и цацки,
Тех, кто не поверил,
В сладенькие сказки,
Жадных кукловодов,
Пьющих кровь народа,
Что течет по трубам
Из газопровода
Лязгнет сталь затвора,
Крик в ночи утонет,
Не пугайтесь трусы,
Вас не кто не тронет.
Нынче убивают только непокорных
Вы умрете мирно
У себя в уборных
Б...и нарожают
Вам чужих детишек
Что не уважают
Ваших умных книжек,
Что снесут в ламбарды
Ордена героев
И в кремлевских башнях
Вам базар откроют
Дотлевают трупы
Дым уносит души
В прахе спит спокойно
Тихий ваш гадюшник...
Я не либераст, но тут что-то проняло, и страшно стало
Обогнув московский Сень-синь рынок, я прошел через двор "Великий Шахид" на параллельную улицу им.Хаттаба, поднялся на северо-запад бульвара Газзават против движения, перебежал через неширокую проезжую часть ул.Моджахедов на другую сторону проспекта Ибн-Али и, еще раз просочившись через «сквозняк» переулка "Героев Джихада", вышел на проспект Ата-Тюрка.
А тут особо через дорогу не разбежишься: проспект широкий, со стабильным транспортным потоком практически без пауз – по крайней мере в это время дня. Я сверился с атласом: до ближайшего перекрестка им.Кабербаева на моем маршруте топать и топать, ни одной «зебры» в зоне видимости нет, единственный путь на ту сторону – подземный переход в полусотне метров от меня.
В общем, я сунул атлас в карман куртки и с легким сердцем спустился в переход.
Здесь было привычно грязно, мусорно и сыро из-за реагента, но ларьков оказалось всего три: табачный, «соки-воды – горячий чай-кофе» и вездесущая шаурма.
У ларька с шаурмой, вдоль стены, стояли два высоких круглых столика. Возле одного из столиков торчали трое молодых джигитов: активно жрали шаурму, запивая чем-то горячим из пластиковых стаканчиков – пар от них шел – и громко болтали по-русски с обильным и, как мне показалось, нарочитым вкраплением тяжких матюков. То есть вели себя привычно-вызывающе, показательно плюя на всех, кто оказался в радиусе слышимости – пожилая пара, как раз в этот момент проходящая мимо столика, старательно отвернулась и ускорила шаг.
Я спокойно поравнялся с ними и тоже отвернулся: резвитесь на здоровье, дорогие дети гор, я сегодня не в том положении, чтобы оказывать вам хотя бы какие-то знаки внимания.
У джигитов, однако, на этот счет было иное мнение:
– Э, а ну, стой!
Правый карман моей куртки аккуратно надрезан – опущенная в него рука привычно легла на кобуру с револьвером. Без какого-либо подтекста, просто так, на всякий случай.
– Ты че, глухой?! Стой, свинья, – тебе же вашим бл…ким русячьим языком сказали: стой!
И что бы вы думали? Эта милая троица бросила пожирать свое псевдохаляльное «хрен знает что завернутое в лаваш», быстренько догнала меня и прижала к стене. Вернее, прижал один – невысокий квадратный крепыш с рубленым носом и вполне разбойной харей – очевидно, вожак стайки, а двое встали с боков, блокируя меня и ожидая распоряжений старшего.
Пфф…
– Ну ты че, сука, обоссался от страха? Че покраснел, свинья?! Рот свой поганый открой, пердни че-нибудь!
– Вы собираетесь меня ограбить?
– Да на х… ты нужен – «ограбить»! – Квадрат усмехнулся и ослабил хватку, очевидно, сочтя, что я вполне созрел: – Ты просто поделишься с нами. По-братски. Ты ведь хочешь поделиться, да?
– Вы же у нас в гостях. Разве вы не должны вести себя как подобает гостям? Почему вы грабите нас?
– «Шлеп»! – Квадрат отвесил мне пощечину и, ухватив за ворот куртки, крепко встряхнул. – Потому что мы волки! А вы – овцы! И хватит уже трындеть – давай, выкладывай все, пока я тебе кости не поломал!
– Хорошо.
Я совершенно спокойно и неторопливо вытащил револьвер и выстрелил три раза. Не наобум, не навскидку, а расчетливо и методично: ткнул стволом в правое плечо квадрата – нажал на спусковой крючок; затем таким же манером прострелил плечо тому, что справа, и тому, что слева. Про это дольше рассказывать, на тренировке аналогичное упражнение я выполняю за полторы секунды. Так что мои джигиты даже не успели сообразить, что, собственно, произошло, а просто упали на колени, зажимая здоровыми руками раны и задыхаясь от боли.
Три любопытных лица в ларьках куда-то пропали. Очевидно, под прилавки. Да, это правильно. Нам сейчас публика совсем без надобности.
– Повторяю вопрос. – Я приставил ствол к правому глазу квадрата и слегка надавил. – Зачем вы грабите нас?
– Брат… – простонал квадрат, с огромным трудом превозмогая боль. – Пожалуссста, брат! Все, что хочешь…
– Пи…ц тебе, свинья! – приходя в себя, прохрипел тот, что слева. – Теперь тебя на куски порежут!!!
– Да неужели? – Я живо прострелил обещателю второе плечо и приставил ствол к его голове.
Грубиян тонко завыл и вжался в асфальт, трясясь всем телом.
– Не надо, брат! – раненым драконом взрыднул квадрат. – Дурак, да – не понимает, салабон еще! Я прошу: не надо!
– Ладно, не буду. – Я отступил на три шага и, взяв троицу на прицел, объявил: – Слушать внимательно. Говорю два слова и отпускаю. Если меня кто-то прервет – я его убью.
– П…ц тебе!!! – трясясь и плача от ярости, воскликнул непримиримый грубиян, обильно подплывающий кровью. – Стреляй, нах, мне по х…!!!
– Заткнись!!! – Квадрат стремительно подъерзал к непримиримому, навалился и, зажав здоровой рукой ему рот, взмолился: – Говори, брат! Только быстро, я прошу тебя! Видишь, он совсем плохой, долго не смогу держать!
– Хррр!!! – изрыгнул фонтанчик ненависти «непримиримый». – Сссс…
– Слушайте. Я видел, как вы плачете от боли. Как воете от ужаса и страха, как стонете под пытками. Как ползаете на коленях, когда к вам ночью приходят в дом, и умоляете не трогать ваших женщин и детей. То есть вы ведете себя как обычные люди. И это нормально.
Потому что вы – люди, а вовсе не волки.
И мы люди.
Не забывайте об этом, когда гордыня, закачиваемая нашими лукавыми правителями в ваши неокрепшие умы, перехлестывает через край.
Мы с вами люди.
Поэтому я сейчас отпускаю вас.
Через две минуты я выйду с той стороны. Вас там уже не должно быть. Вопросы?
– Да-да, брат, все ясно! – торопливо закивал квадрат. – Можно идти?
– Телефоны – на пол. Если есть оружие, ножи – тоже. Я слежу за вами, если что – стреляю без предупреждения. Давай.
– Да-да, сейчас…
Джигиты, лихорадочно орудуя здоровыми руками, сгрузили на асфальт все свои пожитки (заботливый квадрат к тому же обслужил «непримиримого») и выжидающе уставились на меня. Непримиримый уже не рычал: стиснув зубы, он часто и тяжко дышал, хрипя и постанывая. Похоже, он был на грани потери сознания.
– Свободны. – Я мотнул стволом в сторону дальнего выхода. – Две минуты.
Джигиты подхватили своего непримиримого собрата и довольно шустро потащили его в сторону выхода.
– Внимание в ларьках! Всем предъявить лица, – объявил я, стукнув ногой по крайнему киоску. – Иначе буду стрелять через прилавок.
Лица тотчас же были предъявлены: все, как водится, привычно азиатские и исполненные безразмерного дружелюбия.
– Телефоны у вас не забираю, – объявил я. – Но если выйду с той стороны и увижу хоть одну кокарду, я вернусь и убью вас. Всех троих: кто именно звонил, разбираться не буду. Вопросы?
– Вопрос нет, камандил, – ответил за всех пожилой шаурмяс, очевидно, самый толковый. – Спакойна хади, никто ни видил, ни знаит, ни слыщщит – как тот три абизьян.
– Ну все, засим не смею более отягощать своим присутствием. – Я распинал пожитки джигитов во все стороны, сунул револьвер в кобуру и пошел к выходу. – С Рождеством вас, дорогие мои басурмане.
Выйдя на поверхность, я осмотрелся. Тихо, пусто, реденькая кровавая дорожка убегает к ближайшему двору.
Ну и ладно. Здравствуй, Москва!
©Пучков
Из домашних мальчиков
Вырастают трусы,
Из домашних девочек
Вызревают б....и,
Горек дым отечества
Если тлеют трупы
Тех, кто отдал жизни
За него, не глядя
На чины и звания,
На бабло и цацки,
Тех, кто не поверил,
В сладенькие сказки,
Жадных кукловодов,
Пьющих кровь народа,
Что течет по трубам
Из газопровода
Лязгнет сталь затвора,
Крик в ночи утонет,
Не пугайтесь трусы,
Вас не кто не тронет.
Нынче убивают только непокорных
Вы умрете мирно
У себя в уборных
Б...и нарожают
Вам чужих детишек
Что не уважают
Ваших умных книжек,
Что снесут в ламбарды
Ордена героев
И в кремлевских башнях
Вам базар откроют
Дотлевают трупы
Дым уносит души
В прахе спит спокойно
Тихий ваш гадюшник...
Я не либераст, но тут что-то проняло, и страшно стало
Исповедь россиянина (по мотивам укроСМИ)
Утро выдалось морозным, еще и пронизывающий ветер, свистел между домами. Но надо идти, подошла очередь получать талоны на интернет. Записывался еще в начале лета, пропустишь - еще полгода ждать... Закутавшись в ватник, повязал на шею вместо шарфика колорадскую ленту, без нее талоны не дадут.
Кинул медведю в конуру старый валенок, пусть сосет, больше жрать нечего, одел через плечо балалайку и пошел...
По небу прошла эскадрилья штурмовиков, задрал голову вслед: на Донбасс… А вон в том посередке, Путин. Маленький, больной, немощный, и когда он везде успевает?
Вышел на дорогу и окинул взглядом колонну... Раненые, убитые десантники и горные мотоциклисты понуро брели в Бурятию. Тыщ десять, прикинул на глаз, понял - из Дебальцево! Каждый держал в руках паспорт, военный билет, георгиевскую ленту, флаг России и пачку секретных приказов об агрессии на Украину. Зрелище, уже давно привычное глазу россиянина, каждый день тыщ десять-пятнадцать их проходит...
Побрел к лесу напрямую, через заброшенные поля, покрытые клочьями разорванной экономики...
Кинул медведю в конуру старый валенок, пусть сосет, больше жрать нечего, одел через плечо балалайку и пошел...
По небу прошла эскадрилья штурмовиков, задрал голову вслед: на Донбасс… А вон в том посередке, Путин. Маленький, больной, немощный, и когда он везде успевает?
Вышел на дорогу и окинул взглядом колонну... Раненые, убитые десантники и горные мотоциклисты понуро брели в Бурятию. Тыщ десять, прикинул на глаз, понял - из Дебальцево! Каждый держал в руках паспорт, военный билет, георгиевскую ленту, флаг России и пачку секретных приказов об агрессии на Украину. Зрелище, уже давно привычное глазу россиянина, каждый день тыщ десять-пятнадцать их проходит...
Побрел к лесу напрямую, через заброшенные поля, покрытые клочьями разорванной экономики...
Немцов.
То, что Немцова убили патриоты - бред. Кому нужен был забытый обществом политический труп? Настоящий русский патриот, заботящийся о будущем своей Родины, застрелил бы Милонова, Мизулину или кого-то ещё из их компании - сделал бы по-настоящему доброе и полезное дело.