Жатва 2022. На краю и за⁠⁠

Эта история началась в незапамятные времена, когда на Земле верховодили две богини-сестры: Жатва и Жива. Первая ведала трансформацией через потерю и тёмными чудесами, вторая — плодородием, любовью и наслаждениями. А потом гармония между сёстрами нарушилась, ибо появился красавец-ветер, и они его не поделили. С тех пор сёстры стали враждовать и бороться: бывает щедрый, урожайный, спокойный год, а бывает год потерь и перемен.

Гораздо позже, в наши дни, родилась Ада Дакар, подросла, разобралась, что к чему, и стала делать фестиваль, посвящённый богиням-сёстрам, на основе практик шаманизма северной традиции. Первый фестиваль состоялся в 2019 году, тогда он и получил имя «Жатва» — так решил жребий. В ходе фестиваля участники голосовали за Живу или за Жатву, чтобы выяснить, кто будет главенствовать весь будущий год. Выбрали Жатву. Возможно, потому что так назывался первый фестиваль, а удержать статус-кво всегда проще, чем его сместить. В тот год пришёл коронавирус. Пандемия даже помешала провести следующий фестиваль, Жатва резвилась целых два года. Вторая «Жатва» прошла в 2021 году — и снова люди проголосовали за Жатву. В новый год Жатвы — война и небывалое обострение международных отношений. В 2022 году шаманы сказали сразу: «Если снова выберут Жатву, скорее всего, будет конец света». А мне нельзя конец света, мне нужно разрушить Карфаген. Пришлось ехать разбираться самому.

Меня везут на легковом автомобиле по шоссе сквозь штормовой ливень на север Ленобласти, попутно знакомят с творчеством московских кантри-альтернативщиков, группы «Заточка». За рулём Толя, специалист по информационной безопасности. На штурманском сидении Марта — арт-терапевт, некогда соседка Сергея Иннера (мы познакомились, когда она вела поиски после его исчезновения, тогда же состоялось и наше знакомство с Адой). Марта и Толя в образах запредельных существ, что производит неизгладимое впечатление на работников АЗС, где мы совершаем остановки по утилитарным нуждам. Я, как и в любой день года, одет Дедовичем.

— Когда-то я приняла лучшее решение в жизни, выйти за тебя, — говорит Марта Толе, — с тех пор я не принимаю вообще никаких решений.

— Крым наш — это кайфово! — поёт «Заточка». —

Могли забрать и Киев!

Я выбираю Вову,

И все вокруг такие:

«О-о-o, ну и долбоёб!»

Чё сразу долбоёб?

Просто родину люблю!..

Мы на месте. Прибрежная лесополоса близ Приморска. Распогодилось. Влажный сосновый воздух, большие тёмные волны грубо ласкают каменистый берег, над которым стоит лес. В кольце автомашин обширный палаточный лагерь со сценой, фудкортом, ярмаркой, передвижной баней и пространством игры, которая как раз началась.

Мы не успели к открытию игры, но нам рассказали о его легендарности. Шаман Тамерлан Зверковский проводил вводный обряд медитации, куда входили приветствие Живе и приветствие Жатве, и как только началось второе, небо затянулось тучами, ударила гроза и начался тот самый ливень, что атаковал нас на шоссе.

Я устанавливаю палатку над берегом. Шквальный ветер чуть не уносит меня вместе с ней, но в итоге всё удаётся, и я спешу присоединиться к игре.

Иду через лесной фестиваль, обозревая средневековых и фольклорных существ. Многие носят рога. Некоторые низкие конструкции содержат предупреждение: «Берегите рога!» Пышногрудые торговки в тугих корсетах продают магические амулеты, подкрепляясь вином из бутылки современной формы. Воины в тяжёлых латах снимают турнирную схватку соратников на смартфоны. Дальше — соревнование по стрельбе из лука, на таком ветру особенно драматичное. Деревня мастеров, кладбище, стоянка шаманов.

Вздрагиваю, чуть не столкнувшись с огромным антропоморфным вороном. Он идёт опираясь на посох в виде черепа, глаза Ворона и черепа горят тёмным красным.

Долго ли коротко, я оказываюсь у входа в святилище Живы, просторный полуоткрытый шатёр — перед ним очередь. Занимаю её, вливаюсь в контекст, продвигаюсь в святилище. В его центре становится различима жрица Живы, точёная изящная девушка с белой кожей, с белыми волосами, украшенными длинными золотыми перьями. Воздушная, экстатичная, она сидит на коленях перед низким столом, сооружённым из сена, берёт садящихся перед ней за руки, ласково говорит с ними, отвечает на их вопросы, даёт задания и отпускает. Доносится её имя: Айнэ.

Вновь появляется Ворон — он пытается пройти мимо очереди в храм, но собравшиеся его не пропускают, объясняя это тем, что он — тёмное существо и не должен осквернять алтарь светлой богини своим присутствием. Считаю, так должно происходить и в поликлиниках.

— Сейчас я уйду, — наконец говорит Ворон, хриплым медленным баритоном. — Но я вернусь.

Кто бы сомневался. Ворон удаляется.

Очередь доходит до меня, я сажусь перед жрицей. В этот момент она, отвернувшись, говорит со своими сподвижниками, суетящимися поодаль, у алтаря. Видимо, жрица чем-то обеспокоена. Она поворачивается ко мне, улыбается, берёт мои руки своими. Долго смотрит мне в глаза.

— Какова ситуация? — спрашиваю я жрицу, кивая на её сподвижников.

— Организационные моменты. Нас, жриц тут должно быть четверо, а я одна. Как тебя зовут?

— Дедович.

— Дедович? — она выглядит слегка удивлённой. — Это имя такое?

— Это слово, которым меня зовут.

— А мне сразу вспомнился Милорад Павич, писатель такой, очень хороший.

— Конечно. Нелинейная проза.

— С чем пожаловал, Дедович?

— Я хотел бы засвидетельствовать своё почтение делу Живы. Пожелать сил, коль скоро ты здесь одна за четверых. И поинтересоваться, чем могу быть полезен.

В лице её видны удовольствие, но и подозрительность.

— А ты не лукавишь? — спрашивает она. — Может, ты просто хочешь получить бусины?

Тогда я ещё не знал, что бусины — это то, чем голосуют за Живу или Жатву, и чем их больше, тем больше шансов на победу твоего кандидата. Поэтому ответил:

— Видишь ли, я здесь новенький. Даже, я бы сказал, попаданец, — действительно, в своём одеянии из двадцать первого века я выгляжу в святилище несколько нелепо. — Так что даже не вполне понимаю, что значит получить бусины, и зачем мне может быть нужно ради этого лукавить.

— Что ж, значит, я ошиблась, — с прежней улыбкой, держа меня за руки, говорит она. — Что-то показалось мне лукавым в твоём лице.

— Да, знаю. Таково моё лицо. Я с ним живу.

— Что ж, ладно, — снисходит жрица. — Тогда я дам тебе особую задачу. Тебе нужно найти верховного шамана. Ты узнаешь его по окровавленному лицу.

— Что стряслось? Как он?

— Он бы уже был мёртв, если бы не моя магическая поддержка. А так ничего, ходит тут где-то и совсем мне не помогает. Вот ты его найди и скажи ему, что Ася тут зашивается в святилище, потому что она с утра на локации одна, и надо, чтобы ей прислали ещё людей. Шамана зовут Ингульф.

— Ин… кто?

— Короче, Тамерлан его зовут. Вот прямо можешь ходить и кричать: ТА-МЕР-ЛАН!

— Ах, Тамерлан! Тамерлана я знаю. Его мне будет найти несколько проще.

— Вот и славно, — говорит жрица, — тогда найди его, а я тебе за это отсыплю бусин побольше. Ведь если у верховного шамана есть право отсыпать игроку побольше бусин за особые заслуги, то и у меня, наверное, есть. Ты как считаешь?

— Ну… Думаю, есть!

— Вот и я думаю, есть. До встречи!

Жрица целует меня в щёку и отпускает. Иду искать шамана — теперь назад по лесу, среди уже привычных ярких и воинственных персонажей.

Шамана Ингульфа я искал долго. Дошёл аж до главной сцены. Всех, кого мог, опросил — говорят, не знают, где шаман. Прошёл снова назад в лес, до самого края фестиваля дошёл, и там наконец увидел его, вдалеке, стоящим на сосновом пне и указывающим куда-то в море. Был он в одеянии из кож и металла, со звенящим посохом, в шапке из волчьей головы и действительно с окровавленным лицом — только кровь, судя по всему, была не его собственной. Рядом с пнём стоял другой шаман, молодой, кому Ингульф вещал что-то о тайнах бытия.

Ингульф сходит с пня и шагает прочь, за ним и молодой шаман. Бойко шагают, насилу их настигаю. 



— Тамер… Ингульф!


Он поворачивается ко мне и оглядывает.

— Здравствуй, мил человек! А где же твой знак?

— Какой знак?

— Известно какой: знак Жатвы или знак Живы. Надо тебе его заиметь, а то без него ты здесь и не существуешь вовсе.

— Оформим, — говорю, — Только помимо того у меня поручение есть.

— Так.

— Ситуация такова, что жрица Ася попросила меня тебя найти и передать, что она в своём святилище зашивается, одна за четверых, и ей нужно ещё людей.

Шаман усмехается.

— А ты скажи Асе, что у неё есть чётко поставленная задача, вот пусть она её и выполняет.

— Ясно. Что там насчёт знака?

— Идём!

Мы идём. Подбегает высокий длинноволосый парень в мантии и солнцезащитных очках. Его послали к шаману, чтобы тот помог ему упокоиться с миром. Теперь он идёт с нами, шаман ведёт его на кладбище, что по пути к стоянке шаманов. На кладбище Тамерлан передаёт высокого мрачному существу, заведующему упокоем. Теперь высокий будет съеден червями — или же его воскресят посредством специального обряда. Мы уже готовы продолжать путь, но тут подбегают мальчики и девочки со знаками Живы и тянут шаману чёрный меч.

— О! — восклицает Ингульф. — Мой чёрный меч! Вы нашли его! Теперь я наконец убью Ворона!

— Что?! Нет! — пугаются мальчики и девочки. — Не надо его убивать!

— Как это не надо? Надо! Он тёмная тварь. Много он зла людям причинил, многих измучил.

— Многих измучил, да? — теряются мальчики и девочки.

— Многих! Оставить ему жизнь, так он и продолжит. Надо убить. Да и чёрный меч — им ведь кого попало не убьёшь. Вот смотри, — шаман наносит лёгкий удар мечом одной девочке. — Человека он не берёт. А тёмную тварь одолеет враз!

— Ну ладно, убивай! — наконец соглашаются мальчики и девочки.

— Ступайте, изловите Ворона и приведите его ко мне!

Мальчики и девочки убегают искать Ворона. Мы идём дальше — к стоянке шаманов. Обнесённый частоколом круг с костром, серьёзные, угрюмые шаманы в полном облачении занимаются своими делами и принимают путников. В дальнем конце происходит погребение. В земле кубическая яма, девушка в современной одежде добровольно сходит в неё, ложится в позу эмбриона, шаманы закрывают яму палками и шкурами, начинают засыпать землёй. Один ходит вокруг и бьёт в бубен.

— Вот, — говорит мне Ингульф, — Здесь тебе дадут знак, обратись к моим сподвижникам.

— Так и поступлю.

Подхожу к одному из коллег-шаманов, в чёрном мохнатом одеянии и с черепом козла на голове.

— Уважаемый, — говорю ему. — Выдайте мне один знак Живы, будьте добры.

— Какой ещё тебе нужен знак?! Знак, чтобы убраться отсюда?! — он заливается гнусавым злобным хохотом, но потом смягчается, достаёт из сумки амулет, идёт и проносит его сквозь огонь костра, приговаривая заклинания, надевает знак мне на шею со словами: — Вот. Носи, расти… И больше чтоб я тебя здесь не видел!..

Благодарю шамана и выхожу со стоянки. Мальчики и девочки окружили Ворона и не дают ему проходу. Он мечется серди них, каркает, пугает посохом, но деваться ему некуда. Ворона ведут к Ингульфу, уже приготовившему чёрный меч. Замечаю неподалёку жрицу Асю. Она стоит на высоком морском берегу, танцуя в потоках ветра. Ветер несёт длинные полы её одеяния в лес, солнце целует золотые перья в её волосах, фотографиня с цифровой камерой кружит рядом, печатлея танец.

— Хорошо смотришься, — говорю я.

Жрица дико улыбается мне и продолжает танец.

— У меня две новости, — говорю я. — Начать с хорошей или плохой?

— С хорошей!

— Шамана я нашёл, он вот, — указываю туда, где круг толпы всё ещё просит Ингульфа сохранить жизнь Ворону. — А плохая в том, что он тебе помогать не намеревается.

— Ах вот как! — глядя на меня матом, восклицает жрица. — Ну я ему!.. Впрочем, знаешь, Дедович, у меня для тебя тоже есть плохая новость.

— Как здорово.

— Я тебе обещала много бусин.

— Да.

— Я их тебе не дам. Потому что у меня их с собой нет.

— Ужасно. Ну что ж поделать. На нет и суда нет.

Жрица довольно улыбается.

— И снова я заподозрила тебя в корыстных целях. И снова зря!

— Да, — говорю, — понимаю. Просто у меня такое лицо.

Жрица неожиданно целует моё лицо в губы, отпускает меня и продолжает танец.

Придя в себя, иду туда, где должны убивать Ворона. Но Ворона уже нет. Зато напротив мальчиков и девочек, почитателей Живы, выстроилась шеренга людей со знаками Жатвы под предводительством сердитого воинственного шамана. Виски его обриты, лицо раскрашено чёрным, тело стягивают ремни из кож животных. Он кричит о том, что необходима битва. Ингульф выстраивает шеренгу живовцев напротив жатвовцев, я становлюсь в неё.

Биться решают без оружия. Воины по одному, по очереди должны выходить из каждой шеренги и, по команде своего шамана, бежать к шеренге противоположной. Её воины крепко держатся за руки. Задача бегущего — прорвать эту живую цепь. Если удаётся, то он забирает одного из разорвавших руки в свою команду. Если нет — сам остаётся на стороне неприятеля. И так до пяти прорывов.

Сражение начинается. Воины бегут, шаманы кричат и машут посохами, шеренги стонут, кости трещат. Один из противников врезается между мной и девушкой справа от меня, мы не удерживаем руки, и меня уводят в другую команду.

В конце концов побеждают живовцы. Ингульф ставит недружественного шамана на колени, толпа окружает их со всех сторон.

— Сейчас я мог бы тебя убить! — восклицает Ингульф. — Но не убью. Во славу Живы. А ты — посмотри, как мы умеем любить врага. Посмотри, как прекрасна любовь!.. Женщины! Покажите ему, как мы умеем любить врага!

Три женщины вырываются из толпы и начинают обнимать и ласкать поверженного тёмного шамана.

— Ну как? — спрашивает его Ингульф.

Недруг поднимает голову и дико вопиёт сквозь тела ласкальщиц:

— ОХУЕННО!!!

Толпа смеётся.

— То-то же! — довольно говорит Ингульф. — А теперь ведите его в святилище Живы и любите там как следует! Слава Живе!

— Слава Живе! — кричат многие.

Я отправляюсь к главной сцене через поляну с баром и едой: шашлыки, пельмени, драники, фри, борщ, уха, том ям как у бабушки. На сцене весь день сменяются группы, кто-то играет с одним ноутбуком и клавишами, кто-то полным составом. Среди вершин сосен Толин дрон бьётся с соколами, снимая концерт. Толя с Мартой смотрят выступление через экран на пульте дрона. Напротив сцены стоит дракар, куда нам предлагают положить записки с нашими желаниями и вещи, связывающие нас с прошлым. На боку корабля надпись: «Ноготь мертвеца». 

Свет невечерний сникает. Люди прибывают из игровой зоны, чтобы положить заработанные бусины на весы — на чашу Живы или Жатвы. Мне тоже удаётся положить одну — хотя жрица и оставила меня с носом, бусину мне неожиданно выдал бармен вместе с заказом. 

Приём бусин окончен. Процессия шаманов ведёт последователей к сцене. Выходят играть хедлайнеры фестиваля, группа Helvegen — полный электросостав, мощный фолк-метал с вокалистами обоих полов.

— Вы слышали, как сегодня Тор радовался?! — кричит вокалист.

Кто слышал, сильно кричат. Становится людно, у сцены происходит основополагающий замес со слэмом и хороводами. Тем временем идёт подсчёт голосов. После выступления группы публику просят разойтись в стороны от дракара, поскольку сейчас его подожгут, чтобы открыть путь избранной богине, а северный ветер раздует очень большое пламя. Когда люди расходятся, дракар огораживают лентой и обливают бензином. Звучат барабаны. Шаманы выстраиваются для ритуала. Жрица Ася танцует напротив носа корабля, уже в новом одеянии, состоящем из тонких серебристых полос, открывающих её живот и ноги. Очевидно, она глубоко в трансе. Фаерщицы, танцуя, выносят пламя. На сцене объявляют результаты голосования, напоминая, что мы уже увидели финальный закат старого мира, и теперь — либо наступит конец света, если победит Жатва, либо мы увидим совершенно другую реальность, с победой Живы.

Жатва набрала свыше тысячи голосов. Жива — свыше двух тысяч. Многоголосый долгий вопль победы.

Жива с двумя полыхающими серпами появляется перед кораблём. Толпа расступается. Танцуя, богиня поджигает дракар. Жаропышущее пламя разгорается и освещает сотни молодых лиц, достигших берега нового времени. Шаманы бьют в бубны, окружая дракар. Жрица достигает пика транса. Вскоре становится ясно, что мачта дракара скоро упадёт — неизвестно в какую сторону. Шаманы отходят на безопасное расстояние. Двое силачей приносят длинную доску, берут её с двух краёв, закрывают лица материей и пробегают сквозь пламя, стараясь сломать мачту корабля, но она выстаивает — ломается доска. Они повторяют пробег ещё дважды, но мачта не сдаётся. Наконец, её удаётся уложить на песок. Тогда ограждения снимают, и людей пускают водить хороводы вокруг горящего остова Нагльфара. Лес наполняет звон острия лета.

Утром обнаруживаю себя в палатке. Расстёгиваю дверь — море обнимает камни, ночь унесла тяжёлые тучи.

Иду по лагерю. Немноголюдно, многие отсыпаются после обряда, а кто-то уехал в ночи. У скромных останков дракара, на спине, сложив руки на груди, блаженно почует жрица.

Днём — шаманский джем под шашлык и слабоалкогольные напитки (традиция позволяет во время обряда пить эль, а в холодное время года и что-то покрепче). Звучат бубны, варганы, флейта, в центре круга танцует девушка, накануне явившая нам Живу. Она же в прошлые два фестиваля являла Жатву. Её называют Вилка, поскольку она играет на виолончели. Дополнительный смысл этому имени теперь придаёт и то, что обе сестры-богини проходят в наш мир через неё.

— В следующем году будет фестиваль «Жива», — говорит Ада, ставя миски с мясом перед двумя большими собаками. — Декораторы вздрогнут. Всё чёрное станет белым.

Начинаю собираться в дорогу. Мои друзья уехали ночью, и я решаю добраться на попутке. С фестиваля никто не уезжает. Иду через лес на Приморское шоссе. Следую на юг по правой стороне шоссе. Заслышав сзади машину, поднимаю большой палец.

Иду почти час, никто не останавливается. Решаю дойти до ближайшего населённого пункта — до Лужков, — откуда, согласно Яндексу, идёт автобус в Петербург. Времени до последнего автобуса мало. Чтобы успеть, ухожу с шоссе и срезаю через холмистую сосновую рощу над песчаным карьером. Быстро идти трудно, но помогают тропки, которые, наверное, вытоптали жители Лужков (может, сам мэр Лужков — ба-дум-тссс!). Снова выхожу на автодорогу, уже другую, ту, что ведёт от шоссе к Лужкам.

На этой дороге со мной произошло на первый взгляд незначительное, а на второй — судьбоносное событие. Когда это случилось, я почувствовал, что мировая литература пропустила меня на свой новый уровень, и одновременно убедился в том, насколько сильно она, литература, пронизывает нашу жизнь, пусть мы этого и порой не замечаем. Может быть, она и есть Жива? А случилось следующее. Я шёл и разглядел в придорожной пыли чёрного жука. Он лежал на спине и не мог встать. Он ждал, кто ему поможет. Я помог.

На остановку я успел минута в минуту, но автобуса ещё не было. Его поджидали несколько дам в возрасте и молодая девушка с большим рюкзаком и браслетом «Жатвы». Вскоре подошли двое длинноволосых парней, тоже с «Жатвы». Автобус пришёл: высокий, фирменный.

Дамы показывают электронные билеты и занимают свои места. Я достаю деньги, но водитель говорит, что мест нет — билеты нужно было покупать заранее. Я спрашиваю, можно ли ехать стоя.

— До Петербурга целых три часа. Могут быть пробки.

— А всё ж лучше, чем пешком.

Водитель соглашается. Грузит багаж жатвийцев, говорит, за багаж денег не возьмёт, раз едем стоя.

Мы стоим вчетвером в кондиционированном салоне среди многих сидячих людей, которые не были на «Жатве» и, скорее всего, даже ничего о ней не знают. Седой мужчина рядом со мной играет в мобильную игру, где нужно собирать слова из букв, стоящих вокруг тарелки, и когда он собирает очередное слово, то на тарелке появляется новый компонент блюда, и игрока хвалят: «Вау!» «Круто!» «Превосходно!» «Пища богов!» Наверное, он когда-то мечтал стать поваром. Поиграв, он начинает читать Яндекс.Новости — в основном об агрессии запада к России. Рядом дама — читает кулинарные рецепты и такие же новости. С другой стороны автобуса две молодые девушки. Ближняя ко мне брезгливо одёргивает плечико, когда я, пропуская кого-то, прижимаюсь к ней задом. Дальняя рисует на планшете красивых парней в стиле на грани комикса и манги. Обе они молчат и время от времени пишут в Твиттер. Жатвийцы стоят меж двух поколений, держась за багажные полки. Мы быстро едем в благословенном холодном автобусе, рассекая свежее время.

Примерно на двух третьих пути раздаётся удар тела об пол. Девушка с «Жатвы» упала в обморок. Люди кричат:



— Остановите автобус!

— Человеку плохо!

— Здесь есть врач?

Водитель остановил автобус и открыл дверь. Дама в шляпе потрясла девушку, похлопала её по щекам.

— У неё обморок!

— Обморок?!

— Обморок!

— У кого?

— Почему остановились?

— Человеку плохо!

— Здесь есть врач?!

— Выведите её на воздух!

— А что случилось?!

Девушка приходит в себя. Дама в шляпе ведёт её на воздух, приговаривая:

— Надо мизинцы вот так зажать, тогда отпустит, да, вот так, хорошо, держи…

Через пару минут они возвращаются в салон. Многие, мимо кого они проходят, встают с мест и говорят:

— Садитесь, девушка!

— Девушка, садитесь!

— Девушка! Садитесь!

— Девушка! Девушка! Садитесь?

— Садитесь! Садитесь! Девушка! Девушка!

— Девушка, садитесь, садитесь!

— Садитесь, девушка, девушка!

— Савушка, дивитесь!

— Дедушка, деритесь!

— Ушкадев! Тесьсади!

Два часа они все совершенно спокойно ехали сидя, пока она стояла. В чём их упрекнуть? Они купили билеты заранее. Это мы запрыгнули в последний вагон — кто успел, тот и сел. Ультимативность технологии? Мы, горстка немытых средневековых хиппи, уже пошли на большую сделку с совестью, купив смартфоны, установив туда Яндекс.Карты и посмотрев в них, когда отходит нужный автобус. Добровольно? Как будто да. Но оказывается, этого уже недостаточно, и нам нужно взаимодействовать с сайтом или приложением транспортной компании, чтобы заранее купить билет, чтобы не ехать стоя, чтобы наши женщины не падали в обмороки. Технологическая реальность говорит: покупай новые девайсы, уделяй им время, иначе проиграешь. Нас вписывают в потребители. Всё ещё добровольно? Не вполне. Впрочем, разве техноультиматум не наследует биоультиматуму естественного отбора? Тебя не заставляют, но ты должен понимать, что места под солнцем хватит не всем. Однако почему те, кто опередил нас, стали массово уступать места девушке после того (и только после того!), как она упала в обморок? Как быть с тем, что этот паттерн поведения легко масштабируется из нашего автобуса на целые страны и народы?

Девушка, стесняясь, садится на место особенно настойчивого мужчины, он остаётся стоять. Едем. Минут через двадцать девушка начинает вставать, чтобы снова занять стоячее место. Мужчина останавливает её и говорит, заботливо, но и немного насмешливо:

— Нет-нет-нет, сидите! А то вдруг вы опять это… Нам не надо!..

О Земля!

Ада говорила, что «Жатва» трансформирует и обновляет. Это так. Я приехал с фестиваля обновлённым — говоря техническим языком, с последней прошивкой. А если серьёзно, то совсем наоборот: некоторые мои лишние обновления откатились, и я стал ближе к корням, к загороженному тоннами метаконструкций древнему чистому царству духа. Люди Земли играют в религии, государства, войны, технологии, порой забывая, что настоящее Я — не персонаж игры, а игрок. Любая игра имеет конец, но если люди хотят играть дальше, они голосуют за то, чтобы конец не настал. Иногда бусиной на фестивале «Жатва», иногда уступая девушке место в транспорте, хотя бы после её обморока — вестника того, что конец игры всегда очень близок, просто ты об этом регулярно забываешь, увлечённый заработанными очками и похвалами: «Вау!» «Круто!» «Превосходно!» «Пища богов!» Когда люди действительно хотят, игра позволяет продолжить.

Прощались с Адой, я сказал:

— Что же это, люди наконец захотели жить?

— Выходит, что так, — улыбнулась она.

Трещал костёр. Грудь отдавалась ударам бубна.

До чего славно проводить выходные в лесу, предотвращая Рагнарёк.

Больше Дедовича.