Одержимый. ч.1⁠⁠

Одержимый. Полина.

С огромным почтением и уважением к Настоящим Творцам М. и С.Дяченко

…Я хотел бы стать Богом и выбирать,

Кому жизнь – безнадёга, а кому умирать.

Я, конечно, пытался, я пришёл даже в храм,

Если Бог испугался – я всё сделаю сам…

Год Змеи. Личное Дело 310.  3-20 (Live Version).

— Ах, ты, сучонок! — Петрович размахнулся и влепил Кириллу оплеуху.

Здоровенная, похожая на свиной окорок рука описала в воздухе дугу, размашистую такую дугу, и смачно влетела в ухо. Такое, старший мастер-ремонтник автосервиса, где работал Кирилл, проделывал не впервой. Обычно после такого парень «плыл» и плавно опускался на залитый маслом и бензиновыми разводами пол, а громадный Петрович ещё долго орал на него, брызжа в лицо слюной.

Обычно, но не сейчас.

Сейчас было не так. Совсем не так.

Неожиданно для себя, Кирилл вскинул левую руку к голове, так что ладонь хлопнула по лопатке, предплечьем прикрывая голову и разворачиваясь корпусом влево. Локоть при этом острым колом выставился навстречу удару.

Здоровенная, похожая на свиной окорок рука описала в воздухе дугу, размашистую такую дугу и смачно влетела в подставленный Кириллом локоть. Звучный шлепок заглушил вопль боли, исторгнутый лужёной глоткой старшего мастера.

И без того «грязный» рот Петровича исторг такое обилие матюгов и божбы, что машины разной степени разобранности покраснели, если бы могли, конечно.

— Так твою растак, мать твою ё.. в рот…, х… б… и ё… карась, п… гнойный, ох… конь. Я тебя по стенке размажу, в рот вы… и на глаза насру.

— Пасть закрой.

«Что я делаю?»

Кирилл спокойно смотрел на держащегося за ушибленную руку Петровича.

«Что я делаю? Он же меня убьёт. Просто возьмёт и кончит прямо здесь. Ой, мамочки!»

Лихорадочное мельтешение мыслей скрылось под расширяющимся пятном спокойствия, которое образовалось в голове Кирилла. Образовалось, и за считаные мгновения поглотило почти всё сознание.

— Ах, ты, пи…, — Петрович отпустил пострадавшую ладонь. Снова размахнулся и ударил похожим на спелую дыню кулаком.

Он пружинисто присел, уходя от колхозного размашистого удара старшего мастера. Кулак свистнул над головой. От молодецкого удара Петровича развернуло боком.

Два удара – правой стопой под правое колено, потом под левое. Слоновьи ноги подогнулись, и грузная туша повалилась на пол.

Подбитая гвоздями подошва сварочного ботинка, упёршаяся в грудь старшего мастера, прекратила словесную грязь и вопли боли, льющиеся из глотки.

— Варежку завяжи и слушай.

По-птичьи наклонив голову к правому плечу и сложа руки крестом на колене, он смотрел на Петровича.

Он протянул руку, Петрович дёрнулся в ожидании удара и попытался отпрянуть, но стопа в грубом рабочем ботинке по-прежнему давила на грудь старшего мастера.

— Кир… — Слабо проблеял старший мастер.

— Как ты меня назвал?

Рука замерла на полпути.

— К-к-кир… Кирилл…

— Кир-р-рилл.

Он покатал имя с долгим р на языке.

Нет. Оно ему не подходило. Может быть, телу, в котором он находился, и да, а ему точно нет. Вот только как его зовут, он не помнил. Пока не помнил. Он надеялся, что только пока. Что же, придётся какое-то время побыть безымянным.

Рука продолжила движение и достала из нагрудного кармана спецовки пачку «Примы». Пальцы ловким, привычным щелчком выбил сигарету и отправили её в рот. Коробка с отравой полетела в угол. Из отделения для ручек он достал дешёвую китайскую зажигалку, прикурил и небрежным жестом отправил её вслед за куревом.

С наслаждением затянувшись, он выпустил струю дыма прямо в вытаращенные глаза, лежащего на полу.

— Экий ты скупердяй, Василий Петрович, при таких заработках такое дерьмо куришь.

Он покачал головой и с видимым удовольствием, противоречившим словам, затянувшись, продолжил:

— Мог бы что-нибудь поприличней курить, я не говорю про «Мальборо», но уж на «ЛМ» мог бы и раскошелиться.

— Тебе, сопляк, это даром не пройдёт, — прохрипел Петрович.

— Ну почему же даром, любезный Василий Петрович, сколько у тебя в сейфе, тысяч триста?

«Что я несу?» — пискнул не охваченный морем спокойствия краешек сознания.

Губы старшего мастера скривились, словно он хотел плюнуть в лицо нависшего над ним парня. Ещё недавно тихого и забитого, сносившего любые издёвки и придирки. А куда бы он делся, если приехал в огромный город из периферийного Мухосранска, а паспорт спокойно лежит в сейфе у Петровича. Ну и что же, что золотые руки по части механики. Вот пусть и пашет за гроши, и спасибо говорит, что угол дают, да на пиво и сигареты отстёгивают, ах, да он же не курит и не пьёт, каждую копейку матери отсылает.

— Пошёл ты. — Непонятно с чего старший мастер вновь расхрабрился.

— Пойду, пойду. Денежки возьму, паспорт и пойду.

— Щас, возьмёшь! За щеку ты у меня возьмёшь.

— Ай-я-я-ай, зачем так грубо?

Ботинок переместился с груди на промежность старшего мастера и слегка надавил. Вот только Петровичу не показалось, что слегка. А показалось ему, что хрустнет сейчас под толстой подошвой грубого ботинка его нежно любимое мужское достоинство. Старший мастер заскулил от страха и боли.

— Ты, Василь Петрович, не ёрзай, а то нога дёрнется, и не баловаться тебе больше с девочками.

Он, в две длинных затяжки скурил сигарету, бросил бычок в автомобильную яму, и, чуть наклонившись к Петровичу, проговорил:

— Сколько раз ты меня премии лишал? Почитай каждый месяц. А сколько я на тебя ишачу? Да уж, третий год. А сколько раз ты мне отпуск давал? Ни разу. А сколько раз под вымышленным предлогом, я повторяю под вымышленным, то есть надуманным предлогом: ты вычитал у меня из зарплаты штрафные? Сколько? Что молчишь? Ладно, я сам скажу. Каждый месяц. Так что считай, что эти деньги – компенсация за мою работу, на тебя, рабовладельца. Да плюс расчётные, увольняюсь я, да. Ну, так что, шифр от сейфа добром скажешь?

Петрович судорожно закивал. Он смотрел в голубые, какие-то блёклые, словно выцветшие глаза, странно смотревшиеся на скуластом и смуглом лице выходца из молдавской или румынской республики. Он пытался лихорадочно вспомнить, какого цвета они были до этого момента – карими или чёрными?

Заплетающимся языком он пробормотал шесть цифр.

— Ну и ладушки. — Он похлопал Петровича по груди. — Ты полежи пока, дорогу я знаю.

Он прекратил давить на промежность старшего мастера и направился в застеклённую будку, откуда обычно Петрович наблюдал за работой авторемонтников.

Глухо пророкотали под ногами металлические ступени. Через стекло будки он погрозил пальцем пытавшемуся подняться Петровичу. Тот, прекратив шевелиться, откинулся на пол мастерской, бессмысленно глядя в решётчатый потолок.

Он пинком сбил стол, закрывающий сейф, покрутил колёсико замка, дверца лязгнула открываясь.

Смахнув бумаги на пол, он сгрузил пачки денег в карманы, спрятал паспорт, лежавший на самом дне, в нагрудный карман и вернулся к Петровичу.

— Ладно, прощай, Иван свет Петрович, искать меня не советую, хлопотное это дело, — он усмехнулся своей последней фразе и пошёл к открытой двери бокса.

На середине пути тормознул, вернулся, сдёрнул брезентовый чехол, прикрывающий старенький шестицилиндровый «Судзуки», который он вылизывал последние три месяца. Восстанавливая его буквально по частям из разбитого хлама, привезённого каким-то давним знакомым Петровича.

— Лошадку эту, — он нежно погладил по чёрной коже седла, — я забираю, вам она всё равно ни к чему, вы ж в классике, что свиньи в апельсинах.

Любовно перебранный мотор радостно и задорно взревел и покатил седока в ночь.

Тёплый ветер ласковым потоком обдувал лицо, лохматя густые тёмные волосы. Мотоцикл возбуждённо ревел под седоком, он, как и человек, наслаждался ночью, скоростью и встречным ветром.

Давненько человек на железном коне вот так, бездумно, не мчался в темноте, пожирая километр за километром. Просто так, без цели, несясь в никуда, лишь ветер, звёзды над головой и убегающий за спину асфальт.

С час он летал по трассе, уезжая всё дальше от мастерской, ставшей его домом на долгих два с половиной года. Наконец, насладившись скоростью, он покатил к вокзалу.

Там он быстро сторговался с разбитной бабёнкой, что стояла у метро с табличкой «Квартира. Часы, сутки». Женщиной, когда-то красивой, а ныне сильно потрёпанной. Договорился и снял у неё квартиру на неделю. Недели ему хватит, а что потом? Что потом, это будет решать уже не он. Да и будет ли это потом?

Квартира была порядком запущенной. Обшарпанные стены с отслаивающимися обоями, рассохшийся, скрипучий пол. Вместо люстры – одинокая лампочка, висящая на проводе. Тусклая, как душа грешника. Продавленная панцирная кровать с комковатым матрасом, платяной шкаф с облупившимся лаком, старенький радиоприёмник на древнем кухонном столе, сидячая ванная и замызганный унитаз.

Первым делом он влез под душ. Отскоблив с себя грязь и пот, он голым прошёл в комнату – жара стояла страшная.

Скрипнула дверца шкафа, он оглядел себя в тусклое зеркало. Да не фонтан – тощий, невысокий, узкоплечий и впалогрудый. Не мышцы, а одно название. Шапкой вьющихся волос, падающих на уши, и цыплячья шея. Для силовых акций тело явно не годилось. Ладно, будем работать с тем, что есть.

Он подошёл к окну, на ходу запиннув под кровать грязные шмотки, и настежь распахнул деревянные рамы. Посмотрел на улицу с высоты девятого этажа. В окно радостно скалился рекламными огнями круглосуточный гипермаркет «Переход».

Натянув прямо на голое тело рабочий комбинезон, он, не глядя, выдернул из пачки несколько тысячных и, хлопнув дверью, спустился во двор.

Он бродил по огромному и полупустому, по причине позднего времени, магазину. Сначала ходил просто так, наслаждаясь ощущением свободы и спокойствия. Потом купил в отделе дешёвой одежды пару футболок, трусы, носки, джинсы и китайские кеды. В мясном отделе приобрёл пару стейков – интересно, есть ли в халупе, которую он снял, на чём их пожарить? Кинул в тележку сковороду и острый нож для мяса, достаточно острый, чтобы служить оружием, но недостаточно длинный, для того чтобы менты, буде такие привяжутся, посчитали за холодное оружие. Зачем-то положил в тележку копеечный блокнот и грошовую ручку. Напоследок снял с полки пачку натурального кофе, прижался к ней носом – вдохнул крепкий аромат и прикрыл от удовольствия глаза. Боже, как давно он не пил кофе – целую вечность. На кассе присовокупил к покупкам пачку с напечатанным на ней верблюдом и спички. Через час он снова был в квартире.

В ожидании, когда пожарится мясо и закипит вода, он присел на подоконник и, перекинув ноги через карниз, закурил. Голова была пуста. Что делать, он не знал, поэтому оставалось только ждать.

Залив кипятком кофе, он накрыл чашку блюдечком и оставил его доходить. Разделавшись со стейком, он снова присел на подоконник, свесив ноги на улицу, поставил рядом с собой чашку и закурил. Он смотрел в ночь, прихлёбывал горячий кофе, пускал из ноздрей дым, изображая дракона, и ждал. Когда он спрыгнул на пол кухни и прошёл в комнату, ночь почти подошла к концу, и густые августовские сумерки начали сереть. К этому времени были выпиты четыре чашки кофе, а пачка сигарет ополовинена.

Блокнот с ручкой легли рядом с приёмником. Телескопическая антенна выдвинулась с лёгким шелестом. Щёлкнул рычаг включения. Он завертел ручку настройки, скользя по радиоволнам. Сначала кроме белого шума и пробивающихся сквозь него потусторонних голосов, ничего не было, но вот антенна поймала какую-то станцию, и треск помех сменился голосом.

Сначала он подумал, что это новости, но потом понял: попал на песню, только странную какую-то.

Молодой, чуть запинающийся голос на фоне тревожной музыки говорил:

Мы с девушкой проходили на остановку… После того как мы услышали тормозной путь, шум... Я развернулся и увидел, что тёмного цвета мазда сбила двоих человек, двоих людей… На нашей стороне она ехала в центр… Они стояли на… Они переходили дорогу уже на нашей стороне, когда автомобиль двигался по другой стороне, по встречке, то есть он пересёк двойную сплошную…

Ручка заскользила по блокноту, карябая линованную бумагу.

Чёрт! Он, оказывается, левша, как раньше не заметил. Он перехватил ручку ведущей рукой.

Голос сменился, теперь говорила девушка, сбивчиво и явно волнуясь:

Увидела такую картину… Вот они лежат, получается, вдвоём… Вот мальчик в белой футболке, был там, ходил такой… Был пьяный, потому что от него пахло вообще… Он такой ко мне подходит и за руку берёт…

Ручка царапала по бумаге.

Мозг выхватывал нужные слова, рука их записывала.

Пошёл припев.

При слове Бог, он поморщился.

Здесь всё.

Он снова крутнул ручку настройки приёмника. Дальше до самого конца шкалы — шли одни шумы.

Он посмотрел на написанное:

Тёмная (чёрная?) Мазда.

Мальчик (молодой человек?) в белой футболке.

Слишком мало информации. Его взгляд упал на шкалу — средние волны, ясно. Тумблер на боку щёлкнул, переключаясь на FM-диапазон. Вот тут приём был весь заполнен голосами – новостями, музыкой и болтовнёй ведущих.

Он несколько раз пробежался по всем радиостанциям, ничего интересного не услышал. Видимо, на метровых волнах с ним говорить не хотели.

Он закурил, пристально глядя на старенький радиоприёмник, – что ж, попробуем так – он снова вернулся на средние волны и заскользил по треску и шёпоту, надеясь на подсказку.

Надежды себя оправдали.

Красная стрелка дрогнула, и эфир прорезал голос — слишком высокий и нервный. Вот это уже знакомо. Он улыбнулся вымученно и грустно.

…Она читала мир как роман,

А он оказался повестью.

Соседи по подъезду,

Парни с прыщавой совестью.

Прогулка в парке без дога

Может стать тебе слишком дорого;

Мать учит наизусть телефон морга,

Когда её нет дома слишком долго.

Отец, приходя, не находит дверей

И плюёт в приготовленный ужин…[1]

Он снова взялся за ручку. Левая рука пачкала бумагу, правая крутила рукоять настройки. Снова помехи, но вот пронзительный писк и… Томный, завлекающий и обволакивающий женский голос с придыханием произнёс:

…Новый салон мазды на Верхней Ошарской, самые последние модели, любая комплектация и цвет. Приходите к нам! Каждому десятому покупателю – зимняя резина в подарок, каждому пятому – бесплатная заправка кондиционера, и всем ценные подарки. Наш телефон 4567893646…

Шум и треск помех. Мало, мало информации. Красная стрелка дёрнулась – поползла вправо. Упёрлась в край шкалы. Движение пальцев — стрелка пошла влево. Очередная сигарета задымилась в уголке рта. Стрелка без устали сновала вперёд-назад по шкале, ловя в потоке шума слова и фразы.

…Открытие новых аттракционов в Парке Культуры и отдыха…

…Руки Полины, как забытая песня, под упорной иглой.

Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над её головой.

Сонные глаза ждут того, кто войдёт, и зажгёт в них свет.

Утро Полины продолжается сто миллиардов лет…[2]

…Не плачь, Алиса, ты стала взрослой

Праздник наступил, и тебе уже 16 лет

Прощай, Алиса, погасли звёзды,

И глядит в окно взрослой жизни

Первый твой рассвет…[3]

…Режет небо луч прожектора

Рядом – «чёрные кресты»

Обгораем в этом пекле мы

А штурман просит высоты...

Тысяча сто, тысяча сто, тысяча сто

Смерть в лицо нам дышит

Тысяча сто, тысяча сто, тысяча сто!…[4]

…Саша очень любит книги про героев и про месть,

Саша хочет быть героем, а он такой и есть.

Саша носит шляпу, в шляпе страусиное перо

Он хватает шпагу и цепляет на бедро…[5]

Строчки в блокноте дополнились надписями:

Девушка

Парк

Салон на Новой Ошарской

4567893646

Парк Культуры и отдыха

Полина?

Алиса? – зачёркнуто

16

Рассвет (раннее утро?)

1100 – зачёркнуто,

110 – зачёркнуто,

100

Саша

Мало, всё равно мало.

«А ты что хотел, дружок? Думал, тебе всё на блюдечке с голубой каёмочкой выложат?»

Он оставил в покое приёмник, и устало потёр ладонью лоб. В горле от выкуренных сигарет першило, от кофе шумело в голове и часто-часто колотилось сердце. Он вырвал листок, положил перед собой, сморщил лоб и прикрыл глаза. Посидел минуту и начал писать:

Девушка молодая (16 лет?) по имени Полина пропала (похищена? убита?) в парке (Парк Культуры и отдыха?) молодым человеком по имени Саша в белой футболке на тёмной (чёрной?) машине мазда. Похищение произошло рано утром или девушка умрёт на рассвете? 100 – что значат эти цифры? Номер машины?

Он встал, устало заходил по комнате, шаги были полны тревоги и безнадёжности. Потом лёг на тонкий матрац.

«Что ему всё это даёт? Похищена девушка. Кто она? Как давно похищена? Кем? Что ей грозит? Девушку надо найти, помочь ей? Как?»

продолжение следует...

[1] Наутилус Помпилиус – Взгляд с экрана.

[2] Наутилус Помпилиус – Утро Полины.

[3] Андрей Державин – Не плачь, Алиса!

[4] Ария – 1100.

[5] Виктор Цой - Саша