Красиво восседающий рядом с братом кот Тай.

Каждый из нас, оказавшись в какой-либо критической ситуации (ДТП, встреча с гопотой ночью на пустынной улице и т.д.) мог заметить, как меняется чувство времени. Оно словно замедляется, давая шанс все обдумать и среагировать на опасность. Звучит вполне разумно, но так ли это на самом деле? С чем связанно это замедление (или точнее ускорение себя относительно времени) и какие у него пределы? Американский ученый Дэвид Иглмен придумал интересный эксперимент чтобы ответить на эти вопросы. Далее с его слов:

Чтобы исследовать восприятие времени в ситуациях, вызывающих страх, мы бросали добровольцев спиной веред с высоты 50 метров. Я сам падал трижды, и каждый раз мне было страшно. К запястью падающего человека прикрепляли цифровой дисплей – мы назвали изобретенный нами прибор перцепционным хронометром. Цифры на дисплее зажигались с помощью светодиодов. При медленной скорости смены цифр участники эксперимента читали их без труда, но стоило немного увеличить скорость и прочесть цифры становилось невозможно. Чтобы выяснить, действительно ли испытуемые способны видеть замедленное движение, мы устанавливали для них скорость смены цифр во время падения чуть выше, чем та, при которой они различали цифры в нормальных условиях. Если во время полета они действительно воспринимают все в замедленном темпе, как Нео в «Матрице», то без труда прочтут цифры. Если нет, то скорость смены цифр, которую они способны воспринимать, будет такой же, как на земле. Что же в результате выяснилось? Мы провели эксперимент с 23 добровольцами, включая меня самого. В полете никто не показал лучших результатов, чем на земле. К сожалению, мы не похожи на Нео.

В опасных ситуациях резко активизируется область мозга под названием «миндалина», которая управляет ресурсами остальных областей и заставляет сосредоточить все ресурсы на текущей ситуации. При включении миндалины в процесс памяти информация запоминается гораздо подробнее, чем обычно. В подобных ситуациях наблюдается интересный побочный эффект: ваш мозг не привык к такой плотности памяти, и поэтому, когда событие воспроизводится в памяти, вам кажется, что оно занимало больше времени. Другими словами, при испуге мы вовсе не воспринимаем все в замедленном темпе; это ощущение возникает при воспроизведении в памяти. Искажение времени происходит в ретроспективе; это просто трюк, который проделывает память, записывающая реальные события.

Уже после публикации результатов нашего исследования некоторые люди продолжали настаивать, что событие разворачивалось у них перед глазами наподобие фильма, прокрученного на замедленной скорости. Обычно я спрашиваю их, действительно ли сидевшие рядом с ними люди выкрикивали, как при замедленном воспроизведении, протяжное и низкое «Нееет!». Они были вынуждены признать, что такого не помнят. Это еще один аргумент в пользу того, что на самом деле наше перцепционное время не растягивается – независимо от внутренней реальности человека.

P.S. Если кого-нибудь заинтересует эта тематика, в следующий раз могу написать про женщину, чьи миндалины были разрушены из-за редкого генетического заболевания. Про неё уже была статья на пикабу пару лет назад, но как мне кажется, про неё можно рассказать поинтереснее.

В Ундорах, что в Ульяновской области, нашёл такую неведомую окаменелость на берегу Волги.

Эта шняга размером с теннисный мяч и полностью каменная. Есть мнение, что это окаменелый морской (речной?) ёж.

Товарищи палеонтологи, археологи, что это?

По правде говоря, Йемен чуть было не остался в памяти самым безумным местом на земле, но вовремя реабилитировался. Там у меня местная диффензива отобрала прямо у самолета обе видеокамеры, что были с собой: взятка потребовалась, натурально, но еще и топтуна приставили—рыцаря мятой рубахи и тапок-шлепанцев.

Он вечно жевал кат, ждал обеда и звал в каждую мимоезжую харчевню: это было утомительно, поскольку прокорм и извоз гэбульника был моей обязанностью. Зато камеру вернули, а парень оказался вполне добродушным и в кадр не лез—скорее, из кадра выпрыгивал. Жалко его—нынешняя йеменская война именно по таким, как я понимаю, прокатилась. Ну, погрустили и двинем дальше—к глиняным небоскребам Аравии, на свадьбу Усамы бин Ладена и к настоящим бедуинам

Свадьба бин Ладена была в Хадрамауте—места более странного я в жизни не видел. Представьте себе ровное, как стол, горное плато, а в нем—ветвящиеся трещины.

Вот в одной такой вот трещине и завелись когда-то Бин Ладены: люди живут глубоко на дне расселины, а между ее отвесными склонами часто и сотни метров не будет. Йемен деловито так воюет со времен Лоуренса Аравийского и более ранних: оружия здесь больше, чем народу—уже лет двести сюда устаревшее свозят, так что в лавке легко купить и гладкоствольный мушкет, и ППШ, и томми-ган.

Я был здесь до нынешней заварушки: тогда только людей изредка крали, да иногда взрывали—сейчас там вроде, наоборот, изредка не крадут и не взрывают. Но машина с солдатушками нас и тогда сопровождала до самого Хадрамаута. Приехали мы в родовое село Бин Ладенов, а там веселье: какую-то Бинладениху за бин Ладена отдают—все здесь друг другу родственники.

Выяснилось, что Усама—вполне себе негр: генетически, при этом самую малость, конечно. Здесь бинладеновский клан, пополам, белокожей и черно-коричневый—хотя на лицо они европеоиды, с тонким носом и губами. Может, в негроидности солнце виновато, а, скорее, просто Африка близко. Бин Ладены были гостеприимны: никого из нас не украли и даже улыбались. И хлебосольны они, наверное, тоже—да кроме дырявой джуббы у них мало что есть. Невеста, кстати, праздновала в изоляции—к ней только женщин допускали. А глиняные небоскребы выстроены неподалеку, в городе Шибам: его именуют аравийским Манхэттеном—выходит, теракты 911 связаны с генетической памятью Усамы, если он имеет к ним отношение, конечно.Кирпичи необожженные, арматура из жердей, этажей от 8 до 10: принято считать, что технология возникла в 15-м веке.

И ведь стоят, не падают, а неба на улочках там не видать—совсем, как во взрослом Нью-Йорке. Хотя йеменская перманентная война из-за глиносопромата переживать не велит: кроме как под руинами, есть тысяча более легких способов погибнуть. А бедуины в Йемене лихие—не то что дрессированные египетские, которых с рук кормят. У этого в джипе 2 калашниковых, а в шатре—то ли две, то ли три жены: отчего-то засекретничал бедуин.

Жил он тем, что водку из Джибути в Саудовскую Аравию контрабандой возил—и либо прибыль в десять концов, либо секир-башка, поскольку саудиты с контрабандистами не церемонятся. Коз и верблюдов этот бедовый номадтолько для блезиру держал, поскольку они отъедалиот накоплений чувствительную долю: за бедуинские скрепы и посконность тоже приходится платить. Но самым странным в Йемене было даже не это все, а другое: тут просто моресамого разнообразного оружия.

Это не считая джамбийи—традиционного кинжала за поясом. Автоматы и питолеты понаехавшие сдавали в гардероб на КПП: ну, никто не обыскивал, а потому отдал винтовку с человека, получилномерок, а сколько и чего у тебя под ковриком в салоне—твое дело. И, кстати, до войны смертоубийство было редкостью—из-за кровно мести. А коллекции тут составлялись самые диковинные: туземцы предпочитали минометы и снайперки, а человек со вкусом вполне мог себе взвод ландскнехтов по образцам века 16-го вооружить. Славная была страна—небезопасная и бедная, но обаятельная. Теперь от нее, конечно, мало что осталось.