Под малахольно-синим небом вращалась Земля. По ней, перепрыгивая лужи, шла худая, нескладная девушка в прозрачном, усыпанном синим горохом дождевике и с чёрной сумкой через плечо.
Иногда совершенно неожиданно, интуитивно или нет, мы выбираем именно то, что в одночасье может поменять нашу жизнь. Судьба — не иначе.
Маленький, совсем маленький холмик земли. Крест. Такой же маленький, но заметный. Так, чтоб не затоптали, чтоб обошли. И ёлочка. Тоже маленькая. Голубая. На солнце серебристая.
- Боялась, что не приживётся, засохнет. - Лола поднимается с колен, отряхивает от земли брюки. Вынимает из тряпичной сумки пластиковые маки, крутит проволочные стебли. - Надо было дома. Кусачками.
- Зачем?
- Чтоб не своровали. Бабки, что цветы на рынке продают, их же потом по кладбищам и собирают, чтобы снова продать.
- Да ну.
- А ты не знала? У живых я всегда подламываю стебли почти под самый бутон. А вот пластиковые… не подумала. Ладно, пусть так, - нагибается, втыкает цветы в изголовье холмика.
- Тебе хоть есть куда цветы принести, - Рита шмыгает носом. - А мне только и остаётся, что оплакивать в тряпочку свой выкидыш. Я даже не знаю, мальчик это был или девочка.
- Может и лучше... - Лола вытаскивает из торбы бутылку с водой, заливает углубление у ствола ёлочки. - Что толку, что я знаю? Разве мне от этого легче? Твой выкидыш - ничто в сравнении с тем, что пережила я. Ведь оно вот... было... В руках моих лежало. Губами грудь хватало.
- А на мне грех. Оказывается, выкидыш по церковным законам - грех! А я разве виновата? Я его хотела! В чём моя вина?
- Наверное, в том, что не уберегла. Я вот тоже... Не послушала тебя. Вот и родила раньше времени. Кило восемьсот. Разве такое жизнеспособно? Червячок. - Лола всунула бутылку в торбу. - Пойдём. Какой толк оплакивать?
- Как же. - Рита вздохнула, взяла Лолу под руку, прижалась, и они двинулись вдвоём по тропинке, словно сиамские близнецы, сросшиеся горем. Общим и для каждой своим, отдельным. - Не могу не думать об этом.
- Тут думать мало, анализировать надо. Бессмысленно в нашем положении оплакивать случившееся, надо причины искать. И чтоб не повторить ошибки, надо отрегулировать сон, порядок жизни, обстоятельства.
- Ну, с тобой понятно, надорвалась, потому и недоношенным родила. А я? У меня с обстоятельствами получше было.
- Ты сама по себе неженка, тебя из тепличных условий выдернули, привезли и оставили. Принцесса на чемодане.
- Ну хватит, - Рита слегка толкнула Лолу в бок. - Я уже другая. Я привыкла. Закалилась.
- Значит, со вторым легче будет. А я вот рисковать больше не стану. Через месяц поеду к маме.
- Через месяц? Это что ж ты Ваньку на полгода одного оставишь?
- Ничего, проживёт как-нибудь.
- Ты же говорила: нельзя оставлять.
- Выбирать не приходится.
- Не боишься, что загуляет?
Лола расстроено посмотрела вслед уходящему от остановки автобусу. Теперь минут сорок ждать.
- Когда ему гулять? Неделю дома, две недели командировка. На выходные, если не наряд, то либо рыбалка, либо охота. Я его и не вижу совсем. Вообще чудо, что забеременела при таком графике. Другого опасаюсь...
Не расплетая рук, они вошли под козырёк остановки. Так и сели на лавку сплетённые. Лола громыхнула сумку рядом с собой.
- Чего? - Рита почувствовала неприятный холодок, пробежавший под водолазкой.
- К бутылке пристрастился. Боюсь, без меня сопьётся окончательно.
- Ааа... - выдохнула Рита, отчего-то почувствовав облегчение. - А я не поеду никуда. Тут рожать буду. Лучше на сохранение лягу, мне ведь гинеколог предлагал, а я не послушала. Теперь соглашусь. Выношу и рожу!
Лола улыбнулась.
- Это что же получается, наши дети вместе в садик пойдут?
- И в школу. Вот увидишь!
Публикуется на Литрес, Ридеро и Амазон
Ванька из тех людей, что последнюю рубаху с себя снимут и другому отдадут. Ванька был именно таким. Щедрым на всё. А особенно на шутки.
«Смышлёный малый» — говорили про него учителя и ставили в журнал пятёрки и четвёрки. Эта благосклонность помогла Ваньке легко поступить в военное училище, каковое имелось в их небольшом провинциальном городке.
Военное училище — место серьёзное. Тут бы Ваньке присмиреть, да повоздержаться от шуточек, но разве ж Ваньку остановишь. Природная смешливость так и прёт из него. Оттого и случались с ним постоянные казусы. Особенно с вечно угрюмым полковником Зинкевичем.
— Я к вам прибыл из Генерального штаба, — любил подчеркнуть Зинкевич, — а там дураков не держат.
После этой знаменитой фразы полковник стал постоянным объектом для шуточек Зорькина.
— Где вы желаете служить? — как-то поинтересовался у него Зинкевич.
— В Генеральном штабе, — улыбаясь, отвечает Зорькин.
— Ты что идиот? — нахмурился Зинкевич.
— А что, это обязательное условие? — хлопает глазами Зорькин.
Конечно весёлый нрав Зорькина тугому на юмор полковнику не понравился, и стал он к нему всячески придираться. Где бы ни находился Ванька, чем бы ни занимался, Зинкевич тут как тут.
— Чего делаешь, Зорькин?
— Выполняю ваш приказ, товарищ полковник.
— Так я ничего не приказывал? — удивлённо приподымает бровь Зинкевич.
— Так я ничего и не делаю.
Такие перепалки случались между преподавателем и курсантом чуть ли не каждый день. Ведь повод указать курсанту его место всегда найдётся: то воротничок не столь белоснежен, как подобает, то фуражка не так надета. И вообще:
— А это что? — Разъярённый Зинкевич срывает с головы Ваньки фуражку и швыряет в сторону. Фуражка планирует вдоль строя, переворачивается, падает боком на плац, делает два круговых оборота вокруг своей оси и останавливается. — Почему не стриженный?
Свой коротко выбритый затылок полковник прятал под каракулевой шапкой, какая положена высшим чинам в армии. Надевать кучерявую шапку Зинкевич начинал задолго до установленного срока перехода на зимнюю форму одежды. Говорил, что голове холодно. На самом деле шапкой Зинкевич подчёркивал свою значимость и статусность.
— Так мне казённый каракуль не выдали, теперь отращиваю свой, — не моргнув глазом, ответил Зорькин, чем окончательно нажил себе врага в лице полковника. Этот факт, впрочем, как и все остальные, не мог испортить Ваньке настроение. А настроение у Зорькина всегда «гуд». Оттого и улыбка во все щёки, и по-доброму хитрый прищур глаз, который сводил с ума каждую девчонку, попавшую в поле его зрения.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
Круг интересов сужается, уменьшается количество холостых принцев, и шансы наперегонки с возможностями стремятся к нулю с удвоенной скоростью. Она очень давно не ходила на свидание. Ну так, чтоб с малознакомым мужчиной и трепетать. С трепетом, вообще, все сложно. Поэтому…
Лола заваривает кофе, кутается в плед и выходит на террасу встречать рассвет. Многолетняя привычка вставать в 4 утра не отпускает даже теперь, когда в этом нет необходимости. Она садится в ротанговое кресло, снимает очки, затягивается сигаретой и отпивает из кружки кофе. Серый туман клочьями нависает над озером. Смотреть на него приятно, очки не нужны, что в них, что без них — всё едино. Сплошная муть. Мутотень. Глаза отдыхают. Хорошо. Тихо. И зябко.
Ей нравится этот сезон простуд, тёмных вечеров, ледяных корочек на лужах, воздуха с запахом грибов и прелых листьев. Умирающая природа, обнажённый нерв, который болит от холода. А ещё больше нравится, что осень кончается и скоро зима. Зима — её любимое время. Зимой всё замерзает, а замёрзшее перестаёт болеть.
Полгода назад она отошла от дел. Передала весь свой бизнес зятю. Занялась дачей и внуком. Ох, как же трудно было поначалу. Да что там поначалу, до сих пор никак не привыкнет. Скука, отсутствие мотивации, настроение и прочее… и настырно возникающая невыносимая жалость к себе. Это порой так сладко. Но может глубоко затянуть. Когда она чувствует это, то старается пресечь на корню и «взять себя в руки». А скучать по кому-то? Бывает да, нахлынет… и тут она немного разрешает себе повспоминать хорошее, что было с ним связано. А потом опять берёт себя в руки. В общем, полный контроль над собой.
В размытой пелене тумана что-то булькнуло и всплыло. Большое, круглое и чёрное. Оно мелькало и двигалось в её сторону. Лола схватила очки и быстро напялила их на нос. Контуры стали чётче. Голова, руки… Человек плыл в её сторону. На секунду замер и вытянулся в рост. Показались массивные плечи, упругие бицепсы. Голый торс был слишком тёмным для этого времени года. К ноябрю обычно загар уже мало у кого сохраняется. Мужчина, ничуть не смущаясь, двигался в её сторону. Вот уже из воды показались чёрные спортивные трусы, поджарые бока, мускулистые ноги.
Температура воды в озере градусов восемь, не больше — прикинула Лола. Но мужчина похоже не чувствовал холода, наоборот, наслаждался им.
Приблизившись к веранде, мужчина тряхнул кучерявой гривой, рассыпая вокруг себя фонтан брызг.
— Здравствуйте. — Приветливо улыбнулся. — Извините, что забрёл на вашу территорию. Я тут неподалёку живу. В тумане сбился с курса.
— Не холодно для заплыва? — Лола прищурилась, измеряя мужчину насмешливым взглядом.
— Самое то. Я всегда по утрам плаваю, пока озеро не замёрзнет. Это моя метода борьбы с надвигающейся старостью. Ну и сопутствующими ей болячками.
— А что, уже напирают?
— Было дело. Два года назад камни в почках зашевелились.
— И что, заплывы помогли?
— Нет, — рассмеялся мужчина, обнажив ряд белых зубов. — Камни пришлось вырезать. Но о здоровье задумался.
Возникшая пауза ввела в замешательство. Ей вдруг стало неуютно от того, что она совершенно не понимала как себя вести с этим возникшим неоткуда мужчиной. Она растеряно прикидывала разные варианты и просчитывала в голове их уместность. Предложить ему кофе или может свой плед? Или послать к чёрту? Почему-то совсем некстати откуда-то из глубин её застывшего организма выскочила и прилипла мысль, что было бы здорово прижаться к этому заиндевевшему телу. А ещё лучше усадить в кресло напротив и закинуть ему на шею свои голые ноги. Чтоб он целовал их холодными губами, начиная от самых кончиков пальцев и двигаясь вверх… Брр. Какая пошлость!
— Меня Владимир зовут. Я живу вот в том доме. — Он повернулся, протягивая руку в сторону небольшого кирпичного строения.
— Так это ваша калитка всё время скрипит и хлопает? — совсем не зло спросила Лола, прогоняя нагрянувшее не пойми откуда сексуальное наваждение.
— Да… моя. Мешает?
— Ещё бы! — захотелось отстраниться от его расположения и смело проявляемой симпатии. — Разве трудно смазать петли и закрыть на щеколду?
— Не люблю закрытых дверей. С детства ещё. Я в детстве болел часто, и родители оставляли меня одного в квартире, запертым. С тех пор я никогда двери в доме не закрываю.
— Страшно?
— Наоборот. Я один живу. У меня из живых душ, только собака. Есть надежда, что кто-нибудь как-нибудь, да заглянёт на огонёк.
— Очень гостеприимно… учитывая наличие собаки во дворе.
— Она старая, не шумная, дурной человек вряд ли, завидев собаку, в дом сунется, это да. Но доброго она не тронет…
В его словах, во взгляде читалось приглашение, но, чувствуя нарастающее желание, она запретила себе поддаваться на эти провокации. Перед ней стоял мужик. Приятный внешне и в общении тоже. Полуголый. В тумане. Весь этот флёр создавал загадочность и привлекательность их знакомству и будоражил давно забытые, угасшие, засунутые в дальний угол сознания чувства.
Показалось. Нет никакого приглашения. Ей просто хочется, чтоб оно было.
Лола впилась в сигарету, втянула горький дым так, что закружилась голова. Неожиданно. Во что бы то ни стало надо поставить её на место. Отрезвить мысли, ведь всё, что с ней сейчас происходит понятно и объяснимо. Это похоже на попытку освежить впечатления, пусть чисто теоретически. Предложи он сейчас реальное свидание, ей по-настоящему станет страшно. Совсем непонятно, как тогда себя вести — слегка ли придурковато улыбнуться, или может прикинуться женщиной-вамп? А потом, если вдруг случится такое приглашение — что надеть? И о чём сейчас говорят на свидании? Не про камни же в почках.
— У вас очень красиво здесь. Вы сами это обустроили?
— Да. — Она с трудом вернулась к разговору.
— У вас талант. А у меня с фантазией не очень. Что ни сделаю, выглядит убого.
— Всё так плохо?
— Хуже некуда. Предлагаю оценить всё профессиональным взглядом.
— Сейчас? — спросила как-то чересчур испугано.
— Нет, — он улыбнулся, опустил голову, насмешливо поглядел на мокрые плавки. — Вид у меня, прямо скажем, не подходящий для этого.
«Смотря для чего, этого», — подумала Лола и снова впилась в сигарету.
— Может быть вечером? — Он с надеждой посмотрел в прикрытые диоптриями глаза. — Обещаю презентабельный вид. Не смокинг, конечно, но хороший спортивный костюм в гардеробе найдётся. Вас это ни к чему не обязывает. Можете, как сейчас, в халате и в пледе. Очень располагает, греет душу. Придёте?
— Не обещаю, — выскочило само собой. Холодно и резко.
Он кивнул, словно всё понял и согласился с отказом. Повернулся. И медленно спустился по ступенькам.
За те несколько секунд, пока он спускался, в её голове промелькнула картинка — трупик паучка, покрывшегося плесенью, который привлёк её внимание вчера, когда она спустилась за яблоками в подвал. Он так и умер в своей паутине в ожидании чего-то. А может быть в мечтах. Запах в подвале показался ей ужасным. Мысль, что так пахнут умершие мечты или несбывшиеся ожидания сейчас пронзила её. Захотелось крикнуть ему в спину что-то тёплое, обнадёживающее…
Будто почувствовав это, он обернулся.
— Извините, я представился, но не спросил, как вас зовут.
Ледяной капкан дрогнул и раскололся на миллион осколков.
— Лора. Лора Торбина.
Утром был дождь. Может поэтому в голове манная каша. И настроение такое. Серое, будничное. Вроде и охота чего-то, а вроде и нет. Тоска. Тоска заела. Беспросветные будни. Надоело всё. Обрыдло.
Сейчас бы бабу. Мягкую, податливую. Мять её, давить, так чтоб она охала, стонала и причмокивала от удовольствия. Горячую. Пусть пыхтит как паровоз, но чтоб от неё женщиной пахло. Распутной и всё позволяющей.
Он перешёл мостик, оглянулся на старую жёлтую пятиэтажку.
На втором этаже дородная блондинка, перегнувшись через балконное ограждение, развешивала бельё. Байковый халат на груди распахнут, мясистые груди в цветастом ситце бесстыдно вывалились на бельевые верёвки.
Чувствуя мгновенно разгорающийся внутри огонь, знойное томление и острую потребность всё это немедленно выплеснуть, он сворачивает с дорожки и идёт к жёлтому дому.
Пахнущий сыростью подъезд, выщербленные ступеньки, занозистые перила, площадка с облупившейся штукатуркой на стенах, кофейного цвета дверь, стальная ручка, проваленная кнопка звонка. После зычного дребезжания, слышится шлёпанье тапок и бряцание металлической цепочки. Дверь заунывно распахивается.
— Привет, Варвара! — Его взгляд похотливо пожирает аппетитную складочку в распахнутом декольте хозяйки.
— Привет! — Варя стыдливо стягивает на груди халат. — Каким ветром?..
— Да вот. Шёл мимо. Смотрю — красивая женщина на балконе бельё развешивает. Да так смело склоняется. Дай, думаю, зайду, придержу, чтоб не выпала. — Он протягивает руку и кладёт тяжёлую ладонь ей на бедро.
— Э, ты чего? — отодвигается Варвара.
— Сама знаешь чего! — Рука ухватила пухлый зад и потащила вверх подол байкового халата. — Женщину хочу.
— Да ты очумел, что ли? Отстань! — отпихнула. — С ума сошёл. У тебя своя женщина есть. Вот и иди к ней.
— К ней не хочу. Тебя хочу. От тебя женщиной пахнет. — Он налёг на неё, прижав к дверце встроенного шкафа, задышал в лицо перегаром. — Ну давай. Чего кочевряжишься? Уж сколько без мужика одна живёшь. Что, от тебя убудет, что ли? Удовольствие получишь. Я гарантирую. Ни одна баба ещё не жаловалась.
— Отвали, кобель! — увернулась Варвара, отодвинувшись. — Потому и одна, что Марфушкин таким же кобелём оказался. Все вы… кобели проклятые. Свои вас не устраивают. Чужие мёдом намазаны.
— Дурак твой Марфушкин! Как он мог уйти от такой… — снова протянул руку, провёл пальцем по шее, медленно спускаясь всё ниже в ту самую ложбинку. — Давай отомстим ему.
— Да пошёл он! И ты туда же иди! Не собираюсь я ему мстить. Ты видел эту Ражнову. «Дэ» два «с». Ни рожи, ни кожи. Ни сиськи, ни письки.
— Говорю же — дурак! — Палец соскользнул в потную ложбинку. — Какая ты смачная. Хочешь ведь, вижу — хочешь.
Дверца встроенного шкафа, простонав, отъехала и в образовавшейся щёлочке показалась морда рыжего кота.
— Ууурррр, — прогундел кот.
— Пшёл отсюда!
— Это ты пшёл отсюда! — Варя брезгливо отбросила проникшую в святая святых руку. — Иди к Ражновой, может примет. Раньше она всех принимала. Проваливай!
— А вот не уйду!
Он ехидно улыбнулся и, сделав шаг, навалился на неё всем телом. Она и вскрикнуть не успела.
Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы вздыбив шерсть, кот ни вскочил на широкую спину и ни вцепился когтями незваному гостю в шею.
Оторвав голову от подушки, Ирина обшарила глазами комнату. Так себе жилище. Не бедно, но и не богато. Дешёвенький ковёр на стене, покосившийся стол-книжка, убогие занавески, тумбочка с телевизором. Сверху видеомагнитофон, рядом полка с кассетами. Это уже что-то!
Рядом хрюкнуло и заскрипело пружинами. Ирина посмотрела на голую спину мужчины и, натянув ему на плечи одеяло, продолжила осмотр.
Впрочем, больше осматривать было нечего. Громоздкий шкаф до потолка и детская кроватка в углу комнаты. Ирина усмехнулась и посмотрела на часы. До поезда полтора часа. Пора.
Она потянулась к стулу и сгребла с него вещи.
— Эй! — толкнула сопящее тело.
— Чего тебе? — донеслось недовольно.
— Мне пора.
— Пора? — Мужчина заворочался. — Куда пора?
— На вокзал. У меня поезд через час. Отвезёшь меня?
Мужчина приподнялся и, растерев ладонью глаза, уставился на Ирину.
— На чём это я тебя отвезу? У меня машины нет.
— А на такси?
Мужчина опустил голову на подушку.
— Так это ты и сама можешь. — Засунул пятерню в волосы, почесал макушку. — У меня после вчерашнего голова болит. И спать охота.
Серый луч протиснулся в щель занавесок. Пока Ирина надевала свитер, луч скользил по шерстяной вязи синего полотна. Когда она, выворачивая колготки, определяла изнанок, луч расплывался пигментным пятном по её щеке. Натягивая колготки, она зацепила ногтём чёрный капрон. Моментально образовавшаяся стрелка расчертила ногу белой полоской от пятки до ляжки.
— Подари хотя бы кассету. На память.
Мужчина повернул голову и посмотрел на полку с видеокассетами.
— Ты чё? Меня жена убьёт.
Серый луч дрогнул и спрятался за занавеску.
— Сволочь. — Ирина схватила сумку и выбежала в прихожую.
Мужчина повернулся к стене и захрапел.
Всунув ноги в ботинки и сдёрнув с крючка куртку, Ирина яростно вывернула шайбу замка и толкнула дверь. Лестничная площадка встретила её неприветливо холодно. За спиной раздалось смачное храпение. Ирина со всей силы хлопнула дверью и побежала вниз по ступенькам.
Купе. Сумрак окутал перрон. У кого-то уже жареная курочка в фольге. Яички на столе. Помидорки, огурчики, винцо в бутылке из-под лимонада. Словоохотливый попутчик предлагает присоединиться. Разливает «Изабеллу» в пластиковые стаканчики.
— Ну что, за знакомство? Вино своё, домашнее, сват делал. В дорогу дал. Так, чтоб не скучно ехать было, ну и для установления контакта с милыми спутницами.
При других обстоятельствах Лола бы фыркнула и отвернулась, но сделку, которую она провернула с Ванькиной квартирой, доставшейся ему после смерти бабки, требовалось обмыть. Да ещё и у его брата четвертинку родительского дома удалось оттяпать. Немного, но на новую машину хватит. Удачно получилось, можно сказать, филигранно. Немного щемило в душе старыми воспоминаниями. Прихожая с кушеткой, где она потеряла девственность. Кухня, с первым поцелуем… на брудершафт.
— А давайте, — кивает Лола.
Седовласый попутчик осторожно берёт большим и средним пальцами за самый край ободка стаканчика и протягивает Лоле. Его покрытые длинными седыми волосками фаланги вызывают запоздалое отвращение, но деваться некуда. Тёмно-синяя жидкость, источая аромат южных стран, подрагивает вместе с колебаниями вагона.
Мужчина обхватывает пятернёй подбородок, стягивает его пальцами, словно оглаживая бородку. Никакой бороды нет, может была когда-то, но сбрил, а привычка осталась. А может хотел продемонстрировать, что он тоже не хухры-мухры, а ещё "ого-го".
Середина лета. Распаренное солнце целует своё отражение в серебристой амальгаме озера. Мокрый песок застревает между пальцев, приятно холодит ступни.
— А может лучше дачу?
— Дачу? Какую ещё дачу? Зачем мне дача?
— Ну как зачем… чтоб была. Чтоб мы с тобой не сюда на заброшку за дичкой ездили, а со своего дерева урожай снимали.
— Да ну… не хочу я дачу, никогда не хотела. Возиться в земле? Брр… терпеть не могу.
— Не обязательно возиться, засеешь травкой, цветочки там… и будем мы с тобой валяться на газончике, вот на этом голубом пледе и любоваться облаками. Благодать! — Рита перевернулась на спину и уставилась в небо.
— Да ну, не хочу, не моё это… дачи, огороды.
— Ну и зря. Вот фамилию ты тоже менять не хотела, а гляди, как сразу попёрла удача.
— Ну это не доказано… Просто совпадение.
— Вот же ты вредная. Ничего тебе не докажешь.
— Ладно, не злись, я вторую столовую открывать собираюсь. А это и деньги и время. Вот, когда все проблемы решу, может тогда и о даче подумаю.
— Ты, конечно, молодец, Лолка, только… не хватает кое-чего… кого.
— Если ты о мужиках… то на фиг надо.
— Неужели у тебя после Зорькина так никого и не было?
— Знаешь, когда лишён заблуждений насчёт принцев, идальгов, рыцарей и прекрасных мачей; всех этих иллюзий, розовых соплей и мыльных фантазий, как-то просто становится, понятней, динамичней. Да и когда мне, я в 4 утра встаю и понеслось. Прихожу выжатая как лимон. Ты думаешь, так легко мне это благополучие даётся. Нет у меня на мужиков времени, да и желания…
— Так-таки нет. Так-таки и не было.
— Ну было разок. По глупости. В поезде. С мужланом каким-то. Выпили, я пошла в тамбур покурить, он за мной, зажал, впился губами слюнявыми. Ну а потом как в тумане… Железо клацает, из щелей сквозит, за стеклом луна скачет, он пыхтит, а меня какое-то странное чувство охватило — и противно, и смеяться хочется. В общем, дурь сплошная. Как вспомню…
— Что, прямо в тамбуре?
— Ага. — Лола тоже перевернулась на спину. — Вот такая щепотка безумия в моей пресной повседневности.
Рита приподнялась, расправляя под собой голубое покрывало.
— А давай мы твои данные на сайт знакомств отправим, вдруг повезёт.
— Нет, Ритик, не нужны мне штаны на диване. Хватит.
Он никогда не верил ни в Рай, ни в Ад. А уж о всяких там чертях, да сковородках... И о грехе не думал, а чего о нём думать. Чушь всё это собачья. Выдумки бабок. Какие ещё черти?! Смешно.
Но оказалось не смешно. Совсем не смешно. Даже страшно.
Он сидел на шкафу. Маленький, серенький. На корточках. С бегающими чёрными бусинками глаз. Смотрел пристально, не сводя жуткого взгляда. Он следил за ним.
Ванька попробовал отвести глаза, но словно загипнотизированный не мог оторваться от мерзкого зверька, на голове которого виднелись две заострённые на кончиках пупырки. Чёртик цокнул языком, и из-за его спины выскочил хвост. Длинный, похожий на крысиный, только с кисточкой на конце.
- Хи, - хихикнул чёртик и встал на задние лапки. - Хи.
Маленький разрез под пяточком кривовато изогнулся и оскалился мелкими зубками.
Ванька похолодел и, согнувшись, стянул с ноги тапок. Словно догадавшись о его намерениях, чёртик замер и чуть наклонился вперёд.
Ванька резко вскинул руку и запустил в зверька тапок.
- Изыди! - голос сорвался, и наружу вырвался лишь еле связный хрип.
Тапок пролетел рядом с чёртиком и, ударившись о потолок, шлёпнулся на шкаф. Чёртик оскалился, зашипел и, оттолкнувшись, подпрыгнул так, словно в его задние лапки были встроенные пружины. Пролетев расстояние от шкафа до стола, он мягко приземлился на залитую тёмной жидкостью клеёнку. Теперь стали отчётливей видны маленькие рожки и влажный тёмно-коричневый пятачок.
- Хи, - снова раздалось со шкафа.
Ванька посмотрел в направлении звука и увидел ещё одного, точно такого же чёртика. Близнец повёл себя так же, как и первый. Ощетинился, подпрыгнул и, перелетев через комнату, опустился рядом с собратом.
- Пшли! - Ванька попытался смахнуть чертей, но они запрыгали, дёргая тощими лапками, словно их било электрическим током. При этом они злобно шипели, кривя покрытые ворсом мордочки. Первый чёртик присел, оттолкнулся и, взлетев, приземлился Ваньке на плечо.
- Пшёл! - Ванька стряхнул с плеча чёртика и выбежал на балкон.
- Хи, - раздалось над ухом справа.
Дёрнул плечом, скидывая наглого зверька.
- Хи, хи - прозвучало с другой стороны.
Ванька перекинул ногу через балконное ограждение и прыгнул вниз. Пятки больно ударились об асфальт и, не устояв, он опрокинулся навзничь.
- Хи, хи, хи! - Черти весело прыгали вокруг. Их было уже больше. - Хи, хи, хи!
Четыре, нет шесть, восемь. Он не успевал считать. Они скакали, кривлялись, цокали языками, хлестали хвостиками воздух. Отвратительные, мерзкие твари!
Ванька перекатился на бок, встал, сделал шаг.
- Хи, - снова раздалось над ухом.
