Часть 1.
В июне 1985 года за чрезмерное увлечение альтернативным театром Арто и, как следствие, слабую академическую успеваемость, меня выгнали из института.
Всю осень бомжевал, незаконно занимая койко-место в политеховской общаге, кормился нерегулярными шабашками.
К зиме, необратимо запутавшись в долгах, юридическом статусе и личной жизни, решил продать гитару и сдаться властям.
Утром второго декабря я пришёл в Выборгский РВК и потребовал предоставить мне возможность отправления гражданских надобностей. К законному этому требованию в военкомате отнеслись подозрительно - решили, что я скрываюсь от милиции.
Некий прапорщик, не желая брать на себя ответственность, отправил меня к начальнику призывной комиссии майору Забирухину , который по доброте душевной после длительных уговоров выдал мне повестку на медкомиссию.
Пятого декабря ровно в 8-00 меня, лишённого волос и паспорта, грустного и пьяного друзья погрузили в военкоматовский автобус.
Проснулся я на проспекте Обуховской обороны, у городского сборного пункта. Выстроенным в шеренгу призывникам Выборгской стороны предложили вскрыть сумки и сдать ножи и водку. Закончив шмон, нас поместили в кинозал, где уже сидело человек двести и стали показывать мультики. Проснувшись, я обнаружил зал пустым и покинул его. В фойе нашёл прапорщика с бумагами.
- Товарищ прапорщик, вы меня забирать-то будете или потом прийти?
- Фамилиё?
- Чья?
- Твой.
- Максимишин.
- М***к! Я тебя три раза кричал. Вон автобус, куда едет не знаю, там разберутся. Бегом марш!
Автобус вырулил на Московский проспект и уверенно двинулся по нему.
- В аэропорт везут, - огорчились призыники.
Для определённости спрашиваю сопровождающего нас прапорщика-корейца с эмблемами войск связи:
- А куда едем, товарищ прапорщик?
- В жопу.
Напряжённо ожидаемого поворота направо, - в Пулково, не случилось. Прибыли в город Пушкин, на пересыльный пункт п/п 116. Казарма - горчичные своды, коричневые стены, двухъярусные койки без матрасов.
Разлёгшись, будущие воины захрустели целлофаном и запахли куриными ногами. После пьяных проводов есть не хотелось, да и нечего было. Прошёл слух, что будем служить на территории Ленинградского военного округа.
Новость эта порадовала и радовала до тех пор, пока я не обратил внимания на настенную пенопластовую карту ЛенВО. Краснознамённый округ, как оказалось, включал все земли и воды от Бологое до Полюса. Угнетенный этим знанием, я уснул.
Просыпаюсь - опять пусто. Вышел в коридор - стоит строй, человек девяносто. Пристроился сзади. Давешний майор называет фамилии.
- Кого не назвал?
- Меня.
- Фамилия?
- Максимишин.
- М***к! Где был?
- Спал, - не стал лукавить я.
- Ну ты, воин, даёшь! - искренне восхитился майор, - Я думал ты смылся! Твоя команда уже в Мурманске на повара учится.
Смачно ругнувшись, внёс меня в список.
Преодолевая разброд, шатания и курение в строю, наш отряд пересёк город Пушкин, посредством двух электричек и метрополитена достиг станции Левашово и углубился в лес. « Кто умеет паять, - поинтересовался прапорщик-кореец, - три шага вперёд!». Делаю шаг вперед. Через час мы вошли в ворота части.
Встретил нас толи пьяный, толи просто по жизни весёлый обитатель будки КПП, настырно предлагал купить валенки.
Построились на плацу. Время 0-30. Шеренгу тут же окружили дембеля, выпрашивая и выменивая часы и шмотки. Стояли долго. Наконец пришёл прапорщик и, с трудом расшугав навязчивых дембелей, разделил нас на паяльщиков и миномётчиков. Вслед за сержантом семеро будущих связистов последовали в ленинскую комнату второй роты учебного батальона связи.
Там нам была предоставлена возможность доужинать остатки родительских харчей. Время от времени в комнату просачивались заспанные солдатики в несвежем белье.
По рыку сержанта бесшумно исчезали, в случае удачи, унося с собой пирожок или кусок курицы. Наконец - «Отбой!».
Проснувшись, с грустью обнаружил, что всё содержимое моего рюкзака (мыло, зубная паста, бритва, кремы до и после и т. д.) злодейски спёрто однополчанами. На дне ютились зубная щётка, томик Шевченко и пластинка с Гимном СССР и антисоветской шуткой, подаренная при прощании сионистом Шурой Гуровичем.
После зарядки, которой мы, новобранцы в штатском, манкировали, состоялся завтрак. Предложенный котелок перловой каши с салом есть не стали. «Это у вас пирожки мамины в жопе булькают» - пояснил старшина. Он же после завтрака отвёл нас на склад, где обрели мы вещевое довольствие.
Остаток дня просидели в бытовке за рукоделием - пришивали пуговицы, шевроны, погоны. Между делом приходилось отвечать на вопросы начальников, прибывавшими по порядку возрастания чинов для осмотра пополнения. Первым был старшина. Фамилия, имя, год и место рождения, национальность.
- По правде или по паспорту?
- По правде я и так вижу.
- Тогда украинец.
- Гражданская специальность?
- Учился в Политехе на ядерной физике.
Это старшине не понравилось.
Следующим опросу подвергся Мишка Шуба, люмпен-студент, отчисленный, как и я, с третьего курса физфака, только университетского.
- Фамилия?
- Шуба.
- От это класс! - обрадовался старшина, - будешь обмундирование подписывать, а всё шуба. И шинель - шуба, и хэбэ - шуба, и валенки - шуба. Имя отчество?
- Михаил Юрьевич.
- Твою мать! Как Гоголя ! - не переставал удивляться прапорщик.
- Работал кем?
- Учился в университете на ядерной физике.
- П****ц второй роте. Взорвут.
Далее те же вопросы задавал командир роты - по виду, сильно пьющий усталый капитан. Он же сообщил, что нам повезло, поскольку служить будем под Ленинградом, а не на ЗФИ (Земля Франца - Иосифа), но ещё ничего не поздно исправить. «Служить здесь легко, кормят хорошо и часто, да и вообще, много ли солдату нужно, насрал в штаны и радуйся, что тепло».
Потом с вопросами приставал начальник штаба батальона майор Столяров. Он же выступил с короткой зажигательной речью, начав её так: «Вы эти мысли свои е******е из головы повыбросьте!» Последним появился дневальный и по одному вызывал в канцелярию к ротному. Моя очередь. Стучусь, открываю дверь.
- Можно?
- Можно за **й подержаться, - доверительно сообщил капитан, - В армии говорят «разрешите».
Заходи по-новой. Дубль «два».
- Разрешите войти?
- Входи.
- Ну?
- Вошёл.
Ротный эффектно обыграл слово кто куда и как "вошёл".
- Представляться надо, товарищ курсант.
Дубль «три». На этот раз удачно.
- На Кубу служить поедешь?
- Поеду.
- Пойдёшь в третий взвод.
- Есть.
- Есть, есть… На жопе - шерсть...
К вечерней проверке я уже был экипирован, а через три дня мне стало казаться, что в третьем взводе второй роты я родился и вырос.....
Отдельный гвардейский учебный батальон связи входил в состав гвардейской учебной дивизии и состоял из трёх рот - двух учебных и одной постоянного состава, где служили писари, повара, водители, свинари, кладовщики и прочие организаторы учебного процесса.
Каждая из учебных рот делилась на пять взводов, отличавшихся номерами приобретаемого ВУСа (военно-учетной специальности).
Прослужив 6 месяцев в третьем взводе второй роты, курсант обязан был поднатореть в боевой и политической подготовке, а так же приобрести навыки и умения, необходимые для получения звание «рядовой» и ВУСа №504 (радиотелефонист).
В первом, втором и пятом взводах учились будущие начальники радиостанций, в четвёртом - радиомастера. Поскольку для овладения этими специальностями, помимо верности делу КПСС, требовалась ещё и определённая сумма знаний о физическом устройстве мира, взвода №№ 1,2,4,5 состояли в основном из экс - студентов.
Это выгодно отличало их от взвода №3, укомплектованного главным образом неискушёнными книжным знанием хлеборобами целинных и залежных земель Северного Казахстана.
Но не только и не столько этим разительно отличался наш третий взвод от остальных. Мы считались особенными: нам запрещали стричь волосы и прививали трепетную любовь к Кубинской Революции и её лидеру товарищу Фиделю Кастро Рус лично. Дело было в том, что, по окончании учебки, курсанты взвода, получившие ВУС №504, отправлялись исполнять интернациональный долг, состоявший в охране и обороне Острова Свободы.
Такой же особенный взвод был в первой роте, но там всеобщим любимцем был товарищ Менгисту Хайли Мариам, вождь народа эфиопов.
О службе на Кубе ходили самые противоречивые слухи. Кто-то, ссылаясь на письма земляка, рассказывал, что в связистах на Кубе как в сору роются, девать их некуда, поэтому работают они приёмщиками грузов в порту или продавцами в киосках местной «Союзпечати».
Я уже представлял, как в пробковом шлеме, с бичом в руках, стою у дощатого трапа, а по трапу унылой чередой бредут, обнажённые по пояс чернокожие. Но вдруг пришло другое письмо, отправитель которого рассказывал, что в джунглях жить можно, вот только очень достают черви, которых по утрам приходится выковыривать из сапог столовой ложкой. А к ночным бомбёжкам быстро привыкаешь, плохо только, что тростник рубить мешают.
2 мая, овладев нехитрой наукой быстро разматывать и сматывать 500-метровую катушку телефонного провода, терзаемый сомнениями и неопределённостью, в рваных сапогах (свои хорошие подарил за ненадобностью), я вновь вступил на памятный плац П/П №116, что в городе Пушкине.
Регулярность архитектуры казармы под горчичными сводами на этот раз пикантно оттенялась очередью из ста пятидесяти голых мужиков. Дальним концом очередь уходила в маленькую дверь. По обе стороны очереди лежали кучи сапог, кальсон, пряно пахнущих портянок и х/б б/у.
Никто из канувших за дверь назад не возвращался, о происходившем за ней ползли самые разнообразные слухи. Раздевшись и усугубив кучи шмоток своими аксессуарами, пристроился в хвост. За дверью оказался в центре внимания очередной медкомиссии.
Пройдя стандартный набор полковых эскулапов, подошёл к сидевшему последним старенькому хирургу-подполковнику.
«Ну что, боец, показывай своё колумбово яйцо», - скомандовал подполковник.
Удовлетворившись осмотром, он чиркнул размашистое «годен» и отправил меня в следующую комнату анфилады.
Там, заявив себе 48-й размер, я стал обладателем комплекта гражданской одежды, состоявшей из двух пар красных носков, голубых портов, атласной рубашки с таджикским орнаментом (красные ромбы по изумрудному полю) , песочного кримпленового костюма с рельефными хризантемами, галстука в фиолетовый горошек, шляпы в дырочку и синего плаща.
Мои сомнения в комплиментарности галстука и рубашки хозяйничавший в спецраспределителе прапорщик решительно отверг, послав к такой-то матери. И я прошёл в следующую комнату, где присоединился к некогда голым, а теперь сиявшим оргиастическим великолепием подаренных министерством обороны тряпок, мужикам.
На утро мы были объявлены эшелоном. Состоялось назначение временного младшего командного состава.
Как самый образованный, я был назначен заместителем командира взвода. Взвод состоял из четырёх однополчан - связистов и двадцати шести узбекских мотострелков. После обеда состоялся строевой смотр. Командир эшелона - капитан первого ранга - довёл до личного состава приказ, предписывающий совершить марш по маршруту п/п 116 - город Пушкин - город Ленинград - Страна Пребывания, и призвал к торжественному маршу по ротно с равнением на трибуну.
Чеканя шаг во главе взвода, я мучительно вспоминал, разрешает ли устав отдавать честь в движении, имея головным убором шляпу в дырочку.
Не прерывая торжественного марша, эшелон направился к стоявшим на некотором расстоянии от п/п «Уралам». Встреченные по пути пушкинские обыватели были повержены в изумление видом полутора сотен юношей, шагающих по мирному городу в дивных одеждах, венчаемых одинаковыми перфорированными шляпами.
Уже под вечер «Уралы» достигли порта. В там я покаялся в обладании радиоприёмником «Россия» и в полном отсутствии изделий из драгоценных металлов.
13 мая в 21-00 во главе взвода узбекских автоматчиков я пересёк государственную границу СССР и вступил на борт трансокеанского лайнера «Балтика» - того самого корабля, посредством которого Никита Хрущёв нанёс исторический визит Соединённым Штатам Америки.
К сожалению, описываемый рейс оказался последним для славного судна. По прибытии в порт приписки оно было отправлено на слом.
Ровно в 22-00 того же дня «Балтика» оставила город Ленина. Предоставленная судоходами жилплощадь приятно удивила.
Поселились мы, пятеро связистов и один узбек, в четырёхместной каюте туркласса. Имея уже некоторое представление о нравах Вооружённых сил, я ожидал провести круиз в трюме. (И не слишком ошибался. Устная традиция утверждает, что воинов - интернационалистов первых лет доставляли на Остров Свободы именно в трюмах транспортных судов).
Каюта наша представляла собой пенальчик площадью ровно в четыре матраса. Меблирована была двумя двухъярусными койками, двумя брошенными на пол тюфяками, иллюминатором, репродуктором и запиской, запрещающей производить с иллюминатором и репродуктором какие-либо действия.
Через час после отплытия милым женским(!) голосом репродуктор сообщил, что младших специалистов приглашают на ужин в ресторан «Нева». О том, что на время следования эшелона мы становимся младшими специалистами по сельскому хозяйству нас проинструктировали ещё в Пушкине. Офицеры по праву считались старшими специалистами той же отрасли.
Отправляясь в ресторан, прихватил с собой предусмотрительно заначенную в хлеборезке пачку рафинада. Получился серьёзнейший конфуз: уж и не знаю, что обо мне подумала молоденькая официантка, поразившая нас ассортиментом и доступностью забытых блюд.
К несчастью, скоро еда, не став хуже перестала радовать. Началась качка, и мощь её возрастала по мере продвижения «Балтики» на Запад.
У меловых скал Кале четыре балла сразили моих узбеков, не имевших развитых навыков мореходства. У берегов Испании младший специалист, нашедший в себе мужество посетить ресторан, по праву мог рассчитывать на 3-4 порции павших товарищей.
У Азорских островов качка достигла 7 баллов и было мучительно больно поедать завтрак только для того, чтобы по пути в каюту выплюнуть его в набежавшую волну.
Обидно было и то, что как только «Балтика» проходила на виду у обитателей суши, репродуктор настоятельно рекомендовал младшим специалистам покинуть палубу и укрыться от недружественных взглядов иностранных разведок в каютах. С этим злом я научился бороться. Методику борьбы опробовал ещё в Датских проливах - заслышав зловещий голос, бежал на палубу, где , осматривая заграницу, через каждые полторы минуты орал: «Третий взвод, всем по каютам!»
В Саргассовом море качка кончилась. Воинством овладела скука и томительное чувство неопределённости грядущего.
Моряки, имевшие многолетний опыт перевозки интернационалистов туда и обратно, пугали рассказами о царящей в Стране пребывания дедовщине. Не способствовал пробуждению радостного ожидания и найденный под матрасом конверт, адресованный «духам от ДМБ-86».
Конверт содержал банкноту в 10 песо с надписью «душарам на мороженое», а так же листок в клеточку с изображением виселицы и призывом «Духи, вешайтесь!».
Уже ближе к Америке приключился первый из виденных мною инцидент на почве межнациональной розни. Гигантский армянин Володя Оганесян, оскорблённый видом нагло гуляющей по палубе пары азербайджанцев, вступил с ней, с парой, в пререкания.
Оганесян пообещал выкинуть азербайджанцев в океан и тут же приступил к решительным действиям. Спасли азербайджанцев проходившие мимо узбеки, поднявшие шум, на который сбежались старшие специалисты.
Приказом командира эшелона армянина арестовали. «Балтика» не отличалась развитой пенитенциарной системой, поэтому узника заточили в подсобку для хранения спортивного инвентаря. Кормление арестованного возложили на вверенный мне взвод.
На полноценный уход за армянином со стороны ослабленных качкой моих подчинённых рассчитывать не приходилось, поэтому каждый акт кормления несчастного приходилось контролировать лично. Этим я заслужил признательность Володи, а в последствии и всего армянского землячества Кубы, крёстным отцом которого вскоре стал Оганесян.
На восемнадцатый день плавания, чудом избежав встречи с неведомым у Бермуд, эшелон увидел Гавану.
