Год назад отрисовал и распечатал пару десятков таких колод на 54 карты. Закину сюда по частям тоже. с:

Yandex намекает. Сегодня пятница, а значит впереди выходные! Как провести их весло и задорно? Мухоморы и ERD автоматизация! То что надо!

1) Ставьте основные теги отражающие суть конкретного поста - Арт, Фотография, Фан-Арт и т.д. Интуитивно понятно как это сделать.

2) Твой пост содержит изображение или описание любовных отношений? Если да, то поставь тег “шиппинг”.

3) Твой пост содержит эротические материалы 16+?

1. Да. Тогда поставь клубничку и пости это в [NSFW] Фурри[18+]

2. Ну фиг его знает… Для таких случаев есть тег “Furry edge,”.

Голые сиськи - это всегда клубничка.

4) Твой пост содержит кровь, расчлененку, трупы, ОЧЕНЬ ГРУСТНЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ?
1. Да. Поставь теги “grimdark”.

2. Да, но там совсем мало, ну вот столечко. Поставь тег “semi-grimdark”.

5) Проставь теги популярных персонажей  которые присутствуют в твоем посте.
Например вы запостили арт где Гермиона и Гарри Поттер изображены в виде зверей. Логику вы поняли.
Если тега персонажа на пикабу нет, а вы считаете что он необходим - вызывайте @editors,

Если твой пост содержит арт, то постарайся найти ссылку на него и выложи в посте или в комментариях к посту. Как это делать, можно почитать тут pikabu.ru/story/_3150798. Также желательно выкладывать ссылку именно на оригинал, то есть источник куда художник сам запостил работу.

Автор работы KatyLipscomb

Малинджи

Он торжествовал победу, но все же пытался загладить свою вину. Снял для нее просторное помещение и оборудование, чтобы она могла заниматься любимым делом в Мальмё, но ее, казалось, это перестало интересовать, и она со спокойным безразличием влилась в жизнь жены-домохозяйки при преуспевающем муже. С виду они жили хорошо, даже можно было сказать - счастливо. Но в глубине души он видел, что Хелена в упадке и депрессии большую часть времени. Счастлива она бывала лишь зимой, когда падал снег. Порой она, оставив ему скупую записку, уезжала на несколько дней к родителям в Стокгольм и, по рассказам знакомых, все дни проводила на Меларене, чертя коньками лед. Тогда глаза ее ненадолго оживали и теплели, а с губ не сходила счастливая улыбка. Благо, что зимы в Швеции длинные и снежные. Но Карлу не давала покоя мысль, что она так часто уезжает в Стокгольм отнюдь не ради зеленых льдов Меларена, а ради того – первого.

Тогда-то он и задумался о ребенке. Он знал, что Хелена, как и ее первый муж, убежденная чайлдфри. Его она еще до свадьбы поставила перед фактом – никаких детей. Ни при каких обстоятельствах. И он согласился. Но это было давно… Зная ее характер и железные принципы, он совсем не переживал, что она уйдет от него, но все же хотелось подстраховаться.

Хелена уже перешагнула отметку тридцатипятилетия, Карлу было чуть за сорок. Он был уверен, что все эти убеждения – глупость чистой воды, и каждую женщину рано или поздно все равно клюет в задницу жареный петух. В ее случае будет уже поздно. Поэтому он начал усиленно склонять ее к расширению их семьи, шутливо намекая, что если подождать еще чуть-чуть, то встретить в здравом уме внуков им уже не доведется. Эти разговоры доводили Хелену до бешенства и истерик, но вода камень точит. В конце концов она забеременела, и Карл снова увидел тот самый погасший взгляд. Как после развода, как после потери своего бизнеса и переезда.

- Во мне что-то растет, - как-то раз перед сном сквозь зубы пробормотала жена. Карл рассмеялся и ласково погладил ее пока еще плоский живот.

- Это растет наш ребенок, милая, - ответил он и, уткнувшись носом в сладкую впадинку за ее ухом, с наслаждением вдохнул невероятный аромат ее тела.

- Это не ребенок, это… другое. Какой-то монстр, - Хелена стряхнула с напряженного живота его руку и отвернулась.

Через пару месяцев ребенка она потеряла. Он видел облегчение в ее глазах, и страшно бесился от этого, но проигрывать не желал. Еще через три месяца новая беременность, которую она проносила почти полгода. Состояние ее было ужасным – она похудела и мучилась от сильнейшего токсикоза и болей. А потом преждевременные роды. Девочку не удалось спасти, а у Хелены диагностировали аденокарциному поджелудочной железы.

Больница. Обследование. Доктор с дежурной улыбкой бодро рассказывал о передовых методах лечения. Невероятно, но с его губ срывались такие фразы, как «Ваше счастье, что…», и «Вам несказанно повезло, ибо… ».

- Ваше счастье, что вы заболели именно сейчас, потому что как раз в настоящее время наступил бум в лечении онкологических заболеваний, - тараторил он, изредка поднимая глаза на оглушенных супругов, - Вам несказанно повезло, ибо теперь люди с вашей проблемой либо благополучно излечиваются, либо просто живут полноценно и долго. Время скоропостижных смертей кануло в Лету. Я знаю одну престарелую дамочку, которая с аналогичным вашему диагнозом еще двадцать лет назад огласила довольным родственникам свое завещание. Но каждый раз, когда лечение перестает давать свои плоды, появляются новые - более эффективные - методики. И что вы думаете? Эта самая леди на прошлой неделе прислала мне приглашение на свадьбу. И я несомненно схожу поздравить новобрачную. А заодно и полюбоваться на кислые мины ее родственничков.

Он выписал целую стопку рецептов, направление на госпитализацию и взглянул на часы – время приема подошло к концу, на очереди очередной пациент. Супруги молча покинули кабинет.

Сейчас, прижимаясь носом к ее костлявому загривку, он едва сдерживал слезы. Ему вспомнилось, как он, мучимый раскаяньем и чувством вины, пришел поговорить с доктором.

- Скажите…, - спросил он, - если бы не эти беременности… Она ведь была совершенно здорова до этого…

Доктор невесело хмыкнул.

- Ваша жена на днях задавала тот же самый вопрос, герр Свенссон…

- И… что вы ей сказали?

- То же, что скажу сейчас и вам. Нет, беременность не была причиной возникновения опухоли. Но она, без сомнения, спровоцировала ее рост. Это бывает при некоторых злокачественных образованиях. Выброс гормонов ускоряет деление клеток. Беременность при онкологии почти невозможна, но порой бывают и исключения. Как в вашем случае. А был у меня случай, когда женщина доносила-таки плод, но это был бег наперегонки со смертью. Как только женщина родила, рост опухоли остановился.

- Но у Хелены не остановился…

- Нет, к сожалению. Её карцинома по-прежнему агрессивна. Боюсь, прогноз неутешительный.

- Это… вы ей тоже сказали?

Доктор с участливой миной покачал головой. Карл поднялся, но в дверях остановился.

- Сколько бы она прожила, если бы не беременности?

- Трудно сказать, - доктор откинулся в кресле и сложил на груди руки, - к сожалению, рак не был диагностирован на ранней стадии… Но вы не отчаивайтесь. Сейчас она пройдет несколько курсов облучения. Но, если это не поможет, я выпишу вам направление к Светилу Австралийской Медицины - доктору Ниману. Он собаку съел на таких опухолях, как у фру Свенссон. Не факт, но возможно стоит подготовиться к лечению в Сиднее.

Карл вышел в больничный коридор в ужасе перед предстоящей встречей с Хеленой. Не будь этих беременностей, к которым он чуть ни силой склонил жену, она жила бы еще долго и счастливо, не подозревая, что где-то в ее поджелудочной зародился тот самый… монстр. Но это еще не самое страшное. Самое страшное, что Хелена тоже это знает.

Карл уставился на коротко стриженный и изрядно поредевший затылок жены, невольно вспоминая густые светлые кудри, разметавшиеся по обеим подушкам. Под жиденькими волосами, с которых сползло полотенце, отчетливо просматривался череп и шейные позвонки.

«Ходячий экспонат для анатомического музея», - промелькнула у него гнусная мыслишка.

- Ты слышала что-нибудь о Малинджи? – внезапно вырвалось у него.

- …О чем? – Хелена почти уснула, и голос ее звучал невнятно.

- О старике Малинджи.

- Кто это?

- Никто, - он вздохнул и поправил полотенце на голове жены, - Спи.

---

Карл отыскал Яррана в прачечной, где он, насвистывая, раскладывал свежевыглаженные простыни по стеллажам.

- А-а, снежный человек! – поприветствовал он Карла, кинув на него беглый взгляд из-под косматых бровей, - пришел на помощь?

- У меня такое прозвище? – Карл вспомнил, что не в первый раз слышит этот эпитет в свой адрес.

- Снежный человек из снежной страны. Ну и как ты себя ощущаешь на нашем опаленном огнем континенте?

- Я его почти не видел. Дом-работа, работа-дом. Вот только жара…

- Это еще не жара. Вот в январе действительно кажется, что Австралия – филиал ада на Земле.

- Расскажи мне про Малинджи…

Ярран от неожиданности крякнул и повернулся к Карлу.

- Что вдруг приспичило? – спросил он, - Ты ж вроде как за наркомана меня принял…

- Принял. И прошу за это прощения.

Абориген покачал головой.

- Ни к чему тебе это. В мире полно всякого разного, что за гранью понимания. И пусть оно там и остается. Поговорка «Меньше знаешь – крепче спишь» как раз об этом и говорит.

Когда он закончил раскладывать белье и двинулся на выход, Карл преградил ему путь.

- Я теперь постоянно на них натыкаюсь, - выпалил он, - Это как наваждение! Я почти год здесь, и никогда прежде их не встречал, а после того разговора – чуть ни каждую неделю. И не то, что бы я специально разыскивал кого-то похожего на ту девочку, но мои глаза сами из любой толпы тут же безошибочно выдергивают знакомые черты…

Нечёсаная макушка Яррана едва достигала груди высокого Карла, и ему приходилось глядеть на него, запрокинув голову.

- Ты про того деда, которого привезли на скорой?

- Нет, он стал лишь последней каплей. Более того, я видел его и раньше. Еще когда он был жив.

- В этом я сомневаюсь, - усмехнулся Ярран.

- Нет, правда! Они гуляли с женой в парке возле моего дома! А еще до этого была чернокожая женщина, несколько разновозрастных детей… Я в принципе уже догадываюсь, что тут замешана какая-то чертовщина, но никак не могу понять, какая именно... И особенно бесит то, что, кажется, все вокруг в курсе происходящего. Все, кроме меня.

- Ты ошибаешься. Большинство не в курсе, - Ярран потер ладонью загривок, - В курсе только те, кому деваться некуда – вроде полицейских или медиков. И это хорошо. Да и ты жил бы себе спокойно и знать ни о чем не знал, если бы я тогда язык не распустил – не указал тебе, значит, на малинки. И внимание ты на них обращаешь не потому, что косые они или, там, хромые, а потому что нутром чувствуешь, что посторонние, неправильные. Это уж так. И ты лучше не задавай никаких вопросов и не обращай внимания, если их увидишь. Вреда от них никакого. Как, впрочем, и пользы. Пустое.

- Но мне надо знать!

- Не надо. Мой тебе совет: если охота остренького, сходи в кино, - он протиснулся мимо Карла и щелкнул на стене выключателем, показывая тем, что разговор окончен. Подсобка погрузилась во тьму. Ярким светом выделялся лишь дверной проем.

- Моя жена умирает, - выдавил из себя Карл и стиснул зубы, чувствуя, как подступают слезы, - вчера меня приглашал ее доктор. Одного. Сказал - готовиться к неизбежному. Слишком агрессивный у нее рак, и он исчерпал возможности современной медицины. Несмотря на все его прогрессивное лечение, у Хелены множественные метастазы в желудке, селезенке и почках. Он ей дает два месяца. Плюс-минус пару недель. Сказал, что палату она уже не покинет. А ведь ей всего тридцать восемь!

Ярран застыл, сгорбившись, на фоне освещенного проема, после чего повернулся к Карлу и мягко произнес:

- Я искренне тебе сочувствую, парень. Вижу, как ты любишь свою жену. Именно поэтому тебе стоит сделать остаток ее жизни максимально приятным, а потом проводить. Путь ей предстоит неблизкий и, скорее всего, трудный, но все мы рано или поздно пройдем его. Так нужно. Так правильно. А то, что делает Малинджи – это неправильно. И тем более тебе не зачем об этом знать. В твоей ситуации.

Карл не выдержал и разрыдался, бессильно опустившись на куль с грязными пижамами. Рыдал он долго и безнадежно, закрыв лицо сведенными судорогой пальцами. Он был уверен, что Ярран ушел, но спустя некоторое время почувствовал руку на своем плече.

- Если есть хоть малейшая возможность…, - глухо бормотал он, - хоть какой-то путь… Ведь ясно же, что можно вернуть… Если не ты, то я найду другого, кто…

- Да, я вижу. Ты найдешь, - так же мягко прервал его Ярран, помолчал немного, потом вздохнул, - Лучше уж я сам тебе все расскажу. После смены. Тут рядом есть кабачок. Само собой, ты угощаешь.

Карл энергично закивал, не отнимая от лица рук. Вскоре он остался один.

После смены они встретились в холле и отправились в кабак вместе. Всю дорогу Карл молчал, чувствуя острый стыд за то, что так рассопливился перед едва знакомым человеком. За время болезни Хелены он несколько раз позволял пролиться слезам. Но только в одиночестве, и только в те редкие моменты, когда отчаянье брало над ним верх. Последний раз был еще в Швеции, перед отъездом. Это была последняя битва. Хелена не верила в чудодейственные методики Австралийского Светила и наотрез отказывалась уезжать. Грозилась то разводом, то самоубийством. Она смирилась со своей болезнью и была готова к смерти. Все, чего ей еще хотелось – это прожить остаток жизни на Родине, рядом с родными и друзьями. Самым страшным ей казалось – уезжать в чужую жаркую страну, когда за окном падает пушистый январский снег… Но и эту битву Карл выиграл.

Накануне отъезда, с застывшим лицом, она уехала в Стокгольм повидать родителей, а он, рыдая, сидел в пустой гостиной на чудом уцелевшем после продажи всей мебели пуфике и прощался с домом своей мечты и счастливой жизнью.

…

Кабачок «У порта» был дешевенький, но уютный. Зашитые деревянными панелями стены. Развешанные на них якоря, сети и картины на океанскую тематику. Карл даже с опаской приметил подвешенное под потолком чучело небольшого морского крокодила.

Они заняли столик в дальнем углу, подальше от шумных компаний. И крокодила, который, казалось, мог в любую секунду оборваться с проржавевших тросов.

Чтобы задобрить старого бушмена, Карл заказал все, что было в меню – горячие и холодные закуски из морепродуктов – а также большую бутылку рома и пиво. Ярран остался доволен. Он выплеснул в рот стаканчик рома, запил пивом, и бережно промокнув бумажной салфеткой пенные росинки на усах, спросил:

- Ты слышал что-нибудь о горе Улуру?

У Карла не было возможности подробно изучить достопримечательности, так как большую часть этого сумасшедшего года он провел в больнице на работе, и в больнице же – с Хеленой. Но кое-что он, конечно, слышал. А про гору Улуру смотрел фильм еще в Швеции.

- Если мне не изменяет память, это огромный камень в центре континента. Вроде бы цвет его меняется в разное время дня в зависимости от освещения – от оранжевого, до медного и коричневого… Еще помню, что полчища туристов настолько опротивели местным, что государство даже издало закон, запрещающий подъем на гору.

Ярран усмехнулся:

- Вроде того. Но Улуру - это не просто занятная достопримечательность. Мы верим, что это еще и центр Мироздания - место, где внутренние и внешние миры соприкасаются. Все коренные племена свято почитают и оберегают её. Потому, ради блага всего человечества, и настояли на том, чтобы сократить поток туристов на гору...

Но мало кто знает, что неподалеку от Дарвина, скрытая в густых джунглях Северной территории, есть еще одна скала, подобная Улуру. Правда, в разы меньше. Мы верим, что в незапамятные времена, предшествовавшие появлению человека – мы называем это время «эпохой сновидений» - при падении с небес от Улуру откололся небольшой кусочек и отлетел почти до самого побережья.

Так вот… есть на Земле места, хранящие проходы в Кайонгуни. Возможно, и пещеры Улуру хранят такие проходы, но я их никогда не видел и не слышал ни о ком, кто видел. А вот скала Ти, расположенная в полудне пути от моего родного поселка, точно хранит. Давным-давно, когда даже Луна была гораздо ближе к Земле, что-то произошло. Ткань, из которой соткан наш мир, лопнула, образовав бреши. О большинстве их люди не знают, а те, о которых знают, бережно хранят и чтут. Потому что места эти очень опасны. Опасны не потому, что несут зло, а потому что очень уязвимы. Звери, птицы и прочие твари обходят Пороги десятой дорогой. Но они гораздо мудрее человеческого существа с его любопытством, алчностью и авантюризмом.

- Стоп, стоп, стоп! – Карл помахал перед собой ладонями, - О чем ты говоришь? О параллельных мирах? О путешествиях во времени? О рептилоидах?

- Кайонгуни – это…, - старик замолчал, подыскивая правильные слова,- Это место, куда попадают ушедшие сразу после смерти, что-то вроде перевалочной базы. Не знаю, как точно перевести это на ваш общий язык. Самое близкое по смыслу, что я слышал, это - «Место отдыха». Хотя дело вовсе не в отдыхе, а в преображении, освобождении, преобразовании перед дальнейшими странствиями. Как гусеница не может взлететь, пока не превратится в бабочку, так и дух не может пересечь Реку, пока в ее водах не смоет свои человеческие черты. Думаю, для тебя не секрет, что любое живое существо, помимо физического тела обладает еще… кхм… как это у вас? Бессмертной душой. Мы же зовем это истинным телом. Истинное тело накрепко связано с физическим, и пока эта связь не обрывается, оно находится в «Месте отдыха», а потом отправляется дальше – за Реку.

Ярран закинул в рот толстую креветку и с легкой иронией посмотрел на ошарашенного Карла. Карл не знал, как относиться к этой истории. Атеистом он не был, но точно не верил во все эти архаичные Рай-Ад-Чистилище. А речь, как ему показалось, идет как раз о чистилище. Удивительно только, что слышит он об этом из уст австралийского бушмена.

- Никто не знает точно, как это место обнаружили люди, но, думается мне, обнаружив, они, конечно, попытались исследовать его. И ничего путного из этого не вышло. Я был там и знаю, как легко там потеряться. Пустота, мгла – сплошная белизна. Неизвестно, сколько древних исследователей сгинуло без следа на туманных пустошах, но, уверен, число это измеряется сотнями. Согласно легендам, Хранители заметили эти вылазки и явились к Порогу, чтобы предостеречь людей от дальнейших авантюр, а также рассказали им о Реке и ее предназначении.

- Хранители? – Карл нахмурился.

- Хранители рода, конечно! – ответил Ярран, - Первые в рода́х, что отказались от дальнейших странствий и остались в Кайонгуни, чтобы оберегать судьбы живых потомков и провожать к Реке души усопших.

- Ангелы-хранители что ли? – скривился Карл, все больше удивляясь тому, как дремучие австралийские легенды почти слово в слово пересказывают общеизвестные загробные байки. Сейчас от его истории веяло сказками Древней Греции, которыми он зачитывался в детстве: река смерти Стикс, мрачный паромщик Харон, подземное царство Аида.

- Если тебе так больше нравится, пусть будут ангелы, - сдержанно ответил Ярран и, отхлебнув пива, продолжил, - Долгое время все ограничивалось тем, что Древние люди приходили к проему, взывали к Хранителям и испрашивали об, урожаях, охоте, погоде, судьбах живых, а также через них обменивались весточками с недавно ушедшими. Но нет предела человеческим глупости и любопытству. Река поглотила их воображение, и древние начали строить тропу, чтобы лично увидеть это чудо и общаться с родными без посредников. Хранители пытались их отговорить, объясняли, что Кайонгуни – не место для живых, что только по чудовищной ошибке появляются прорехи вроде этой, где миры соприкасаются. Они предупреждали, что надо быть крайне мудрыми и осторожными, чтобы ненароком не навредить хрупкому миропорядку. Но люди, воодушевленные тем, что выкладываемая Тропа приводит большинство их обратно, не слушали. И тогда Хранители отступились и ушли в глубь Кайонгуни. Лишь иногда они появляются у Тропы и наблюдают за очередным путником, но больше не говорят.

Человек, который заложил последний камень, рассказал, что добрался до Побережья, смог вызвать некоторых из недавно ушедших и говорил с ними. С тех пор и началось непрекращающееся паломничество к Заповедным Водам. Многие, кто сходил с Тропы, терялись и никогда не возвращались назад. По сей день, никто не знает, что с ними стало, ибо их больше не видели ни живые, ни мертвые. Но те, кто доходил до Реки, мог побыть со своими родными. Главное – успеть до того, как физическое тело будет погребено или начнет портиться. Как правило, когда первая роса покрывает труп, душа его уже за Рекой, и смысла идти в Кайонгуни нет.

Ярран замолчал и долгими глотками осушил стакан пива. Взгляд его затуманился, и Карл вдруг вспомнил про непереносимость бушменами алкоголя. Что если Ярран сейчас напьется, и не сможет рассказать… Но пару секунд спустя стало понятно, что взгляд его затуманился не от алкоголя, а от воспоминаний. После долгой паузы, бушмен зашевелился, отставил на край стола опустевшую кружку, а себе плеснул рома.

- Я плохо помню Малинджи до того, как началась эта история, так как был еще совсем зеленым пацаненком. Но ничего примечательного в нем не было, кроме того, что это был дрянной человечишка. Подлый, завистливый и жадный. Несколько раз его ловили на воровстве, приставании к чужим женам, и на него же, в первую очередь, легло подозрение в поджоге хижины селянина, с которым они жестко подрались как раз на этой почве. В том пожаре погибла маленькая девочка. Племя уже готовилось созвать совет, чтобы изгнать его из поселка, но Малинджи внезапно пропал. Оказалось, что у него открылся туберкулез. Долгое время он лежал в больнице в Дарвине, потом его отправили домой. То ли долечиваться, то ли умирать. Умирать он явно не собирался, но и охотиться больше не мог. Как и промышлять воровством. Дети выросли и разъехались из родного поселка, престарелая мать едва передвигала ноги, а соседи по понятным причинам помогать не стремились. Долгое время они жили кое-как, питаясь лишь собираемыми его женой фруктами и кореньями, и иногда случайно пойманной рыбешкой.

Вот тогда в нем и проснулся коммерсант. Ему единственному пришло в голову, что Кайонгуни – золотая жила. Чего у него было не отнять – это железной воли и целеустремленности. Поставив перед собой цель, он как-то сразу оживился и даже, кажется, преодолел свой смертельный недуг. На пару с женой они ходили в Дарвин, караулили у похоронных бюро потенциальных клиентов и рассказывали им о свято охраняемой нами тайне. Конечно, от желающих попрощаться отбоя не было, и вскоре Малинджи уже не нужно было проделывать ежедневно утомительный путь до города. Город сам валом повалил к нему. Не знаю, сколько раз он за те годы сходил к Реке. Наверное, счет ведется на тысячи. Белые боялись идти сами и платили бешеные деньги, чтобы он проводил их туда и обратно. Не знаю, на что они рассчитывали. Тропа идет напрямик, с пути не собьешься, а если сойдешь с Тропы, никакой Малинджи тебе не поможет вернуться. Никто не поможет. Ну, а он, конечно, им об этом не сообщал. Наоборот, нагонял жути, выдумывал всякие нелепые ритуалы для антуража и… загребал деньги лопатой. Вскоре он оставил наш лесной поселок и выстроил себе в Дарвине шикарный особняк за высоченным глухим забором.

- А что, больше никто не додумался так зарабатывать? – спросил Карл, невольно восхитившись находчивостью пронырливого аборигена. Ведь это так отличалось от их обычной раздражающе вялой инертности.

- Нет. Как я уже говорил, все жители Северной территории уважают это место и ценят его. Не на вес золота, но на вес сердца. Спору нет, все ходили к Реке, но только по необходимости – попрощаться с родными и друзьями, сказать последние слова, попросить прощения и пожелать удачи на другом Берегу. Но ни у кого и мысли не возникало зарабатывать на этом. К Малинжди часто приходили старейшины и требовали прекратить превращать Кайонгуни в Диснейленд, но он только усмехался и звал своих карманных охранников «проводить деревенщин за ворота».

- Ой, да ладно! – скривился Карл, - Тебя послушать, так ваш Малинджи оказался паршивой овцой. А ничего, что бесчисленное количество святош вопреки предостережениям этих ваших хранителей, лазило по запретной территории? Включая, конечно, и мудрых старейшин?

- Ты все верно говоришь, - кивнул Ярран, - но долгие столетия люди ходили прощаться к Реке, и никакого зла не случилось. Уважение к Тайне, благодарность за владение ей и бережное к ней отношение – вот были наши заповеди, которые мы считали залогом безопасности. Может быть, и тогда мы наносили вред миропорядку, но последствий никаких не наблюдали, а потому и думали, что все делаем правильно. Но, видать, Хранители лучше знали человеческую природу и видели гораздо дальше, чем когда-либо смогут самые мудрые из наших старейшин.

Некоторое время спустя умерла его мать. Она не захотела бросить родные места ради особняка и по-прежнему жила в поселке. А он уже долгое время наведывался к ней только по дороге к Горе Ти. Иногда он останавливался возле материнской хижины и выгружал ей продукты и что-то по хозяйству, но чаще лишь притормаживал и подавал сигнал, дескать, «Привет, мать – пока, мать». На заднем сидении его черного внедорожника всегда сидели чужие. Черные вуали, черные перчатки, черные шляпы – неизменные атрибуты фальшивой скорби белого человека.

- Почему фальшивой? – смущенно спросил Карл, вспомнив, что совсем недавно поймал себя на мысли, что надо будет прикупить черный костюм и черный зонт. На всякий случай.

- Потому что это, как правило, единственные проявления скорби. Кто скорбит по-настоящему, не задумывается об аксессуарах, - губы Яррана дрогнули в иронической ухмылке, когда он увидел, как забегали и опустились глаза собеседника. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:

- Мать его умирала несколько дней и без конца звала своего единственного сына. Он знал об этом, потому что как только стало ясно, что дни ее сочтены, мы отправили в Дарвин мальчишку с запиской. Но Малинджи появился, только когда ее тело уже подготовили к погребению и вынесли из хижины. Поселок загудел, когда он, даже не притормозив возле порога, где уложили обернутое полотном тело, отправился прямиком к пещере. Попрощаться. Не иначе, хотел выведать у матери, где она припрятала свое небольшое золотишко, - решили все. Но те, кто смог разглядеть его, говорили, что это ему уже ни к чему. Мол, выглядел он совсем плохо – осунувшийся, облысевший, с запавшими глазами. Сам ни сегодня-завтра отправится за Реку.

Через несколько дней его машину обнаружили у входа в Пещеру, а сам он пропал.

Никто не ожидал, что такой опытный проводник оступится и сойдет с Тропы, но это произошло. Что ж, не он первый, не он – последний. Никто и не горевал о нем, включая, видимо, и его жену. Говаривали, что ее частенько видели в Дарвине в компании какого-то белого молодого хлыща.

Про Малинджи уже стали забывать, когда вдруг несколько лет спустя его обнаружили у Священной Пещеры

Он был крайне истощен и совершенно невменяем, за несколько лет скитаний превратившись в древнего старика. Мне было около четырнадцати, и я прекрасно помню, как его на волокуше доставили в поселок. Высушенный, как древняя мумия, с длинными седыми космами и весь испещренный старыми шрамами, словно кто-то когда-то резал его ножами. Блеклые водянистые глаза были совершенно безумны и казались слепыми. Он как-то странно передвигался, словно… ну, не знаю. Словно забыл, как это правильно делать. Речь тоже давалась ему с трудом, будто он позабыл родной язык, и он то и дело начинал лопотать на каком-то неведомом наречии. А вот кровохарканье, которое давно должно было свести его в могилу, осталось лишь в воспоминаниях.

Несколько часов спустя он ненадолго пришел в себя и рассказал, что случайно сошел с тропы, бесконечно долго скитался в пустоте, и только по счастливой случайности вышел на Побережье. По его словам, другого пути, кроме как попробовать пересечь Реку, у него не было, ибо он понимал, что вдоль берега может бродить тысячелетиями и так и не наткнуться на Тропу. Что было по ту сторону, он ничего не помнил. Или, скорее, не захотел рассказать. Но, очнувшись в хижине матери, он понял, что из-за Реки вернулся с немыслимым знанием – как не только общаться с усопшими, но и приводить их назад. Чтобы они… продолжали жить.

---

Карл подался вперед и внимательно вгляделся в лицо коллеги. Вот оно! Но не шутит ли он? Лицо Яррана было спокойно и серьезно. Лукавый огонек, который обычно мерцал под его кустистыми бровями, потух. Да и какие могут быть шутки, когда он, Карл, собственными глазами видел старые шрамы от аутопсии на теле только что умершего старика?!

- Малинджи охотно поделился своим обретенным знанием. Люди пришли в ужас и созвали совет старейшин всех племен Северной территории, который выслушал Малинджи и постановил немедленно изгнать безумца. Ведь надругательство над покойниками, к которому сводилась суть ритуала, было меньшим из зол. Речь шла о надругательстве над Мирозданием!

Малинджи даже и не думал сопротивляться. Выговорившись, он окончательно впал в маразм, и больше от него не услышали ни единого понятного слова. Ко всеобщему удивлению, за ним приехала Лару - его жена - погрузила пускающего слюни старика в автомобиль, за рулем которого восседал тот самый молодой субъект с нагловатой физиономией, и долгое время Малинджи никто не видел.

Но на этот раз о нем не забыли. Его возвращение стало притчей во языцех и основой для многих сказок и легенд. Времена года сменили друг друга, и внезапно поселок облетела невероятная новость. Одна из селянок отправилась попрощаться с мужем и по возвращении рассказала, что семейство Малинджи вовсе не вернулось назад в Дарвин, как все были уверены, а уже заканчивает большую стройку в миле к западу от Пещеры. По ее словам, дом все еще был в лесах, но обещал получиться огромным и затейливым, имелся даже котлован под бассейн и легкий фундамент под какой-то непонятный длинный пристрой со стороны задней стены – скорее всего, под конюшню. А по всему периметру поместья расположился палаточный лагерь, в котором живут белые. Нет, самого Малинджи она не видела. А вскоре и вовсе ничего не будет видно, так как вся территория со дня на день обрастет высоким кирпичным забором.

Многие ходили в джунгли - посмотреть на новый дом Малинджи. И я в их числе. Забор уже стоял в полный рост, и нам, мальчишкам, приходилось забираться на деревья, чтобы попытаться что-то разглядеть сверху сквозь густые кроны.

Впрочем, увидели мы все равно достаточно, чтобы потом не одну неделю пользоваться бешеным успехом у сгорающих от любопытства соплеменников. Помимо невероятно вычурного дома с башенками, колоннадами, фигурными балкончиками и флигельками, в глаза бросался огромный бассейн под прозрачным пластиковым навесом. А то, что изначально приняли за конюшню, оказалось чем-то вроде постоялого двора или мотеля. Знаешь, эти длинные домики в два этажа с отдельными входами? Огромная территория возле «мотеля» была густо заставлена автомобилями. Поначалу все решили, что жена Малинджи решила заняться туристическим бизнесом. Вот только, не смотря на полчища дорогих автомобилей, говорящих о том, что «мотель» забит под завязку, никакого движения в поместье не наблюдалось. Ни шумных компаний, ни музыки, ни смеха, ни гомонящих детей. Тишина. Один только раз мы заметили движение. Дверка одного из гостевых домиков открылась, и двое мужчин вынесли что-то длинное, завернутое в брезент. Разглядеть, что это, не получилось, потому что они тут же скрылись на заднем дворе, но робкая версия, что это какое-нибудь снаряжение для активного туризма, была отметена как несостоятельная. И дело было даже не в этом предмете. Дело было в самом Малинджи. И его истории.

Малинджи (часть 3)

Вечер, ближе к пяти. Дома. Заваливаясь за крыши домов, солнце выглянуло ненадолго попрощаться. Открываю скрепку с упаковки вьетнамского кофе, нюхаю взатяг, чтоб проснуться. Ставлю вариться в турку. Уже третий кофе за день.

В первую половину была встреча в центральном кафе, затем вернулся, было что-то непонятное и диванолежательное. Ничего не писáлось уже несколько дней, и даже сейчас, за диваном и после кофе – идёт вразвалку.
 В Новосибе я по обыкновению своих путешествий подзадержался.


И?


И – это нормально.

Сажусь на высокий стул у окна. На улице, у песочницы, двое молоденьких влюблишей целуются. Крыша песочницы закрывает их лица – вижу только ноги и макушки. Девочка встала на бортик, чтоб дотянуться до мальчика, поправила ему волосы. Тот стоит на земле. Вокруг песочницы снуёт пара воробушков.

Забавно на них смотреть как будто из другого мира тире сезона жизни, где законы межчеловеческой гравитации – и личного опыта – не позволяют такого вытворять. Такая наивная искренность просто-напросто невозможна на моём текущем этапе (естественно, попытки были и будут, обречённые разбиться об недостаточность одного лишь гормонального ража и об знание себя и своих границ).

Скучаю ли я, в том смысле, что хотел бы это повторить вот прямо сейчас? С одной стороны, да, с другой понимаю, что повторение это чуть ли не самая недопустимая штука в жизни.

С недавних… С недавних пор я полюбил маленькие чашечки, чтоб отпивать кофе по несколько раз. Керамические, естественно. Маленькие ложечки, вилочки и чашки. Зачем мне много? Мне хватит и чуть-чуть. Может, превращаюсь в Барби? Барби, у которой возвращается Сатурн. Звучит как название эпичного нечто, со звуками голливудских взрывов на фоне, типа, «Ромео должен умереть».

Включаю Flying Music (Long Version Chapter 1 Mix) от Kuniyuki Takahashi. С японцами ведь как: они принимают эстафету и делают на свой лад лучше всех в мире: автомобили, термосы, джазовый deep house с улётной трубой. Ещё в нём вкуснейшие барабаны и тарелки (по которым бьют). Когда-нибудь я поживу в Токио. И у меня будет своя дискотека с такой музыкой.

А вот… Вот не хочется мне что-нибудь делать, или что-то идёт не так (жизнь вообще по своей природе идёт так, как ей хочется). И?… И – напрягаешься. Чем сильнее ум-эго восстаёт против обстоятельств, чем яростнее сопротивляюсь «я» этой паутине мыслей и эмоций, тем больше жизнь сопротивляется мне.

Counter-intuitive, против здравого смысла, но это работает: не любишь находиться в страхе, в неведении, в «подвешенном состоянии», хочешь более-менее контролировать свои решения, увеличив шансы на благополучие внутри/снаружи? – Отпусти. Let go + let god. Добавь нейтральности. Самые рваные и неэффективные решения принимаются в напряжении, в сжатом, как пружина, состоянии. В излишней категоричности.

Раньше я не любил это слово. Одна девочка в 10 классе сказала мне, что не любит его в ответ на вопрос «как дела». Меня лично и сам этот вопрос подбешивал (до сих пор его существование в этом мире весьма озадачивает). А сейчас мне достаточно безразличен что этот вопрос, что этот ответ. Да и эта девочка тоже.

Теперь это нормально.

Многие женщины в 70 лет играют с внуками и не помышляют о том, чтобы родить ребёнка, но только не Дживубен Валабхай Рабари.

Дело в том, что жительница Индии, вышедшая замуж 45 лет назад, страстно мечтала забеременеть, но у супругов ничего не получалось. В какой-то момент женщина услышала о процедуре ЭКО и обратилась к гинекологу, заявив, что хочет попробовать.

Доктор Бханушали пытался объяснить старушке, что в её годы эта процедура не только бесполезна, но и опасна, но пациентка не желала ничего слушать. Наконец она разрыдалась и заявила, что пускай лучше она умрёт, но хотя бы с мыслью о том, что она попыталась дать жизнь новому маленькому человечку. Под таким эмоциональным напором врач сдался.

Началось всё с гормонального лечения, ведь Дживубен вот уже 20 лет пребывала в стадии менопаузы — гормоны запустили менструальный цикл. После этого пациентке искусственно расширили матку, а затем туда поместили всего лишь один эмбрион, ведь это всё, что могла выдержать матка пожилой женщины. Тест, проведённый через 15 дней, показал, что свершилось чудо, и Дживубен зачала. Позже врачи обнаружили сердцебиение, и, несмотря на очевидный риск для здоровья будущей матери, беременность продолжилась. Однако, к восьмому месяцу у старушки опасно повысилось давление, а потому было решено, что ребёнку лучше появиться на свет недоношенным.

Теперь Дживубен с гордостью держит на руках своего первенца, абсолютно здорового сынишку. Доктора считают произошедшее научно-медицинским чудом. Правда, возникает этическая проблема, ведь родители малыша столь стары, что вряд ли успеют вырастить его. Но супруги Рабари отмахиваются от такой проблемы. У них есть множество родственников, которые уже заявили, что не бросят мальчика.