В середине декабря 1986 года меня назначили исполняющим обязанности командира отдельного разведвзвода (начальника разведки 2-го мотострелкового батальона), вместо уехавшего в очередной отпуск Толи Викторука. Уже после Нового года довелось мне с двумя моими разведчиками побывать на родном Тотахане (отм. 1641 м.). За время моего отсутствия в роте произошло довольно много изменений. И причина этих изменений заключалась в том, что два месяца назад к власти в стране пришёл бывший руководитель афганской госбезопасности Мохаммад Наджибулла. Как известно, новая метла по-новому метёт. И новой идеей нынешнего руководителя Афганистана стала политика национального примирения.
За красивыми и правильными словами о прекращении огня, диалоге с оппозицией и о возвращении на родину афганских беженцев, в практическом плане для командиров наших подразделений, ничего кроме головной боли эта «политика» не несла. Ведь то, что афганское правительство разом освободило из тюрем несколько тысяч политзаключенных, уголовников и бандитов совершенно не означало, что эти заключенные, выйдя на свободу, не возьмутся за оружие. Другое дело, если бы им предложили новые, интересные и высокооплачиваемые рабочие места. Тогда, возможно, кто-то из них и взял бы в руки и что-нибудь другое, кроме оружия. А так, особого выбора у них не было.
К тому же, выполнение требований политики национального примирения было обязательным лишь для афганской армии и для нашего ограниченного контингента. Для душманов подобная инициатива нового афганского правительства выглядела не иначе, как явный признак слабости. А значит, провоцировала их на активизацию боевых действий.
Да, наши сторожевые заставы, как и прежде, в случае обстрела или нападения, должны были немедленно открывать ответный огонь и уничтожать нападавших. Но на практике, с началом действия политики национального примирения, открывать огонь без разрешения старшего командира было запрещено. И если раньше, при обнаружении перемещений банд моджахедов, обнаружения установки ими реактивных снарядов для обстрела наших военных объектов или подготовки к нападению, командир заставы мог самостоятельно принять решение на открытие огня, то теперь ему необходимо было выходить на связь с комбатом, докладывать тому обстановку и... Получать «отбой». Потому что нафига козе баян, а комбату пытаться доказывать вышестоящему командованию, что банда, окружившая нашу заставу, пыталась на нее напасть, а не просто водила вокруг нее хороводы. И объясняться, почему он сорвал государственную программу национального примирения.
Все это было очень грустно. И мне было понятно, почему командир 6-й мотострелковой роты старший лейтенант Володя Стародумов был в печали. Володя был настоящим франтом и гусаром. После того, как по залёту его сняли с должности командира комендантской роты нашей дивизии и поставили командиром обычной мотострелковой роты, он приехал принимать новую должность во всей своей красе - в повседневной форме, фуражке ЦЭПК (Центральный экспериментальный производственный комбинат), сапогах-стояках. Для нас, выпускников Московского ВОКУ, фуражки, сапоги и форма, шитые по индивидуальному заказу, были делом привычным. Но видеть подобное на выпускнике Омского высшего общевойскового командного училища, да, тем более, после полугода его службы в Афгане, было немного неожиданно.
Нужно сказать, что ссылке из штаба дивизии в обычную пехотную роту Володя сильно не огорчился. Бытовала в то время поговорка о том, что умный ехал в Афганистан заработать, красивый - познакомиться с красивыми девушками, служащими в штабах, госпиталях и медсанбатах, а дурак - повоевать. Так уж получалось, что умные в то время редко бывали дураками, дураки не всегда были красавцами, а красавцы не всегда были умными. Володя же, похоже, решил объять необъятное. За время службы в штабе дивизии он уже побывал в роли красавца и любимца всех штабных девушек. Поэтому, когда его перевели к нам в роту, он решил вдоволь повеселиться. То есть, повоевать.
Дело в том, что командный пункт нашей роты размещался на горке, с которой вся местная «зеленка» была, как на ладони. Боевые действия в нашем районе проводились с завидной регулярностью. К тому же, нам частенько приходилось поддерживать огнем рейдовые и разведывательные подразделения, воюющие неподалеку. Вы скажете, что для огневой поддержки гораздо лучше подходили артиллерия и авиация. Не соглашусь с вами. Иногда оперативная и точечная работа из танка, миномета или нескольких БМП-2, которые размещались у нас на заставе, были не менее эффективны. Но зачастую, более точны.
В общем, служить у нас в роте было не скучно. Можно было от души поиграть в войнушку и пострелять в волю. До тех пор, пока не началась эта самая политика национального примирения.
Боевые действия рейдовых подразделений в нашей зоне ответственности почти сразу же прекратились. В благодарность за это духи начали регулярно обстреливать наши заставы и ставить мины на дорогах. Увы, воевать в таких условиях стало как-то совсем не интересно. Так что повоевать толком у нашего ротного не получилось. Почти сразу же по прибытии в роту он подхватил гепатит. И почти месяц отлежал в баграмском инфекционном госпитале. Вернулся из госпиталя только на днях. И как-то сразу заскучал.
Но меня его скука не касалась. И я сразу же поднялся на первый пост, где у нас располагался основной наблюдательный пункт. Мне нужно было решить парочку небольших задач. И все мои мысли были заняты только ими.
По данным нашей агентурной разведки, в ближайшие дни из-за хребта Зингар к нам в зеленку должен был прийти караван с оружием и боеприпасами. В зенитную трубу ТЗК-20 я пытался высмотреть место для будущей засады. А самое главное - выбрать маршрут для выхода на засаду.
Первая проблема заключалась в том, что на ближайших горках сидели духовские наблюдатели. От ущелья до зеленки было около десяти километров, расстояние небольшое. Но местность в предгорьях хребта Зингар была довольно открытая. И провести свою разведгруппу так, чтобы её не заметили духовские наблюдатели, было не просто. Самым удобным местом для засады была небольшая седловина в трех километрах южнее нашей 22 сторожевой заставы. Но и душманы это прекрасно понимали. И явно были к этому готовы.
Еще одно удобное место было в самом ущелье. Но недавно я со своими разведчиками уже получил там по шапке. Духи нас немного переиграли. И в результате, вместо охотников мы вынуждены были превратиться в одноразовых саперов, которых душманы выдавили огнем на наше же минное поле. Чтобы мы сами сделали в нем проходы. А позднее духи могли бы провести по этим проходам свой караван. Лишь чудом в тот раз обошлось без потерь. Во второй раз нам могло так не повезти.
Оставалось третье место - в районе «мертвого» кишлака Чашмайи-Харути. Если ночью выйти к нему по руслам пересохших рек Таски и Танги, то никакие наблюдатели нас там не заметят. А если для эвакуации после засады нашей разведгруппы использовать боевые машины пехоты 6-й роты, то не нужно будет ломать голову, как скрытно перегонять под Тотахан боевые машины нашего разведввзода.
В общих чертах решение первой проблемы начинало складываться у меня в голове. Но я снова и снова высматривал через зенитную трубу основные ориентиры для ночного передвижения разведгруппы. Делал на листе бумаги наброски построения профиля для определения видимости и поля невидимости относительно точек, на которых могли находиться духовские наблюдатели.
Вторая проблема заключалась в том, что относительно зеленки наш Тотахан казался высокой горой с почти отвесным западным склоном. Но восточнее нас проходил хребет Зингар с высотами более двух с половиной тысяч метров. И если зеленка с Тотахана была, как на ладони. Так и наш Тотахан для духовских наблюдателей был, словно маленькая детская песочница, в которой ничего толком не спрячешь. Так что без построения профиля и поиска не просматриваемых духовскими наблюдателями оврагов, обеспечить скрытный выход на засаду было проблематично.
К тому же, довольно часто рядом с нашими заставами афганцы регулярно прогоняли отары своих овец на пастбище. Неподалеку от наших застав местные охотники охотились на уток. Иногда у реки просто гуляли афганский мальчишки. И те, и другие внимательно читали наши следы, которые мы могли оставить ночью. И передавали эту информацию духам.
И третья проблема - ущелье было расположено под прямым углом к позициям дивизионной артиллерии и было закрыто от нее хребтом. Так что рассчитывать на артиллерийскую поддержку нам не приходилось. Да, и авиация могла не успеть поддержать нас при необходимости. А мне очень важно было перекрыть выход из ущелья, чтобы после захвата нами каравана к духам не успела подойти помощь.
К сожалению, от Тотахана до выхода из ущелья было 8 километров. И мой любимый миномет дотянуться туда не мог. Вся надежда оставалась на нашего «слона» (Т-62). И хотя дальность до цели вдвое превышала его прицельную дальность, но по боковому уровню с нашей горки на 8 километров вполне спокойно можно было работать. Правда, превышение цели почти на 400 метров было равнозначно для нас практически предельной дальности для стрельбы.
Единственное, что радовало - молодая луна была на нашей стороне. Она давала нам шанс подойти к месту засады незамеченными. Но и духи видимо рассчитывали на нее, когда планировали провести этот караван.
В общем, голова моя была забита кучей разных задач, головоломок и вычислений. Но боковым зрением я заметил, что ротный пару раз выходил из канцелярии и странно посматривал в мою сторону. То ли спросить что-то хотел, то ли что-то сказать? Но часовой, стоявший на первом посту, явно мешал ему это сделать.
- Ничего, когда решится, спросит, - подумал я. И пошел к танку, готовить его к ночной стрельбе по ущелью. Краем глаза заметив, что ротный направился за мной следом.
Но и здесь ротному не повезло. Меня перехватил мой механик-водитель и начал плакаться, что на его БМП полетел топливный насос высокого давления. И чтобы я поговорил с зампотехом батальона о его замене.
Затем я проверил, как командир танка сержант Игорь Минкин навел пушку на ущелье и поднял ствол практически на максимум. Хорошо, что выход из ущелья был пристрелян нами раньше. И в карточке целей были все исходные данные для стрельбы. Ротный все это время стоял в сторонке и явно скучал.
Томить его больше было нельзя. Некрасиво. Понятно, что, как исполняющий обязанности начальника разведки батальона, я ему сейчас не подчинялся. Но в начале февраля, когда приедет Толя Викторук, мне предстоит вернуться в родную роту уже обычным командиром взвода (на самом деле, по возвращении в роту меня назначат на должность заместителя командира роты или, как у нас говорили, «зам по бою», вместо уехавшего по замене Олега Артюхова).
Мы отошли с ротным в сторонку, присели на позиции пехотного крупнокалиберного пулемета (14, 5-миллиметровый пулемет Владимирова на колесном станке Харыкина).
Мне нужно было задать какой-нибудь риторический вопрос для начала разговора. Но ротный взял инициативу на себя. И обратился ко мне по отчеству.
- Иваныч, дай мне своего переводчика на полчаса. Нужно письмо одно написать. А я в афганском не больно-то силен.
И ради этого пустякового вопроса ротный ходил за мной все это время по пятам!
- Хорошо, командир. Сейчас позову.
Я позвал Мишу (Мискина) Намакинова. Сказал, что он временно поступает в распоряжение ротного, дабы написать какое-то любовное письмо местным ханум. А сам снова погрузился в вопросы подготовки засады и в свои расчеты. Завтра в роту должна была прийти батальонная водовозка, привезти воду на 8-ю и 22-ю сторожевые заставы. За два рейса в десантном отделении боевой машины пехоты, сопровождавшей водовозку, нужно будет скрытно перевезти на Тотахан моих, оставшихся в батальоне, разведчиков. И спрятать их до вечера в казарме. Чтобы духи не догадались, что на Тотахане появились «полосатые» гости.
Не знаю, почему, но вечером я все же поинтересовался у Миши, что за письмо понадобилось написать ротному? Мой переводчик-таджик лишь улыбнулся в ответ. Но потом озвучил свою улыбку.
- Обычное письмо. Местные дехкане - неграмотные. Вот они и попросили товарища старшего лейтенанта написать от их имени письмо афганскому правительству, чтобы им помогли организовать коммуну по коллективной обработке земли. И прислать им трактор. Вот я и написал.
В общем, за своим делами и заботами, я тут же забыл об этом странном письме. Хотя в ближайшем кишлаке я бывал довольно часто, но ни разу мне не приходилось слышать, чтобы жители Калашахов о чем-то подобном просили. Земельные участки у дехкан были очень маленькие. Пахали они их на коровах или быках. Конечно же, обрабатывать землю деревянными плугами было нелегко. Но и на тракторе здесь особо не развернешься. А уж заставить местных дехкан объединиться в какую-то там коммуну, казалось вообще нереальным.
Наверное, это было как-то связано с политикой национального примирения? Или же я просто чего-то не знал. Но меня это точно не касалось!
В общем, на следующий день мой разведвзвод, почти в полном составе, был на Тотахане. И ночью мы вышли на засаду. Думается, я все рассчитал и сделал правильно, но каравана не было. Прождали мы их напрасно.
Так бывает в работе разведчиков. Вроде бы ты все сделал правильно. Все просчитал. А духи сделали что-то не так, как ты планировал. Или прошли другой тропой. Или решили провести караван несколькими днями позднее. Увы, далеко не каждая засада давала результат. Но каждую нужно было готовить серьезно и тщательно, чтобы все твои разведчики вернулись с нее живыми.
Конечно, я немного расстроился. Но я знал, что в следующий раз нам обязательно повезёт. А как иначе?! Ведь везёт тем, кто сам везёт. А мои разведчики несли и везли свою солдатскую ношу честно.
Александр Карцев, http://kartsev.eu
Предыдущий рассказ – Афганская небывальщина. 3. Цирюльник Хаким
