В любом крупном отряде моджахедов действовали собственные органы контрразведки
Оперативникам приходилось проводить по 3–5 агентурных встречь в день.
Территориально РЦ располагался поблизости от дворца Тадж-Бек, где находился штаб армии. Основой оперативной структуры Центра были оперативные агентурные группы (ОАГ), рассредоточенные по всей территории Афганистана в местах дислокации частей и соединений 40А.
Руководство оперативной работой РЦ осуществлялось командиром Центра, его заместителями и начальниками отделов,в составе которых находились офицеры-направленцы,курировавшие работу ОАГ на местах. Они же и обрабатывали полученную из ОАГ информацию для ее последующей реализации.
Под реализацией следует понимать реакцию руководства 40А на полученную информацию с применением имеющихся сил и средств, в зависимости от характера полученной информации. Реализация могла осуществляться путем проведения войсковых операций, организацией засад и внезапных налетов, нанесением бомбоштурмовых и артиллерийских ударов, минированием и другими способами подавления и уничтожения противника.
Главная особенность работы РЦ заключалась в том, что, повторюсь, подавляющая часть добываемой информации должна быть своевременной, достоверной и подлежащей незамедлительной реализации. Это чрезвычайно сложная задача, так как ее выполнение предполагает наличие обширной агентурной сети, способной держать под контролем все представляющие опасность для армии группировки противника, как на территории Афганистана, так и в приграничных районах Пакистана, где располагались многочисленные центры подготовки моджахедов.
Особенно трудно было на этапе развертывания Центра и ОАГ на местах, так как предстояло с нуля создавать агентурную сеть, способную обеспечить необходимый уровень работы.
Вербовочная работа является одним из сложнейших элементов работы любого разведчика, и не каждому она по плечу, так как требует преодоления психологического барьера в процессе перехода от дружеских отношений к агентурным. В этом моменте всегда присутствует опасность провала разведчика, если в процессе разработки кандидата были пробелы или были допущены ошибки с точки зрения его психологической готовности к принятию вербовочного предложения.
Осознавая это, руководство ГРУ отнеслось с особой тщательностью к формированию оперативного состава РЦ и ОАГ. На эту работу были брошены опытнейшие кадры со всех подразделений Управления. Такой подход позволил в кратчайшие сроки создать ядро агентурной сети, которая впоследствии расширялась и качественно совершенствовалась. Разработка и вербовка агентов в РЦ разительно отличалась от подобной работы в резидентурах под прикрытием, где разведчики могли месяцами, а то и годами разрабатывать кандидата на вербовку. В условиях РЦ требовалось чуть ли не с второй-третьей встречи выходить на вербовку. Иного пути просто не было, так как воюющая армия нуждалась в незамедлительном информационном обеспечении.
Вести войну с противником, использующим партизанские методы войны, без агентурной разведки просто немыслимо. Вербовочная работа велась на протяжении всего периода работы РЦ, она постоянно совершенствовалась, неуклонно росли требования к кандидатам на вербовку, это обуславливалось необходимостью повышения качества агентурной сети. Если в начальный период работы РЦ считалось удачей завербовать рядового члена какого-либо бандформирования или его родственника, то в последующем кандидатами на вербовку могли стать только люди из числа руководства бандформирований или приближенные к ним лица.
Агент должен был иметь доступ к оперативным планам руководства противника, с тем чтобы наши войска могли наносить упреждающие удары или принимать другие меры. Численность ОАГ определялась объемом решаемых группой задач и колебалась в пределах от 4–5 до 8–10 человек. В ее состав входили офицеры с профессиональной агентурной подготовкой, переводчики и водители.
Иногда в состав удаленных ОАГ включались связисты. Удаленные ОАГ в интересах безопасности, как правило, базировались в военных городках. Были и ОАГ, базировавшиеся в специально арендованных для этого особняках (виллах) в жилых кварталах крупных городов. Одной из таких ОАГ довелось руководить мне. Вспоминается случай уже из третьей командировки в Афганистан, когда меня пригласил к себе в гости вице-президент и министр обороны Афганистана маршал Фахим. К моему немалому удивлению, местом проживания маршала оказалась именно та вилла, в которой размещалась моя ОАГ.
Представляете, маршал со своим младшим братом знакомят меня с жилищем, в котором мне знаком каждый уголок! Еще одним кардинальным отличием работы разведчиков РЦ от деятельности коллег в резидентурах является интенсивность проведения агентурных мероприятий. На руководстве каждого оперативного офицера РЦ находилось до 10 и более агентов, которых надо было обучать, направлять и снимать у них информацию.
Затем полученную информацию предстояло обработать, подготовить информационную телеграмму, а к ней приложить заявку по наиболее целесообразному способу ее реализации. Нагрузка была колоссальной, в день каждым оперативником проводилось от 3 до 5 агентурных встреч. Места встреч были разбросаны по всему городу и за его пределами, чаще всего встречи проводились в темное время суток. Недосыпание было привычным явлением, так как к 8 утра вся полученная информация должна быть обработана и вместе с заявками по реализации доложена командиру Центра.
За серьезные потери спрашивали в первую очередь с разведки.
В моем случае, ввиду особого статуса ОАГ, после доклада в РЦ мы вместе с командиром ехали на доклад к начальнику штаба Армии. Особый статус возглавляемой мной ОАГ заключался в том, что зоной моей оперативной ответственности являлись сама столица Афганистана и провинция Кабул. Здесь было сосредоточено все военно-политическое руководство советской миссии в Афганистане, которое дорожило своей жизнью и весьма болезненно относилось к ракетным обстрелам города.
Если где-то что-то падало и взрывалось, все взоры обращались к командиру РЦ и ко мне. Я доставал соответствующую данному случаю телеграмму с предложениями по реализации и отводил таким образом ответственность за случившееся на тех, кто должен был ее реализовать. Собственно, для этого меня командир Центра и брал с собой.
Если такой телеграммы не оказывалось, армейские чины не без удовольствия всю ответственность переводили на РЦ, так как последствия ракетных атак моджахедов бывали разные, вплоть до одновременной гибели почти двадцати человек из летного состава вертолетного полка.
Естественно, что нести персональную ответственность за случившееся никто не хотел. С учетом того, что телеграммы и заявки на реализацию считались действующими в течение 5 дней, работу ОАГ приходилось строить таким образом, чтобы наша информация перекрывала все возможные направления ракетных ударов противника. Такая, своего рода пятидневная цикличность информационного обеспечения стала обязательным условием работы моей ОАГ.
Любой прокол мог оказаться роковым как для командира Центра, так и для меня. В случае с летчиками нами была представлена исчерпывающая упреждающая информация, и выкручиваться за случившееся пришлось нам.
Немало шума наделал еще один случай, когда одним махом оказались выведены из строя около 15 боевых самолетов прямо на запасной стоянке в кабульском аэропорту. На этой стоянке находилось около двух десятков МиГов, там осуществлялась подготовка к полетам и загрузка боеприпасами перед боевыми вылетами. Напротив, через дорогу, в 150 метрах, была временно размещена бригада спецназа ГРУ, ранее базировавшаяся в г. Джелалабаде.
При установке НУРС (неуправляемых реактивных снарядов) на пусковую установку одной из машин была допущена роковая ошибка, приведшая к самопроизвольному пуску снарядов. Начался настоящий фейерверк, реактивные снаряды летали, как разъяренные шмели, поражая боевые машины и детонируя подрывы находящихся в них боеприпасов. Свидетелями всего этого были бойцы спецназа и их комбриг.
Многое им пришлось повидать за 2 года пребывания в Афганистане, но такого шоу, по словам комбрига, им видеть не приходилось. Дело было под утро, что придавало случившемуся особую красочность. Снаряды и осколки летали над их блочными модулями, прошивали их насквозь, наводя на испытанных бойцов настоящий страх от непонимания происходящего. Полуголые спецназовцы выскакивали из жилых модулей и прыгали в арык с вонючей жижей.
Через полчаса все стихло. К моему приезду на место происшествия испачканные в дерьме спецназовцы метались между самолетами, стремясь предотвратить новые подрывы. Комбриг, обладавший большим чувством юмора, с ног до головы в жиже из арыка, в цветах и красках описывал произошедшее, особенно собственный прыжок в арык и испытанные при этом ощущения. Открывшаяся панорама к веселью не располагала, так как совершенно непонятной была причина случившегося, и именно мне необходимо было разобраться, в чем дело, до приезда многочисленных военачальников.
Мобилизовали с комбригом спецназовцев на тщательный осмотр места происшествия с целью найти следы ракетного обстрела. Никаких следов обнаружить не удалось, зато нашли машину, с которой все началось, и картина прояснилась. К счастью, обошлось без человеческих жертв, оружейники успели вовремя унести ноги со стоянки и со стороны наблюдали, чем закончится разбирательство. По понятным причинам в объективности расследования они были меньше всего заинтересованы. В течение часа прибыли все, кто мог.
Как и предполагалось, мой доклад их не вдохновил. Из него получалось, что отвечать за все надо им самим. Попытались «наехать», но, будучи уверенным в своей правоте, атаку отбил спокойно. Тогда они перешли к уговорам и в конечном итоге, не без помощи моего руководства, пришли к компромиссному решению. Суть договоренности заключалась в том, что РС (реактивные снаряды) все-таки были, Разведцентр об этом предупреждал, но полностью подавить противника на огневых позициях не удалось из-за сложного горного рельефа и плохой погоды. И такое бывало – на войне как на войне! Прибывшая из Москвы специальная комиссия согласилась с представленными им материалами, указала на недостатки (отсутствие земляного вала по периметру стоянки) и, неслабо отдохнув, отправилась в Москву за заслуженными наградами.
За каждое донесение агент получал 50–100 долларов.
Но хотелось бы вернуться к вербовочной работе. Как упоминалось мною ранее, это была важнейшая составляющая часть работы оперативного состава РЦ. Велась она силами ОАГ на местах, а решение о зачислении кандидата в агенты принималось руководством РЦ.
Это значительно сокращало вербовочный процесс, так как отпадала необходимость согласования всех действий с московским Центром. Основными критериями подбора потенциальных кандидатов на вербовку являлись их агентурные возможности и наличие вербовочных мотивов.
Это как раз и предстояло выявить в процессе изучения и разработки кандидатов. В подавляющем большинстве случаев использовалась материальная заинтересованность кандидатов. Реже случалось использовать идейный мотив, так как просоветским афганцам попасть в отряды моджахедов было весьма сложно.
Имели место случаи, когда на сотрудничество с нами шли из чувства мести за нанесенную моджахедами обиду или убийство близких людей. Но и в этих случаях от оплаты за передаваемую информацию никто не отказывался, а мы, в свою очередь, стремились подкрепить другие мотивы материальной заинтересованностью.
В моей практике был такой случай. Племянница одного из уважаемых в бандгруппе моджахедов была изнасилована и убита своими. Вот этот человек, руководствуясь мусульманскими законами о кровной мести, пошел на сотрудничество с нами. Работал он впоследствии очень эффективно и от денег тоже не отказывался. Разобраться с обидчиками мы ему тоже помогли.
По нашим меркам и с учетом общей бедности в Афганистане платили не много. Все зависело от жизненного уровня вербуемого, его положения в стане противника, а следовательно, и его агентурных возможностей. При постановке вербовочного предложения хватало суммы до 500 долларов, реже до одной тысячи долларов в пересчете на местную валюту (афгани).
По результатам встреч за переданную информацию агент получал от 50 до 100 долларов. Зачастую приходилось покрывать и транспортные расходы, если агенты проживали в отдаленных районах. Накануне вывода войск (а моя ОАГ выходила последней из Кабула) денег на оплату уже не было и приходилось расплачиваться мукой, которую в тот период Советский Союз поставлял транспортными самолетами Ил-76. Принималось с удовольствием. Последним из таких бортов я вывел в Узбекистан и остатки своей ОАГ со всем оборудованием и вооружением.
Но, как я выше уже говорил, вопрос достоверности информации был одним из определяющих показателей ее качества. Добиться этого от агентов было делом непростым. Времени на воспитательную работу с агентами катастрофически не хватало из-за предельной интенсивности в проведении агентурных мероприятий, а жизнь требовала уделять этому особое внимание.
На кону была жизнь бойцов воюющей армии. Поэтому в воспитательной работе с агентами зачастую использовались и острые методы воздействия, как-то: привлечение агентов к участию в операциях, проверка получаемых данных через других агентов, о чем им периодически напоминалось. Использовались также заранее подготовленные проверочные, а иногда и провокационные вопросы, то есть применялся весь арсенал методик проверки достоверности получаемой информации.
Любопытно было наблюдать за поведением агентов со стажем. Это уже были профессионалы своего дела. Информацию докладывали четко, по определенному ранее алгоритму, ничего лишнего, все по делу. Некоторые были способны работать с картами, а это было очень важно, так как люди из провинций особой грамотностью не отличались, а были и просто безграмотные. Их, конечно, пытались учить работать с картой, но зачастую это было занятием бесполезным. Они смотрели на карту как баран на новые ворота и переходили на описательное изложение мест, указанных в их информации о событиях.
Тут уж самим разведчикам прямо на встрече приходилось попотеть, чтобы точно определить точку на карте, а следовательно, и ее координаты. Что же касается взаимодействия с официальными афганскими структурами, то наша разведка на них особо не полагалась.
В ВС Афганистана работала большая группа военных советников, которые получали от своих подшефных разнообразную информацию, и если она представляла для армейского руководства интерес, то они самостоятельно докладывали ее на ежедневных оперативных совещаниях в штабе армии. В любом случае, эта информация попадала к нам для перепроверки и уточнения деталей. Только после этого по ней принималось какое-либо решение. Аппарат военных советников был озабочен строительством и повышением боеспособности ВС Афганистана, а также их адекватным поведением при проведении самостоятельных и совместных с нами войсковых операций.
Еще раз хочу подчеркнуть, что прямая ответственность за информационное обеспечение 40А лежала на Разведывательном центре ГРУ ГШ. Остальные структуры советской миссии в Афганистане участвовали в этой работе факультативно. У них и своих забот хватало по линии обеспечения безопасности, улаживания межпартийных противоречий между просоветскими партиями «Хальк» и «Парчам», предупреждения террористических актов, заговоров и переворотов, поддержания правопорядка и тому подобное.
С появлением в Афганистане представителей ЦРУ и ФБР работа советской разведки значительно усложнилась .
Думаю, читателю будет интересно узнать, а было ли противодействие работе разведки в этот период и если было, то с кем приходилось бороться на этом фронте. Во-первых: это были службы безопасности и контрразведки при штабах антиправительственных партий, как-то: ИПА Гульбеддина Хекматьяра, ИОА Бахруддина Раббани, ИСОА А.Р. Сайяфа и ряда других партий. В целом под контролем этих партий действовало около 3 тысяч отрядов моджахедов, общей численностью до 100 тысяч человек.
Во-вторых: каждая из крупных группировок моджахедов располагала собственной службой безопасности и вела контрразведывательную деятельность. И наконец, в Афганистане активно действовали ЦРУ и ФБР, а также соответствующие органы стран западной коалиции, Египта и дугих мусульманских стран.
Все эти структуры располагали собственной агентурой, тесно взаимодействовали между собой с целью оказания максимальных затруднений в работе наших разведорганов. Ими велась активная работа с нашими военнопленными, предпринимались попытки вербовки наших солдат и офицеров с целью агентурного проникновения в различные подразделения Ограниченного контингента войск в Афганистане. Но в наибольшей опасности находились наши агенты, работавшие в их среде.
Именно против них была нацелена работа моджахедовских служб безопасности. Западные специалисты делились с ними опытом контрразведывательной борьбы, выступали в качестве советников в крупных группировках. Недооценивать такого противника было бы большой ошибкой. Дело в том, что на начальной стадии работы РЦ наших разоблаченных агентов просто расстреливали как предателей, но с появлением западных советников возникла реальная опасность перевербовки нашей агентуры, а следовательно, и сплава через них дезинформации. К счастью, в период моей работы в РЦ таких прецедентов не отмечалось, возможно, потому, что к этому времени агентурная сеть переформатировалась, очистилась от случайных людей, повысились требования к кандидатам на вербовку и естественным образом отпала необходимость в спешке. Действующая сеть уже была и работала исправно. Сказался, безусловно, и приобретенный агентами опыт, как я уже отмечал, некоторые из них работали весьма профессионально. Их ведь постоянно учили мерам предосторожности и безопасности в этом нелегком деле.
