Древнерусский протокол допроса. Кто украл бобров?
28 октября, в МГУ состоялась традиционная лекция о берестяных грамотах из находок текущего года. Второй год подряд лекцию читал лингвист Алексей Гиппиус. Самым ярким моментом лекции стал рассказ о берестяной грамоте № 1121.
2019 год принес «берестологам» одиннадцать находок. Девять грамот нашлось в Новгороде, и две — в Старой Руссе. Замечательных писем и драматических жизненных ситуаций вроде «проданного сына» и злой мачехи, ругающей падчерицу «вражиной», как в прошлом году, не нашлось. Тем не менее кое-что любопытное и в историческом, и в лингвистическом отношении в новых грамотах имеется.
Грамота № 1121 была в древности уничтожена очень тщательно. Тот, кто ее рвал, еще и расслоил, оторвав верхний слой бересты. На фото виден более светлый фрагмент - это и есть участок с верхним слоем.
… [: и ѧ]з[ъ] крале бебрꙑ : про дан[ь] :и: (=8) гриве :
въ беб[ръ]хъ : а се крали :к: (=20) мѣ[х]ъ ѫ мило‐
мъ тать въ… … (грв)[ноу] .:
«Бебры» — это, конечно, «бобры» (такая форма слова часто встречалась на Руси — она есть в том числе в «Слове о полку Игореве»). Из текста грамоты следует, что некто украл двадцать (полсорока) шкур бобров. Двадцать – число неслучайное, меха на Руси исчисляли «сороками».
Но кто же крал бобров?
Алексей Гиппиус предложил аудитории подключиться к расследованию и попытаться выяснить, кто крал бобровые шкуры.
Перед словом «крале» сохранились крохотные фрагменты четырех букв – точки и черточки, расшифровка которых помогла бы узнать имя преступника. Звучали разные забавные версии: может быть, бобров крал некий князь? Язь? Лях?
Для начала грамоты напрашивается чтение «князь», но князь, ворующий бобров, попавшийся на краже и подследственный - фигура крайне маловероятная. А может быть, бобры украли князя? Но с помощью реконструкции фрагментов и анализа возможных вариантов ученые пришли к отгадке: обрывок грамоты № 1121 скрывал древнее написание слова «Я». «И я крал бобров…» Чистосердечное признание?
«Это нормальная стандартная форма так называемых расспросных речей Разбойного приказа, когда расспрашивается «тать». Сначала сообщается о том, что было украдено, а потом: «и тать такой-то винился и говорил: крал-де, грабил-де…» Так что самое вероятное, что перед нами – запись допросов пойманных разбойников», - пояснил Алексей Гиппиус.
Похожие показания есть в поздних документах XVII века, где выявляется целая организованная преступная группировка, разумеется, с участием официального стража порядка:
«Да в нынешнем же во 156-м году (то есть 1648 году) ноября в 29 день пойман тать Тимошка с поличным. И тать Тимошка пытан, а в распросе и с пытки винился: Яковлева человека Нелединского грабил, а товарищи с ним были Ивашко Гончей, Федка Куроедка, Микитка Тулещик, Судного Московского приказу пристав Логинко, да гулящей человек Игнашко».
Далее в грамоте упоминаются «8 гривен за бобров», слова «про дань» — возможно, конспективная запись дальнейших показаний вора или заголовок следующей части. Потом речь идет о краже 20 мехов у Мило… (Милонега, Милоста) и упоминается «сам тать».
Таким образом, береста № 1121 - это фрагмент протокола судебного дела, последовательные записи об эпизодах кражи (ср. официальную формулу «а се…», то есть «а вот…»). Это древнейший образец древнерусской судебной документации.
«То, что в отправлении судебной процедуры участвовали писцы, следует из соответствующей статьи «Русской Правды». Но продукция этих писцов до сих пор нам совершенно известна не была. Вообще, XI-XII века - это «добюрократический» период в истории русского права. И вот эта грамота – очень ценное свидетельство существования такой судебной документации уже в начале XII века», - сказал Алексей Гиппиус.
