Донка (продолжение)⁠⁠

Начало: Донка

Продолжение: Донка(продолжение)

Глава 8. Комната в шкафу

Это была большая комната с эркером – полукруглой лоджией без внутренней стены. Слева от двери - высокие закрытые ставни, справа - необычный шкаф с посудой - горка-стеллаж как из фильмов про старорежимные времена и буфет. Тоже навороченный – целый дворец с кучей отделений, ящичков, зеркальных вставок и резных украшений. Прямо за дверью - обеденный стол на шестерых, но стояло только три табуретки – одна слева, две справа и старинное кресло во главе стола.

Эркер находился позади стола, там стояла полукруглая тахта на «львиных» ножках.  Забитые фанерой окна эркера едва пропускали свет, превращающий розовато-красные подушки на тахте в приторно-лососёвые.

За столом, накрытым весёленькой скатертью в оранжево-жёлтый ромбик с длинной красной бахромой, на одной из табуреток сидел Веня - лысый худосочный мужчина непонятного возраста: ему могло быть как слегка за тридцать, так и далеко за сорок. Почти всё тело Вени покрывали татушки, в основном изображения ухмыляющихся черепов, разноцветных змей и остроногих пауков. Одет Веня был во что-то наподобие римской тоги цвета морской волны, но скорее всего – это была шторка.

- Кто вы такие? – спросил я, подходя к столу. – Где я?

Так как пребывал я в том состоянии, когда никого и ничего не боишься и хочется покуражиться, то я прошёл мимо Вени и нагло уселся во главе стола. Не на колченогую табуретку, а в удобное кресло. Девушка приземлилась напротив мужчины, и оба уставились на меня так, будто я был телевизором, по которому должно вот-вот начаться любимое шоу.

- Ты в аду, - сказал Веня, не отвечая на первый вопрос.

- Окей! – рассмеялся я. - А вы, значит, черти? Пытать меня будете? Ну и где ваш котёл со смолой?

- Окстись, Кирюша, какие мы черти? Мы такие же люди, как и ты.

- Живые?

- Не мертвей тебя.

- Он шутит, - вмешалась в разговор девушка. – Ты там, где и был. На Донке.

Ага… Вот спасибо. Объяснила. Сразу всё понятно стало.

- А меня откуда знаете?

Веня рассмеялся.

- Мы всех соседей знаем: и Наталью Сергеевну, и Александра Андреевича, и Ирку Рудакову в девичестве Лилину, а особенно - вас с Маришей.

- И чем это мы такие особенные? – спросил я.

- Угадай! – зашлась истеричным смехом девушка.

Девушка так затрясло, что мне показалось – сейчас с её татуировки осыплются и нарисованные перья и цветочками. Татуировки… татуировки…

- Кольщики! – внезапно озарило меня. – В нашей квартире жили татуировщики, а потом пропали!

- Бинго, земеля! – похлопал моей догадливости Веня. – Да. Я мастер тату Вениамин Скорочкин, а это моя любимая жена Ксения.

- Можно просто – Сеня, - сунула мне через стол ладошку девушка.

- Веня и Сеня, значит, - сказал я. – Ну, рассказывайте, что у вас здесь творится?

- Успееццо, - ухмыльнулся Веня. – И расскажем, и покажем и экскурсию проведём, а пока… встань с чужого места, - попросил он.

- А кто здесь сидит? – удивился я, вертя головой. – Чьё это место?

Внезапно я почувствовал, как меня за шиворот ухватила мощная рука, по шее скользнули шершавые, будто в песке пальцы. Я опомниться не успел, как летел, кувыркаясь, на пол. Плечо и бок пронзила острая, но быстро затихшая боль.

Вскочив на ноги, я увидел, как в кресло во главе стола умащивается голая, ужасно толстая женщина с огромной грудью, похожей на два мешка туго набитых песком, у которых роли завязок выполняли соски, размером с лампочку. Омерзительные жировые складки противно подрагивали от каждого движения, словно красноватое непрозрачное желе. Но самым страшным было ее лицо, разбухшее, словно у утопленницы. На фоне этого раздувшегося круга торчал большой нос с широкой переносицей, зияли чёткие прорези глаз и, что неожиданно, улыбались такие шикарные чувственно-пухлые губы, которым позавидовала бы любая инсталеди.

Голову той, что сбросила меня с кресла, как котёнка, украшал розовый берет с помпоном. Возраст женщины я не определил бы, даже если бы меня пытали. Но интуитивно понял - сколько бы ей не стукнуло по паспорту, она сильней и быстрей всех людей, каких я только знал в этой жизни, а её толстую кожу не всякая пуля возьмет, а если и возьмёт, то далеко не полетит - застрянет в жире, как пить дать.

«Откуда взялась эта махина?!» - пронеслась в голове мысль. «Неужели?..» И тут взгляд мой упал на тахту, где вместо груды подушек я увидел только протёртую вишневую обивку…

- Здесь сижу я, - пророкотала женщина, расправляя складку на животе, словно передник. – А твоя миска стоит за дверью! И место твоё там! - сказала она и захохотала так, будто в медный таз посыпались железные гирьки.

- Марфа Владленовна, ну не надо его мучить, - с укоризной в голосе попросил Веня, - вы же обещали.

- Ладно, - милостиво покивала головой Марфа. – Шучу я, Венечка. Скучно старухе, ты уж прости. Присаживайся на табуреточку, Кирюша. Мы её специально для тебя приготовили.

Плохо соображая, я плюхнулся на качающуюся табуретку.

- Будем ужинать, Марфа Владленовна? – заискивающим голоском прощебетала Ксения.

- Да. Тащи тарелки, Сенька! Шевелись!

Ксения ветерком метнулась к стеллажу, и по её суетливым движениям я понял, что Марфу она боится. Очень. Девушка поставила перед нами тарелки, положила вилки, а посреди стола водрузила большое глубокое блюдо.

- Ого! – воскликнул я, рассмотрев свою тарелку.

Однако, отличный в аду фарфор! Букетики из мака, ромашек и полевых трав, бегущие по ободку, восхищали изяществом и плавностью линий.

- Ого – не то слово! Девятнадцатый век, фабрика Силинкера. Глянь на клеймо, - уважительно указал Веня на обратную сторону тарелки.

- Шикарный антиквариат, - заметил я, продолжая рассматривать «белое золото», на мгновение, забывая, что напротив меня сидит прелестное полуголое создание, а справа – мужик, замотанный в штору и стрёмная жируха в берете.

Под стать тарелкам были и столовые приборы – явно серебряные: тяжелые, с помпезным орнаментом на ручке и с чуть тронутыми чернотой зубцами.

- Опять плохо начистила вилки, - проворчала Марфа, резко отвешивая Ксении подзатыльник такой силы, что бедная девушка стукнулась подбородком об стол.

- Простите, Марфа Владленовна! – пискнула затравленно Ксения.

Я скосил глаза на Вениамина. На его губах плыла спокойная расслабленная улыбка. Заметно было, что дебафф и буллинг по отношению к Ксении здесь дело обычное.

- Ты что это на голову нацепила, Сенька? – взгляд Марфы скользнул по волосам девушки. – Ты где его взяла, позорница?

Пока я соображал, о чём это чудовище рокочет, Марфа с неожиданной грацией слегка привстала, прилегла на стол, вызвав у меня стойкие ассоциации с моржом на лёжке, протянула руку и сорвала с головы девушки волосы. Парик... Черный «ёжик» с разноцветными прядями был париком, под которым голова девушки оказалась такой же лысой, как у Вени.

«А не радиация ли здесь?» - забеспокоился я, усилием воли задвигая эту мысль куда подальше.

Ксения тем временем сидела какая-то скукоженная, виноватая, словно ребёнок, что взял мамкину вещь без спроса, но даже лысая головушка не сделала девушку менее привлекательной. Череп Ксении был прекрасен, как будто над ним потрудился талантливейший скульптор, а не природа. Внезапно, мне захотелось обнять её и пожалеть, расспросить про все её беды, утешить, сказать, что я рядом и теперь всё будет хорошо. Хм, а вот к Марише, да и не к кому из своих бывших, я никогда не испытывал ничего подобного. Веня по-прежнему смотрел на всё происходящее с улыбкой блаженного. Да… Нашла ты себе муженька, девочка!

Отбросив парик на тахту, Марфа вдруг сделала нечто настолько странное и неприятное, что напрочь отбило у меня желание рассуждать на околоромантичные темы. Аккуратно сняв с головы берет, под которой обнажилась лысая, чуть пористая голова, Марфа вытряхнула содержимое шапочки в блюдо. Из берета посыпалась мелкая коричневая соломка… это были волосы… Мои волосы!

- Накладывай, Сенька! Начни с дорогого гостя.

Аккуратно подцепив кончиком вилки прядку волос, Ксения осторожно положила их мне на тарелку.

- Ешь! – не терпящим возражение голосом велела Марфа.

- Не буду! – замотал я головой и попытался вскочить с табуретки.

- Не дёргайся или она тебе все рёбра переломает, - прошептал Веня, останавливая меня, схватив за руку. – Возьми немного и пожуй, с тебя не убудет.

Сумасшедшие! Они сумасшедшие! Я в плену у безумцев! Делать нечего, стараясь думать о чём-то хорошем, например, о бюсте Ксении, я взял с тарелки пару волосинок.

- Э… нет-нет… - протянула Марфа. – Мы руками не едим! Ешь нормально!

Ладно, будем подыгрывать дальше этой кучке маньяков, раз выхода другого нет. С трудом удерживая волосы на зубцах вилки, уговаривая себя «ну это же твои волосы, а не чужие» я осторожно прикусил их передними зубами, отчетливо понимая, что ни пережевать их, ни, тем более, проглотить, я не смогу. И тут у меня на языке возник округлый, склизкий и очень-очень горячий предмет! От неожиданности я задышал ртом, и хотел было выплюнуть непонятную субстанцию на тарелку, но наткнулся на грозный взгляд Марфы.

- Только попробуй мне выплюнуть! - грозно рыкнула она, ударяя по столу ладонью, слово чугунной сковородой.

Я заметил, что ногти у неё были длинные, серо-оранжево-красные и, как мне показалось, очень острые.

- Просто разжуй и проглоти, и всё закончится, - с явным сочувствием в голосе произнесла Ксения.

И я раскусил ЭТО… И прекрасный домашний пельмень растёкся по моему нёбу великолепным мясным бульоном, а в нос - с некоторым запозданием, ударил аромат лука, перца, лавра. Опустив глаза вниз, я увидел, что на моей тарелке вместо волос лежит ещё четыре пельменя в сметанном соусе. Да… это был фокус почище исчезновения Статуи Свободы!

Все присутствующие разразились громким смехом, в котором, впрочем, не звучало ничего обидного. Я как бы прошёл инициацию и был принят в общину.

- Ну, вот ты и один из нас, - похлопал меня по плечу Веня.

- Какое счастье, - пробормотал я. – Никто не хочет мне ничего объяснить?

- Будешь здесь жить – сам всё поймешь, - сказал Веня.

Где-то я уже это слышал…

Ксения раскидала остальные пельмени по тарелкам. В блюде их было около тридцати штук: девушка положила себе три пельменя, Вениамину - пять, остальные ушли Марфе.

«Маловато… - подумал я, доедая последний пельмень. По жадным взглядам Ксении и Вени я понял, что они тоже не наелись. – Впроголодь тут живут, что ли?».

- С едой напряжёнка, да? – спросил я, отмечая про себя заметную худобу и Вени, и Ксении особенно на фоне невероятных телес Марфы.

- Когда как, - уклончиво ответил Веня.

Оглядевшись по сторонам, я уже во второй раз с удивлением отметил, что в почти кромешной тьме, вижу всё на удивление ясно и чётко. И не просто – ясно и чётко, а вижу все краски и оттенки, будто при хорошем электрическом освещении. А его то и не было! В этом помещении высокие и широкие ставни не пропускали и толики света и по идеи здесь должна царить непроглядная тьма. Понимая, что никто мне ничего объяснять не собирается, я решил действовать опытным путём.

- Марфа Владленовна, я могу посмотреть, что за окнами? – спросил я, обращаясь непосредственно к жирухе, так как уже понял, что хозяйка этой потусторонней Донки - она, а Веня с Сеней здесь на положении собачек, скрашивающих досуг.

Только Венечка – любимая собачка, а Сенька – собачка для битья.

- Лучше туда не смотреть, - тяжело вздохнула Марфа, почесывая ламповидные соски, вообще не стесняясь присутствующих.

Удивительно, но и я не воспринимал Марфу обнаженной. Мне она казалась человеком, одетым в скафандр космонавта или в водолазный костюм, или в костюм аниматора на утреннике для извращенцев.

- И всё-таки… - продолжил я. - Посмотреть можно или нет?

- Охх… ну, глянь разочек. Это не опасно, а второй раз глядеть туда тебе точно не захочется.

Встав из-за стола, я подошел к ставням и осторожно потянул на себя левую створку, краем глаза фиксируя: Марфа отвернулась, Веня закрыл глаза и опустил голову, а Ксения, сидевшая к окну спиной, обхватила себя за плечи руками и закачалась, тихонько поскуливая, реально, как маленькая собачонка. Я выглянул в окно и замер. На меня накатила тошнотная смесь удивления и отвращения...

Нет, я не увидел за окном чудовищ или горы черепов, или повешенных на собственных кишках обывателей. За окном, которого, впрочем, как такового и не было, так как за ставнями не было ни рам, ни стёкол, оказалась самая обычная улица. Дома, машины, деревья, люди, газоны, фонарные столбы, светофоры и дорожные знаки. Но улица… двигалась, вернее, всё выглядело так, будто та комната, в которой мы только что отобедали, была вагоном поезда, и он мчался по этой улице на огромной скорости. «Вагон» продвигался по улице под разными углами, на разной высоте: то летел выше проводов, то непонятным образом пересекал их, не разрывая, то опускался на уровень асфальта, то подскакивал к крышам домов. Меня замутило, в животе завязался холодный тугой узел, рвущийся наружу, в ушах шумел ураган, а кожа, особенно на спине и на затылке, покрылась мурашками, которые быстро разрослись до размеров ледяных пластин стегозавра.

«Да это просто экран!» - ухватился я за спасительную мысль, высовывая руку за пределы окна в надежде, что пальцы наткнуться на невидимое препятствие, но вместо этого кисть и предплечье онемели, будто я их отлежал, а моё сердце пронзила адская тоска. Застонав, я рухнул на пол и застыл там в позе эмбриона. Вся моя прошлая жизнь показалась мне сном, что длился лишь одно мгновение. Ничего не было! Всё приснилось! Всё ненастоящее: родители, друзья, Мариша, Миша, школа, институт, работа, бильярд, машина, ивы, поездка в Турцию, двадцать девять лет жизни… Всё это мутный сон воспаленного мозга! Реальна только Донка! Кроме неё ничего нет, не было и не будет никогда! И я никогда нигде не был, никогда нигде не жил… только здесь… только здесь… В аду навечно!

- Сенька! Хорош скулить! – послышался окрик Марфы. – Закрой ставни. И пни Кирюшу ногой, как будешь мимо идти. Ишь, разлёгся!

Мимо меня прошлёпали босые ноги Ксении в закатанных джинсах, открывающих тонкие, украшенные татуировками, щиколотки. Пинать она меня не стала, а помогла подняться и довела до стола, усадив на табурет. Я просто рухнул на своё место, холодный пот тёк с меня градом.

- Отпустите меня, пожалуйста, отпустите домой, - забормотал я, опасаясь даже поднять глаза, чтобы ненароком не глянуть в сторону жутких окон.

- Сенька, а ну-ка спой мою любимую, - велела Марфа, не обращая внимания на мою тихую истерику.

И Ксения запела. Голосок у неё был нежный, чарующий, изгоняющий из души печаль, вытягивающей её из черного омута, хотя сама песня и была грустной: «Осыпается белый цвет черешен в моём саду, больше я сюда не приду…». По красным щекам Марфы градом катились янтарные слёзы.

- Обожаю Софию Ротару, - сказала она, когда Ксения допела. – Пойду отдыхать. И вам рекомендую.

Марфа встала из-за стола, легко отпихнув свой «трон» мощным задом, зашла за спинку тахты, сделала шаг вперед и вдруг стала ниже ростом, ещё шаг – ещё ниже. Она исчезала, слой, за слоем стираясь из поля зрения и так, пока не пропала совсем.

Глава 9. В гостях у Вени

Я сидел с открытым ртом, переваривая очередное чудо, пока Веня не приклацнул мою челюсть со словами:

- Там лестница.

- А?..

- Говорю, там лестница, вниз ведёт. На чердак. Хочешь посмотреть?

Вниз? На чердак? Хочу ли я на это посмотреть?

- Хочу.

Я покивал головой. Ну, а чего на кухне сидеть, когда рядом такое? Поднявшись с табурета, я глянул на Ксению.

- Сень, а ты с нами пойдёшь?

Мне очень хотелось, чтобы она с нами пошла — видеть её отрада для глаз и бальзам на душу, но Веня сказал:

- Ей еще вилки чистить. Серебро на Донке чернеет очень быстро.

- Да… надо… - вяло подтвердила слова мужа Ксения.

Она выдвинула из стола ящик и достала из него банку с белым песком.

- Пойдём, - позвал Веня и пошёл вперёд, слегка путаясь в своей синей тоге.

За тахтой оказалась знакомая деревянная подъездная лестница. Она действительно вела на чердак: забитое старыми книгами и всякой рухлядью помещение со скошенными стенами и маленьким заколоченным окошком. Возле окошка был квадратный люк с уже откинутой крышкой. Веня легко запрыгнул туда, подобрав полы импровизированной тоги – запорхнул, как бабочка, а я вот замешкался. Глянул вниз. Хм… Паркет и горка белого песка. Расстояние до них метров пять.

- Прыгай! – прокричал мне снизу Веня.

Прыгать? Ну, уж нет! Здесь должна быть, ну, я не знаю, веревочная лестница или стремянка. А её и нет!

- Высоко! – крикнул я.

- Догоняй! – послышалось снизу.

Была, не была! Так лихо спрыгнуть с такой высоты, как Веня, я не рискнул – действие «грибного» хлеба на меня, видимо, подходила к концу, и куражное отношение к происходящему постепенно сменялось на опаску и настороженность. Я повис на крае лаза на руках. Пальцы обожгла боль от тяжести тела, а по ногам пробежал холодок сквозняка.

Ох, со школы не висел на перекладине! Ну, будь, что будет, падал же я с дерева в детстве. Разжав пальцы, я достаточно безболезненно приземлился на пол в большом тёмном помещении, напомнившим мне физкультурный зал в школе. Цвета я больше не различал, хотя в целом видел всё ещё неплохо.

Сначала мне показалось, что я подвернул лодыжку, но боль прошла, не успев толком и начаться, а зал оказался большим и явно не школьным: на потолке – восьмиугольные кессоны с деревянными вставками и то ли люстра, то ли водопад из хрусталя, возле стен - рядок разномастных стульев, табуреток и пуфиков. На окнах - плотно закрытые вездесущие ставни, лишь мигающий свет пробивается узенькой полоской вверху.

Под ногой что-то хрустнуло. Глянув вниз, я понял, что наступил на Нокию. Славную такую, кнопочную – привет из 90х. На полу ещё много чего валялось: одежда, обувь, посуда, игрушки, шахматы, шашки, домино, пазлы, кубики Рубика. А ещё много такого, что в обычной жизни мне почти никогда не встречалось: кочерга, чернильницы, перьевые ручки, чугунные утюги, деревянные счёты, стиральные доски, керосиновые лампы и примусы. То здесь, то там белели горки песка.

Прямо по курсу серела обсыпавшейся краской дверь в комнату, оказавшейся заваленной странным техническим мусором. Завалы кособокими горками доходили до самого потолка. Нечто напоминавшее обломок гигантского металлического лекала с мелкими зубцами по краю, стояло прислоненное небрежно к стене. Рядом валялись остатки рваной проволочной сетки, отливающей синим перламутром, прозрачные прямоугольные плитки с ладонь величиной и много чего другого. Справа была парадная дверь цвета слоновой кости в виде арки, за которой, казалось, меня ждала карета, запряженная шестеркой лошадей. Слева – камин, на котором стояла большая бронзовая менора. Подсвечник... Про похожий, кажется, рассказывала когда-то староста нашего дома.

Подёргал дверь. Она оказалась заперта. И куда мне идти?

- Эй, ты где? Долго ждать? – голос Вени звал меня из тьмы камина.

Слегка наклонив голову, я прошёл под лепным каминным украшением в виде мелких завитушек львиной гривы и попал в обычную комнату. Там стояла кровать полутороспалка, небрежно заброшенная одеялом из разноцветных лоскутков и старинный стол-секретер из красного дерева с откидной крышкой, как на советских хлебницах. На секретере примостились: фарфоровый «китайский болванчик» и два узких бамбуковых стаканчика – один с ножницами, второй с ароматическими палочками. Возле стаканчика с ножницами лежал французско-русский словарь, а рядом со стаканчиком с палочками - серебряная табакерка с вензелем «SP». Чуть поодаль от кровати, в углу комнаты высилась горка вездесущего белого песка, а рядом с кроватью стоял пластмассовый тазик, набитый разнопарными домашними тапками и сланцами.

Пока я раздумывал, спросить ли Веню о том, а для чего ему столько тапок, если все тут ходят босые, как он откинул крышку стола. И я услышал запах «грибного» хлеба. Действительно, внутри стола, помимо стопок толстых тетрадок и разной бумажно-рисовальной ерунды, вроде карандашей, кисточек и альбомов для рисования, стояла и хрустальная селёдница с «грибным» хлебом.

Я хотел попросить Веню, чтоб он меня угостил, но как-то было неудобно. И я стал дальше рассматривать интерьер, чтоб отвлечься. Вся комната была завалена рисунками: пейзажи городские и лесные, портреты разных людей, какие-то схемы, зарисовки механизмов. Они висели на стенах, лежали, разбросанные на столе, кровати, полу, торчали, свернутые трубочками, из тазика с тапками.

- Ты прям, как Леонардо да Винчи, - искренне восхитился я, вытаскивая наугад один из набросков.

То странное зубчатое лекало, что я видел в большом зале, было изображено на чуть желтоватом от времени листе бумаги подвешенным на хитроумной системе блоков и шестеренок.

- Да, ерунда, - отмахнулся Веня, отбирая у меня свои художества. – Так, баловался от нечего делать, я ведь по образованию проектировщик машин и механизмов. Лучше зацени вот… этот… портретик, - предложил он, указывая на один из рисунков галереи над столом.

- Плохо вижу, - признался я, подходя поближе к портрету.

Веня с легким полупоклоном передал мне вазочку с хлебом. Он положительно был рад моему обществу, и я где-то его понимал - самому как-то пришлось поработать в чисто женском коллективе.

- Лучше? – спросил он.

- А то! – ответил я, с удовлетворением отмечая, как мир вокруг меня снова заиграл красками.

- Узнаешь? – спросил Веня, вновь указав мне на портрет.

- А должен? – спросил я, разглядывая прелестное юное лицо с чётко очерченными скулами в обрамлении рыжих локонов.

- Всенепременно, - покивал головой Веня.

- Точно не Ксения… Неужели Марфа Владленовна в молодости?

- Не-а…

- А она и в жизни такая красотка или это фантазия твоя?

- В жизни она еще лучше… была. Двадцать два года назад.

- Я точно её знаю? – засомневался я.

- Точно.

- Значит, кто-то из соседей. Да ладно… Ирка?

- Узнал?

- Не-а… - рассмеялся я в тон Вене. – Угадал. Сколько же ей тут лет?

- Пятнадцать. Мы учились вместе в одной школе, но в разных классах. Она на два года меня старше.

- Первая любовь?

Веня покивал головой, улыбаясь своим мыслям.

- Ирочка... Лилина... - протянул он.

- Рудакова, - поправил его я.

- В девичестве Лилина. Ирина Тиграновна Лилина. Вот я тебя, зачем позвал…

Потянувшись к одному из бамбуковых стаканчиков, Веня вынул из него остро наточенные ножницы.

- Зачем они мне? – удивился я, вспоминая, что и Ксения носит с собой ножницы, да еще и виде амулета, висящего на груди.

Это что? Какой-то знак отверженных?

- Слушай и запоминай матчасть, - нарочито заговорщицким тоном прошептал Веня, - если здесь увидишь какого-то человека, не важно – мужчину, женщину, ребенка – без лишних разговоров срезай волосы. Зверствовать, скальпы сдирать не надо. Просто под корень – чик и всё. Понял зачем?

Я понял, волосы здесь – это еда. Но как? Как волосы становятся едой? Этот вопрос я задал Вене.

- А я знаю? Спроси, что полегче, – пожал он плечами. – Тут люди, поумней нас с тобой, над этой проблемой думали, трактаты целые писали, а воз и ныне там…

- Кто же об этом писал? – удивился я, с трудом себе, представляя научный труд под названием «Превращение волос в еду в потусторонем мире».

- Граф Серж Придон, например. Слыхал о таком?

- Конечно, но…

- Не веришь? – Веня скорчил скорбную гримасу. – Какой язык в школе изучал?

- Английский.

- Жаль. Граф по-французски писал, - сказал Веня, подавая мне одну из тетрадок из своего стола.

Я взял её, посмотрел. Тетрадка в зелёной обложке на девяносто страниц исписанная рядами ровных аккуратных, чуть округлых букв с завитками. Действительно, французский. Писали точно не шариковой ручкой, такие переходы от тонких линий к толстым возможны только при использовании пера. Но меня смутило издательство «Восход», а ещё ГОСТ и артикул на обороте.

- Это же советская тетрадка, - сказал я.

- И что? – с насмешкой посмотрел Веня.

- Ты хочешь сказать, граф Придон из девятнадцатого века писал в советских тетрадках?

- Не веришь, так и не надо, - не стал переубеждать меня собеседник. – Ножницы берёшь?

- Беру. Но… А если будут сопротивляться?

- А ты сильно сопротивлялся? – ответил вопросом на вопрос Веня. – То-то же. Иди осмотрись, отдохни.

- А как же экскурсия?

- Нам тут куковать если и не вечность, то очень-очень долго, - вздохнул Веня. – Ещё насмотришься на местные красоты. Кстати, ты уже понял, что ЭТА Донка представляет собой топологическое пространство?

- Какое-какое? – переспросил я.

- Не важно, - отмахнулся Веня от моего вопроса. – Просто пойми или прими, что выхода отсюда нет. Все пропавшие, погребенные под песком, строения на ТОЙ Донке теперь здесь, и они как бы закольцованы. Комнаты переходят в пещеры, пещеры в комнаты. Если будешь, как Сенька первое время метаться, словно в жопу раненая рысь, переворачивать всё верх дном, ища выход, то Марфа Владленовна тебя отметелит. Она не любит, когда шумят.

- И что мне делать? Чем вы вообще тут занимаетесь?

- Делать тут, честно говоря, нечего. Спим в основном, иногда едим, если повезёт. Можешь на чердаке книжку взять почитать, пока действие пейншампа не закончилось. А лучше – пойди, отдохни.

- Какого пейншампа?

- Пейншамп – так граф Придон называл местный хлеб, - объяснил Веня, похлопав ладонью по тетрадке. – Это производное от французского «хлеб» и «гриб». Пейншамп забивает чувство голода, придаёт сил, но главное - даёт возможность видеть в темноте. Электричества здесь нет, а свечки и спички пожгли ещё до нас.

- Ну, хоть где здесь туалет и ванна покажи, - попросил я.

- А ты хочешь в туалет?

Нет, в туалет мне не хотелось. Но рано или поздно ведь захочется! Так я Вене и сказал, на что тот ответил: «Вот захочется – тогда и покажу». Придурок! Завернувшись поплотнее в шторку, Веня уселся читать то, что он называл дневниками Придона, изредка заглядывая во французский словарик, и я понял, что меня вежливо выпроваживают.

Вопросов в голове роилась тьма-тьмущая, и я решил пойти расспросить обо всём Ксению, раз её муженёк не расположен вести со мной беседы. Выйдя от Вени, я отправился в сторону люка, и тут до меня дошло, что я не знаю, как забраться обратно на чердак с книжками. Пять метров вверх! И как их преодолеть? Прыгать, как кенгуру?