***
Театром курские купцы нередко пользовались для поддержания своего кредита. Об одном из богатых купцов, Т--в, пошли слухи, что дела его пошатнулись. Чтобы опровергнуть эти слухи,-- Т--в стал ежедневно бывать в театр, закупря все самыя дорогия ложи и снабжая ими своих приятелей и служащих. В продолжении всего спектакля в ложах этих то и дело слышалось хлопанье пробок от откупориваемых бутылок; шампанское лилось рекой, к публичным кутежам этим присоединялись и другие купцы, всегда охотники до выпивки и, после целой недели такого дебоша, слухи о пошатнувшихся делах т-ва прекратились и кредит его был возстановлен.
***
Покровительствовали артисткам не только полицейские чины, но и некоторые из купцов и свои отношения к, артисткам не стесняясь афишировали. Помню я купца Л--ва, покровительствовавшаго какой-то артистке. Он часто занимал ложу первую от сцены и являлся в театр ко второму и даже третьему акту не ради пьесы, конечно, а с целью посмотреть на свою Дульцинею. Как-то раз он приехал в театр сильно "во хмелю", героиню (не помню пьесы) изображала покровительствуемая Л--вым артистка; по ходу пьесы герой в одном месте кричит ей "я тебя убью". Не успел он произнести эту фразу, как Л--в выдвинулся из своей ложи, и, сжав руку в кулак, крикнул на весь театр: "не смеешь, а то вот!" Раздался дружный хохот публики, Л--в раскланялся и, как ни в чем не бывало, занял опять свое место, а пьеса, прерваная этим эпизодом, продолжалась.
***
Возвращаюсь к артистам. Героев в исторических пьесах всегда играл Морвиль; <...> он стремился нагонять страх на зрителей и однажды нагнал даже такой страх, что я до сих пор об этом помню. В пьес "Козьма Рощин", герой прибегает в одной сцене к кинжалу. Морвилю реквизитор вручил деревянный кинжал, но артист бросил его в сторону и потребовал настоящий, который, к несчастью, нашелся. Потрясая этим кинжалом в воздух, Морвиль, по неосторожности, хватил им себя в ногу и так сильно, что кинжал засел довольно глубоко. Артист вскрикнул и, обливаясь кровью, упал на сцене. Публика встревожилась, занавес опустили, пьесу, конечно, не доиграли, а Морвиль, пролежав в постели с месяц, еще долгое время ходил на костылях. Когда Морвиль поправился, товарищи утешали его тем, что он никогда еще на сцене не выкрикивал так натурально, как в злочастный вечер и что этот крик произвел на публику сильное впечатление.
