"Наши добрые граждане, богобоязненные с колыбели, исправно посещающие литургии и утрени и даже способные на память повторить весь молитвенник, изрядно блудят при том в своем уме, святотатственно полагая, что не Господь единый действует посредством их членов и духа, а они сами несут всю тяжесть первородного греха различения, самостоятельно совершая разнообразные действия и следуя разнообразным стремлениям.
Присваивая в своем темном заблуждении то, что им не принадлежит, как то дела и мысли (и страдая тем самым как путник в телеге, везущий свои пожитки на голове), люди в довершение своих бед приписывают себе и другим также и слова, как если бы у речи были множество авторов, сидящих в каждой говорящей голове.
Отсюда и множество раздоров, от разбирательства которых не знают отдыха судьи: кто что мне сделал и кто мне что сказал, и каков урон от присвоенных корыстно чужих слов или же имущества.
Как может принадлежать божьему созданию хотя бы даже кот, не говоря об осле или мельнице -- и как ему могут принадлежать издаваемые им звуки, будь то брань или высокая поэзия?!
Имеет ли значение, писал ли сам Шекспир ту пьесу, по поводу авторства которой второй год ломаются копья и ходят пересуды даже при дворе -- или сии творения принадлежат перу иного автора?
Зависит ли известный вам сонет от того, чьим посредством он увидел свет? Ведь ни буквы уже не изменится в написанном от того, откроется ли вдруг авторство принадлежащим не Вильяму, а Марло или Уайетту или вовсе безвестному подмастерью, как облик и характер ребенка не меняется ни на йоту от того, кто гласно иль не гласно является его подлинным родителем.
Итак, Шекспир не автор. Что же? Беда, чума? "Он это не писал", и вот уж пьеса перестала развлекать, поблекли краски слов? Какая глупость! Рискну предположить, что имя автора для тех, кто не своим живет умом, служит подобьем ярлыка, которым метят свой товар та или иная гильдия, извещая качество товара. От мертвой этикетки ждать восторгов и печалиться, узнав что тот же самый выбранный в лавке товар помечен по ошибке конкурентом -- как выбирать себе не меч, седло или плащ, а вывеску ремесленника и этой вывеской потом сражаться или укрываться в непогоду. Это сродни горю и слезам малого ребенка, решившего вдруг, что друг не настоящий потому лишь, что отец того, считавшийся родным, вдруг объявил бы себя приемным.
Как учит нас Святое Писание, отец у всех вещей один. Все остальное -- божьи марионетки, в гордыне вообразившие себя свободными людьми, не важно, адмирал ли он по роли, простой матрос или даже сам король. Отсюда следует, что нет вокруг ни авторов, ни владельцев, ни чего-либо, принадлежащего кому-либо.
Считать иначе, значило бы клеветать в душе на символ веры и отрицать Святые Писания.
Так я думаю".
Генри Говард, граф Суррей
