Ефросинья Кузьминична Хамляк (д. Великое Малешево, Столинский район)
Меня забрали в сентябре 1942-го. Сначала хотели, как остальных увезти на работу в Германию, потом кто-то из предателей рассказал, что я помогала подпольщикам, меня и отвезли в Штутгоф, в концлагерь. Сразу с поезда выгнали в блок с бетонными стенами. Говорят:
- Раздевайтесь!
Толпа женщин, молодых девушек. Немцы вокруг стоят, ухмыляются. Но некоторые ещё хуже были. Смотрели на нас, как на животных. Постригли налысо, помыли, выдали одинаковую форму. На руках поставили номера. Мой был 18224.
Утром погнали на работу. Я худенькая, слабая. За год войны питались плохо, сил совсем нет. А надо копать, ворочать мокрую тяжёлую землю, кто останавливается – тут же налетают, бьют сапогами, плётками.
Через месяц мороз начал прихватывать землю, стало ещё хуже. Лопаты тупые, отскакивают от комьев, копать сил нет. А мимо нас в крематорий ведут пленных и евреев. Женщины, дети, старики. Кто плачет, кто пищит, кто молится. Собаки вокруг них с поводков рвутся, бешеные, клыки лязгают. Немцы ещё и издеваются, отпустят собаку, та бежит в толпу, рвёт обречённых людей за ноги, за руки.
А над нами стоят охранники с плётками, запрещают нам головы поднимать, смотреть на проходящих. Да мы и так знали, куда их ведут.
Зимой стало совсем плохо. Руки на морозе леденеют, не слушаются. Одёжка плохонькая, продувается любым ветром. Еда – одно название. Буханка хлеба на 12 человек, да и та из опилок испечена. За зиму мы все превратились из людей в ходячие скелеты. По утрам не было сил подняться с нар, выйти из барака на ледяной ветер. Тех, кто не поднимался, тут же забирали в крематорий.
В марте 1943го меня перевели в женский лагерь Равенсбрук. Работали там на заводе, но сил уже совсем не осталось. Каждое утро из барака выносили трупы. Помню, что в голове было пусто, никаких мыслей, чувств. Мёртвые уже не пугали, они были повсюду. Можно было утром слезать с нар и наступить на холодное тело вчерашней соседки. Или заснуть рядом с живой, дышащей девушкой, а проснуться рядом с окоченевшим трупом. Вокруг мёртвые, мёртвые.
Три русские лётчицы бежали из лагеря. Намазали ноги каким-то техническим маслом, чтоб собаки след не взяли, спустились по стене с третьего этажа барака и бросились прочь. Через месяц их поймали. Нас собрали в центре лагеря, показали их избитых, всех в крови. Потом тут же и повесили. Они даже прощальных слов нам не кричали, то ли сил не было, то ли им уже всё равно было. Тела ещё несколько дней висели, чтоб мы боялись. А мы не боялись. Мы привыкли.
В конце войны уже, наши наступают, меня перевезли в Бухенвальд. Я весила 20 килограмм, ветром меня качало из стороны в сторону, лопата приросла к рукам. Казалось, скорее руки отвалятся, чем я лопату уроню. Потому что всех, кто не мог копать, тут же отправляли в печи.
До конца войны оставались считанные дни, немцы спешно прятали следы своих преступлений, уничтожали свидетелей. Поэтому всех, кто остался в живых в лагере погрузили в вагоны и повезли расстреливать.
И тут случилось чудо. У чешской границы, возле местечка Пярны к вагону подошёл комендант, который руководил доставкой. Открыл двери вагона и сказал:
- Спасайтесь. Я был на вашей земле, ваши матери плачут о вас. Только если встретите меня – сделайте вид, что не узнали.
И ушёл.
Мы стояли, смотрели на открытые двери вагона и не верили. Думали, выйдем сейчас, а в нас стрелять начнут. Шагнула вперёд самая смелая, за ней ещё одна. А потом мы бросились наружу всей толпой. Откуда только силы взялись!
Ночь, темнота, мы рассыпались по округе. Я и ещё две девушки вместе побрели. Куда идти? В какой стороне люди? Повезло нам, вышли к немецкому хутору. Там работала русская девушка Тоня. Девчонка была – огонь. Чуть ли не командовала хозяевами. Вынесла нам чай, хлеб, помыла нас, положила на чистую постель. Мы только плакали, не верили своему счастью. Там, на хуторе и остались. Работать не могли, у всех малокровие, слабость. Но нас всё равно кормили. Тоня бы им показала, если бы не кормили.
Весной 1945-го на хутор пришли поляки. Забрали нас, отвезли на Родину, в Союз. Мать, как увидела меня, так голосила, словно по умершей. И это я на хуторе отъелась, на своих ногах шла.
В 2005-м ездила я в лагерь, в Германию. Увидела его снова. И хоть там всё теперь по другому, всё чисто, люди сытые, одетые, без оружия. Но потом несколько ночей спать не могла. Снились собаки, крематорий. И лопата.
Из серии "Истории Столинского района" Автор - Павел Гушинец (DoktorLobanov)
