Вместе? Часть восьмая. (Очень длинный роман)⁠⁠

-Это кто? – спросил у Кати мужчина с гнилыми зубами.
-Это мой муж, - с достоинством представила меня она.
-Он тебя не обижает? – строго спросил мужик. – А то я его сейчас поучу, как с женщинами обращаться. Знаю я этих иностранцев…
-Он не иностранец, он русский, такой же, как и ты.
-Че-то я этого не заметил! Русские люди так не одеваются.
-Да он просто родину не любит, - визгливым голосом сказала баба в желтом парике. – Он к западникам примазывается, чтобы свалить туда.
-Он меня не обижает! - испуганно заговорила Катя, вставая из-за стола. – Мы уходим домой. Приятно было с вами пообщаться. До свидания!
-Э! Ты пиво-то недопила! Куда торопишься? Посиди с нами!
-В другой раз. Меня мутит что-то.
-Че она сказала? – спросил мужик у бабы в парике.
-Мутит её, говорит, от твоей рожи, а пиво она тебе выставляет.
Мужик возмутился, и пошел на шатких ногах за нами, к выходу, изрыгая угрозы и ругательства. Я забрал свою бутылку.  Мне очень хотелось запустить её в защитника чужих жен. Я считал себя униженным посещением этой клоаки и пассивным общением с этими маргиналами, потому мне захотелось треснуть по голове бутылкой Катю, когда крики за спиной стихли.
-Ты маленький ребенок? – зарычал я. – Я должен тебя по всему городу каждый вечер с собаками искать, чтоб тебе твои поклонники в пивной голову нечаянно не проломили в порыве страсти! Если что-то не нравиться тогда спокойно собери вещи днем и катись к своей маме. У меня нет ни малейшего желания объяснять всем и каждому, какого беса ты поперлась в кабак посреди ночи одна…
-Да пошел ты! – взвизгнула она и зашагала прочь от дома.
И я еще два часа ходил за ней по городу, наблюдал за тем, как она стреляет сигареты у прохожих. Двух часов мне вполне хватило, чтобы понять, что насиловать её вряд ли будут, да и это ей не повредит, чтобы смириться с участью отрицательного героя и осуждениями общественности, чтоб, наконец, понять, что я не смогу всю жизнь бегать за ней и нянчить её. Я повернулся и пошел домой. Она нагнала меня на полпути, и взяла под руку. Придя домой, я понял, чем вызван её закидон. Дело в том, что вместо того, чтобы заняться с ней сексом, я завел длинный и непонятный для неё разговор, которые с ней можно вести только после секса, когда она лежит и дремлет, как переевшая свинка на солнцепеке. Я не знаю, может некоторые женщины, действительно, не осознают своих половых желаний. Во всяком случае, многие из них вместо того, чтобы спокойно предложить мужику, удовлетворить их, начинают закатывать истерику по случайно подвернувшемуся поводу. Они будут бить посуду, уходить к маме, резать вены, напиваться, искать любовника, но ни за что не скажут чего им, на самом, деле хочется.
На следующий день Катя решила меня немного повоспитывать под вечер. Она демонстративно улеглась на другой диван. Я несколько раз рекомендовал ей не отказываться от выполнения супружеского долга, зная, какая будет её реакция на следующий день, но потом решил устроить себе выходной. Все-таки я уже больше месяца тратил на секс по три-четыре часа каждые сутки без исключений и порядком её избаловал. Она уже забыла, как общалась со всякими импотентами, которые во время полового акта только бездумно дергаются, как кролики. Еще не хватало, чтоб я её домогался, а она мне иногда давала, будто секс нужен только мне одному.
Я уже проваливался в зловонную канаву, какого-то сна о будущем человечества, когда был бесцеремонно разбужен своей сожительницей. Нет, она не предложила мне заняться сексом, чтоб она успокоилась и заснула, она начала со мной политический диспут. Она спорила со мной, хотя я и слова-то ни одного не сказал.
-Вы, анархисты, ведете человечество к гибели! Вы хотите уничтожить самое святое на свете – семью. Вам не терпится все разрушить, но вы ничего не можете построить взамен. Вы плюете в колодец, из которого пьете! Насмехаетесь над работягами, а сами живете за их счет! Ублюдки и подонки! Негодяи! Вы лишние люди в обществе!
-Откуда ты столько знаешь про анархистов? – спросил я, искренне веселясь по поводу предъявленных обвинений.
-Потому, что я сама бывшая анархистка! Я была натуральной хиппи, не работала, жила с музыкантом, курила с ним траву и читала Кастанеду. Ваш Кастанеда просто наркоман, который своими книгами загубил множество талантливых личностей! Да все вы просто куски дерьма!
Я поаплодировал её пламенной речи, и поинтересовался, что же мне делать, чтоб из куска дерьма трансформироваться в нечто полезное. Я точно не знал, в кого мне следовало трансформироваться. В ответ она, рыча, брызгая своей ядовитой слюной, поведала про некого отца Виктора, мол, он живет в далекой деревне и там проповедует истинную веру в истинного бога, творит чудеса достойные Иисуса Христа. Завистники изгнали его из православной церкви, лишили богатого прихода за отступление от церковных канонов. Она призналась, что в прошлом году ездила туда, чтобы замолить свои грехи, которые она для верности записала и передала попу-расстриге.
-Мы должны отправиться к нему немедленно, чтобы он благословил наш союз, иначе мы живем в грехе, а ты так вообще…
-Ты вместо бога решила, что я намного грешнее тебя?
Мой вопрос её слегка смутил, но она ответила, что чаще, чем я бывала в церкви и потому, разумеется, грехов у неё меньше, к тому же она кается во всех своих грехах, что гарантирует ей пребывание в раю после смерти.
-Слушай, я понимаю, что тебе завтра на работу не надо рано вставать, как мне, но нельзя ли было взять, и просто попросить, чтоб я тебя удовлетворил, а не разводить тут это мракобесие на два часа.
-Я? Да кому ты нужен! Скотина! Похотливая скотина!
В детстве меня колотила мама, била младшая сестра, потом жена и вот теперь Катя. Она залепила мне театральную пощечину с серьезным, до смешного, лицом. Хмурый Купидон, да еще и в очках! Это было нечто! Я засмеялся так, что она подумала, что я заплакал. Когда она поняла, что я смеюсь над её мелодрамой, она заскрежетала зубами, и попыталась расцарапать мне щеку. Я перехватил её руки, завернул их ей за спину, и толкнул её на диван, с которого она тут же резво вскочила.
-Давай! – так же театрально завопила она. – Убивай меня!
-Раздевайся быстрее, - устало, но уже с примесью металла в голосе приказал я. – Посмеялись и хватит! Шутка хороша только тогда, когда её не повторяют. Этот детский театр мне уже надоел.
Я ожидал, что она будет продолжать эту сцену, накинется на меня еще раз, но она почему-то послушно начала раздеваться, видимо ей самой надоел этот спектакль, и уже хотелось спать. На этот раз она старалась быть грубой во время секса, громко обзывала меня нехорошими словами, поцарапала мне спину, но была тем же куском мягкого и белого теста, а все грубости были ничтожной бутафорией. Старательно стучась об её ягодицы, я не мог достучаться до нормального проявления чувств. Испытывая оргазм, я смотрел в окно и вид из него показался только краской, фанерой и клеем. А заслуживаю ли я искренности, если её не получаю? Мои книги такая же глупая и бесчувственная бутафория, как отыгранная ею сцена. Это такая же перегонка прочитанного, как произведения Паоло Коэльо. Я такой же бесчувственный кусок биомассы, как Катя, только я пишу фантастические повести, а она разыгрывает эти тупые сцены в быту.
-Сколько чувств! – воскликнула она, когда я рухнул на диван, закрутился в одеяло и попытался убежать в сон из раздражавшей меня действительности.
Побег мой долго не удавался. Она долго жаловалась на крановщика Володю, который каждое утро выталкивал её из постели, заставлял её готовить завтрак, собирать ему еду на работу. После этого они пешком шли быстрым шагом несколько километров на утреннюю молитву в церковь.
-Это было так романтично! – повествовала она. – Днем снег таял, а ночью замерзал, и на поверхности сугробов образовывалась такая твердая корка. Мы шли по сугробам напрямик, она приятно хрустела под ногами. Мы всё время опаздывали из-за меня. Я хотела, чтобы он разнообразно питался. Один раз сделала ему на работу зеленый салатик, так он устроил мне истерику, сказал, что чуть не умер с голоду, что он не козел, чтобы питаться голой травой. Подумаешь, забыла купить сметаны с майонезом и заправить салатик…
-Там было хоть что-то, кроме нарезанных листьев салата?
-Там была морковка, китайская капуста, огурчики…
-Так они же не усваиваются без сметаны! Странно, что он после этого не начал сам себе готовить.
-Он не умел и был очень упрямый.
-И вдобавок тупой, как пробка.
-Знаешь! Ты тоже умом не блещешь. Он, между прочим, служил в армии, и был там офицером.
-Младшим сержантом?
-По моему, да. Я в этом не разбираюсь. Он служил сверхсрочно.
-То, что он служил в армии не его заслуга. Его туда загребли, как барана потому, что у него не хватило ни мозгов, ни денег, чтобы откупиться. Армия хуже тюрьмы. Та же неволя, униформа, унижения, да еще и могут заставить убивать невинных людей. В древнем Китае солдат, в отличие от палачей, не хоронили на кладбищах, потому, что палачи убивали преступников, а солдаты таких же баранов, как они и мирное население заодно.
-А если бы в войну победили немцы!
-Не немцы, а национал-социалисты. Советский Союз был таким же агрессивным и тоталитарным государством, как национал-социалистическая Германия и её фашистские союзники, даже более жестоким по отношению к своим же гражданам и именно потому, он и выиграл войну. Заградительные отряды. Ни шагу назад! Мой прадед, дошедший до Берлина перед тем, как умереть от пьянства, успел рассказать моему деду про войну. Другие мои прадеды не дожили до войны, их расстреляли, а семьи депортировали в Сибирь. Чем рассуждать, лежа в постели, взяла бы, да послужила в армии отечеству!
-Я же женщина!
-Тогда лучше спи и не гундось тут о патриотизме!
Желание поспать вылилось в спор о патриотизме. Хотя проще было бы сразу честно признаться в том, что я не расположен выслушивать про какого-то крановщика и проникаться романтичностью посещения утренней церковной службы. Хотя она больше ничего и не рассказывала, но зато переворотами, вздохами, всхлипами, подъемами, перетягиванием на себя одеяла давала мне понять, что она мной очень не довольна и не давала мне заснуть. Чтоб прекратить эту канитель, и снова изобразил похотливое животное. Забыв о возмущении для приличия, она сообщила мне, что просто тает, как масло на сковороде. Это её замечание пробудило во мне аппетит. На сон оставалось четыре часа, а я никак не мог закончить. В нос бил резкий запах её пота и я подумал, что она уже давно не мылась. Эта мысль совсем отвлекла меня от достижения того, чем я занимался.

Глава шестая. Непрерывный скандал.

Когда зазвонил будильник в телефоне, я позвонил на работу и сказал, что в квартире прорвало трубу, и мне надо дождаться вызванных сантехников, так что на работу я опоздаю. Ничего лучшего в моей болящей от недосыпа голове не созрело. Заснуть я не смог, хотя и чувствовал себя совсем разбитым. Катя, не дававшая мне ночью спать, мирно посапывала. Её тело пульсирующей опухолью выпирало из поверхности дивана и вызывало во мне холодную, расчетливую ярость. Была бы ярость горячей и спонтанной, я бы просто шлепнул её по заду и ушел на работу, но вместо этого я врубил на полную катушку ГРАЖДАНСКУЮ ОБОРОНУ. Песня, про поганую молодежь, подкинула Катюшу с дивана, как взрывная волна, вышибающая двери и окна в домах. Изломав несколько моих любимых дисков, она прыгнула на меня, как Матросов прыгал на вражескую амбразуру. Я проворно увернулся и заскочил в штаны, пока она, сделав боевой разворот, снова поперла на меня, как немецкий танк, перший на героев панфиловцев под Москвой в сорок первом. Наверное, потому, что её мысли были заняты внешним видом происходящего, а не тем, как нанести противнику наибольший урон, она попала в западню. Как матадор я стоял перед открытым шкафом, а она, собираясь своим сверхпрочным лбом проломить мне грудную клетку, ринулась на меня головой вперед. Подперев своим задом дверь шкафа, в котором бесновалась Катюшка, я зашнуровал сапоги, натянул майку и свитер. Шкаф раскачивался и трещал, грозясь развалиться на дрова. Коля рассказывал, что в подобных случаях связывает жену галстуком, но у меня галстука никогда не было. Резко отпустив шкаф, я метнулся к выходу, схватив велосипед и куртку, начал открывать дверь. Мои движения были размеренными и точными, чего нельзя сказать о движениях моей любимой женщины, которая завалила шкаф, не выбравшись из него. Задний лист фанеры отлетел от шкафа, и из-под него вынырнула разъяренная женщина. Секунда и я уже держу входную дверь на лестничной площадке, а она с разбегу в неё ломиться, мешая мне попасть ключом в скважину. С бывшей женой я приобрел богатый опыт поведения в подобных ситуациях. Правда Вера была метр сорок семь ростом и сорок пять кг весом, а эта весила вдвое больше и потому старая дверь начала крошиться. Я решил все же не запирать Катеньку, ибо она в этой суматохе могла потерять ключи, как это случилось раз с бывшей супругой. А туалета в квартире нет… Сразу после очередного удара я отпустил дверь и кинулся с лестницы. Это был самый громкий шлепок, который я слышал в жизни! Споткнувшись о порог, она вывалилась из квартиры и шлепнулась на лестничную площадку. Меня поразило то, что на её теле из одежды были только очки, но она все равно преследовала меня до первого этажа и еще кричала мне вслед, высовываясь из подъезда.
-Вон из моего дома! – в её писклявом голоске появилась хрипотца. – Ублюдок! Я тебя ненавижу! Все равно найду и убью, такую гадину! Сама умру, но тебя удавлю, как собаку!
Явившись на работу, я первым делом подошел к Коле.
-Скажи мне, Коля, что ты делаешь после того, как связал свою жену галстуком?
-Ухожу из дома, пока она не успокоиться.
-На сколько, примерно?
-Часа на четыре, на пять.
-А если она в туалет захочет?
-Так её ж мама развязывает, после того, как я ухожу.
-Ах, вот оно что! Смотри! Не успеешь ты один раз галстук достать!
К концу рабочего дня позвонила Катя. Я держал трубку на расстоянии от уха, чтоб её визг не врезался в мой беззащитный мозг карающим штыком. Она довольно спокойно спросила меня, хочу ли я её убить.
-Об этом я хотел как раз спросить тебя, дорогая и любимая моя!
-Тебе смешно! Ты издеваешься надо мной! А я, между прочим, так и не смогла заснуть, а у меня сейчас месячные и мне нужно больше отдыхать и не нервничать.
-Какое совпадение! Мне тоже не рекомендуется нервничать! А так же я должен спать по ночам, а не слушать россказни про твоих бывших гражданских мужей, хотя у меня и не бывает месячных.
-Ты передо мной извиниться не хочешь?
-Чтобы извиниться, мне сначала нужно знать за что.
-А ты не знаешь, паскуда!
-Видишь ли, это не совсем сериал, это жизнь, в которой случаются разные неожиданности, в отличии от кино. Это прямой эфир! Тут невозможно до бесконечности делать более удачные дубли. В общем, я забыл свой текст, хотя этого и нет в вашем сценарии…
-Ты нахамил мне, издевался надо мной всю ночь и еще утром, а потом избил до полусмерти и еще спрашиваешь, за что тебе просить прощения, и несешь всякую чушь про какие-то сценарии и дубли! Да пошел ты в жопу!
Я молчал, а она почему-то не бросала трубку, хотя больше сказать ей было нечего. После двух минут молчания она спросила, чего я молчу, я сказал, что плачу от раскаяния, тогда она тоном строгой мамаши сказала, чтоб с работы я шел сразу домой и нигде не задерживался.
После работы я нигде не задержался потому, что пригласил в гости Матвеевну и Диану. Мы договорились встретиться возле церкви, когда я туда подъехал, они меня уже ждали. Жаль, что Катя сама поставила шкаф на место и немного прибрала в нашем скромном жилище. У Матвеевны, как всегда, фотоаппарат был при себе, и она могла бы сделать прекрасные снимки последствий семейного скандала, о котором я, кстати промолчал. Катя была ужасно недовольна тем, что я пригласил гостей в тот момент, когда она собралась поставить еще одну сценку из семейной жизни, но уже соответствующую телевизионным стандартам. Гости явились не с пустыми руками, они принесли провизию, которая была очень кстати. Мышь, которая скреблась по ночам за печкой, уже третий день не появлялась в квартире. Ранее она могла хотя бы облизать жир с немытой посуды. В последние же три дня, я начал сам мыть посуду, да на ней, собственно, ничего и не оставалось, ибо, евшая не до сыта, Катя старательно вылизывала свою тарелку.
Матвеевна начала демонстрировать множество фотографий, она наконец-то нашла деньги, чтобы напечатать все, которые были связаны с курсами. Пока мы, сидя рядком на диване, смотрели на себя и своих однокурсников сквозь окна фотографий, пили чай и ели кексы с бутербродами, Кэт несколько раз пыталась выманить на лестницу, и там устроить мне выволочку, промывку мозгов. Я делал вид, что абсолютно не понимаю, чего она хочет.
-Надо сделать специальный стенд, - предложил я. – Чтобы разместить на нем все эти фотографии и устроить в этой квартире фотовыставку. Платную, разумеется. Входной билет – различные продукты питания. Там, на чердаке полно старой мебели. Я притащу с работы обрезки от жестяных желобков, которые просто созданы для того, чтобы служить подставками для фотографий. Надо будет завтра домой, к родителям за инструментами заехать, саморезы я на работе реквизирую…
-А как же мой мольберт! – Катя стеснялась разыгрывать спектакль при свидетелях и потому процедила это сквозь зубы, но улыбаясь. – Ты уже месяц обещаешь обустроить мое рабочее место художника!
-Я сделаю его заодно со стендом.
-Женька, - притворно строго сказала Матвеевна. – Не расстраивай любимую женщину! Надо наоборот стенд делать заодно с мольбертом.
-А какая разница?
-Очень большая! – авторитетно заявила Диана. – Мужчины существуют для того, чтобы нам, женщинам делать приятно. Именно для этого их создал бог.
-Ты, как человек с высшим христианским образованием заявляешь, что бог был женщиной?
-Я этого не заявляла!
-Но, судя по твоим словам, сначала были созданы женщины, по образу и подобию бога, которые оказались настолько бестолковыми, что пришлось создать мужчин для удовлетворения их нужд.
-У тебя поганый язык! Ты всё умудряешься передернуть, вывернуть наизнанку, и выставить на посмешище!
-Так ты яснее выражайся, - вступилась за меня Матвеевна.
-Он не маленький, чтоб мне объяснять ему общеизвестные вещи! Бог не женщина и не мужчина! А женщины слабый пол и мужчины обязаны им во всем помогать!
-Вот именно! – заблеяла Катя. – Мне надоело делать все самой. Эти мужики боятся сильных женщин, им нравятся слабенькие, вот я и хочу быть слабенькой и нежной...
-Сколько раз ты мыла здесь полы? Когда в последний раз что-нибудь приготовила? Окна ты так и не помыла! Зато, пока я на работе ты умудряешься здесь все так раскидать, что я потом весь вечер убираю…
-Ну и молодец, - оборвала меня Диана. – Если ты хороший мальчик, то это не повод, чтобы этим хвастаться. Надо быть скромным.
-Я столько для тебя сделала! – Катя собралась театрально разрыдаться.
-Мне, кстати, нравятся сильные женщины, которые опрокидывают шкафы, выламывают двери, пытаются меня избить, а потом брызгаются ядовитой слюной от злости!
-Ты сам меня вывел!
-Обожаю вечно правых женщин!
-А я-то думаю, - весело заметила Матвеевна. – Что это у них с дверью.
-На месте этой двери должен был быть я.
-Катюха! Так нельзя, так же и убить его можно. Кто тогда будет убирать, готовить, за квартиру платить, продукты приносить, тебя в постели ублажать?
Катенькины глаза метнули огонь в сторону меня и Матвеевны, но против неё она боялась выступить открыто. Огонь негодования и ненависти был приглушен ядовитой, гаденькой улыбочкой.
-Жалуешься на меня, подлец! Но почему ты не сказал, что мы сейчас живем на деньги, которые я заработала своим талантом? Расскажи, как я помогла тебе выбить деньги из курьеров!
-Позвонить в курьерскую фирму могла и Диана, и прочитать текст по бумажке. Эти деньги надо было еще заработать для начала. А Лукашенко платил не за картину, а за мое унижение, за рамку которую я для него делал, за внимание, которое я ему вынужден был уделять. Попробуй продать хоть одну из твоих картин, хотя бы за символическую цену!
-Я не тунеядец! И в скором времени я устроюсь на высокооплачиваемую работу. Я стану дизайнером в строительной компании. Там требуются, я смотрела в интернете…
Свою угрозу она привела в исполнение на следующей неделе. За три дня она основательно прополоскала мне мозги на счет её и моего призвания и одним солнечным и холодным утром мы оказались на пороге солидного офиса большой строительной компании, прогулявшись по парку. Я взял на работе отгул и подписался на эту авантюру, чтобы было о чем посмеяться после, чтобы присутствовать при её провале. Я испытывал злорадное удовольствие, созерцая украдкой её чудовищно неряшливый вид и глупую улыбку на лице. На пороге офиса она объявила, что мы находимся на пороге блистательного будущего и меня предательски начал душить злорадный смех. Стараясь сохранить невозмутимое, скучающее выражение лица я последовал за ней в кабинет.
-Здравствуйте… - она нерешительно замялась перед столом, за которым горделиво восседала чопорная секретарша с длинными зелеными когтями. – Я художник, а это мой муж, он будет мне помогать. Он тоже талантливый.
Увидев Катю и меня, секретарша растерялась и наверняка собралась вызвать охрану, чтоб выкинули к черту странно одетых свидетелей Иеговы, но услышав про заранее поданное СиВи, уставилась в монитор, подводила мышкой по коврику и попросила катькины документы, сдержано улыбаясь. Катя протянула ей паспорт.
-Мне еще нужно сделать копию вашего диплома…
-Какого диплома?
-Об окончании академии художеств, наверное. Вы тут написали…
-Понимаете, во время учебы у меня был кризис. То есть, гормональный взрыв.
-Гормональный взрыв? – повторила секретарша это словосочетание, будто ощупывала незнакомый предмет. Перехватив мой взгляд, она заулыбалась.
-У меня дома есть аттестат о среднем образовании…
-Это необязательно, - равнодушно отвергла секретарша важный документ. – Вы тут не указали, где и сколько работали с программой «Корел-дроу».
-Понимаете, - жалостливо захныкала Катя. – Я больше художник, чем дизайнер. Мне кажется, что в этой работе главное художественные способности, которых у меня много… И у моего мужа тоже, но поменьше…
Сделав копию паспорта, секретарша вернула его Кате и вежливо попрощалась с нами. Я понятливо попятился к двери, а Катя изъявила желание переговорить с директором с глазу на глаз. Секретарша, теряя терпение, с нажимом сказала, что директора нет на месте, но он ей перезвонит, когда появится конкретная работа.
-Хорошо, - деловито согласилась Катя. – Запишите номер моего телефона и на всякий случай номер телефона моего мужа.
Секретарша села в свое вертящееся кресло, и начала строчить, нервно переспрашивая комбинации цифр. Недоверчивая Кати взяла у неё листок и тщательно проверила записанное.
-Меня зовут Екатерина!
-Я запомнила, вы же прислали нам СиВи и там есть ваш контактный телефон.
-Я очень надеюсь на сотрудничество с вашей компанией. Мне жизненно необходимо реализовать свой талант. До свидания.
-Всего хорошего!
-Ей сейчас так хорошо! – сказал я, смеясь, когда мы вернулись в городской парк. – Она наверняка испытала такое облегчение, когда удалила из компа твое СиВи и выкинула копию твоего паспорта и бумажку с номерами телефонов. Наверное, испугалась, когда нас увидела, подумала, что пациентов психиатрической больницы  выпустили на прогулку.
-Не мели чепухи! Она заинтересована заполучить талантливого художника. Надо было все-таки показать ей все свои работы, начиная со школьных времен. Зря я тебя послушала…

В тот момент я окончательно убедился, что она действительно не здорова. Раньше, я воспринимал её чудачества, как шутки, но по мере общения с ней все больше убеждался в том, что чувство юмора у неё отсутствует. Она готова убить того, кто усомниться в её гениальности. Я вспомнил, как её мама убеждала меня в гениальности своей дочери, демонстрируя её детские рисунки. Обе они агрессивно выдавали желаемое за действительное и старательно прикрывали фиговыми листиками все несоответствия. Да, её мама мечтала, чтобы Катя купалась в лучах славы всемирно известного художника. Сама себя она величала модельером, с достоинством она говорила, что могла бы. На деле она шила шапочки с блестками, кожаные кисеты, вязала абажуры, вышивала браслеты, живя за счет мужчины и своей мамы, которая торговала разным барахлом. Катя сильно не оправдала её ожиданий, когда поступила в академию на отделение искусствоведов, а не живописцев. В академии Кате пришлось туго. Она была отличницей в школе благодаря тому, что повторяла, как попугай, слова учителей и тут же забывала всё после экзаменов. Она не познавала, а только учила. В академии же от неё потребовали проявления инициативы, что было ей совершенно не свойственно. Ей совершенно не хотелось изобретать велосипед каждый день, но она старалась оправдать ожидания мамы. Именно в этот момент завершилось её созревание. Она решила выйти замуж. Чем больше она старалась, тем быстрее бегали от неё кавалеры, выбором которых она не очень-то утруждала себя.
И вот она не вышла замуж, не стала знаменитым художником и её честолюбивой маме нечего сказать подругам. Но она нашла выход – начала всем рассказывать, что её дочь психически неуравновешенная, как и все гениальные люди. В подтверждение своей теории она начала водить её по экстрасенсам и целителям, психологам и психиатрам. Катя так же уверовала в своё безумие и начала вести себя соответственно. Из книг о художниках она помнила только эпизоды их безумств, остальная информация непонятным образом улетучивалась из её круглой головы. Ван Гог для неё был только человеком, отрезавшим себе ухо, Лотрек карликом и алкоголиком и так далее. Своей мнимой гениальностью она оправдывала никчемность своей жизни. То, что ей было невыносимо трудно измазать кусок фанеры  гуашью, она объясняла творческим кризисом, который у неё начался еще в детстве. Для неё быть художником значило тусоваться круглыми сутками, высокопарно болтая об искусстве, потакать своим слабостям, морально разлагаться, давать интервью журналистам, ну и намазюкать, что-то раз в неделю, поставив внизу красивую и большую подпись. В свою гениальность ей было удобно верить. Зачем учиться в академии или где либо, если ты гениальна? Как-то раз она на полном серьезе заявила, что могла бы преподавать рисование в школе или даже в художественном училище. Человек, во истину, странное существо, способное отключившись от действительности, поверить в реальность желаемого. Сделав это открытие, я возомнил себя психиатром и решил немного подлечить свою подругу и начал осторожно сомневаться в её гениальности, чтобы разрушить её глупую иллюзию. На каждое мое сомнение она реагировала агрессивно, порой мне казалось, что она предпочтет физическую смерть, крушению своих грез. Мой аргумент был прост – быть художником, значит рисовать, быть гениальным художником, значит быть одержимым своим делом, постоянно экспериментировать и прогрессировать, а если у художника творческий кризис, то он больше не художник. Чтобы доказывать мне свою гениальность ей приходилось переводить много картона и краски. Ей было ужасно скучно, она мазала, скрежеща зубами, мазала бездумно и монотонно, убеждая меня в том, что ей не надо напрягаться, чтобы создать шедевр, ей надо наоборот полностью расслабиться и отключить мозг. Расслабление у неё получалось хорошо, трудно было только еще что-то мазать в таком состоянии.
Однако её лень, расхлябанность и скука воздействовали на меня плодотворно. Я смотрел не неё, как на зеркало и, будучи не в восторге от увиденного, старался быть на неё не похожим. Старался не сидеть без дела, часто мыл полы, протер окна, готовил еду, смастерил стенд для фотографий и мольберт для неё, старательно переводил авторучки и бумагу, любуясь собой. Как-то раз, разглядывая её очередной «шедевр» я пришел к неожиданной мысли.
-Можно ли назвать шедевром то, что понятно одному лишь творцу?
Она была подготовлена к критике такого рода. Начала ныть о том, что искусство понимают и ценят лишь единицы, что большинство гениальных художников были признаны только после смерти…
-Согласен, мыслящих людей не так уж много. Большинство используют стереотипы, пользуются ходовыми шаблонами, говорят готовыми фразами, слепо верят общепризнанным авторитетам, но должна же быть какая-то грань между непризнанным гением и шарлатаном, дилетантом, который просто изображает гениальность…
-Я тебя умоляю! Если ты не понимаешь, очевидных вещей, то хотя бы не выставляй напоказ свое невежество и элементарную тупость!
-Но, если постоянно прятать своё непонимание, и стесняться, даже задать вопрос, тогда нет шанса хоть что-нибудь понять.
-Не парься! Понимание дается богом. Все идет от бога.
-Хотя я с этим не согласен, я все же осмелюсь тебе доложить, что в таком случае бог несправедлив, если одному за красивые глаза дает тучу таланта и понимание, а другому ни черта, обрекает безрезультатно пыжиться всю жизнь. Это философия лентяев! Очень складно все получается! На всё воля божья! А от нас ничего не требуется, только ждать пока в рот манна небесная потечет. Естественно, скучно вкалывать всю жизнь и только в старости стать гением. Зато прекрасно, когда, ничего не делая, вдруг получаешь подарок от старого пердуна с небес, который любит подхалимов, воспевающих его в своих молитвах…
-Заткнись! Что ты несешь! Где ты видел, чтобы кто-то родился посредственностью, и потом стал гением. «Стать гением.» – это не звучит! Гениями только рождаются!
-Так объясни же мне, тупорылому, в чем разница между гением и пустозвоном! Если это такая очевидная истина, тебе это будет нетрудно сделать.
-Существуют специалисты в области искусства, которые его изучают и потому вправе решать, кто гений, а кто нет.
-Всегда эти обличенные подобными правами лица, специалисты не признавали практически всех гениальных художников.
-Но сейчас-то признали!