Сейчас я прекрасно понимаю, что в тот период рядом с бывшим-абьюзером, я находилась в состоянии перманентного стресса и тревожности. Все подавленные эмоции выливались в неконтролируемые вспышки гнева или истерики, за которые я потом себя ненавидела. Либидо упало, пробив дно. Никакого физического или эмоционального удовольствия от секса я не получала, а в отсутствии желания, разумеется, всегда была виновата я. «Не хочешь — значит, плохая», короче говоря, с его подачи это был очередной удар по самооценке.
Вообще, я довольно часто была плохой и неправильной: не так посмотрела, не так сказала, не туда посмотрела, не то сделала, не то надела, не то сказала... Не то, не то, не то... Я постоянно жила с навязанным чувством вины и стыда. Порой я даже спрашивала его:
—Раз тебе так плохо со мной, почему ты не расстанешься? Раз я всё время плохая, раз я всегда во всём виновата, раз тебе вечно стыдно за меня и мне должно быть стыдно за себя — почему ты терпишь меня?
—Потому что я люблю тебя!
(А потом я спрашивала себя:разве это любовь?).
Однажды навязывание чувства вины за мой откровенный косяк (который я признала, устала за него извиняться и тысячу раз успела раскаяться) мне надоело, и я заявила: «Да, я признаю свою ошибку. В тот период я была другим человеком: незрелым и глупым. А сейчас я выросла над собой и не собираюсь повторять старые ошибки, ни тем более совершать новые!».
Это была моя демонстрация силы.Мне лень описывать, как быстро он переобулся, и наша ругань, в которой изначально была «виновата» я, превратилась в его извинения и рыдания на коленях. Реально на коленях стоял и мне в бедра сопли пускал — выдающийся был артистизм.
Через несколько месяцев я была вынуждена повторить эту реплику. Тогда он достаточно быстро, буквально на ходу, сочинил новый повод якобы застыдить меня — на этот раз вопрос касался финансов.
Ремарка:в тот период он почти четыре месяца жил за мой счёт и счёт своего отца (уже не впервые), абсолютно не работал и даже не пытался найти работу (хотя бы аутсорс на удалёнке, что я ему предлагала. Мне было важно наличие не дополнительного источника дохода, а факта его занятости), ничего не делал по дому. Я приходила с работы и обнаруживала его спящим пьяным, тихонько убиралась и готовила, мыла полы на цыпочках, и сдерживала порывы отхреначить его бухую тушу шваброй. Всё, что он покупал в магазине, было пиво и закуски, ну и иногда — что-то по мелочи вроде молока или хлеба. А вот закупки продуктов на неделю или кошачьего корма и наполнителя (у нас было две кошки, уход за которыми, включая ветеринарные услуги, лежал на мне) на месяц осуществлялись мной. За четыре месяца он, пожалуй, только пару-тройку раз купил запас продуктов и кошачьих расходников. Но при этом ему хватило совести обвинить меня в меркантильности, а также оскорбить моё татарское происхождение.
Тут будет небольшое отступление к началу наших отношений. Когда мы только начинали встречаться, он рассказал, как его брат сильно поссорился с их отцом, потому что тот не одобрял, что сын встречается с татаркой. Бывший же в тот момент бил себя пяткой в грудь, что подобного отношения со стороны его родственников не потерпит. Вышло, что вышло: другим оскорблять меня нельзя (и то не факт, т.к. не знаю, что было у меня за спиной), зато ему можно всё.
В ту ссору он даже не позволял мне лечь спать, хотя знал, что мне нужно рано вставать на работу, и я предлагала перенести выяснение отношений на завтра. Но он так и сказал: «Я не дам тебе уснуть, пока мы не закончим разговор». Мне пришлось создать иллюзию капитуляции и признания его правоты. На следующий день я по полочкам разложила, где он не прав и вообще ахуел, а ещё затребовала объяснений: с какой стати он вообще затронул тему национальностей? Ответ был простой и искренний: «Я хотел сделать тебе больно».
Про «не дам тебе уснуть». Подобный выпад называется депривацией сна — намеренным лишением базовой потребности организма. Об этом могу рассказать отдельно. После армии он физически лишал меня возможности выспаться: во сне он буквально сдавливал меня, как удав, — у меня то и дело затекала то шея, то рука. В результате сформировались постоянные боли. Пытаясь отдохнуть, я вжималась в стенку и выставляла перед собой ногу, лишь бы он не заваливался на меня и не заламывал мне конечности. Иногда я уходила от него на одноместный матрас на полу, но он всё равно приходил и продолжал стискивать меня со всех сторон, а то и вовсе ложился на меня всем телом. В конечном счёте он устраивал обиды: «Ты меня не любишь, раз не даёшь обнимать себя и не обнимаешь меня во время сна». Мои доводы, что мне неудобно и я не могу выспаться, игнорировались. Он вообще при каждом моём отказе, даже пустяковом, начинал утверждать, что я его не люблю.
Кажется, он саботировал возможности для моего развития. Я хотела выучиться в автошколе и сдать на права, и именно в тот момент начались самые суровые его манипуляции: внушения о моей неполноценности и тотальный недосып. Я не могла нормально отработать практику и косячила из-за неуверенности или невнимательности: путала знаки и передачи, забывала про ручник и прочее.
Я уже говорила, что ругались мы часто. Во время ссор он припоминал мне, сколько всего он мне простил. Но вот если бы он действительно хоть что-то простил, стал бы он вести счёт? На самом деле то была лишь попытка выставить меня неблагодарной.
После ссор чаще именно он был инициатором примирения. Когда вспоминаю эти моменты, перед глазами появляется картинка: он сидит за кухонным столом, протягивает мне ладонь и смотрит щенячьими глазками. Я помню, как мне всё осточертело и я не хотела брать его за руку. Но моё тело будто меня не слушалось, и рука самовольно тянулась к его. До сих пор ненавижу этот жест доверия: когда вижу перед собой протянутую ладонь, мне хочется потушить об неё сигарету, а не ответить взаимностью.
А ещё он часто задавал вопросы: «Ты меня любишь? Ты мне доверяешь?» — как будто хотел быть уверен в своей власти, а не ждал искреннего проявления чувств. Бывали моменты, когда я была настолько морально истощена, что даже физически не могла ответить, а только молчала. Тогда он тормошил моё плечо, чтобы я хоть что-то сказала. Молчание он воспринимал как отрицательный ответ. Сейчас я понимаю, что не любила я его, а была зависима от него. Алкоголик скажет «люблю водку», наркоман — «люблю хмурый». А ещё алкоголики и наркоманы будут рыдать, если лишить их возможности употреблять, — так же, как рыдала я на его проводах в армию.
Самый жёсткий период эмоционального насилия пришёлся на время после его дембеля, как будто он пытался наверстать упущенное за год отсутствия. Я протянула ещё несколько месяцев и приняла решение, что всё, это конец. Он плакал. И я плакала, но понимала, что больше не вывожу. А его давление я вряд ли забуду: мы не могли разъехаться сразу, и его переселение заняло примерно неделю. Всю эту неделю он, не затыкаясь, спрашивал: «Почему ты плачешь, если ТЫ приняла это решение?» (А потому что это нормально! И тем не менее сомнения в сделанном выборе всё же закрадывались в мою голову).
Спросите: а где были друзья и родители?
Я не втягивала никого в свои разборки. Мне было банально неловко признаваться в том, что происходит на личном фронте. Ведь поначалу я, окрылённая, радужно описывала, какой у меня классный парень. Но на деле я попросту цитировала тот изящный образ, который он мне внушал: «учится и работает, шарит в компах, умный, интересный, весёлый и перспективный молодой человек». Когда всё начало скатываться в бездну, стало стыдно освещать тот факт, что я нисколько не разбираюсь в людях.
Хотя маме он не нравился, она не лезла ко мне с нотациями, видимо, опасалась, что я не прислушаюсь (родители тоже постепенно перебрались в один со мной город и могли уже более чётко видеть всю картину происходящего со мной). Но она не оставляла попыток помочь: хотя бы на пару часов в неделю она разлучала меня с ним и вытаскивала из созависимого слияния — то в кино, то на шопинг или ещё на какие-нибудь занятия, чтобы я просто не забывала о существовании внешнего мира.
Но абьюзеры не терпят конкуренции, поэтому бывший однажды попытался настроить меня против мамы: «Я же вижу, что я ей не нравлюсь». Какое же счастье, что мама всегда была тактична и вежлива с ним! Я не видела откровенной вражды к нему, иначе его попытка могла бы оказаться удачной.
Кстати, идею развития наших отношений вплоть до супружества подкинул именно он, когда с их старта не прошло и полугода. Не буду скрывать, мой юношеский разум был в восторге от того факта, что меня считают настолько единственной и неповторимой. Но и логика меня не покидала: мы молоды и вместе от силы три месяца, так что в ЗАГС не будем спешить. А с течением времени идея свадьбы начала укореняться в моей голове, несмотря на то, что меня посещала мысль о бесперспективности этого брака.
А не уходила я от него по целому ряду причин.
· Во-первых, поначалу я не могла и не умела отличить здоровый конфликт от эмоционального давления, а потом эта система уже вошла в привычку.
· Во-вторых, было попросту жалко потраченного времени и сил.
· В-третьих, я успела забыть, что такое жизнь без него, и другого варианта уже не видела. Да, я боялась остаться одна (но пока он был в армии, я как-то выжила, что дало мне уверенности в себе. Более того в те времена инстапсихологи только набирали популярность, и термин «абьюз» не был широко распространён. Но мне на глаза попался контент с его признаками, и у меня было стопроцентное попадание по всем пунктам, что помогло трезвее оценить ситуацию).
· В-четвёртых, всегда существовала наивная вера в то, что он наконец одумается и возьмёт себя в руки. С меня не слетали розовые очки, вера в то, что «моя любовь сделает из чудовища принца», жила даже тогда, когда мне было за него стыдно. Поэтому я начала поддерживать его легенду: «не отчислили, а сам ушёл», оправдывала его и замалчивала то, что он банально безработный алкаш.
· В-пятых, в какой-то мере я была жертвой стереотипа «одни отношения на всю жизнь», который подкреплялся наглядными примерами из моего окружения: я знала несколько пар, чьи отношения длились долго и постепенно перерастали в браки, а не распадались.
И только когда одна знакомая рассталась со своим парнем (она была первой, кого я знала, кто инициировал разрыв), я осознала: оказывается, МОЖНО уйти, если что-то не нравится. Не задаваться вопросами, не бросаться словами, не терпеть угрозы, не рассуждать об этом, не бояться одиночества, а реально, физически расстаться навсегда.
И уже после нашего окончательного решения о разрыве, когда он даже успел съехать, последовало физическое насилие. Он зашёл якобы забрать оставшиеся вещи.
Он бил меня и преимущественно душил: зажимал горло, пока я почти не теряла сознание, потом отпускал. И так несколько раз. В промежутках он говорил, что убьёт меня или выбьет зубы. А когда я говорила, что мне больно, и просила остановиться, он злобно выкрикивал: «А мне не больно?!». По его логике, я заслуживала пыток и истязаний за то, что я такая вот «тварь», решившая разбить сердце самому ЕМУ, хотя я пыталась донести до него, что расставания — это нормальное и естественное социальное явление.
Поначалу я изображала покорность, надеясь, что он успокоится и уйдёт. Увы, не сработало. В конечном счёте мне удалось от него сбежать (и то со второй попытки) — сначала на улицу, а потом прочь, в пижаме и босой в конце октября. Отбиваться и защищаться я не могла, не смотря на весь мой ужас, — какие-то гуманистические помыслы и страх навредить живому существу останавливали меня от того, чтобы схватить стул, нож или что-нибудь ещё.
Его взгляд в тот вечер я могу описать так: в нём чётко читался азарт садиста. Когда он нависал надо мной и сдавливал мне горло, я, глядя ему в глаза, почему-то думала: «Хоть бы не обоссаться». Этот взгляд ещё долго навещал меня во снах. И в своих кошмарах я, доведённая до отчаяния, приставляла нож к собственному горлу, лишь бы лишить его удовольствия убить меня лично.
После случившегося я старалась не видеться с ним и не оставаться одной. На время съехала на другой адрес (не возвращалась домой почти полгода), но он выжидал меня после работы и пытался дозвониться. По телефону мы всё же разговаривали, кажется, пару раз: слова он подбирал осторожно, предлагал встретиться в публичном месте, и даже снова нашёл способ сделать меня хоть в чем-то виноватой (по телефону он выставил меня истеричкой и рассказывал, как разыскивал меня после моего побега: «Я, блять, по округе ходил как долбоёб, искал тебя! С фонариком, блять, искал!»). А ещё я получила очередную порцию газлайтинга. Такую, что даже засомневалась в собственном рассудке: а было ли то, что было? Потом, разглядывая и прощупывая свои синяки и ссадины, напоминала себе, что мне ничего не приснилось, я ничего не выдумала.
Учитывая его мастерство в сочинении отмазок, если бы я задала ему вопрос: «Зачем ты так поступил?» — он бы непременно нашёл «благородное» (в его извращённой картине мира) оправдание. Наверняка сказал бы что-то вроде: «Я таким образом сжёг все мосты, чтобы у тебя не было желания вернуть наши отношения. Мы ведь столько раз ругались и мирились, а я решил помочь тебе сохранить твоё решение о расставании». И это была бы очередная манипуляшка («я герой, но самопожертвенно решил стать палачом из-за любви к тебе и ради твоего же блага»).
Разумеется, последовало заявление в полицию и судмедэкспертиза. Вот только заявление моё наверняка отправилось в мусорку, ведь разве можно что-то предпринять против сотрудника МВД? Продолжать эту борьбу через СК или прокуратуру у меня не было сил, я была морально уничтожена, несмотря на то что мне хотелось отомстить. Да и опять же: всё это вылилось бы в очередное столкновение с ним и попытки доказать его неправоту. А ведь именно этим я занималась все годы, что была рядом с ним. Постоянно. Что-то. Ему. Доказывала. И от этого я и хотела уйти. Поэтому я сдалась. Я уверена, что, проиграв последние две битвы, я в конечном итоге выиграла войну. Это было сложно и больно. Нет, не так. Это было БОЛЬНО и СЛОЖНО.
А потом последовали годы психотерапии, которые приносят свои плоды. Есть ещё отголоски ПТСР, и всё ещё, но уже изредка, меня навещают кошмары.
Слыхали выражение «собрать себя по кусочкам»? Могу сказать, что я в полной мере прочувствовала на своей шкуре значение этих слов. Но я живу дальше, и я, как бы иронично это ни звучало, дышу.
Я могла бы скатиться в полное недоверие к противоположному полу и откровенное мужененавистничество, и не буду отрицать, что в моей «жизни после» был такой период. Но, к счастью, я преодолела этот этап.
Я не уверена, что до конца разорвала свою эмоциональную связь с ним. И, подозреваю, что даже спустя годы время от времени пребываю в состоянии гиперкомпенсации нанесённых им травм. И самооценка всё ещё неадекватно занижена (когда говорю об этом людям, они часто удивляются: «Как у тебя может быть низкая самооценка? Ты же красивая, умная, разговор на любую тему поддержишь». Вот не знаю, насколько я выгляжу привлекательной и умной со стороны, но внутри я ощущаю себя почти ничтожеством).
Наверное, можно считать, что я выросла в тепличных условиях и даже близко не имела представления, что такое неблагополучная среда — видела её разве что по ТВ или в интернете. Родители были в достаточной мере состоятельны, я ходила в нормальную школу, не сталкивалась ни с алкоголизмом, ни с насилием, ни с голодом, ни с прочей «грязью». И моё окружение в родном городе было соответствующим. Поэтому у меня всегда был кредит доверия к окружающему миру, но отсутствовали навыки распознавания мразей.
Но теперь я поняла,что при выборе мужчин нужно просто уметь изучать и анализировать их правильно, чтобы не угодить в тот же самый капкан.
