По законам военного времени. (Глава 8)
Карточная система
Прошло несколько дней. Из магазинов стали быстро исчезать продукты. Пошли слухи о том, что разоблачены некие паникёры, закупавшие хлеб и заготавливающие впрок мешки сухарей. Хлеб стали продавать по заборным книжкам. У продовольственных магазинов появились длинные очереди.
Перед войной в Кизеле было хорошее снабжение продовольственными товарами. Мне кажется, я до сих пор чувствую неповторимый аромат кизеловского гастронома (тринадцатого магазина, как его все называли) предвоенных лет. Изредка я бегал туда специально затем, чтобы полюбоваться на всевозможные продукты, разложенные на полках и под круглыми стеклянными витринами на прилавках, насладиться запахами копчёностей, фруктов и специй, сыров и шоколада.
Плохо обстояло дело с промышленными товарами, особенно с одеждой, обувью, тканями. Городской универмаг и другие промтоварные магазины осаждались очередями с вечера, если к открытию магазина ожидалось поступление, как сказали бы теперь, дефицита.
С началом войны ввели норму на хлеб. Другие продукты первое время не нормировались, поэтому достать их простому человеку было почти невозможно. Первоначально хлеб выдавали по так называемым заборным книжкам. Название это не слишком удачное, происходило от слова «брать, забирать», а конечно не от «забора», в смысле ограды. Тем не менее людская смекалка сразу уловила юморную игру слов. У ребят в ходу были, например, такие шутки: - Ты как попал на стадион?
- А я по заборной книжке!
Так вот эта самая заборная книжка представляла собой сложенную вдвое картонку, размером с профсоюзный билет, на внутренней стороне её слева писалась фамилия главы семьи, количество иждивенцев и норма хлеба в день на семью. Справа располагалась квадратная сетка с цифрами, обозначающими дни месяца. Отпустив положенную на семью норму хлеба в день, продавец химическим карандашом зачёркивал соответствующее число.
Система эта, крайне несовершенная, просуществовала недолго. Очереди за хлебом при ней не убывали. Дело в том, что заборные книжки можно было сравнительно легко подделать, стереть карандаш, а также у продавцов имелось много возможностей для махинаций.
Постепенно система нормированной выдачи продуктов совершенствовалась и вскоре карточная система достигла своего окончательного вида. Карточки стали печатать централизованно на гербовой бумаге разного цвета: для рабочих, служащих, иждивенцев, подземных рабочих.. Точнее сказать, цвет карточки зависел от достоинства её талонов — это облегчало ориентировку и устраняло подделки и махинации.
Каждому человеку полагалась отдельная карточка на хлеб, отдельная на мясо-рыбу, отдельная на сахар, на жиры. Главными были, конечно, хлебные карточки, по ним свою норму хлеба получал каждый. С другими продуктами обстояло сложнее. Мясо, например, часто «отоваривали» ржавой селедкой или американским яичным порошком, вместо сахара иногда выдавали сахарин — белый, сладкий до горечи порошок, продукт химической переработки угля.
Нормы выдачи хлеба менялись, но вскоре стали стабильными и запомнились мне в следующем виде: иждивенцам - 300г на день, служащим — 600г, рабочим от 800г до 1 200г, занятым на подземных работах.
Получив хлебную карточку на очередной месяц, её разрезали на три полоски-декады (если потеряешь или украдут — голодать придется максимум 10 дней, а не месяц). Каждая полоска имела корешок и отрезные талоны с датой и указанием нормы хлеба на день. На корешке писалась фамилия владельца карточки, на обороте корешка — штамп магазина, к которому прикреплена семья, как правило, ближайшего по месту жительства или работы. Выкупить хлеб да и другие продукты можно было только в данном магазине, потому что каждый магазин получал продукты в соответствии с количеством прикреплённых к нему потребителей.
Отпуская продукты, продавец отрезал ножницами соответствующий талон от карточки. Вечером, после работы, продавцы наклеивали талоны одинакового достоинства на листы бумаги и отчитывались ими за проданные продукты.
Система эта была довольно громоздкой, но лет за 6 её существования (до конца 1947 года), к ней привыкли. Достоинством её, и не малым, являлось то, что исчезли очереди. Плутовать стало неизмеримо труднее и вы могли быть уверены, что положенный по карточке кусок хлеба вы ежедневно получите. Многие стремились забирать хлеб вперед, за будущие числа, лишь бы сегодня поесть досыта, а завтра — будь что будет… Но магазины, как правило, не давали хлеб вперёд больше, чем за один день.
Мне пришлось всю войну обеспечивать семью хлебом и другими продуктами по карточкам, так я всегда брал хлеб на два дня: на сегодня и завтра, чтобы реже ходить в магазин, который был довольно далеко от дома.
Если кто-то почему-либо не выкупил хлеб за сегодняшнее число, то завтра по этому талону уже не выдавали, он пропадал. Я, конечно, таких случаев не допустил ни разу, но у других — бывали.
И здесь мне представляется уместным и очень кстати, сказать несколько слов в пользу необходимости писать воспоминания. В журнале «Наш современник» № 8 за 1983 год опубликован рассказ Виктора Степанова «Громовержцы», в котором автор упоминает «...ночные стояния в очередях за хлебом по карточкам с карандашным химическим номерком на ладошках...». Вероятно, автор просто не помнит по молодости лет (он моложе меня на 4 года), что «номерки на ладошках» не характерны для хлебных карточек. Впрочем, может быть, в его местности (он родом из калужского села), такое и было.
Во всяком случае, у меня есть повод заметить, что жизнь военного времени в тылу сейчас (а чем дальше — тем больше) точнее всего могут описать люди 1928-1930 годов рождения. Более старшие или уже вымерли, или не владеют пером, а младшие иногда «вспоминают» услышанное позже за виденное своими глазами.