Закрытие года
Майонез, большая упаковка. Какой-нибудь горошек. Консервированные опята, можно что-то из самого недорогого. Копчёной колбасы для нарезки. Двушку «Кока-колы» или сока, а лучше и того и другого.
Ну и контрольный выстрел – курица-гриль, вдруг гости или не наестся кто.
Комин конспектирует на клочке бумаги последние инструкции жены. Она дома, готовит.
- В нормальных организациях укороченный день, не офигели ваши начальники? – возмущается она.
- Я просто сегодня офис на сигналку ставлю. Ладно. Почти выхожу.
Однако бухгалтера просидели ровно до шести – закрывали финансовый год. А потом пулей вылетели – машина за ними приехала.
Хорошо отметить, с наступающим – напоследок – и вам, и вам хорошо.
Комин дёргает ручки на окнах, загоняет в сонный режим компьютеры безалаберных сотрудниц – на неделю ведь, не меньше, всё это останется без присмотра. Офис сразу остывает, даже дышать и двигаться в нём теперь легче. А то три десятка компьютеров насаженных в небольшом пространстве перемалывают весь воздух, и электрические поля ощутимо шевелят волосы на руках. Теперь офис впал в спячку, жизнь и поля отхлынули и теплятся только в самом ядре – из железного шкафа со стеклянными дверцами гудит сервер. И подмигивает цветными лампочками из темноты, словно киношный аппарат жизнеобеспечения для коматозника. Ах да, ещё сигнализация подмигивает. Комин давит в неё железной таблеткой, выходит и замыкает двери.
Пару кварталов до супермаркета. Табло на специальной для этого вышке показывает минус тридцать. Хиус. Холодища. Старый снег лежит, упрессованый ветром, – то тут, то там, набившись по бордюрам да по углам – скудными серыми обмылками. Но радует предчувствие еды, алкоголя, выходных. Комин морщится от мороза и просто преодолевает пространство. Он хочет покончить с ним, оказаться дома. Пережить эти последние минуты перед расслаблением. Словно старый год и эти его двенадцать месяцев забрались ему на загривок, и надо доволочься, дотащить и там уж - скинуть ко всем чертям. Всё что сейчас отделяет Комина от дома – шаги по тротуару, покупки, остановки автобуса – одна-другая-третья - всё это выстроилось в шкалу действий, и бегунок Комина неотвратимо передвигается с одного конца шкалы на другой. Действия эти бездушны, подсчитаны и имеют для Комина однотипный характер, ну как сто отжиманий от пола, например.
Возле супермаркета хвоя, ветки, но продавцы ёлок уже исчезли вместе со своей теплушкой. У Комина ёкнуло сердце – в его доме нет ёлки.
Стеклянные двери разошлись. Продолжаются отжимания. Курица покрупнее, китайские опята, да, свешайте вот эту. Комин зачеркивает ногтем в своём списке добытое и сложенное в корзину. Ну и конечно литр водки – праздники длинные, две шампанского. Особой толкучки возле касс нет – у большинства всё уже куплено, все уже по домам. Карта-копилка? Нет, нету. Пакет? Нужен. Большой. Два.
Комин сочувственно смотрит на кассиршу в бирюзовом колпаке. Кассирша тоже дожимает, доживает…
Ноша получилась тяжёлой, выпятились бока бутылок, а коробка с соком проколола углом полиэтилен, грозилась вспороть его весь и вывалиться вместе с потрохами остальных продуктов. С каждым шагом пакеты неприятно шоркают и бьют по ногам, как бы чеканя, делая более явственными действия, оставшиеся до конца коминской шкалы. Но вот и автобусная остановка.
Томятся люди, зарыв в одежду лица. Суетится меж ними бичеватого вида старик – старые унты, солдатский засаленный бушлат, ушанка - тоже засаленная, прокопчённая, из воротника торчит метёлкой заиндевевшая борода. Заметив Комина, сразу торопится к нему. Почему к нему? На остановке куча народу – тётки с такими же как у Комина продуктовыми пакетами, парни, девушки… Но бичи всегда идут к Комину. Он привык. Уже думает: сигарету попросит или денег? Есть и то и другое. В супермаркете насыпали мелочи на сдачу.
- Мил человек, не откажите в просьбе. Можно?
- Денег, да? – Комин уже перехватил пакеты в одну руку, а второй в кармане ловит мелочь.
- Кошечка. Кошечка на дереве. – пыхает облачками пара старик. – Вон, вон там.
Машет рукой. На газоне через дорогу, на развилке ствола сидит кошка.
- Слезть не может. Жалко, мороз, ночью ещё сильней прижмёт. И праздники, кто её снимет. Пропадёт животина.
Комину становится неловко. Эти улыбающиеся просящие глаза… когда вот он сказал «денег?», а старик улыбается глазами, намеренно пропуская мимо ушей, мол, не то, не то.
- Беда, - вздохнул Комин, глядя через дорогу.
- Вот и просьба у меня. Поможете? Дело ведь богоугодное - тварь божью спасти. Снимем кошечку, а? Я сам пробовал, ну никак не дотянуться.
- Э… как я помогу?
- Так просто. Идёмте. Я наклонюсь, упрусь в дерево, а вы мне на спину встанете и стащите её с ветки. Вот, я и верхонку дам, чтоб не оцарапала.
- Встану на вас…
Хотя да. Не такой уж он и старик, да и бич ли? За жесткой бородой, за грязным бушлатом с которого свисают лоскуты порванной ткани, а из прорех торчит вата – прятался кто-то крепко сбитый, неизмождённый - мужичок лет пятидесяти.
- Да вон она как высоко. Не дотянемся. И некогда ведь мне. – Комин шуршит бирюзовыми пакетами. – Дома жена ждёт.
Никак это невозможно. Как будто на последнем рывке дожимаешь свои сто отжиманий, и где-то на восьмидесятом, вдруг говорят: извини, брат, правила изменились – надо ещё полтинничек.
- Так дотянемся. С божьей помощью. Я же потом во весь рост выпрямлюсь, а вы у меня ногами на плечах. А?
- Да ну, это эквилибристика какая-то. Во мне почти центнер.
- Так в вас и росту!
Комин представил, как пересекают они дорогу под любопытными взглядами стоящих на остановке, как встаёт бичеватый мужичок раком, а Комин - с Божьей помощью - на него карабкается, срывается, опять карабкается, висит на шее, пыхтят оба – комедия, вся остановка со смеху покатилась… Нет, слишком тяжёл Комин, почти центнер, два пакета рвутся от тяжести в его руках, а на загривок двенадцать месяцев навалились – у них там своя бухгалтерия, подбивают счета, проценты за кредиты, итоги, тоже закрывают год. Комин просто гранитный памятник, как это ему вспорхнуть на полтора метра от земли, имать в высях кошечек?
- Нет, не реально. Да и тороплюсь я. Пацана бы вам какого…
Глаза мужичка погасли, перестало из него клубиться, словно заглох внутри паровой двигатель. Лицо его выразило что-то, типа, э-эх, но вслух он ничего не сказал и даже кивнул понимающе.
И переключился на других несчастных. Тётки с авоськами зыркали на него дикими непонимающими глазами… Парни уже успели уехать...
А маршрутки Комина нет. Назло.
Смотрит он то на мужичка, то через дорогу - на кошку, распушившуюся в развилке ствола. К счастью не слышно, плачет ли – на дороге шумят машины.
Момент такой, думает Комин, хоть полгорода в огненную яму провались, оставшаяся половина отвернётся, мол, а я и не видел, показалось вам, и - домой, перепрыгивая через кипящие магмой язвы. Святое время, ничто не должно тревожить человека сейчас, ну это как на одре лежать торжественно, вокруг родственники, ты готовишься отойти, последнее напутствие даёшь. А вот уж дал, отошёл благополучно и там пожалуйста – трубы прорывайтесь, бурлите унитазы, сантехники гремите газовым ключом, в дверях сталкивайтесь переписчики со свидетелями Иеговы и судебными приставами – творите на здоровье ваш обыденный абсурд.
Мужичок ещё немного потыкался туда-сюда и махнул через дорогу. К кошке. Ну и хорошо, а то как заноза.
И по щучьему велению объявляется маршрутка Комина. Катит с неспешностью победителя, подмигивает, заруливая к остановке, лязгает дверьми. И морда маршрутки такая глумливая, ухмыляющаяся. Такая… что у Комина перед глазами проплывает гудящий сервер, бухгалтеры, китайские опята, а потом салаты, жена, заученные не сбывающиеся пожелания… Такая… что Комин никуда не едет - даже не дернется ни одна мышца. А лишь провожает глазами забирающихся в салон тёток.
Сжимает крепче пакеты. Ждёт, пока уйдёт автобус, и пересекает дорогу. Мужичок меж тем нашёл длинную ветку и пытается хотя бы веткой дотянуться до кошки. Безуспешно.
- Не выходит? – окликает его Комин, - ну давайте попробуем…
- Вот! Вот. Я в вас верил! Сострадательной души человек. Жалко ведь кошечку-то?
Комин ставит пакеты на землю, смотрит вверх, на кошку. Кошка смотрит на Комина, жмёт уши на хиусе. На серой морде открылся розовый рот, неожиданно яркий как мякоть арбуза.
- Так жалко, ага… А может это кот. Или вы их на расстоянии определяете?
- Да я их хоть со ста метров определяю, – радостно кивает борода, - ну вставайте на меня, вставайте.
И на колени. Комин помедлил выбирая место на спине – куда наступить. Неловко ногами на человека. Но потом опять – сервер, бухгалтеры - и решительно утвердил сапог. Держась за ствол, перенёс и левую ногу. Вышло вполне ловко. Мужичок только крякнул.
- Ох, верхонку-то, забыл совсем. Оцарапает…
- Поздно. Ну я вроде устроился. – Комин вцепился в дерево.
- Ясно. Поднимаюсь.
Перебирая руками по стволу мужичок медленно встаёт с колен, разгибается, и странная грузная конструкция возносится ввысь. Ствол царапает Комину куртку, звякают о кору металлические кнопки. Удача, хватило роста – кошка на расстоянии вытянутой руки.
- Ну как там?
- Пока всё хорошо.
Комин тянет руку. Кошка просящее мяучит навстречу. Серая, гладкая – хорошая. Ухватил за толстую шкирку. Напугана, выпучилась, всеми когтями в кору.
- Ну, ну же, с-собака, – сопит Комин.
Отодрал кое-как, сильно прижал к себе, опасливо отодвигая лицо.
- Ползём вниз.
Уже внизу. Мужичок вложил кошку за пазуху.
- Фуф. – Говорит Комин. Ворошит кошке загривок. Комин светится, как будто вот оторвали его от земли, подняли вверх и так он там и остался, плывёт средь ветвей.
- Ай спасибо! Как всё замечательно разрешилось. Щас пойдём домой. Греться, кушать, праздник справлять. Да? – мужичок подмигивает кошке.
- Да... Надо идти...
- Спасибо ещё раз. Вы добрый человек, вам зачтётся.
Мужичок тянет руку для рукопожатия. Комин рассеянно пожимает. Светится и плывёт.
Звенит сотовый. Комин бьёт по карманам. Нашёл.
- Да.
- Конечно буду. Куда же я денусь.
- Всё куплено согласно списку.
- Ты заблуждаешься, времени ещё целая жизнь.
- Я не издеваюсь. Я веселюсь!
Свободную руку Комин сжимает в кулак и приветственно поднимает вверх - мужичок понимающе кивает – потом Комин подхватывает этой рукой оба пакета. И через дорогу.
- Всё просто отлично, Нат.
- А вот и мой автобус. Я практически уже еду.
Комин рванулся к автобусу, один пакет не выдерживает…
И сразу - летят продукты, ударяются об асфальт, образовывая модный натюрморт на дороге. Трогательно покатились опята вперемешку со стеклянным крошевом, раскрылатилась, заплясала курица. Оранжевый всплеск и яркая ослепительная лужа – сок всё-таки апельсиновый. А одна бутылка с шампанским даже не разбилась, запрыгала, закрутилась – таинственно-зелёная. Но другая – бахнула!
А чуть после: остановился ветер – ибо сошёлся дебет с кредитом - и из темноты, подсвеченные фонарём, поплыли парашютики крупных снежинок.
© Андрей Белозёров
