Очень старенький рассказ (из написанного в стол) о тяжелой доле молодого автора. Не для оценки моего "толанта", а в назидание юным и для воспоминаний старым.

Молодой, никому не известный поэт, сидит перед печкой-буржуйкой у себя на даче и пьет из большой железной кружки чай, который только что приготовил с помощью этой самой печки. Чай пахнет горелой травой. Поэту аромат кажется очень романтичным, он задумывается над художественным описанием вкуса своего чая.

Время: 21.00, месяц — август. По радио объявляют о надвигающемся урагане. Однако у поэта нет радио, и первые порывы ветра заставляют его вздрогнуть. Наверху что-то подозрительно скрипит. Поэт связывает вкус чая с сильным ветром. Получается весьма поэтично, но трудно реализуемо в литературной форме.

В единственном окошке видно темное русло ручья, а за ним лес. Деревья встревожены. Между шумными дуновениями ветра слышится удивительная тишина с настораживающим потрескиванием поленьев в печке. В самом деле, становится тревожно. Сначала за устойчивость домика — а вдруг крышу сорвет или сам улетит, потом тревога вырастает в неясную тень, заглядывающую в окно, привлеченную одиночеством. Ненастье и одиночество — плохие соседи. Но хорошо дополняют друг друга, когда требуется депрессия.

Поэту депрессия не требуется, но тип его характера подразумевает впадение в меланхолию при первом удобном случае. Поэт слушает шум ветра и крепко задумывается.

То, о чем мечтает поэт, находится сразу за порогом. Это буря, стихия, которую нельзя победить, но с которой можно бороться. Та самая романтическая обреченность из древних легенд.

Ветер ненастный на танец безумный за дверь приглашает… — говорит поэт девушке, изображенной на прошлогоднем календаре. Девушка одобрительно улыбается. Он тяжело вздыхает — непонятная тоска подкрадывается, не таясь. «Страхование жизни» — читает поэт надпись на календаре прямо над головой девушки.

Ветер за дверью меня вызывает сразиться за гордость и славу… — поэт представляет, как выходит из дома, и отвечает на вызов стихии. Вот он с трудом добирается до леса, измученный, потрепанный, но победивший. «А в лесу еще опаснее», — думает он.

Поэт отворачивается от девушки, смотрит в окно. На фоне бледного неба теперь видна только кромка леса. Он решает сменить ритм:

За порогом ветер злится, ждет со мною битвы славной… Поэт решает, что строчки неплохи, но не драматичны. Он поднимается с табурета, подкрадывается к двери и трогает ручку. Она медная и теплая на ощупь.

Прости, покой, сразиться с ветром мне придется, и победить неравный бой… — у поэта ощущение, что строчка «победить бой» — не звучит. И вообще так не говорят. Он негромко стучится, словно там на улице кто-то ему откроет. Налетает порыв ветра, дергает дверь.

Ветер уже у двери, и я должен идти в путь, — сказал рыцарь. Поэт пугается внезапной прозы. «Стыдись!! — говорит он себе. В трубе начинает выть. Нудно, протяжно. Тоскливо.

«Меня тянет стихия, — думает тем временем поэт, — я создан для нее, и я знаю, что погибну с ней, меня разорвет на мелкие кусочки ураган судьбы». «И все равно я буду сражаться!» — решает он.

Воодушевленный собственной речью, поэт распахивает дверь, подставляя грудь неистовой стихии. Вместо патетичной встречи, его вдруг волной окатывает внезапный ливень, ветер наносит пробный удар, и поэт застывает от леденящего холода. Вторым ударом по лицу буря ломает волю поэта. «Скорее к печке», — приказывает явно не героическая сущность в поэте. И когда тот поворачивается спиной, ветер ударяет поэта дверью по заднему месту, причем весьма ощутимо. Поэт подлетает к печке. Потирает ушибленную ягодицу. Осторожно присаживается на табурет.

Он бежал с поля боя, испуганный грозною силой… — поэт медленно, сохраняя невозмутимость, наливает еще травяного чая. «Я еще вернусь, — думает он, — битва проиграна, но не война».

Ветер уныло воет в трубе, а потом словно гигантским кулаком бьет в дверь. Поэт съеживается и испуганно косится в окошко…