Еврейский мир

В 1924 году в Италию на лечение после перенесенного инсульта приехал председатель Совнаркома Алексей Рыков с женой. Ограничиваться одними процедурами он, естественно, не желал – хотел увидеть все достопримечательности Рима, Венеции, Милана и прочих культурных центров родины Данте Алигьери.

Вопрос времяпрепровождения высокопоставленной четы был предметом головной боли советского посольства, сотрудники которого даже не рассматривались в качестве гидов по стране. Ведь отдых Рыкова должен был пройти в веселой и непринужденной обстановке, а позволить себе расслабиться в присутствии второго в Советах человека  дипломаты просто не могли.

Рыков А.И. - С 26 октября (8 ноября) 1917 — народный комиссар внутренних дел в первом советском правительстве

Так что решили просто найти местную семейную пару, свободно владевшую русским языком, а также политически верно подкованную.

Выбор пал на семью молодого архитектора, выходца из России, состоявшего вместе с женой в Коммунистической партии Италии.

Чета Рыковых, весело проводя время, прониклась симпатией к этой семейной паре и взяла над ними «шефство». Но между песнями и плясками не забывал Алексей Рыков рассказывать и о том, что делается в России. Страна, по его словам, остро нуждалась в архитекторах. Так что, пообещав полную творческую свободу и поддержку, Рыков предложил новому знакомому переехать в Москву и строить дома будущего.

Иофан, Борис Михайлович

Борис Михайлович Иофан, к которому и адресовалось предложение, был совершенно не против.

Имуществом в Италии он был не обременен, единственное, что скопил за десять лет пребывания в ней – весомую библиотеку, которую недавно продал, отправив все деньги голодающим детям Поволжья.

Другое дело его жена Ольга Сассо-Руффо – дочь итальянского герцога и русской княжны, имевшая в Италии титул и положение. Ей было, что терять, а без нее он бы не поехал. Но на вопрос, поедет ли она с ним, Ольга ответила согласием. Возможные трудности и неустроенность ее не пугали. Комфорт и богатство, доставшиеся ей по наследству, она даже несколько презирала, мечтая открыть бесплатную школу для бедных детей.

К тому же оба они, наблюдая за революцией в России с итальянских берегов, искренне верили, что именно в Стране Советов и возникнет счастливая жизнь, своеобразная страна Солнца, помогать строить которую они сочли за честь. Так в 1924 году и возвратился на родину Борис Иофан, которому было суждено стать одной из самых значительных фигур в советской архитектуре.

Борис Иофан родился в апреле 1891 года в Одессе в небогатой еврейской семье, глава которой работал швейцаром и берег каждую копейку, откладывая сыновьям на образование.

Мальчиком Иофан мечтал стать живописцем, с детства увлекался рисованием и поступил в 12 лет на живописное отделение художественного училища. Однако в скором времени по примеру своего старшего брата он перешел на архитектурное отделение, которое и закончил в 1911 году, получив профессию техника-архитектора.

Отбыв военную службу, он отправился в Петербург, где работал помощником у ряда известных архитекторов и своего брата Дмитрия. Последний и подтолкнул его к дальнейшему обучению в Италии, спонсировав все сопутствовавшие расходы.

Так в 1914 году Иофан оказался в Италии, в которой пробыл 10 лет. Окончание художественного училища дало ему право поступить сразу на третий курс Высшего института изящных искусств в Риме, который он успешно закончил в 1916 году.

Начав работать самостоятельно, Иофан строил в Риме, Аквилье, Тиволи, Тоскане, вдохновляясь искусством итальянских зодчих.

В 1916-м он работал над проектами монументального кладбища и ряда небольших вилл в Нарни, где поселился в комнате с полупансионом на вилле, принадлежавшей тогда еще ему неизвестной Ольге Сассо-Руффо.

Правда, продуктивно работать на вилле не получалось – Борис Михайлович часто отвлекался, глядя в окно комнаты на хозяйку виллы, зеленоглазую красавицу, в которую он влюбился чуть ли не с первого взгляда.

Оказалось, что Ольга – дочь итальянского герцога Фабрицио Сассо-Руффо и русской княжны Натальи Александровны Мещерской. Ольга до этого уже была замужем за Борисом Огаревым, внучатым племянником друга Герцена, Николая Огарева.

Они венчались в 1908 году в Санкт-Петербурге, а после рождения двоих детей перебрались в Париж, где разгульная жизнь мужа привела к разводу.

Забрав детей, Ольга переехала на свою итальянскую виллу, мечтая открыть в ее стенах бесплатную школу для бедных детей. В скором времени Ольга и Борис уже знали друг о друге все, и взгляды их во многом совпадали. К тому же их объединяла любовь к искусству – совместные поездки по изучению архитектурных ансамблей в окрестностях Рима и Тоскане окончательно сблизили их.

В 1918-м они стали семьей, а через шесть лет переехали в Советский Союз строить новую жизнь и новую социалистическую архитектуру.

Рыков свое обещание сдержал – у Иофана в Москве сразу появились заказы. Первым жилым комплексом, построенным в Москве, стали дома на Русаковской улице.

Вскоре Иофан возглавил и крупнейшую стройку в Москве – дом правительства на улице Серафимовича, известный ныне как Дом на набережной

Комплекс «Дома правительства»

Дом правительства на улице Серафимовича, известный ныне как Дом на набережной

После завершения его строительства зодчий был с головой погружен в новый проект – Дворец Советов,  который, по задумке, должен был затмить собой все созданные до этого творения рук человеческих.

Дворе́ц Сове́тов — неосуществлённый проект строительства высотного административного здания в Москве.

Главный фасад Дворца.

Автором проекта был Борис Иофан, который придумал гигантскую конструкцию, состоящую из башнеобразного здания. Снаружи его должны были украшать скульптуры и фрески, а вершину – стометровая фигура Ленина.

Общая высота дворца составила бы более 400 метров вместе с Ильичом (выше небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг). Конечно же, здание должно было символизировать торжество социализма. Построить дворец хотели, чтобы проводить в нем сессии верховного совета СССР и другие значимые мероприятия.

Строительство было начато в 1937-м – к 41-му были закончены фундаменты высотной части постройки, началась установка стального каркаса.

А стоять он должен был на месте Храма Христа Спасителя. Когда его взорвали и разобрали руины, строители успели сделать фундамент. И тут началась война. Стальные конструкции пришлось демонтировать и направить на нужды фронта. Когда же война завершилась, помпезность громадной стройки отошла на второй план – необходимо было восстанавливать страну. После войны к проекту не вернулись. Его фундамент использовали для бассейна «Москва», открытого в 1960 году.

Дворец Советов - это плод любви модернистского ар-деко и сурового советского неоклассицизма.Разработанный в 30-х годах прошлого столетия, проект этого сооружения впечатляет своим экстерьером и по сей день (правда, на картинках).

Стоэтажный 420-метровый Дворец Советов должен был стать самым высоким сооружением мире.

Тем не менее все послевоенные высотки появились в Москве именно благодаря этому невоплощенному объекту – они проектировались с целью архитектурной поддержки задуманного Дворца Советов.

Одним из таких спутников так и не появившегося дворца было здание МГУ, проект которого также разработал Иофан.

Точнее, он разработал первоначальный план, по которому здание должно было быть гостиницей над самой бровкой Москвы-реки, у самого края Воробьевых гор.

Такое решение не понравилось Сталину, но Иофан продолжал упорно его отстаивать. Иофана отстранили от проекта, передав все другому коллективу архитекторов. И хотя позже здание было построено практически в задуманном Иофаном виде, спор со Сталиным ни к чему хорошему не привел. Ему просто перестали давать заказы.

А ведь создание величественных сооружений и было основной целью Иофана, ради которой он и приехал в СССР. Вспомнить хотя бы поразивший весь мир своей мощью павильон СССР на Международной выставке в Париже 1937 года, построенный по проекту Бориса Иофана.

Всемирная выставка в Париже. Вид на советский павильон

Скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница», венчавшая целостность композиции, тоже была выполнена по рисунку Иофана.

Не меньший успех имел и построенный Иофаном павильон СССР на Всемирной выставке 1939 года в Нью-Йорк

В конкурсе проектов для советского павильона победил Б.Иофан, в дальнейшем в проектирование принимал также участие К.Алабян.

Всемирная выставка 1939—1940 годов в Нью-Йорке — всемирная выставка, проходившая в Нью-Йорке с 30 апреля 1939 года по 27 октября 1940 года. Тема выставки: «Мир завтрашнего дня». Выставочный ареал располагался в парке Флашинг Медоуз — Корона и занимал площадь 4,9 км², что является пока не побитым рекордом. В первый же день ее посетили 200 тысяч человек.

Павильон представлял собой монументальное здание, выполненное из мрамора в форме полукруга с открытым пространством амфитеатра античного типа в центре. Посетитель, пройдя демонстрационные помещения, попадал в амфитеатр, где мог отдохнуть, посмотреть документальные фильмы о Стране Советов, послушать музыку. Перед ним был воздвигнут обелиск, увенчанный статуей рабочего с рубиновой звездой в поднятой руке.

Статую из нержавеющей стали создал скульптор В.Андреев.

Павильон СССР на Всемирной выставке в 1939 г. в Нью-Йорке.

По бокам от фигуры посетителей встречали барельефы "вождей" - Ленина и Сталина. Их же фигуры в полный рост находились в первом зале.

Но, пожалуй, главной достопримечательностью советского павильона была роскошная карта необъятной советской родины, выполненная из самых настоящих самоцветов. Картой успели похвастаться еще в 1937 году в Париже, но за два года ее увеличили, перевели на английский язык и указали маршрут экспедиции Папанина.

С ролью "поразителей воображения" отлично справились и макеты, самый масштабный из которых - макет так и не воплощенного в жизнь гигантского Дворца Советов.

За макетом Дворца Советов располагалось панно "Новая Москва" ("Физкультурный парад в Москве"), выполненное художниками под руководством Ю.Пименова. Екатерина Зернова, один из авторов панно.

В этом же зале, где стоял уменьшенный вариант Дворца, посетители могли попасть на станцию московского метро "Маяковская".

Станция была выполнена в натуральную величину и ничем не отличался от оригинала. Неудивительно, что именно она получила первую премию выставки.

И тем не менее он в итоге оказался не удел.

Нет, конечно, у мастера были новые стройки, к примеру – жилой комплекс на Щербаковской улице, Институт физкультуры в Измайлове, Институт нефти им. Губкина и ряд других, но это был уже совсем другой масштаб, гораздо более мелкий.

Иофан очень из-за этого переживал. Неизвестно, к чему могло бы привести душевное состояние мастера, если бы не его жена, всецело и во всем поддерживавшая мужа. «Есть люди, которые не занимаются непосредственно творческой работой, по их проектам не сооружаются дома, они не делают открытий в науке, но у них есть замечательный талант строить жизнь других, создавать атмосферу для большой творческой работы. Таким талантом обладала Ольга Фабрициевна…» –вспоминал о жене Борис Михайлович.

Приехав в Союз вслед за мужем, Ольга первоначально решила работать, считая, что может быть полезна новой власти своим знанием четырех иностранных языков.

Она устроилась секретарем в одно из ведомственных учреждений НКВД. Но увидев вокруг себя затравленных людей, одним из главных занятий которых было писать доносы друг на друга, Ольга решила все-таки сидеть дома. Жили они в том самом доме ЦИК и СНК СССР на Берсеневской набережной, который построил Иофан.

Дом на набережной стал, пожалуй, крупнейшим реализованным замыслом архитектора. Ничего подобного до этого Москва не видела. Масштаб сооружения просто потрясал современников. Четыре года стройки явили городу 505-квартирного гиганта, поднимавшегося на высоту 10–12 этажей.

Дом стал крупнейшим жилым зданием Москвы и считался небоскребом. Мрачно-серые стены создавали впечатление несокрушимой мощи, ассоциировавшейся с могуществом власти.

Жильцами дома, впрочем, как раз и являлись люди, имевшие к власти самое непосредственное отношение. И сотни из них, признанные «врагами народа», погибли в годы репрессий. Поражает и число «самоубийств» не дожидавшихся, когда за ними придут ночью. Да и сам Иофан не раз попадал в расстрельные списки, представляемые на одобрение Сталину. Но каждый раз его вычеркивали из них. Позже семья архитектора объяснит это неизмеримой силой любви Ольги Фабрициевны к Борису Михайловичу, которая словно оберегала его.

Лишь однажды Ольга спросила, что он думает по поводу ареста друга их семьи, Алексея Рыкова. Иофан же в ответ перевел разговор к обсуждению колонн планируемого им Дворца Советов. Судя по записям Ольги, она не меньше мужа переживала его отстранение от работы над значимыми объектами.

Она ставила это в укор себе, так как считала, что легенда о ее пролетарском происхождении провалилась и о ее голубой крови стало известно. Но страхами своими она никогда не делилась с мужем, создавая в доме атмосферу, в которой ее гений мог творить свои шедевры.

Она умерла раньше него на 15 лет – на сердце Ольги Фабрициевны обнаружили более десятка рубцов от перенесенных микроинфарктов. Бориса Иофана смерть настигла в марте 1976 года в санатории «Барвиха», построенном по его же проекту – он умер за чертежной доской с эскизом реконструкции пьедестала скульптуры «Рабочий и колхозница».

Источник

Источник

Источник

Источник

Источник

Источник

Источник

Источник

Москва в годы Великой Отечественной войны пострадала от немецких бомбардировок не так сильно, как другие крупные города Советского Союза – скажем, Смоленск или Киев.

Произошло это, конечно, не по упущению немцев – те как раз готовили авиаудары по советской столице с особой тщательностью задолго до начала войны: составляли детальные карты, под любыми предлогами вели шпионскую фотосъемку.

Вот только когда дошло до дела, немецкие летчики обнаружили, что вид сверху совсем не соответствует выученным картам – самых стратегически важных зданий по маршруту полетов попросту не было.

Секрет мистического исчезновения из центра города Кремля, Мавзолея, храмов и правительственных учреждений был в виртуозной маскировке данных архитектурных объектов.

Что сделали: зачехлили все звезды на кремлевских башнях и все кресты на соборах, купола же перекрасили в черный цвет. Благодаря этому разглядеть храм Василия Блаженного или Покрова Богородицы было невозможно вплоть до конца войны.

Кроме того, вдоль Кремлевской стены расставили макеты жилых построек. Фанерные декорации заполонили также Красную и Манежную площади.

Мавзолей сделали трехэтажным, а от Боровицких до Спасских ворот проложили песчаную дорогу, напоминавшую шоссе.

Изменили даже очертания Москвы-реки! В общем, немцы полетали раз, полетали два – и стали с бомбардировками столицы потихоньку завязывать: если в 41-м на Москву было совершено пять авиаударов, то в 42-м их было уже три, а в последующие годы – так и вовсе ни одного.

Осуществляла такую потрясающую воображение маскировку группа специалистов во главе с гениальным Борисом Иофаном – «еврейским архитектором Сталина».

А руководствовались они советами, изложенными в первые дни войны в работе «Военная маскировка» графиком Яковом Черниховым.

В своем научном труде Чернихов подробно прописал методы маскировки, включающие использование цветовых расцветок, декоративных прикрытий, химических завес и искусственных сооружений.

Он также разложил по полочкам все приемы, позволяющие видоизменять визуальные характеристики архитектурных объектов. В годы войны именно его наработки позволили многим советским городам – и даже городам стран-союзников – минимизировать ущерб от немецких авианалетов.

Однако Чернихов был, конечно, не только видным теоретиком, но и активно творящим графиком и архитектором. Он вошел в историю русского авангарда как крупнейший представитель жанра архитектурных фантазий.

Чернихов родился в 1889 году в еврейской семье в Павлограде – ранее это было Екатеринославской губернией, а сейчас это Днепропетровская область на Украине. Он рисовал с детства – обвешивал своими рисунками в родительском доме и стены, и потолок. После школы Яков поступил в Одесское художественное училище, потом – в 1914-м – в Петербургскую академию художеств.

Там он сначала учился на факультете живописи, но позже перевелся на архитектурный. Одновременно закончил Высшие педагогические курсы: в 1917 году защитил дипломную работу по методике обучения рисованию. Учебу в академии прервала революция – только в 1922-м Чернихов смог продолжить обучение, а через три года блестяще защитить диплом.

Впрочем, к этому моменту он был уже известным педагогом, преподававшим различные графические дисциплины в Ленинградском институте инженеров железнодорожного транспорта.

В 1934 году Якову было присвоено звание профессора, а год спустя присуждена степень кандидата архитектурных наук. После переезда в Москву в 1937-м Чернихов руководил кафедрой начертательной геометрии в Московском инженерно-экономическом институте.

Педагогический метод Чернихова до сих пор считается уникальным: он не требовал от учеников строгих академических линий и не заставлял ничего копировать. Наоборот, всячески старался развить в учениках творческое пространственное мышление при помощи разных комбинаций «беспредметных элементов». То есть разные геометрические формы собирались в некий архитектурный объект, потом вновь разбивались на разные составляющие, из которых можно было «собрать» уже что-то абсолютно новое.

«Только раскрыв сочинительские способности ученика и научив его самостоятельно мыслить графически, можно выявить творческие возможности, заложенные в каждом человеке, – считал Чернихов.

– Следует поощрять так называемое архитектурное изобретательство. Являясь второй основой задач новой архитектуры, оно способствует выявлению новых типов архитектуры». Воображение – вот основа метода Чернихова, которого считают крупнейшим представителем архитектурной фантазии наряду с такими мастерами, как Клод-Никола Леду, Джованни Баттиста Пиранези и Антонио Сант-Элиа.

Многие исследователи интерпретируют независимую графику Чернихова как аналог европейского экспрессионизма в СССР.

Начав свой творческий путь в архитектуре приверженцем абстракционизма и супрематизма, Чернихов в дальнейшем проникся конструктивизмом. Свои взгляды он изложил в книгах, вдохновлявших впоследствии не одно поколение архитекторов: «Основы современной архитектуры. Экспериментально-исследовательские работы», «Орнамент. Композиционно-классические построения», «Архитектурные фантазии», «Цикл живописной архитектуры».

В середине 30-х Чернихов руководил архитектурной мастерской «Ленпроекта» и принимал участие в создании проектов застройки жилых кварталов в Ленинграде и жилищных массивов в Петрозаводске. Но это были типовые проекты в соответствии с утвержденным планом – не место для воплощения фантазий. Куда большее удовольствие ему доставляла работа с учениками в созданной им «Научно-исследовательской экспериментальной лаборатории архитектурных форм и методов графирования». Фактически эта лаборатория стала персональной мастерской художника-архитектора.

Под руководством Чернихова была спроектирована почти сотня архитектурных объектов – в основном индустриального назначения. Но реализованы и сохранены из них были единицы – к примеру, канатный цех с водонапорной башней завода «Красный гвоздильщик» в Санкт-Петербурге.

Здание было признано объектом культурного наследия регионального значения. Есть несколько причин, почему большинство идей Чернихова остались лишь на бумаге. Во-первых, архитектор сам был больше сосредоточен на исследовательской и просветительской работе. Во-вторых, он попал в немилость, когда в Союзе начали резко критиковать конструктивизм и всех архитекторов, работающих в этом жанре. Доходило даже до того, что книги Чернихова изымались из всех библиотек.

Но на творческой деятельности Якова это почти никак не сказывалось. Вплоть до конца жизни он продолжал преподавать и исследовать: выпустил работы «Дворцы коммунизма» и «Пантеоны Великой Отечественной войны», а последнюю свою фундаментальную работу посвятил архитектурным шрифтам.

После смерти Чернихова большинство его графических рисунков оказались на хранении в Российском государственном архиве литературы и искусства – вот только в 2006 году выяснилось, что многие из них похищены и заменены грубыми подделками.

Причина ясна – работы Чернихова до сих пор крайне высоко ценятся на рынке искусства: так, в 2014 году композиции мастера из циклов «Архитектурные сказки», «Архитектура индустрии» и «Архитектурная романтика» ушли с молотка на аукционе Bonhams в Нью-Йорке за 425 тысяч долларов.

Алексей Викторов

Источник