Йодовая сеточка.
Вечер, вызов от женщины в климактерическом периоде с аналогичным синдромом, очень капризная, достает подстанцию уже вторую неделю, вызывая по 4-5 раз за день. Причина как правило - померить давление, а вдруг высокое. Приезжает очередная бригада. Давление и в самом деле оказалось повышенным, и врач , разобрав на столе гору пустых ампул из под снотворных и магнезии, накопившиеся за прошедшие дни, начинает набирать любимую магнезию.
- Доктор, только вы мне сделайте йодовую сеточку на укол. Мне вчера сделали.
Вздохнув, покорный судьбе доктор подходит к объемистому полупопию и прицеливается иглой... В верхнем наружном квадранте левой ягодицы слабожелтыми йодовыми разводами написано: "СВОЛОЧЬ".
С просторов ЗМ
- Доктор, только вы мне сделайте йодовую сеточку на укол. Мне вчера сделали.
Вздохнув, покорный судьбе доктор подходит к объемистому полупопию и прицеливается иглой... В верхнем наружном квадранте левой ягодицы слабожелтыми йодовыми разводами написано: "СВОЛОЧЬ".
С просторов ЗМ
Ролевые байки, или как крестоносцы за веру сражались.
Байка старая, но как ни странно, на пикабу я ее не видел.
Итак, 90-сто лохматые годы, лето, намечается полевая ролевая игра с "реконструкторским" уклоном. Тематика - крестовый поход и грандиозная битва за освобождений святого града Иерусалима (или любого другого - главное ведь мечом по шелому товарищу пройтись, а за что - дело десятое). На практике народ решил отдохнуть на природе, выпить, ну заодно и мечами помахать. Две команды вечером высаживаются, становятся лагерем и с утра должны в виде армий встретиться в установленном месте. Одна из команд - крестоносцы, вторая - сарацины.
Как полагается, во славу христа и святого воинства крестоносцы успевают злоупотребить некое количество горячительных напитков, после чего в чью-то голову приходит светлая мысль:
-А давайте как устроим сюрприз и нападем ночью на вражеский лагерь!
Сказано-сделано. Народ, облачивший в доспехи и опоясавшись игровым оружием отправился в поход.
Через Х минут в темноте замаячили костры. Крестоносцы воспряли духом и ворвались во вражеский лагерь, круша на своем пути все что можно сокрушить и во всю силу своих могучих (и надо заметить нетрезвых) глоток, выкрикивая: "Во имя святого воинства!", "За святую инквизицию!" и тому подобные (главное - громкие) кричалки.
В принципе, ничего экстраординарного не произошло бы, если бы в темноте команда крестоносцев не вышла по ошибке к компашке студентов/школьников - сатанистов, которые затеяли свой шабаш в глухом (как они думали) лесу.
Теперь представьте себя на месте сатанистов. Ночь, лес, темнота. Нагнетается аура страха и чувство причастности к чему-то незаконному и темному. Котика там собираетесь мучать (за что отдельный кол им в афедрон). И тут из темного леса на вас вылетает толпа мужиков в средневековых доспехах, и начинает пи.., простите охаживать вас деревянными (или текстолитовыми) мечами с криками "За святую инквизицию!". В общем, сатанисты бежали быстро и врассыпную, милицию туда вызвал паренек из сатанистов, пробежавший на одном дыхании 6 километров до ближайшей деревни.
Что стало с участниками событий дальше - история умалчивает. Достоверность не гарантирую, но байка такая активно ходила в ролевой тусовке начала 2000-х.
Итак, 90-сто лохматые годы, лето, намечается полевая ролевая игра с "реконструкторским" уклоном. Тематика - крестовый поход и грандиозная битва за освобождений святого града Иерусалима (или любого другого - главное ведь мечом по шелому товарищу пройтись, а за что - дело десятое). На практике народ решил отдохнуть на природе, выпить, ну заодно и мечами помахать. Две команды вечером высаживаются, становятся лагерем и с утра должны в виде армий встретиться в установленном месте. Одна из команд - крестоносцы, вторая - сарацины.
Как полагается, во славу христа и святого воинства крестоносцы успевают злоупотребить некое количество горячительных напитков, после чего в чью-то голову приходит светлая мысль:
-А давайте как устроим сюрприз и нападем ночью на вражеский лагерь!
Сказано-сделано. Народ, облачивший в доспехи и опоясавшись игровым оружием отправился в поход.
Через Х минут в темноте замаячили костры. Крестоносцы воспряли духом и ворвались во вражеский лагерь, круша на своем пути все что можно сокрушить и во всю силу своих могучих (и надо заметить нетрезвых) глоток, выкрикивая: "Во имя святого воинства!", "За святую инквизицию!" и тому подобные (главное - громкие) кричалки.
В принципе, ничего экстраординарного не произошло бы, если бы в темноте команда крестоносцев не вышла по ошибке к компашке студентов/школьников - сатанистов, которые затеяли свой шабаш в глухом (как они думали) лесу.
Теперь представьте себя на месте сатанистов. Ночь, лес, темнота. Нагнетается аура страха и чувство причастности к чему-то незаконному и темному. Котика там собираетесь мучать (за что отдельный кол им в афедрон). И тут из темного леса на вас вылетает толпа мужиков в средневековых доспехах, и начинает пи.., простите охаживать вас деревянными (или текстолитовыми) мечами с криками "За святую инквизицию!". В общем, сатанисты бежали быстро и врассыпную, милицию туда вызвал паренек из сатанистов, пробежавший на одном дыхании 6 километров до ближайшей деревни.
Что стало с участниками событий дальше - история умалчивает. Достоверность не гарантирую, но байка такая активно ходила в ролевой тусовке начала 2000-х.
А. М. Покровский. "Расстрелять".
Пару слов от себя: с упоением читал военно-морские байки из ЖЖ Legal Alien, которые сюда постили все, кому не лень.
В одной из них он (Legal Alien) ссылался на некоего Покровского, от которого был в восторге.
Скачал я эту книженцию... Теперь в транспорте на меня смотрят как на долбоёба. Предлагаю для ознакомления одну из зарисовок из этого шедевра. Кому понравится - могу подсказать, где скачать.
P.S.: На всякий случай ставлю тег i legal alien.
Итак
Лаперузы мочёные
Начнем с солнца. Оно – померкло! И померкло оно не только потому, что за биологию вида я сражался в полной темноте полярной ночи; оно померкло ещё и потому, что в один прекрасный день к нам ворвался краснорожий мичман из тыла и, заявив, чтоб мы больше в гальюн не ходили, исчез совсем, крикнув напоследок: «Давайте ломайте!!!»
Он пропал так быстро, что мы засомневались: уж не галлюцинация ли он и его рекомендация «не ходить в гальюн»?!
Жили мы в то время на четвертом этаже в казарменном городке. Весь экипаж укатил в отпуск, а меня оставили с личным составом, то есть с матросиками нашими, за всех в ответе.
– Чертовщина какая-то, – подумал я про мичмана и тут же сходил в гальюн, а глядя на меня, сходили в гальюн ещё сорок моих матросов. На всякий случай. Под нами, ниже этажом, помещалась корректорская, там тётки корректировали штурманские карты. Через сутки ко мне влетает начальник этого бляд-приюта и орет, как кастрированный бегемот:
– Вам что?! Не ясно было сказано?! Что в гальюн! Не ходить!
– В чем дело? – спрашиваю я, спокойный, как сто индийских йогов.
– Нас топит! – делает он много резких движений.
– Вас?
– Нас, нас!
– И что, хорошо топит?
– Во! – говорит он и делает себе харакири по шее.
– А при чем здесь мы? Ну и тоните… без замечаний…
– Ы-ы!!! – рычит он. – Вы ходите в гальюн, а нас топит! Прекратите!
– Что прекратить?
– Прекратите ходить в гальюн!!!
– А куда ходить?
– Куда хотите! Хоть в сопки!
– А вы там были?
– Где?!
– В сопках в минус тридцать?
– Пе-ре-с-та-нь-те из-де-ва-ть-ся! У на-с у-же столы пла-ва-ют!!!
– Ну-у-у… – сказал я протяжно, травмируя скулы, – и чем же я могу помочь… столам?..
– А-а-а!!! – сказал он и умчался, лягаясь, безумный.
«Бешеный», – подумал я и сходил в гальюн, а за мной сходили, подумав, ещё сорок моих матросов. На всякий случай. Может, завтра запретят… по всей стране… кто его знает?..
Назавтра явилась целая банда. Впереди бежал начальник корректорской – той самой, что временно превращена в ватерклозет, и орал, что я – Али-Баба и вот они, мои сорок разбойников. Это он мне – подводнику флота Её Величества?!
– Ну ты, – сказал я этому завсклада остервенелости, – распеленованная мумия Тутанхамона! Берегите свои яйца, курочка-ряба!
Нас разняли, и мне объяснили, что в гальюн ходить нельзя, что топит, что нужно поставить матроса, чтоб он непрерывно ломал колено унитаза («Что ломал?» – «Колено! Ко-ле-но!» – «Об чего ломал? об колено?»), «ломами ломал, ломами, и не делайте умное лицо! и чтоб в гальюн никто не ходил! Это приказание. Командующего!»
– А куда ходить?
– Никуда! Это приказ командующего.
– Ну… раз командующего-о…
Я построил всех и объявил, что командующий с сегодняшнего дня запретил нам ходить в гальюн.
– А куда ходить? – спросили из строя.
– Никуда, – ответил я.
– А-га, – сказали из строя и улыбнулись, – ну, есть!..
А потом мы поставили матроса, чтоб непрерывно ломал, и срочно сходили все как один сорок один в гальюн, про запас.
– Упрямый ты, – сказал мне, уже мирно, начальник корректорской.
«Ага, – подумал я, – как сто бедуинов».
– Ну-ну, – сказал он, – я тебе устрою встречу с командующим.
«А вот это нехорошо, – подумал я, – мы так не договаривались. Надо срочно поискать нам гальюн где-то на стороне, а то этот любимый сын лошади Пржевальского и впрямь помчится по начальству». И пошёл я искать гальюн.
– Товарищ капитан первого ранга, – обратился я к командиру соседей по этажу, когда тот несся по лестнице вверх, стремительный; кличка у него была, как у эсминца – Безудержный.
– Товарищ капитан первого ранга, – обратился я, – разрешите нам ходить в ваш гальюн. У меня сорок человек… всего…
Он остановился, повернулся, резко наклонился ко мне с верхней ступеньки, приблизил лицо к лицу вплотную и заорал истерично:
– На голову мне лучше сходи сорок раз! На голову! – и в доказательство готовности своей головы ко всему треснул по ней ладонью.
Тогда я отправился к командиру дивизии:
– Прошу разрешения, товарищ капитан первого ранга, старший в экипаже… товарищ комдив, запрещают в гальюн ходить, у меня сорок человек, у меня люди… а куда ходить, товарищ комдив?
Комдив из бумаг и телефонов посмотрел на меня сильно?
– Не знаю… я… не знаю. Хочешь, строем сюда ко мне ходи.
После этого он бросил ручку и продолжил:
– Пой-ми-те! Я не-га-ль-ю-на-ми-ко-ман-ду-ю-ю! Не гальюнами! И не говном! Отнюдь! Я командую с-трате-ги-чес-ки-ми! Ра-ке-то-носцами.
После этого он подобрал со стола карандаш и швырнул его в угол.
«Ну вот, – подумал я, – осталось дождаться встречи с командующим. Я думаю, это не залежится».
И не залежалось.
– Я слышал, что у вас возникли сомнения? относительно моего приказания?
– Товарищ командующий… я… не ассенизатор…
– Так станете им! Станете! Все мы… не ассенизаторы! Нужно думать в комплексе проблемы! Почему срёте?!
– Так ведь… гальюн закрыли…
– То, что гальюн закрыли, я в курсе, но почему вы, вы почему срёте?!! Вас что?! Некому привести в меридиан?!.
После командующего мы принялись ломать унитаз интенсивно. И ходить в гальюн перестали. То есть не совсем, конечно, просто ходили хором потихонечку, вполуприсед. И тётки, которые в корректорской ниже этажом, так же ходили – по чуть-чуть.
И вот сломали мы, наконец, колено! Маэстро, туш! И не просто сломали, а пробили насквозь! И не просто пробили, а лом туда улетел!
А там в тот момент, к сожалению, сидела тётка… Сидит себе тётка, тихо и безмятежно гадит, и вдруг сверху прилетает лом и втыкается в бетон перед носом. И что же тётка? Она гадит мятежно! Во все стороны, раз уж выпал такой повод для желудочно-кишечного расстройства. Да ещё сверху в дырищу свесилось пять голов, пытаясь разглядеть, куда это делся лом; а ещё пять голов, которые не поместились в дырищу, стоят и спрашивают в задних рядах:
– Ну, чего там, чего застыли?..
Конечно, снизу прибежали, разорались:
– Человека чуть не убили!
На что наши возражали:
– А чего это она у вас гадит?
Больше всех возмущался я:
– Лично мы, – кричал я, – давно уже ходим на чердак! А ваши тётки! Сами валят, а на нас гадят! (То есть наоборот.) Вот теперь я у этого легендарного отверстия вахту поставлю, чтоб днем и ночью наблюдали за этим вашим безобразием! Будем общаться напрямую! А то нам нельзя, а им, видите ли, можно!..
И начали мы общаться напрямую. Мои орлы решили, что если есть отверстие и если из него можно провести перпендикуляр, который при этом уткнется ниже в другое отверстие, то странно было бы при наличии такого отверстия и такого перпендикуляра ходить на чердак!
На следующий день опять снизу прибежали и опять орали:
– А те-пе-рь! Давайте делайте нам косметический ремонт! Давайте делайте! У нас там – как двадцать гранат разорвалось! С дерьмом!
– Почему двадцать? – слабо возражал я, потрясенный ошеломительным размахом общения напрямую. – Откуда такая точность? Почему не сорок?
И вот гальюн. Каждый день гальюн. С ним была связана вся моя жизнь, все мои радости и печали, все мои помыслы и страданья, он мне снился ночами, мы сроднились с начальником корректорской, ходили друг к дружке запросто и подружились семьями…
В общем, когда приехал из отпуска мой сменщик, я, сдавая ему экипаж, веселился как неразумный, хохотал, хлопал его по плечу и целовал вкусно.
– Ви-тя! – говорил я ему нежно. – Знаешь ли ты отныне свою судьбу?
Он не знал, я подвел его к гальюну:
– Вот, Витя, отныне это твоя судьба! А что будет главным в твоей судьбе?
И опять он не знал.
– Главное – на тётеньку не попасть. Там у нас одна дырочка есть, смотри – только в неё не поскользнись, а то мне будет печально. Остальное все – муть собачья. Муть! Все образуется и сделается как бы само собой. Сделают тебе гальюн, вот увидишь, сделают! Машина запущена. Ты, главное, не делай резких движений. И дыши носом. Арбытын ун дисциплин!
И мой сменщик вздохнул, а я вышел, оставив его, как говорится, в лучших чувствах с тяжелым сердцем; вышел, хлопнул дверью и очутился в отпуске, хоть мне вслед и орали: «Не уезжать, пока не доведете гальюн до ума! Не выпускайте его, не выпускайте! Не выдавайте ему проездных, не выдавайте!»
Целуйтесь с ними, с моими проездными. Пишите их, рисуйте, добивайтесь портретного сходства. Лаперузы мочёные. Кипятить вас некому!
© Покровский, "Расстрелять"
В одной из них он (Legal Alien) ссылался на некоего Покровского, от которого был в восторге.
Скачал я эту книженцию... Теперь в транспорте на меня смотрят как на долбоёба. Предлагаю для ознакомления одну из зарисовок из этого шедевра. Кому понравится - могу подсказать, где скачать.
P.S.: На всякий случай ставлю тег i legal alien.
Итак
Лаперузы мочёные
Начнем с солнца. Оно – померкло! И померкло оно не только потому, что за биологию вида я сражался в полной темноте полярной ночи; оно померкло ещё и потому, что в один прекрасный день к нам ворвался краснорожий мичман из тыла и, заявив, чтоб мы больше в гальюн не ходили, исчез совсем, крикнув напоследок: «Давайте ломайте!!!»
Он пропал так быстро, что мы засомневались: уж не галлюцинация ли он и его рекомендация «не ходить в гальюн»?!
Жили мы в то время на четвертом этаже в казарменном городке. Весь экипаж укатил в отпуск, а меня оставили с личным составом, то есть с матросиками нашими, за всех в ответе.
– Чертовщина какая-то, – подумал я про мичмана и тут же сходил в гальюн, а глядя на меня, сходили в гальюн ещё сорок моих матросов. На всякий случай. Под нами, ниже этажом, помещалась корректорская, там тётки корректировали штурманские карты. Через сутки ко мне влетает начальник этого бляд-приюта и орет, как кастрированный бегемот:
– Вам что?! Не ясно было сказано?! Что в гальюн! Не ходить!
– В чем дело? – спрашиваю я, спокойный, как сто индийских йогов.
– Нас топит! – делает он много резких движений.
– Вас?
– Нас, нас!
– И что, хорошо топит?
– Во! – говорит он и делает себе харакири по шее.
– А при чем здесь мы? Ну и тоните… без замечаний…
– Ы-ы!!! – рычит он. – Вы ходите в гальюн, а нас топит! Прекратите!
– Что прекратить?
– Прекратите ходить в гальюн!!!
– А куда ходить?
– Куда хотите! Хоть в сопки!
– А вы там были?
– Где?!
– В сопках в минус тридцать?
– Пе-ре-с-та-нь-те из-де-ва-ть-ся! У на-с у-же столы пла-ва-ют!!!
– Ну-у-у… – сказал я протяжно, травмируя скулы, – и чем же я могу помочь… столам?..
– А-а-а!!! – сказал он и умчался, лягаясь, безумный.
«Бешеный», – подумал я и сходил в гальюн, а за мной сходили, подумав, ещё сорок моих матросов. На всякий случай. Может, завтра запретят… по всей стране… кто его знает?..
Назавтра явилась целая банда. Впереди бежал начальник корректорской – той самой, что временно превращена в ватерклозет, и орал, что я – Али-Баба и вот они, мои сорок разбойников. Это он мне – подводнику флота Её Величества?!
– Ну ты, – сказал я этому завсклада остервенелости, – распеленованная мумия Тутанхамона! Берегите свои яйца, курочка-ряба!
Нас разняли, и мне объяснили, что в гальюн ходить нельзя, что топит, что нужно поставить матроса, чтоб он непрерывно ломал колено унитаза («Что ломал?» – «Колено! Ко-ле-но!» – «Об чего ломал? об колено?»), «ломами ломал, ломами, и не делайте умное лицо! и чтоб в гальюн никто не ходил! Это приказание. Командующего!»
– А куда ходить?
– Никуда! Это приказ командующего.
– Ну… раз командующего-о…
Я построил всех и объявил, что командующий с сегодняшнего дня запретил нам ходить в гальюн.
– А куда ходить? – спросили из строя.
– Никуда, – ответил я.
– А-га, – сказали из строя и улыбнулись, – ну, есть!..
А потом мы поставили матроса, чтоб непрерывно ломал, и срочно сходили все как один сорок один в гальюн, про запас.
– Упрямый ты, – сказал мне, уже мирно, начальник корректорской.
«Ага, – подумал я, – как сто бедуинов».
– Ну-ну, – сказал он, – я тебе устрою встречу с командующим.
«А вот это нехорошо, – подумал я, – мы так не договаривались. Надо срочно поискать нам гальюн где-то на стороне, а то этот любимый сын лошади Пржевальского и впрямь помчится по начальству». И пошёл я искать гальюн.
– Товарищ капитан первого ранга, – обратился я к командиру соседей по этажу, когда тот несся по лестнице вверх, стремительный; кличка у него была, как у эсминца – Безудержный.
– Товарищ капитан первого ранга, – обратился я, – разрешите нам ходить в ваш гальюн. У меня сорок человек… всего…
Он остановился, повернулся, резко наклонился ко мне с верхней ступеньки, приблизил лицо к лицу вплотную и заорал истерично:
– На голову мне лучше сходи сорок раз! На голову! – и в доказательство готовности своей головы ко всему треснул по ней ладонью.
Тогда я отправился к командиру дивизии:
– Прошу разрешения, товарищ капитан первого ранга, старший в экипаже… товарищ комдив, запрещают в гальюн ходить, у меня сорок человек, у меня люди… а куда ходить, товарищ комдив?
Комдив из бумаг и телефонов посмотрел на меня сильно?
– Не знаю… я… не знаю. Хочешь, строем сюда ко мне ходи.
После этого он бросил ручку и продолжил:
– Пой-ми-те! Я не-га-ль-ю-на-ми-ко-ман-ду-ю-ю! Не гальюнами! И не говном! Отнюдь! Я командую с-трате-ги-чес-ки-ми! Ра-ке-то-носцами.
После этого он подобрал со стола карандаш и швырнул его в угол.
«Ну вот, – подумал я, – осталось дождаться встречи с командующим. Я думаю, это не залежится».
И не залежалось.
– Я слышал, что у вас возникли сомнения? относительно моего приказания?
– Товарищ командующий… я… не ассенизатор…
– Так станете им! Станете! Все мы… не ассенизаторы! Нужно думать в комплексе проблемы! Почему срёте?!
– Так ведь… гальюн закрыли…
– То, что гальюн закрыли, я в курсе, но почему вы, вы почему срёте?!! Вас что?! Некому привести в меридиан?!.
После командующего мы принялись ломать унитаз интенсивно. И ходить в гальюн перестали. То есть не совсем, конечно, просто ходили хором потихонечку, вполуприсед. И тётки, которые в корректорской ниже этажом, так же ходили – по чуть-чуть.
И вот сломали мы, наконец, колено! Маэстро, туш! И не просто сломали, а пробили насквозь! И не просто пробили, а лом туда улетел!
А там в тот момент, к сожалению, сидела тётка… Сидит себе тётка, тихо и безмятежно гадит, и вдруг сверху прилетает лом и втыкается в бетон перед носом. И что же тётка? Она гадит мятежно! Во все стороны, раз уж выпал такой повод для желудочно-кишечного расстройства. Да ещё сверху в дырищу свесилось пять голов, пытаясь разглядеть, куда это делся лом; а ещё пять голов, которые не поместились в дырищу, стоят и спрашивают в задних рядах:
– Ну, чего там, чего застыли?..
Конечно, снизу прибежали, разорались:
– Человека чуть не убили!
На что наши возражали:
– А чего это она у вас гадит?
Больше всех возмущался я:
– Лично мы, – кричал я, – давно уже ходим на чердак! А ваши тётки! Сами валят, а на нас гадят! (То есть наоборот.) Вот теперь я у этого легендарного отверстия вахту поставлю, чтоб днем и ночью наблюдали за этим вашим безобразием! Будем общаться напрямую! А то нам нельзя, а им, видите ли, можно!..
И начали мы общаться напрямую. Мои орлы решили, что если есть отверстие и если из него можно провести перпендикуляр, который при этом уткнется ниже в другое отверстие, то странно было бы при наличии такого отверстия и такого перпендикуляра ходить на чердак!
На следующий день опять снизу прибежали и опять орали:
– А те-пе-рь! Давайте делайте нам косметический ремонт! Давайте делайте! У нас там – как двадцать гранат разорвалось! С дерьмом!
– Почему двадцать? – слабо возражал я, потрясенный ошеломительным размахом общения напрямую. – Откуда такая точность? Почему не сорок?
И вот гальюн. Каждый день гальюн. С ним была связана вся моя жизнь, все мои радости и печали, все мои помыслы и страданья, он мне снился ночами, мы сроднились с начальником корректорской, ходили друг к дружке запросто и подружились семьями…
В общем, когда приехал из отпуска мой сменщик, я, сдавая ему экипаж, веселился как неразумный, хохотал, хлопал его по плечу и целовал вкусно.
– Ви-тя! – говорил я ему нежно. – Знаешь ли ты отныне свою судьбу?
Он не знал, я подвел его к гальюну:
– Вот, Витя, отныне это твоя судьба! А что будет главным в твоей судьбе?
И опять он не знал.
– Главное – на тётеньку не попасть. Там у нас одна дырочка есть, смотри – только в неё не поскользнись, а то мне будет печально. Остальное все – муть собачья. Муть! Все образуется и сделается как бы само собой. Сделают тебе гальюн, вот увидишь, сделают! Машина запущена. Ты, главное, не делай резких движений. И дыши носом. Арбытын ун дисциплин!
И мой сменщик вздохнул, а я вышел, оставив его, как говорится, в лучших чувствах с тяжелым сердцем; вышел, хлопнул дверью и очутился в отпуске, хоть мне вслед и орали: «Не уезжать, пока не доведете гальюн до ума! Не выпускайте его, не выпускайте! Не выдавайте ему проездных, не выдавайте!»
Целуйтесь с ними, с моими проездными. Пишите их, рисуйте, добивайтесь портретного сходства. Лаперузы мочёные. Кипятить вас некому!
© Покровский, "Расстрелять"
На охоте.
Будучи лейтенантами, ездили генералов на охоте "страховать". Один такой, в чине генерал-лейтенанта, приехал на "Лексусе". Снаряжение- австрийское ружьё с цейсовской оптикой, огромный нож, камуфляж по спецзаказу. Сели за стол, и его понесло: на носорогов охотился, на слонов охотился, на леопардов охотился... Наутро пошли в лес, и мне выпало именно его страховать. Он на меня посмотрел, как на засохший плевок, ухмыльнулся, одел широкие лыжи и почапал....Кабана мы ждали минут сорок. И тут он выскочил... Не кабан, правда, а подсвинок, размером так примерно с пол-жигулёнка. Генерал воткнул ружьё в снег, и медленно отстегнул нож....
Я понял, что сейчас произойдёт то, что я буду до старости рассказывать внукам и правнукам. И я не ошибся: генерал наклонился к лыжам, срезал крепления, и в три рывка оказался на ближайшей берёзе...
Я понял, что сейчас произойдёт то, что я буду до старости рассказывать внукам и правнукам. И я не ошибся: генерал наклонился к лыжам, срезал крепления, и в три рывка оказался на ближайшей берёзе...
Театральные байки числом три. Не новые, зато от души. Дождь в Питере навеял.
По сюжету одной пьесы муж должен был неожиданно войти в комнату, в которой неверная жена только что сожгла письмо от любовника. Втянув воздух ноздрями, муж кричал, что он слышит запах жженой бумаги, и недвусмысленно интересовался тем, что же такое секретное жгла его жена. Пойманная за руку неверная супруга со слезами во всем признавалась.
На премьере же, однако, сценический рабочий забыл зажечь свечу на столе перед тем, как занавес открыли. Блудница долго металась по сцене, пытаясь понять, что же ей делать со злополучным письмом. В конце концов, от безнадежности положения, разорвала его на мелкие клочки. Вошедший муж оглядел картину и, после секундного замешательства, произнес: "Я слышу запах рваной бумаги! Сударыня, извольте объясниться!"
Спектакль театра Сатиры. Ширвиндт играет роль старого повесы, всю ночь таскавшего взрослого сына своей старой любовницы по злачным местам. В пути они где-то потерялись, Ширвиндт приезжает к нему домой один и и почтенная матрона набрасывается на него со страшными обвинениями.
Заканчиваться монолог должен был словами: "Где мой сын?"
Актриса, от волнения видно, оговаривается, причем громко - "Где мой сыр?"
В зале тишина. Невозмутимый Ширвиндт, с ухмылкой поглядев на нее, отвечает: "Я его съел!"
Вахтанговцы играли пьесу "В начале века". Одна из сцен заканчивалась диалогом: - Господа, поручик Уточкин приземлился! - Сейчас эта новость всколыхнет города Бордо и Марсель! Однако вместо этого актер, выбежавший на сцену, прокричал: - Поручик Уточкин... разбился! - Его партнер озабоченно протянул: - Да... сейчас эта новость всколыхнет город Мордо и Бордель!
На премьере же, однако, сценический рабочий забыл зажечь свечу на столе перед тем, как занавес открыли. Блудница долго металась по сцене, пытаясь понять, что же ей делать со злополучным письмом. В конце концов, от безнадежности положения, разорвала его на мелкие клочки. Вошедший муж оглядел картину и, после секундного замешательства, произнес: "Я слышу запах рваной бумаги! Сударыня, извольте объясниться!"
Спектакль театра Сатиры. Ширвиндт играет роль старого повесы, всю ночь таскавшего взрослого сына своей старой любовницы по злачным местам. В пути они где-то потерялись, Ширвиндт приезжает к нему домой один и и почтенная матрона набрасывается на него со страшными обвинениями.
Заканчиваться монолог должен был словами: "Где мой сын?"
Актриса, от волнения видно, оговаривается, причем громко - "Где мой сыр?"
В зале тишина. Невозмутимый Ширвиндт, с ухмылкой поглядев на нее, отвечает: "Я его съел!"
Вахтанговцы играли пьесу "В начале века". Одна из сцен заканчивалась диалогом: - Господа, поручик Уточкин приземлился! - Сейчас эта новость всколыхнет города Бордо и Марсель! Однако вместо этого актер, выбежавший на сцену, прокричал: - Поручик Уточкин... разбился! - Его партнер озабоченно протянул: - Да... сейчас эта новость всколыхнет город Мордо и Бордель!
История от каперанга.
Дело было на Камчатке. Отмечали как-то у сослуживца день рождения. После того, как хорошо приняли на грудь, возникла идея окунуться в радоновый источник. Сказано - сделано. Для бешенной собаки 60 верст не крюк. Приехали. Разделись. Купаемся.
Заходят два дагестанца (я тоже не знаю, откуда они на Камчатке). Тоже залезли в купель. За ними идет третий, на причинное место одет пакет и замотан синей изолентой. Мы в шоке. Уже мысли, может после операции какой.
- Ты это для чего?
- Да слышал, что радон - радиоактивный газ. Друзья уже женаты, дети есть. А у меня еще нет, вот и предохраняюсь.
Заходят два дагестанца (я тоже не знаю, откуда они на Камчатке). Тоже залезли в купель. За ними идет третий, на причинное место одет пакет и замотан синей изолентой. Мы в шоке. Уже мысли, может после операции какой.
- Ты это для чего?
- Да слышал, что радон - радиоактивный газ. Друзья уже женаты, дети есть. А у меня еще нет, вот и предохраняюсь.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Летайте самолетами Российских авиалиний
2001 год
Сестра моя училась в городе Омске в единственном техникуме на весь бывший Советский Союз, где обучают парикмахерскому искусству.
И вот однажды родители говорят мне:
- Езжай за дочкой нашей, которая по совместительству твоя сестра, в Омск. Да привези её на зимние каникулы домой, в Норильск, а то боимся мы, что в дороге дальней будет бояться она, ведь дитё еще.
Пришлось отпрашиваться с работы и лететь. Прилетел, собрал сеструху в дорогу и на поезде отправились вначале в Новосибирск, так как зимой прямых рейсов Омск-Норильск не существует в принципе. Но не важно, не о том речь.... В общем, подали нам самолет(не буду говорить какой рейс, ибо не помню. Пусть будет 742)маленький такой, шестьдесят лохматого года выпуска, 42 места всего. После аэробусов непривычно как-то, да и время полета увеличивается вдвое. Расстройство одно, а не самолет. Взошли мы, и немногочисленные пассажиры, по трапу, расселись. Взлетели.
Пассажиров набралось всего-то четырнадцать душ, да в экипаже четверо.
Список действующих лиц.
Экипаж
Капитан авиалайнера.
Его помощник - второй пилот - заместитель - мальчик на побегушках в одном лице.
Стюардесса. (знойная брюнетка)
Механик Федор.
Пассажиры:
1.Ваш покорный слуга 2.сестра 3.беременная девушка 4. два гражданина США, откомандированные фирмой Катерпиллер, их переводчик. 5. Бизнесмен из Москвы. 6. Какая-то тетя-Мотя. (знаете есть такой типаж больших женщин, во-от с такими кулачищами, с прокуренным голосом, наглостью граничащей с хамством, и с жилкой бизнес вумэн советского образца, тащивших раньше из Польши по десять баулов с капроновыми колготками) 7. Её подруга. Полная противоположность тети-Моти. 8. Остальные - обычные работяги.
Летим. Час, два, три, четыре. Наконец-то внизу видны огни Норильска. И вдруг....
- Уважаемые пассажиры! В виду сильного бокового ветра борт осуществит посадку на запасном аэродроме в городе Игарка.
Разочарованные и подавленные, через полчаса, приземляемся на острове посреди Енисея. Выходим на улицу. Мороз стоит - 43 градуса и ветер сумасшедший, пронизывающий до костей. К тому же из-за снегопада ничего не видно, лишь вдали обрисовываются контуры какого-то здания. А мы в куртках и кофтах. В Новосибирске то было + 9.... Ни у кого естественно теплой одежды нет, ведь обычно встречающие привозят теплые вещи, прилетающим родным. Чего тут не наблюдается.
Ага. Нам туда. Добравшись в тепло аэропорта, больше смахивающий на сарай переросток, все сразу прильнули к батареям погреться. Кроме нас никого в здании нет. Ни одного сотрудника аэропорта! Что делать? Скоро ночь наступит, и пить хочется. Ушлая тетя-Мотя все-таки находит, где вода, но.... За стакан обычной воды из под крана требуют десять рублей. Поворчав, напиваемся впрок. Хорошо хоть туалет был бесплатный. Короче, ждем, когда о нас вспомнят и скажут чего ожидать. Норильчане, привыкшие к невзгодам и могут терпеть долго, однако не шесть часов подряд без информации. Время идет и заведенные неизвестностью, желанием поесть и поспать, маленькая делегация отправляется искать правды. Правда оказалась жестокой. В Норильске "черная пурга", а это значит - сидеть нам в долбанной Игарке не меньше недели.
Черт! Черт! Черт!
Я открыл кошелек. Триста восемьдесят рублей с мелочью, на двоих, и кредитная карта. Банкоматов в городе не существует, как класс. Есть компьютер у мэра и кофейный автомат. Больше, в радиусе 200 километров, электронной техники местные не наблюдали.
Что поделать? Всем скопом, кутаясь во что попало, отправились в гостиницу. К моему ужасу номер стоил 500 рублей. Обед 100. Сжалившийся над бедными молодыми людьми, московский бизнесмен решил оплатить наши расходы. От сердца моего немного отлегло. Даже среди москвичей, оказывается, встречаются добрые люди.
Собрались все в столовой, и начали насыщаться. Мужики взяли по сто грамм водочки. К ним присоединились женщины, у американцев даже не спрашивали, хотят они или не хотят. Сказали, пей, значит пей. Или вы северян не уважаете? Веселье разгоралось, все друг другу уже родственники. Амеры от сердечности русских прослезились. И тут заходит наш экипаж.
- Ба!!?? Какие люди!! - Крикнул один из мужчин.
- Давайте мужики к нам!! - Позвал другой.
Пилоты долго отнекивались, но по лицам видно было, что хочется и фраза:
- Да ладно вам...! Ломаетесь, как бабы. Нам же целую неделю тут торчать.
Фраза решила исход дела.
Празднующих непонятно что людей, стало восемнадцать.
Постепенно уставшие люди начали расходиться. Незаметно слиняли американцы. Раскланявшись, уполз экипаж. Как самого трезвого и молодого из сильного пола меня попросили:
- Андрюха, будь другом, сгоняй в порт и узнай, что там с погодой?
А че, мне жалко, что ли? Подумаешь, сопли на ветру замерзают. Побежал. Очень быстро побежал. Вваливаюсь в здание "терминала". Потираю, покрасневшие руки и слышу:
- Елки-палки, пассажиры рейса 742! Вы летите или нет!?
- .....(вырезано цензором), - сказал я и побежал обратно. Очень, очень быстро.
- В пурге окно!!! Нам разрешили взлетать!!! - С порога столовой заорал. Все, кто спал за столом проснулись, кто не спал мигом протрезвели. Страшная суета воцарилась в гостинице. Самые тупые побежали по этажам искать пилотов. Самые умные пошли и спросили у вахтера (или как они там называются в отелях), в каком номере обитают летуны и спокойно поднялись к ним на третий этаж.
Капитан был невменяем. Просто мясо. Женщины срочно начали лить на голову воду, затем
отпаивать его чаем. Процедура заняла добрых полчаса. Чем больше проходило времени, тем сильнее нервничал народ. Ведь "окно" могло и закрыться. Когда в глазах капитана появилось осмысленное выражение, он поинтересовался, где его помощник. Все побежали искать второго пилота.
Молодого летчика застукали в постели со стюардессой. Все гурьбой мы ввалились в номер. Тетя-Мотя, не дав им опомниться и не обращая внимания на слабые протесты ох..(простите) обалдевших любовников кинула на одеяло их одежду и грозно сказала:
- Одевайтесь.
На слабые протесты парочки, о том, что неплохо было бы одеться, без присутствия посторонних, (это мы то! Столько выпившие вместе! Посторонние? Нонсенс) никто не отреагировал. Не выдержав гнетущей обстановки, они начали судорожно одеваться. Никого не заинтересовали прелести красивой девушки. Каюсь, и я был среди присутствующих и единственная мысль, которая меня посетила в тот замечательный момент: "Да когда же ты оденешься?" Только в коридоре им объяснили причину такой спешки.
Механик нашелся сам.
- Не полетим, - настаивал он на своем, когда ему сообщили приятную новость. - Я не трезв, и обслуживать самолет в таком состоянии не буду. Вы представляете, какая это сложная техника?
- Я проведу предполетное обслуживание, - выступил вперед москвич.
Народ удивленно и с затаенной надеждой посмотрел на потенциального спасителя.
- Я раньше работал механиком в аэропорту Домодедово. Проверить эту каракатицу для меня - раз плюнуть.
Механик заинтересованно посмотрел на бывшего коллегу.
- Не врешь? - спросил он.
- Мля буду, - ответил москвич.
- Ну тогда, если капитан разрешит, - согласился Федор и пассажиры облегченно вздохнули.
- Не подскажете, где можно нанять вездеход? - Послышался перевод с английского.
Пришлось потратить время на отговоры амеров не совершать самоубийство. До Норильска, конечно, всего ничего по российским меркам. Но в тундре в такую погоду просыпаются гигантские писцы и охотятся на людей. С трудом, но катерпиллерцы поверили и отказались от затеи продолжить путь по земле.
Появился экипаж.
К чести немного протрезвевшего капитана отказываться от полета он не стал, просто поинтересовался. Каким же образом он пройдет контроль? Да от духа из его рта дежурный медик коньки отбросит.
У нас демократическая страна, поэтому посовещавшись, мы решили.
Контроль проходит второй пилот и что-нибудь там соврет. Капитана мы перебрасываем через забор, вместе с механиком и москвичом, благо он наполовину заметен снегом (в смысле забор, а не москвич), а сами проходим досмотр и идем к самолету. Не поверите. Прокатило.
Бизнесмен из Москвы под чутким руководством Федора что-то там делал с самолетом, когда мы поднимались по трапу, а капитан ждал нас в салоне. Вскоре появился и хмурый второй пилот.
Двигатели разогрелись, пробежка по взлетной полосе. Мы летим!!!
- У-уважаемые, ик, пассажиры. Вас приветствует капитан корабля.... А че я вам представляюсь? Итак, меня знаете. Вы главное не бойтесь. Я уже двадцать пять лет летаю на севере. Мой самолет, он как планер. Если двигатели откажут, я все равно посажу его. Уже два раза так садил.
Все сразу успокоились. Еще бы с таким опытным асом ничего не страшно.
- Давайте лучше споем. - Предложил динамик пьяным голосом капитана.
Тетя-Мотя радостно гыкнула и затянула.
- Ой, мороз-мороз, не морозь меня.
Не морозь меня, моего коня.
Мы подхватили и весело допели песню. Потом еще парочку.
Сидящие сзади меня и сестры американцы, пока русская душа открывалась, шептали друг другу. "Рашин крэйзи. Рашин крэйзи". Странные у них ругательства. Совсем не похожи на наши. Да Бог с ними. Одно слово - басурмане.
Когда допели, капитан всех любезно пригласил посмотреть на ночные огни Норильска из кабины. Все радостно загалдели и потянулись в нос самолета. Переводчик амеров, тоже было дернулся (все-таки наш человек), но из солидарности с нанимателями остался на месте. Дурачок. Ведь вид из кабины на ночной город так красив.
© Copyright Вербицкий Андрей
Сестра моя училась в городе Омске в единственном техникуме на весь бывший Советский Союз, где обучают парикмахерскому искусству.
И вот однажды родители говорят мне:
- Езжай за дочкой нашей, которая по совместительству твоя сестра, в Омск. Да привези её на зимние каникулы домой, в Норильск, а то боимся мы, что в дороге дальней будет бояться она, ведь дитё еще.
Пришлось отпрашиваться с работы и лететь. Прилетел, собрал сеструху в дорогу и на поезде отправились вначале в Новосибирск, так как зимой прямых рейсов Омск-Норильск не существует в принципе. Но не важно, не о том речь.... В общем, подали нам самолет(не буду говорить какой рейс, ибо не помню. Пусть будет 742)маленький такой, шестьдесят лохматого года выпуска, 42 места всего. После аэробусов непривычно как-то, да и время полета увеличивается вдвое. Расстройство одно, а не самолет. Взошли мы, и немногочисленные пассажиры, по трапу, расселись. Взлетели.
Пассажиров набралось всего-то четырнадцать душ, да в экипаже четверо.
Список действующих лиц.
Экипаж
Капитан авиалайнера.
Его помощник - второй пилот - заместитель - мальчик на побегушках в одном лице.
Стюардесса. (знойная брюнетка)
Механик Федор.
Пассажиры:
1.Ваш покорный слуга 2.сестра 3.беременная девушка 4. два гражданина США, откомандированные фирмой Катерпиллер, их переводчик. 5. Бизнесмен из Москвы. 6. Какая-то тетя-Мотя. (знаете есть такой типаж больших женщин, во-от с такими кулачищами, с прокуренным голосом, наглостью граничащей с хамством, и с жилкой бизнес вумэн советского образца, тащивших раньше из Польши по десять баулов с капроновыми колготками) 7. Её подруга. Полная противоположность тети-Моти. 8. Остальные - обычные работяги.
Летим. Час, два, три, четыре. Наконец-то внизу видны огни Норильска. И вдруг....
- Уважаемые пассажиры! В виду сильного бокового ветра борт осуществит посадку на запасном аэродроме в городе Игарка.
Разочарованные и подавленные, через полчаса, приземляемся на острове посреди Енисея. Выходим на улицу. Мороз стоит - 43 градуса и ветер сумасшедший, пронизывающий до костей. К тому же из-за снегопада ничего не видно, лишь вдали обрисовываются контуры какого-то здания. А мы в куртках и кофтах. В Новосибирске то было + 9.... Ни у кого естественно теплой одежды нет, ведь обычно встречающие привозят теплые вещи, прилетающим родным. Чего тут не наблюдается.
Ага. Нам туда. Добравшись в тепло аэропорта, больше смахивающий на сарай переросток, все сразу прильнули к батареям погреться. Кроме нас никого в здании нет. Ни одного сотрудника аэропорта! Что делать? Скоро ночь наступит, и пить хочется. Ушлая тетя-Мотя все-таки находит, где вода, но.... За стакан обычной воды из под крана требуют десять рублей. Поворчав, напиваемся впрок. Хорошо хоть туалет был бесплатный. Короче, ждем, когда о нас вспомнят и скажут чего ожидать. Норильчане, привыкшие к невзгодам и могут терпеть долго, однако не шесть часов подряд без информации. Время идет и заведенные неизвестностью, желанием поесть и поспать, маленькая делегация отправляется искать правды. Правда оказалась жестокой. В Норильске "черная пурга", а это значит - сидеть нам в долбанной Игарке не меньше недели.
Черт! Черт! Черт!
Я открыл кошелек. Триста восемьдесят рублей с мелочью, на двоих, и кредитная карта. Банкоматов в городе не существует, как класс. Есть компьютер у мэра и кофейный автомат. Больше, в радиусе 200 километров, электронной техники местные не наблюдали.
Что поделать? Всем скопом, кутаясь во что попало, отправились в гостиницу. К моему ужасу номер стоил 500 рублей. Обед 100. Сжалившийся над бедными молодыми людьми, московский бизнесмен решил оплатить наши расходы. От сердца моего немного отлегло. Даже среди москвичей, оказывается, встречаются добрые люди.
Собрались все в столовой, и начали насыщаться. Мужики взяли по сто грамм водочки. К ним присоединились женщины, у американцев даже не спрашивали, хотят они или не хотят. Сказали, пей, значит пей. Или вы северян не уважаете? Веселье разгоралось, все друг другу уже родственники. Амеры от сердечности русских прослезились. И тут заходит наш экипаж.
- Ба!!?? Какие люди!! - Крикнул один из мужчин.
- Давайте мужики к нам!! - Позвал другой.
Пилоты долго отнекивались, но по лицам видно было, что хочется и фраза:
- Да ладно вам...! Ломаетесь, как бабы. Нам же целую неделю тут торчать.
Фраза решила исход дела.
Празднующих непонятно что людей, стало восемнадцать.
Постепенно уставшие люди начали расходиться. Незаметно слиняли американцы. Раскланявшись, уполз экипаж. Как самого трезвого и молодого из сильного пола меня попросили:
- Андрюха, будь другом, сгоняй в порт и узнай, что там с погодой?
А че, мне жалко, что ли? Подумаешь, сопли на ветру замерзают. Побежал. Очень быстро побежал. Вваливаюсь в здание "терминала". Потираю, покрасневшие руки и слышу:
- Елки-палки, пассажиры рейса 742! Вы летите или нет!?
- .....(вырезано цензором), - сказал я и побежал обратно. Очень, очень быстро.
- В пурге окно!!! Нам разрешили взлетать!!! - С порога столовой заорал. Все, кто спал за столом проснулись, кто не спал мигом протрезвели. Страшная суета воцарилась в гостинице. Самые тупые побежали по этажам искать пилотов. Самые умные пошли и спросили у вахтера (или как они там называются в отелях), в каком номере обитают летуны и спокойно поднялись к ним на третий этаж.
Капитан был невменяем. Просто мясо. Женщины срочно начали лить на голову воду, затем
отпаивать его чаем. Процедура заняла добрых полчаса. Чем больше проходило времени, тем сильнее нервничал народ. Ведь "окно" могло и закрыться. Когда в глазах капитана появилось осмысленное выражение, он поинтересовался, где его помощник. Все побежали искать второго пилота.
Молодого летчика застукали в постели со стюардессой. Все гурьбой мы ввалились в номер. Тетя-Мотя, не дав им опомниться и не обращая внимания на слабые протесты ох..(простите) обалдевших любовников кинула на одеяло их одежду и грозно сказала:
- Одевайтесь.
На слабые протесты парочки, о том, что неплохо было бы одеться, без присутствия посторонних, (это мы то! Столько выпившие вместе! Посторонние? Нонсенс) никто не отреагировал. Не выдержав гнетущей обстановки, они начали судорожно одеваться. Никого не заинтересовали прелести красивой девушки. Каюсь, и я был среди присутствующих и единственная мысль, которая меня посетила в тот замечательный момент: "Да когда же ты оденешься?" Только в коридоре им объяснили причину такой спешки.
Механик нашелся сам.
- Не полетим, - настаивал он на своем, когда ему сообщили приятную новость. - Я не трезв, и обслуживать самолет в таком состоянии не буду. Вы представляете, какая это сложная техника?
- Я проведу предполетное обслуживание, - выступил вперед москвич.
Народ удивленно и с затаенной надеждой посмотрел на потенциального спасителя.
- Я раньше работал механиком в аэропорту Домодедово. Проверить эту каракатицу для меня - раз плюнуть.
Механик заинтересованно посмотрел на бывшего коллегу.
- Не врешь? - спросил он.
- Мля буду, - ответил москвич.
- Ну тогда, если капитан разрешит, - согласился Федор и пассажиры облегченно вздохнули.
- Не подскажете, где можно нанять вездеход? - Послышался перевод с английского.
Пришлось потратить время на отговоры амеров не совершать самоубийство. До Норильска, конечно, всего ничего по российским меркам. Но в тундре в такую погоду просыпаются гигантские писцы и охотятся на людей. С трудом, но катерпиллерцы поверили и отказались от затеи продолжить путь по земле.
Появился экипаж.
К чести немного протрезвевшего капитана отказываться от полета он не стал, просто поинтересовался. Каким же образом он пройдет контроль? Да от духа из его рта дежурный медик коньки отбросит.
У нас демократическая страна, поэтому посовещавшись, мы решили.
Контроль проходит второй пилот и что-нибудь там соврет. Капитана мы перебрасываем через забор, вместе с механиком и москвичом, благо он наполовину заметен снегом (в смысле забор, а не москвич), а сами проходим досмотр и идем к самолету. Не поверите. Прокатило.
Бизнесмен из Москвы под чутким руководством Федора что-то там делал с самолетом, когда мы поднимались по трапу, а капитан ждал нас в салоне. Вскоре появился и хмурый второй пилот.
Двигатели разогрелись, пробежка по взлетной полосе. Мы летим!!!
- У-уважаемые, ик, пассажиры. Вас приветствует капитан корабля.... А че я вам представляюсь? Итак, меня знаете. Вы главное не бойтесь. Я уже двадцать пять лет летаю на севере. Мой самолет, он как планер. Если двигатели откажут, я все равно посажу его. Уже два раза так садил.
Все сразу успокоились. Еще бы с таким опытным асом ничего не страшно.
- Давайте лучше споем. - Предложил динамик пьяным голосом капитана.
Тетя-Мотя радостно гыкнула и затянула.
- Ой, мороз-мороз, не морозь меня.
Не морозь меня, моего коня.
Мы подхватили и весело допели песню. Потом еще парочку.
Сидящие сзади меня и сестры американцы, пока русская душа открывалась, шептали друг другу. "Рашин крэйзи. Рашин крэйзи". Странные у них ругательства. Совсем не похожи на наши. Да Бог с ними. Одно слово - басурмане.
Когда допели, капитан всех любезно пригласил посмотреть на ночные огни Норильска из кабины. Все радостно загалдели и потянулись в нос самолета. Переводчик амеров, тоже было дернулся (все-таки наш человек), но из солидарности с нанимателями остался на месте. Дурачок. Ведь вид из кабины на ночной город так красив.
© Copyright Вербицкий Андрей