Серия «Обзоры фильмов и сериалов»

Девушка растерянным взглядом всматривается куда-то вдаль, сквозь узоры на стенах ванной, за бескрайний горизонт и, вероятно, вглубь самого времени. Вместе с этим она чистит зубы — щетка буднично скользит из стороны в сторону и иногда поскрипывает, словно первый снег под кроличьим брюшком. Умывшись, Агнес погладит кошку, наспех позавтракает и нырнет за порог дома.

Вокруг раскинулась провинциальная Америка, слегка дикая и неотесанная, но завораживающая своей первозданной красой. Ветер по-отечески поглаживает макушки сосен, окрашенная осенью трава вьется о щиколотки, а пенные барашки резвятся на блюдце моря под присмотром молчаливого маяка. Эти края пропитаны уютом и почти усыпляющим покоем.

После прогулки Агнес вновь погладит заскучавшую питомицу, перекусит и отправится писать роман. Он далек от завершения и в лучшем случае похож на зарождающийся черновик, но даже сейчас испещренная чернилами бумага наполнена смыслами. Иногда смешными и вселяющими надежду, но все же напоминающими о трагедии, которой следовало затеряться в подоле времен.

Пару лет назад жизнь Агнес была иной. Она грезила литературой и почти все время уделяла написанию диссертации, а в свободные минуты утопала в чужих произведениях. То была в меру беззаботная и вдохновляющая пора, которая полнилась надеждами на впечатляющее будущее. Личная жизнь, карьера и верные друзья норовили сложиться в прекрасный узор.

Больше всего Агнес вдохновляла похвала научного руководителя, ведь он заприметил в ее нескладном теле настоящий, ничем незамутненный талант. И именно с его подачи главная героиня едва не пошла ко дну. Привычные очертания мира размылись, а понятие нормы дало трещину, подобно рухнувшему с края стола блюдцу, которое, вопреки законам Вселенной, не рассыпалось сотней пенных барашков.

С той поры в растерянном взгляде поселились новые оттенки пустоты. С одной стороны, Агнес прекрасно понимала, что с ней произошло нечто жуткое и разрушительное. С другой — будто чувствовала собственную вину за случившееся. Из-за этой путинцы жертва собственноручно облачилась в рясу соучастника и теперь, глядя в зеркало, может произнести только лаконичное: «Прости, детка».

«Но я помню [...] чернокожего мужчину [...], который полез в кипящую воду, вытащил меня, поставил на ноги и отступил, чтобы осмотреть. Я не падал, а стоял, глядя на Джона и понимая по его лицу, что я мертв»
— Харри Крюз, «Детство: Биография места»

Эта мысль стала неотъемлемой частью самой Агнес. Она просыпается с ней, читает со студентами Владимира Набокова, смеется с лучшей подругой, греется в ванной и засыпает в обнимку с мурчащей кошкой. Случившееся стало непрошенным водоразделом, который невозможно так сразу осмыслить, потому что стоит о нем заговорить, как окружающие начинают странно себя вести.

Настоящим испытанием для Агнес стало не произошедшее, потому что, несмотря на весь ужас, она довольно легко отделалась, а невозможность открыться миру и узнать его мнение на этот счет. В определенном смысле главная героиня оказалась заперта в комнате с заклеенными диссертацией окнами, наедине с собственными мыслями и безразличием окружающих.

Человечеству нет дела до переживаний Агнес, даже отдельным его представителям, которые пережили нечто подобное. И не потому, что они бездушны. Дело скорее в том, что единицы способны бескорыстно поддержать и разделить чужое горе. Остальные же пытаются найти рациональное зерно в случившемся — лаконичный ответ, который обозначит виновного и воздаст ему по заслугам.

Но по итогу картина «Прости, детка» делает акцент на другом — она утверждает, что травмы неизбежны. Одни будут глубиной с океан, другие диаметром с планету, а третьи напомнят кувшин с созвездием крохотных разочарований. Но каждое, вне зависимости от размаха, способно заслонить солнце. Свет померкнет, и мрак проникнет в сердце сквозь напуганные и широко раскрытые глаза.

Вот только не стоит бояться этого. Ожидание очередного подвоха не позволит принять прошлые удары и обернуть их себе на пользу. Именно эта истина вечно маячит перед Агнес, ведь ее жизнь не только не оборвалась, но и постоянно одаривает поводами для радости — верная подруга ждет пополнение, по соседству живет милый парень, а карьера идет в гору.

Жизнь куда внушительней большей части трагедий, что не заканчиваются купанием в источниках Стикса. При должном рвении многое можно не только пережить, но и принять, как часть собственного пути — в одни периоды невыносимого, а в иные удивительно прекрасного. И дело не в том, что время лечит, просто у него есть немного подарков для каждого, нужно лишь подождать.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать о «Балерине», которая окропила вселенную Джона Уика новыми красками.

Потеряв лишь ботинок и не очень-то нужный орган, мистер Корда бредет по кукурузному полю в окружении обломков своего самолета. Минуту назад он предстал на божьем суде, где его грешной душе планировали воздать по заслугам, но самовольно решил, что подсчитывать пороки рановато, и в очередной раз отмахнулся от смерти, как от пылинки на лацкане дорогого пиджака.

А грехов Анатоль Корда накопил предостаточно, особенно если включить в этот список использование рабского труда и обречение целого народа на голод. Но посмертное сведение счетов с райской канцелярией пока не волнует выдающегося бизнесмена, даже несмотря на то, что покушения на его жизнь давно стали ежедневной рутиной.

Вновь улизнув с того света, мистер Корда решает воплотить проект всей жизни. Для этого он находит давно отчужденную дочь, которая для пущей иронии стала католической монашкой, и взваливает на нее бремя наследования всех богатств. В ответ девушка предлагает отцу испытательный срок, за который он должен доказать свою родительскую состоятельность и желание исправить хотя бы щепотку ошибок.

Проект «Финикийская схема» полон усложненных маневров и ухищрений, а так же едва легальных сделок с бандитами, королями и даже родней Анатоля. Не говоря уже о постоянном шпионаже за конкурентами и целыми правительствами. Конечную выгоду и весь план понять невозможно, поэтому только ловкий бизнесмен, как Корда, может убедить разношерстных спонсоров в собственном успехе

Новая картина Уэса Андерсона являет собой привычное попурри из абсурда, модерна и библейских нравоучений, на этот раз прикрытое шпионским экшеном. Режиссер даже не пытается сохранить серьезное выражение лица, а его творение почти готово рассыпаться, явив все скрытое безумие разом. Уши творческой эклектики торчат из-под пальто простой истории, но в этом весь смысл.

Путешествие по раздираемой бандитами, коммунистами и армиями различных царей Финикии ведет к духовному перевоплощению главного героя из хладнокровного магната в ответственного отца. Дочь же принимает его некоторые черты, что постепенно сближает неудачливую семейку. И даже периодические покушения, после которых Корда ненадолго посещает небесный суд, не способны ее разделить.

С каждой смертью Анатоль проходит новые отделы небесного аппарата и приближается к необходимым ответам. Черно-белые сцены в райской канцелярии — не просто шутка про всевышнюю бюрократию. Уэс Андерсон, возможно, впервые столь прямолинеен в желании начать взрослый разговор об искуплении грехов, почти без паясничаний и привычной иронии.

На библейскую драму наслаивается карта «современной Финикии», фантазийно переиначенная под сказку о королях и разбойниках. Этот Восток — сладкий, словно яства в кондитерской лавке, и раздираемый забавными тиранами — обличает империализм и жажду наживы. Но за секунду до того, как рассказ рискует стать слишком серьезным, он снова скатывается в откровенный фарс.

Уэс Андерсон собирает свой «восточный базар» из пастельного ар-нуво, колониально-капиталистических пародий и симметричной геометрии. Кадры одновременно походят на винтажные афиши и бухгалтерские таблицы. Ровные линии, акварельные тона и расставленные «по полочкам» герои сплетаются в знакомую партитуру.

Симметрия кроется не только в центрированной мизансцене, но и в самом способе монтажа, который полагается на явные повторы, синхронность диалогов и рифмы. Когда главный герой в очередной раз отдает концы, фильм переходит в строгие черно-белые блоки «небесной канцелярии» — отрешенный взгляд, лобовая фронтальность и почти Бергмановская суровость.

В этом мире перекликаются даже слова. Строгие перечисления, преклонение перед временем и отточенные фразы — метроном, запущенный с первой секунды, послушно отбивает ритм. В шумном ансамбле переговоров, презентаций и формальных визитов именно он удерживает хаос шпионских интриг в узде. Стиль буквально структурирует историю, не давая ей рассыпаться на набор скетчей.

Геометрия кадра соблазняет ощущением контроля, а симметрия обещает справедливость и упорядоченность. Но в конечном счете гармония строится не на равных долях и процентах, а на принятых обязательствах. Отцовство Корды оказывается тем разрывом в идеальном орнаменте кадра, который напоминает, что нельзя уравнять мир, но можно хотя бы попытаться обрести согласие с собой.

«Финикийская схема» уверяет, что искупление грехов — вовсе не чудо, а кропотливая работа, в которой только сам «режиссер» способен сменить ракурс. Да и жизнь — не яркая и ухоженная витрина. Скорее она больше похожа на захламленную мастерскую, в которой шанс на успех есть только у труда над собой, терпеливого и нескладного, как первый черновик следующей жизни.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать про обнадеживающую драму «Прости, детка», в которой трагедия становится неотъемлемой частью жизненного пути.

Жизнь Лили Тревино напоминает путеводитель по токсичным отношениям. Бывший парень вечно путает номер телефона и звонит ей вместо новой пассии, а знакомые так стремительно проносятся мимо, что о настоящей дружбе не может идти и речи. Мать давным-давно бросила семью, а рядом есть только отец, которого вместо разговоров с дочерью интересуют онлайн-знакомства.

Бесконечно листая социальные сети, девушка ищет не способ бежать от одиночества, а ответ на вопрос, почему любовь столь упрямо обходит ее стороной. Даже сеанс психолога не помогает — специалист выслушала историю болезни и расплакалась, лишенная сил продолжить консультацию. А по вечерам, отправляя бывшему смайлики, Лили даже не пытается сдержать рыданий.

Еще и отец-манипулятор, единственный близкий человек, решил прекратить отношения, чтобы дочка не мешала в поисках новой страсти. Перепробовав все, даже не слишком легальные способы добиться от родителя внимания, она нашла в сети его профиль, чтобы засыпать сообщениями. Правда под руку попался не покоритель пожилых дам, а его тезка, скромный прораб из соседнего штата.

Лента незнакомца полна семейных фотографий и дурацких шуток, из которых сочится уют. Впервые за долгое время Лили отправляет запрос на дружбу не от отчаяния, а со смутной надеждой, что кто-то по ту сторону экрана по-настоящему откликнется. И ответ не заставляет себя ждать — мужчина с удовольствием выслушивает девушку, после чего предлагает помощь по дому и моральную поддержку.

Так зарождается странная дружба, побеждающая и разницу в возрасте, и расстояние между штатами, и личные неурядицы. Боб, живущий спокойной жизнью, внезапно вспоминает пыльные секреты и делится ими со вчерашней незнакомкой. А Лили впервые в жизни прислушивается к чужим проблемам и даже умудряется помочь взрослому другу.

История картины «Боб Тревино поставил лайк» для режиссера Трейси Леймон не вымысел, а попытка отрефлексировать собственную молодость, во время которой приключился похожий эпизод. Легкомысленная комедия быстро оборачивается благодарственным посланием в прошлое, где осталась дружба, когда-то спасшая от депрессии две далекие души.

Дружба — один из немногих человеческих жестов, который способен сломать, казалось бы, непоколебимую геометрию мира. Порой самая глубокая связь рождается там, где нет биологического родства или общих тем для разговора. И когда Лили пишeт далекому и незнакомому однофамильцу, в действительности она перезапускает собственную жизнь.

Друзья порой оказываются гораздо ближе кровной родни. Возможно, они и не лечат травмы, но предлагают пространство, в котором можно без осуждения и давления осмыслить свою боль. Лили и Боб будто строят временное убежище среди бурного течения — помощь в мелочах и обычная человеческая поддержка заменяют «родственные» обязательства.

В мире бесконечных лайков социальная сеть выглядит как ярмарка тщеславия, где каждый торгует иллюзией счастливой жизни. Но Трейси Леймон показывает обратную сторону онлайн-общения — за выхолощенными фото скрыты реальные люди, изголодавшиеся по простой близости. Поэтому даже ничего не значащий комментарий Боба под фотографией Лили становится спасительной соломинкой.

Боб не совершает подвигов, он просто «лайкает» фотографии, дает практические советы и выслушивает очередные жалобы. Доброта в маленьких жестах становится ручейком, восполняющим русло надежды внутри Лили. Тот самый первый «лайк» превращается из незначительного жеста в первый удар сердца девушки, что родилась заново.

Подобные поступки ломают своей обыденностью даже самые крепкие преграды. Одиночество часто походит на непоколебимую бетонную стену, но на практике она способна рухнуть от подходящего дуновения ветра. Так и спасение, не только хронически одинокой Лили, но и скучающего в своей размеренной жизни Боба, начинается с крошечного взаимодействия через социальную сеть.

«Боб Тревино поставил лайк» напоминает, что настоящее родство не всегда заверено кровью — иногда оно всходит на почве взаимопонимания. Настоящая близость — это акт свободной воли, который способен создать нечто осязаемое на пустыре одиночества и прозвучать громким эхом в чужой тишине. И порой для этого требуется сделать крохотный шаг навстречу тому, кто в нем больше всего нуждается.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать о «Финикийской схеме» Уэса Андерсона, в которой он впервые отказался от привычной иронии и начал взрослый разговор об искуплении грехов.

Он идет по диким улочкам, в воздухе пахнет сгоревшим бензином и порохом. Словно неприкаянные души, его окликают проститутки и продавцы хот-догов. И те, и другие обещают насыщение плоти. Колючий ветер спотыкается об обочины и уже через миг мчится вдоль серых улиц, на которых всполохи дня перемешались с оттенками ночи.

Судьба этого мужчины никому неизвестна, даже он сам иногда думает, что окончательно забыл о прошлом, похоронив его лохмотья в пустошах подсознания. Однако он помнит черную спортивную сумку в глубокой яме, в которой покоится россыпь коричневых осколков, напоминающих человеческое сердце.

Его зовут Нико Беллик. В попытке отыскать нечто давно утраченное он бежал из Восточной Европы, где приходилось «творить ужасные дела». Эти поиски поведут его не через благие поступки и героические свершения, а сквозь неуклюжий круговорот насилия и бесцветной бандитской жизни в городе, что по ночам тяжело дышит мраком.

Либерти-Сити — это сумрачные джунгли, в тенях которых таятся голодные хищники. Нико, как и эти самые хищники, озабочен выживанием в незнакомой среде. Свое сердце он оставил в прошлой жизни, поэтому его больше не трогают пепельные закаты на фоне высоких бетонных коробок, проливные дожди и восходы, пышущие алым холодом.

Единственное наречие, на котором Нико говорит без акцента — язык насилия. Несмотря на желание покончить с преступной жизнью, именно с помощью насилия он общается с местными обитателями и встраивается в отлаженный механизм Либерти-Сити. В этих бетонных джунглях всякие оттенки эмоций и чувств яростно размазаны до мертвенно-синего и серого.

Хотя жизнь Нико похожа на стремительный боевик про гангстеров, она сильно отличается от кино. Парад насилия оказывается монотонной и изматывающей работой, за которую часто не доплачивают. К тому же наниматели видят в Нико бездушный инструмент — он просто должен выполнять задачи и не задавать вопросов. А если они останутся недовольны, то от него всегда можно избавиться.

Лично знакомые с Нико думают, что в редкие спокойные ночи ему снятся жаркие пляжи, длинные пальмы и золотой песок. Возможно, у него другое имя, и он радуется жизни, ведь путь бандита привел его к достатку, любимой семье и гламурной жизни. Может быть, ему даже удалось добиться главной цели — найти утерянное сердце, пустоту которого временами покалывает.

В действительности Нико снится другое. Ужасы войны наложились на новое окружение и людей, и теперь разум показывает шокирующее шоу с горящими машинами, шатающимися от ранений прохожими, сбитыми вертолетами и бездыханными телами полицейских. Насилие, отпечатавшееся на обратной стороне век, преследует даже в грезах. Но Нико не боится крови, больше всего его пугает осознание, что он способен убивать в масштабах природного катаклизма.

Сон уходит и наступает новый день, неотличимый от предыдущих. Нико, под стать другим представителям криминального Либерти-Сити, будто застрял в гибнущем мире. Он не становится лучше или хуже, не учится на ошибках и никак не меняется. Даже подсознательное желание вернуть чувства и снова вдохнуть в себя жизнь постепенно угасает.

Но Нико не отчаивается. Он, как и сама жизнь, любит шутить — цинично и со злостью. Встречи с нанимателями, друзьями или продажными полицейскими быстро превращаются в сборник анекдотов. В такие моменты Нико представляется парнем, который может говорить несерьезные вещи с серьезным лицом. Или может делать вид, что происходящее — сюрреалистическая норма, фоном для которой стал город, проглотивший свои же цвета.

Перестрелка или угон автомобиля в любой момент могут обернуться пародией. Все участники этого балета наделены неуклюжей телесностью, которая приближает их пластику к реальным людям. Они могут запнуться за строительный мусор, попасть под автомобиль, получить ранение от рикошета или свалиться с крыши во время погони. Высокий хаос, вязкие анимации и смешные реплики превращают мрак Либерти-Сити в карикатуры на эпоху Бастера Китона.

Несуразная комедия виртуальной жизни позволяет Нико раз за разом находить силы, чтобы двигаться сквозь бытовой кисель и смеяться над трагедиями прошлого. Джунгли — место душевных госпелов и бодрящих шуток. Каждый новый рассвет — повод для улыбки, пусть и обесцвеченной. Возможно, однажды Нико соберет разрозненные черепки в единое целое, или они утратят всякую значимость, ведь место леденящей утраты может занять нечто, наполняющее дни смыслом.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать об уютной драме «Боб Тревино поставил лайк», которая напоминает, что бескорыстная дружба — одно из самых удивительных событий по эту сторону вселенной.

Капли дождя шумной и воодушевленной ватагой лопаются об утомленную зноем листву, пыльные вывески магазинчиков, забытые возле домов игрушки и загривки бездомных собак. Сквозь их поток ровно по центру пустой дороги идет женщина, лишенная возраста и имени. Лица немногочисленных прохожих, что спешат укрыться от непогоды, неразличимы и смазаны временем.

Этот мир лишен четких форм и знакомых очертаний. Рекламные плакаты едва различимы, дома неестественно покосились, а небо, и в иные дни не имеющее осязаемой структуры, напоминает спешные мазки начинающего художника. Только безымянная женщина обладает различимым контуром — она уверенно движется к цели, а с каждой каплей мимо проносятся прожитые годы.

Стоит ей остановить на чем-то взгляд, как в памяти всплывают давно утерянные события. Витрина, за которой спряталось несколько манекенов в вычурных платьях, напоминает о начале двухтысячных. В ту пору Китай походил на деревенского подростка, который, несмотря на растрепанный вид, подавал большие надежды.

Тогда женщина была молода и полна романтических чаяний. Бурный экономический рост, о котором ежедневно напоминали государственные СМИ, сулил многое — достаток, счастье и любовь. Многие искренне верили, что можно осуществить любое желание, если достаточно сильно этого захотеть. И все же мечты не падали с неба, для прикосновения к ним следовало приложить усилия.

Поэтому женщина, родившаяся в обычной семье и не имеющая завидного приданого, работала моделью, танцовщицей и пела в небольших клубах. Именно там, в заполненном дымом и хмельными улыбками помещении, она осуществила заветную фантазию — обрела любовь, которая обратила ее сердце в благоухающий цветок и следом сбила с ног

В те годы мужчину мало заботили чувства, им двигало тщеславие и желание продемонстрировать окружающим собственную ценность. Возможно, в его груди тоже пылало пламя, но этого жара оказалось недостаточно. В итоге он, незаметно приблизившийся к четвертому десятку, отправился покорять новую провинцию, которая манила завораживающими возможностями.

Изначально мужчина планировал обустроиться на новом месте и воссоединиться с возлюбленной. Во всяком случае, она услышала от него эти обещания, вот только сложилось все иначе. Он угодил в жернова государственной инициативы, предполагавшей строительство крупнейшей в мире гидроэлектростанции с поэтичным названием «Три ущелья».

Реализация столь масштабного проекта требовала жертв от народа. Крохотным поселкам и целым городам предстояло оказаться под водой, но банальное погружение их жизней в русло Янцзы попахивало вероломством. Поэтому мужчине в компании других рабочих предстояло снести дома миллионов. Человеческие жизни обратились в песчинки, которые ветер перемен нес в неведомые края.

Нюанс в том, что описанные события не являются полноценной частью картины «Поколение романтиков». В недавнюю пандемию режиссер Цзя Чжанкэ столкнулся с проблемой — во избежание еще большей катастрофы Китай посадил под замок внушительную часть городов. Это не просто затруднило создание нового материала, но и напомнило о незначительности отдельно взятой личности на фоне эпохи.

Спасением для Цзя Чжанкэ стали архивные съемки. Последние двадцать лет он снимал окружающую действительность ради банального интереса. Прогулки по городу, застолья с друзьями или незамысловатый вид из окна деревенского дома. Пока главные герои «Поколения романтиков» проживали свои радости и невзгоды, ровно то же делал и придумавший их режиссер.

В результате, не имея возможности снять полноценное кино с нуля, Цзя Чжанкэ собрал внушительный коллаж из собственных произведений — как художественных, так и любительских. В определенном смысле он препарировал прошлое и, подобно доктору Франкенштейну, изваял из него фантазию. Тем самым художественный вымысел возвысился над реальностью.

Вопреки фрагментарной структуре «Поколение романтиков» обладает удивительной поэтической целостностью. В определенный момент мужчина и женщина растворяются в окружающих событиях, но даже нарастающий гул эпох меркнет на фоне их чувств. Оказывается, что года обесценивают любые материальные стремления и достижения, когда за ними не видна любовь.

«Я сделала парадоксальное открытие — если действительно любишь до боли, то боль не становится сильнее, а любовь, напротив, крепнет»
— Мария Тереза

Время стремительно мчится вперед, оставляя позади амбиции, разочарования и трагедии, которые способны обескровить любую душу. В этой неутихающей гонке человек больше похож на каплю дождя, что вот-вот коснется чьих-то губ и лопнет сотней брызг. Но Цзя Чжанкэ предлагает не страшиться подобной участи, если в сердце однажды жила любовь.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать о главном герое «Grand Theft Auto IV» и его сердце, разбитом на мириады осколков.

Юный Дилан никогда не искал подобного могущества. Добравшись до промозглого и взбудораженного Нью-Йорка 1960-х, он планировал навестить кумира Вуди Гатри и показать миру пару удачных песен. Однако, если большинство мечтателей ждет удел Льюина Дэвиса, то на голову мальчишки свалился контракт с Columbia Records.

Из новичка без строгих убеждений было куда легче вылепить икону фолк-музыки, чем из признанных звезд протестного движения. Война во Вьетнаме, страх ядерной войны и расовая сегрегация заряжали искусство тревогой, но лейблы не хотели терять прибыль, упуская нетронутый уголок шоу-бизнеса. Логичным выходом оказалось — вытолкнуть на сцену юнца, который не успел закалиться в пекле Адской Кухни.

Но Дилан мгновенно угодил в самое сердце народного бунта — в окружение фолк-певцов, превративших музыку в рупор протеста. Ранний дар сочинителя вознес его на Олимп, откуда хрупкий и скрипучий голос был слышен каждому. Сам того не желая, мечтавший исключительно о музыке парень стал пророком для целого поколения.

Байопик Джеймса Мэнголда «Переступить черту» рассказывал о борьбе Джонни Кэша с самим собой. Тем временем его новая картина «Боб Дилан: Никому не известный» — уже не внутренний, а публичный бой искусства и популярности. Любой автор мечтает быть услышанным, но зачастую признание становится камнем преткновения на пути к самореализации.

Главному герою все достается легко — восхищение фанатов, любовь и выгодные контракты. Фестивали распродают все билеты, даже если малыш Бобби выйдет всего на пару песен, а газеты заливаются дифирамбами. Но быть идолом утомительно, к тому же молодой талант жаждет новых вершин.

Его далекой мечтой становится рок-н-ролл, модный и громкий, живой и бунтарский, совсем не похожий на вдумчивый и поросший мхом фолк. Тот самый волшебный звук, что моментально зажигает зал, вылетая из гитары в стельку пьяного Джонни Кэша. Не думая дважды, Боб Дилан берет в руки электрогитару и добровольно облачается в одеяния Иуды.

Сила артиста кроется в способности влиять на массы, но его слабость — в невозможности свернуть с проложенного толпой пути. Люди запоминают режиссеров, музыкантов и художников за уникальный стиль, отступление от которого воспринимается как предательство. Времена меняются, но та же судьба, что в разные эпохи преследовала Клода Моне, Нила Янга и Мартина Скорсезе, догнала и Дилана.

Джеймс Мэнголд показывает вечно молодою легенду фолка одинокой и жалкой фигурой посреди фанатской толпы. За ослепляющими софитами скрыты и зрители, и товарищи. Натянутая тишина, рвущий воздух свист и судорожное мерцание ламп — никто не желает дать автору право на самовыражение. А верные друзья готовы сорвать концерт, стоит ему выйти из-под их контроля.

Не найдя поддержки ни близких, ни коллег, ни фанатов, музыкант оказывается перекати-полем среди ливня из критики. Поколение, для которого его музыка стала единственной отдушиной в гнетущие времена, не может стерпеть гитарных риффов, заглушающих столь желанные рифмы поддержки.

Парадоксально, но прикованный к больничной койке и бормочущий нелепицу Вуди Гатри гораздо свободнее Дилана, ведь у общественности уже нет требований к нему. А человек, подаривший миру «Masters of War» в разгар Карибского кризиса, будто обречен бесконечно оправдывать чужие ожидания. Его песни настолько ясно отражают реальность, что без них люди теряются во мраке эпохи.

Чем громче гудят усилители, тем отчетливей слышна тишина в душе главного героя. Рок-н-ролльный гул подсвечивает внутреннюю паузу — сомнение, без которого невозможны ни рост, ни перемены. Именно этот краткий миг странным образом роднит музыканта с каждым, кто хоть раз менял курс посреди житейского шторма и знает цену сомнению и следующему за ним шагу.

Найти правых в этом конфликте невозможно. Общественный договор искусства непреложен — артист платит за любовь поклонников подтверждением их надежд. Стоит голосу стихнуть, и фанаты остаются без опоры, будто корабль без маяка. Но погаси свет славы, и сам певец утратит силу. Так напряжение между свободой творчества и оковами популярности превращается в вечный круговорот.

«Боб Дилан: Никому не известный» пахнет сигаретным дымом, вибрирует медью струн и дрожит от страха перед будущим. В век бессмысленных войн и раскола общества даже вчерашние союзники поднимают оружие друг на друга. Но фильм доказывает простую истину — как только лязг оков стихает и приходит оттепель, место ужаса неизбежно занимают прощение, музыка и ненасытная жажда перемен.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать о «Поколении романтиков», в котором Цзя Чжанкэ превратил осязаемую действительность в художественный вымысел.

Город утопает в лунном сиянии — призрачные очертания зданий, вывесок и автомобилей выглядят гораздо четче, нежели под солнцем. Днем они смазываются и расплываются, цвета накладываются один на другой и все вокруг прячется за пыльной вуалью. А под луной лишние краски испаряются, мир становится резким и выдержанным, будто кто-то запечатлел его на пленку.

Частный детектив Джон Шугар прячет мрачные мысли в чулане подсознания, чтобы сосредоточиться на виде за окном. Свежая вода из поливальной машины на асфальте — светящаяся и прозрачная — больше походит на лед. Джон завороженно следит за происходящим, словно за сюжетом любимого фильма. Ночные «картины» нравятся ему особенно сильно, так как напоминают кинематограф сороковых.

Недавно голливудский продюсер Джонатан Сигел нанял Джона, чтобы он вернул его пропавшую внучку. Шугар любит фильмы Сигела, поэтому испытал искренний восторг от возможности помочь. Правда продюсер умолчал о семейных тайнах, пороках и зависимостях. Не предвидя подвоха, детектив взялся за самое сложное и изматывающее дело в своей карьере.

Вопреки одновременно романтичной и циничной профессии, Джон не озлобился и не превратился в безразличного господина в плаще с неоднозначными отношениями с законом и роковыми женщинами. Годы не всегда хорошо оплачиваемой работы не отняли доброту, отзывчивость и желание помогать, несмотря на собственный ворох психологических и физических проблем.

Причем Шугар готов протянуть руку помощи как хорошим знакомым, так и людям, напоминающим злодеев. Он обладает удивительным даром проявлять в окружающих лучшее, даже если оно похоронено глубоко внутри. Это делает его неуместным, почти инопланетным героем, который чужд жанру нуар, как в его классическом, так и в современном проявлении

Черный костюм с белой рубашкой, винтажный автомобиль и поэтическая профессия — элементы мимикрии под человека и жанр в прямом и переносном смыслах, попытка Джона вклеить себя в кем-то отснятый материал. Подобное делал Квентин Тарантино в «Однажды в... Голливуде» (см. наш текст), помещая Рика Далтона в эпоху, в которой он никогда не существовал и в фильмы, в которых не снимался.

Но Шугар инороден и по другой причине. Неспешная история с внезапными поворотами разворачивается в современности, но главный герой будто существует в прошлом — одевается, ведет себя и разговаривает как собирательный образ всех нуар-фильмов, колесит на автомобиле популярном полвека назад, читает бумажные журналы и смотрит фильмы на видеокассетах. Кажется, он чересчур аналоговый и осязаемый для абстрактного цифрового мира.

Изнурительные будни детектива представляются Шугару не работой в прямом смысле, а украденной жизнью, увидеть которую можно только в темном зале кинотеатра. Присвоенный отголосок прошлого подчеркивает все прочие нестыковки в его образе и тем самым телеграфирует: «Джон здесь — чужой, никто не знает кто он и откуда».

Таинственная чужеродность постепенно распространяется и на повествование, заражая сценарий инопланетным вирусом. Сюжетный поворот, который обнажает истинную суть Джона, оказывается не таким уж и шокирующим, потому что он проводит почти осязаемую черту в конфликте между главным героем и опоясывающим его пространством.

Шугар в буквальном смысле оказывается инопланетянином из далекого мира, с другим цветом кожи и чуждой физиологией. В этот момент перипетии сложного расследования и мелкие детали теряют вес, либо достигают логического завершения. «Человеческая» часть «Шугара» заканчивается и одновременно только начинается.

Этот поворот подводит к основной теме сериала — любви к кино и его чужеродной природе. Джон выступает сочувствующим зрителем, который смотрит разные фильмы и наслаждается их красотой ради развития — как сущность, рефлексирующая благодаря чужим примерам. Инопланетность, рассмотренная через призму синефильского опыта, не отстраняет главного героя от наблюдающего за ним зрителя, а, наоборот, делает ближе.

Кино и реальная человеческая жизнь, между которыми мало разницы, заворожили Джона. Он воспринимает свое существование как сборник сцен из любимых картин, периодически оказываясь в кадре от работ Орсона Уэллса, Билли Уайлдера и Фрица Ланга. Мышление цитатами характеризует и других персонажей, просто аналогии у них свои. Но эта вариативность не затрудняет коммуникацию — благодаря кино, Шугар может найти общий язык с кем угодно.

Он не только смотрит чужие истории, но и пытается влиять на них, не догадываясь, что его усилия едва ли принесут пользу. В учебниках по сценарному мастерству учат, что главный герой должен действовать. Джон действует даже в моменты, когда лучше замереть. Некоторых персонажей Шугар сможет спасти, но лишь для того, чтобы стать частью монтажного материала их жизней.

Таинство просмотра кино напоминает первобытное состояние, в которое человек входит, когда его взгляд пленяет горящий огонь. Этот огонь чужд и вреден, но вместе с тем дарит тепло и служит источником гипнотического зрелища. Шугар понимает это состояние лучше многих и вместе со зрителем неотрывно смотрит на пляшущие языки пламени и впитывает тепло человечности. В ожидании, когда истлеет последний уголек.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать о картине «Боб Дилан: Никому не известный», в которой великий музыкант приносит в жертву собственную популярность ради свободы творчества.