Данный пост является частью серии постов, и если вы не знакомы с содержанием предыдущих частей, то я бы рекомендовал ознакомиться с ними.
Границы общества, предисловие
Границы общества, 1: личностные и общественные ограничения
Границы общества, 2.1: формирование и эволюция общества
Границы общества, 2.2: формирование и эволюция общества
Границы общества, 3.1: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 3.2: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 4: общие тенденции развития обществ
Границы общества, 5.1: капитализм и границы безопасности
Границы общества, 5.2: капитализм и границы безопасности
Границы общества, тезисы
--------------------------------------------------------------------------
Следующей очевидной точкой, легко соотносимой с историей Европы, можно обозначить революции 1917 года, когда на смену абсолютной монархии приходит, республика, и которой, самым явным образом, соответствует Французская революция 1789 года, схожая с Российской революцией настолько, как в кровавости, так и в основных мотивах общества, что сомнительным начинает выглядеть факт того, что их разделяет больше ста лет. Можно назвать причинами такого сходства как повальную галломанию высшего света, которая привела к принятию некоторых государственных механизмов, в частности, слишком жёсткой формы абсолютистского правления, не позволявшей ослабить нараставшее давление, так и схожую конфигурацию общества, где всё ещё преобладало сельское население, но начинающаяся индустриализация уже начала создавать новые классы городских жителей.
Вся идеология и суть советского государства, как бы не казалось, из-за, возникшего в процессе, противостояния самого СССР и "западного блока", имеет своими истоками именно западную общественную мысль. Революционные вдохновение и идеи, заимствованные исключительно из европейского общества, делали Советское государство, на мой взгляд, не антиподом западному обществу, а его самым ярым последователем, пытавшимся доказать что он способен догнать и превзойти своего кумира. При этом, облачившись в подавляющее равенство, воспользовавшись резким рывком от индустриализации и урбанизации, СССР действительно смог, в глазах некоторых западных зрителей, предстать обгоняющим, хотя на деле лишь начал быстрее сокращать разрыв. Фактически, с моей точки зрения, это ещё один, после Петровского, рывок в сторону западно-европейского общества со стороны руководства революционного государства, вдохновлённого идеей перестроить собственное общество, опираясь на самые прогрессивные, из современных им, западные идеи.
В результате революции в России почти полностью уничтожается правящая верхушка, а коммунистическая идеология, вдохновлённая классическими европейскими идеями свободы и ценности личности, идущими ещё со времён Возрождения, лишь способствует окончательному падению общинности общества и ускоряет урбанизацию и расцвет индивидуалистической идеологии. Остатки общинного сознания при этом, на мой взгляд, стали тем топливом, что сделали возможным процесс ускоренной индустриализации. Недавние крестьяне, становятся новыми горожанами, призванными новой властью на стройки и заводы, массово получают образование и работу, личную жизнь вне прошлой общины и хотя бы видимое участие в жизни общества. Поэтому первые поколения советских людей, видевшие этот резкий переход в собственной жизни, когда из деревенского жителя, подчинённого простым, но жёстким правилам, практически любой мог стать полноценным городским жителем, участвующим в общественной жизни как полноправный гражданин, по моему мнению, действительно были воодушевлены происходившими изменениями. Подобное воодушевление, от резкого улучшения условий жизни за счёт массового уравнивания доступных каждому благ и всеобщей урбанизации, конечно же не может продолжаться вечно, и после резкого подъёма доли городского населения с менее чем 18% в 1917 году до более чем 50% к 1960 году, этот поток начинает ослабевать, а в городах формируется уже новый класс городских жителей, которые с рождения не знакомы с ограничениями прошлых поколений. Для них, в отличие от их родителей, имеющееся равное обеспечение благами является уже не преимуществом, а новым базовым стандартом жизни. То что было роскошью ещё пару поколений назад, становится скучной обыденностью для нового поколения, не видевшего ни дореволюционных условий, ни войны, что задаёт новые уровни индивидуалистических стремлений, основанных уже не на нормах сельских общин, а на городских традициях. Конечно же остатки принесённого из деревенских общин мировоззрения не исчезают бесследно, превращаясь уже в мораль и традиции нового городского общества, но следование им теперь не столь обязательно, как из-за больших размеров новых сообществ, так и из-за возрастающего превосходства государственных законов над традициями, что постепенно снижает роль общественного порицания или поощрения.
Одним из основных достижений Советского государства, помимо внедрения тотального образования, всеобщей медицины и обеспечения гарантированного достойного труда, считается ускоренная и тотальная индустриализация страны, когда необходимые производства создавались сотнями, а массивные проекты масштабов ГЭС практически встали на конвейер, и многие, особенно современные сторонники коммунистической идеологии, приписывают саму возможность такого индустриального рывка именно применению к жизни догм коммунистических учений, что, на мой взгляд, не соответствует действительности, а попытки изобразить что-то схожее в современном обществе, скорее всего, обречены на неудачу. Сложно у современного городского жителя, выросшего в новой информационной среде, вызвать тот же уровень интереса к учёбе и работе, как у переехавшего из деревни молодого парня, получившего доступ к обучению тому и применению того, что ранее являлось для него практически магией, а условия жизни которого заметно улучшаются даже при приложении меньших усилий, если сравнивать с сельским трудом. На мой взгляд, именно то поколение, с упоением получавшее недоступные им ранее знания из различных областей и использовавшее любую возможность участвовать в реализации сверхъестественных, по их личным меркам, проектов, от авиастроения и массового производства, до космических полётов и атомной энергетики, и создало всё технологическое наследство СССР, хоть оно и не сумело, к сожалению, создать себе, из нового, уже гораздо менее заинтересованного, поколения, полноценную замену в достойном масштабе.
Основными недостатками Советской модели государства, на мой личный взгляд, можно считать как незрелый, естественным образом, в силу отсутствия подходящих традиций, институт государственного управления, не способный запустить обезличенный механизм собственной работы и вынужденный опираться на волевые решения отдельных людей, так и проблемы с балансировкой механизма поощрения различных видов участников экономики, а именно, отсутствие как реального наказание за нарушение общественной выгоды, так и достойного, саморегулирующегося, механизма личного поощрения за больший вклад в общественное производство, что приводит к падению мотивации занятых в реальном производстве, и делает руководящих потоками распределения основными получателями преимуществ.
Конечно, если рассматривать итоги, то, без сомнений, Советское государство дало очень многое своему населению и кардинально изменила своё общество. Практически полностью разрушенная общинность и выведенная из ранга общественного института религия, упавшая на уровень лишь простого личного убеждения, резко подняли уровень личных свобод. Массовая индустриализация и урбанизация, массовые институты МВД и армии, всеобщий доступ к образованию и медицине, практически принудительная гарантия занятости и фактически равные доходы дали невообразимые ранее гарантии безопасности и материальной обеспеченности для основной части населения, ранее не имевшей ничего подобного. На мой взгляд, Советский период российской истории стал немного более резким, по сравнению с европейским, переходом от сельского и общинного к урбанистическому и индивидуалистическому обществу.
При этом Союз существовал относительно долго, если сравнивать его с революционными образованиями Английской или Французской революций. Возможно, на это повлияла политика максимального экономического уравнивания большинства населения и смешивания их в единую массу "средних советских людей", что замедлило расслоение и быстрый отрыв руководящей элиты от основного общества. Или, возможно, тут сыграла роль личность Сталина, подавлявшего большинство объединений, в том числе семейных, внутри номенклатуры, способных угрожать ему. Но поскольку после его смерти, особенно в Брежневские времена, пышным цветом расцвели номенклатурные династии, являвшиеся, на мой взгляд, неким аналогом аристократической реставрации, то сложно говорить что именно это продлило жизнь Советского государства. На мой взгляд, существуй в Европе актуальный для того времени пример эффективного монархического государства, СССР после периода "протектората" Сталина, столь схожего, как мне кажется, с периодами Кромвеля или Наполеона, вполне мог бы получить собственную контр-революцию, вернувшись к наследственной форме правления в виде конституционной монархии, пусть и с другой династией.
Но, в каком бы виде не происходило обособление элит, появление замкнутых, а особенно семейных, образований во власти быстро провоцирует отрыв правящего класса от остального общества, буквально в течение одного-двух поколений, и, с учётом изначальной ориентированности советского общества на западноевропейскую традицию, в руководстве страны быстро появляется значительная часть тех, кто уже не относит себя к Советскому обществу, предпочитая считать себя членом именно наднационального западного сообщества элит. С учётом отсутствия заметных по размеру "средних" слоёв общества, способных и повлиять на решения власти, и взаимодействовать с основной частью населения, уже ничто не было способно спасти государство от краха, когда из правящей верхушки СССР ушли последние представители того поколения, которые помнили цели революции и состояние общества до неё, а личные интересы региональных элит, лежащие уже больше за пределами государства, чем внутри, превысили получаемые ими от общего государства преимущества.
Последовавший далее распад СССР и последующее десятилетие отрезвило постсоветское общество в плане прочности имевшихся гарантий безопасности и минимальной обеспеченности, показав подавляющему большинству реальную стоимость и ценность правопорядка, что, на мой взгляд, и привело к власти, как минимум в РФ, тех, кто стал опираться именно на силовые институты. И пусть институт насильственного принуждения к исполнению государственных законов в современной России всё ещё достаточно слаб и не оформлен, особенно по сравнению с теми же государствами Западной Европы, что вызывает постоянные колебания между необоснованно мягким правоприменением и жёсткими, иногда до абсурда, попытками формализации ограничений, но, сравнивая с предыдущими его состояниями, его развитие можно наблюдать невооружённым взглядом.
Крушение Советской идеологии, с одной стороны, уменьшило прочность общества, не способного более, в большинстве своём, объединяться по признаку своего отношения к ней, а с другой сняло с общества ограничения, с ней связанные. К настоящему времени, когда в картине мира большей части общества старая государственная идеология рухнула вместе с государством, а новая идеология "присоединения к цивилизованному миру" оказалась лишь миражом, не способным повлиять на реальное экономическое положение, заметная часть общества полностью прекратила исследовать идеологическое пространство, молчаливо присоединившись к "идеологии деидеологизации", тем соглашаясь с собственной неспособностью к планированию и оставив каждого в борьбе за его личное текущее благополучие. Но, как следование пути к идеальному обществу всегда налагает некоторые ограничения на членов общества, и в итоге усиливает общество как целое, так и утрата этого идеала оборачивается неспособностью активно действовать из-за потери направления, оставляя лишь возможность реагирования на текущие воздействия. Точно так и современное российское общество, не имея идеального образа будущего перед глазами, оказывается лишь пассивным участником происходящих вокруг него событий, вовлекаясь в происходящее только при острой необходимости.
Если взглянуть на исторический путь российского общества, через призму развития трёх сфер жизни общества, то можно заметить довольно значительное итоговое развитие сферы безопасности, представленной в основном, государственным аппаратом, способным, теперь, при желании, регулировать практически любой аспект жизни общества, и частично избавившегося от необходимости в постоянном применении государственного принуждения в ручном режиме, когда, в силу слабой формализации законов и отсутствия необходимых институтов, ответственность за его применение возлагается напрямую на людей, обладающих реальной властью на месте и представляющих в своём лице государственную монополию на насилие. Именно во времена СССР, на мой взгляд, право на монопольное применение насилия постепенно перешло к обезличенным институтам, что создало, наконец, соответствующую общественную традицию, ограничивающую лично мотивированное применение государственного принуждения, пусть она и не до конца ещё укоренилась в обществе на данный момент.
Сфера экономической жизни, впервые, за всю историю России, вырвавшаяся в 1991 году из-под полного контроля государства или идеологии, стремительно расширила своё влияние на все доступные аспекты общественных взаимодействий, и начала активно разрушать граничащие с ней нормы.
Идеологическая же сфера, пережившая несколько катастрофических переворотов за последние сто лет, оказалась в запустении, позволяя экономике развиваться практически без каких-либо идеологических ограничений, но вызывая постоянные попытки найти достаточную, для получения возможности хотя бы среднесрочного планирования, идеологическую платформу, в результате чего, различными силами, от государственных институтов до крупного бизнеса, формируется целый набор таких платформ, направленных, к сожалению, лишь на поддержку среднесрочных интересов соответствующих сил.
Если, пользуясь старыми ориентирами, принимать за основной пример современные государства Западной Европы, то можно предположить, что естественное направление развития российского общества будет направлено на дальнейшую формализацию государственного регулирования экономической сферы, и, при всё возрастающем давлении общественного запроса на устранение имеющихся ограничений, те из них, что не обеспечены реальным содержанием безопасности, будут постепенно рушиться, открывая всё большее пространство для применения капиталов. В идеологической сфере, если обратиться к примеру Франции, пережившей схожие по форме и силе идеологические встряски в XIX веке, и до сих пор, по моему мнению, не нашедшей иной национальной идеи кроме банального "мирного экономического благополучия", выступающего пустотелой подменой настоящей идеологии, российское общество, при продолжении имеющегося курса, аналогичным образом не имеет реальных шансов обрести хоть немного примечательную идею собственного развития. Более того, с моей точки зрения, сообщества всех государств, ещё способных быть ориентиром для современного российского общества, показывают практическую неспособность в создании любой сильной идеологии, способной оформить полноценный позитивный проект общества будущего, доступного для большинства, а не только элитарной части современного транснационального капитала.
Может ли российское общество в обозримом будущем победить и поглотить европейское общество, которому вынужденно противостоять с самого своего рождения, начав, тем самым, свой собственный Ренессанс и переоткрыв для себя тонкости европейской традиции, не воспринятые в своё время? Как и всё в будущем, это конечно же зависит от конкретных действий и, в немалой доле, банального случая, но определённо, такое развитие событий потребует создания более прочного, чем у остальных, общественного фундамента, позволяющего сохранить достаточное единство общества. Основываясь на описанном выше принципе выделения основных сфер жизни, я считая, что укрепление фундамента общества потребует, во-первых, создания широкой и надёжной гарантии физической безопасности, где государство окажется способным защитить всех членов собственного общества от любых текущих и потенциальных угроз, а во-вторых, создание таких возможностей для каждого, когда при приложении им заметных усилий, он окажется способным обеспечить себе постоянное улучшение условий жизни.
Из всех самых явных проблем российского государства, существующих на данный момент, самой важной, и в то же время, одной из самых простых для решения, на мой взгляд, является неспособность полноценно овладеть собственным институтом контроля насилия для целей обеспечения общественной безопасности. Многие политические деятели современности, особенно постсоветские, позабывшие о сути государственной монополии на насилие, имеющей своей наиважнейшей целью обеспечение безопасности в обществе путём принуждения к соблюдению имеющихся правил, считают "неправильным" применение государством любой формы силового принуждения к соблюдению существующих правил, пытаясь, даже в случаях явных нарушений, непосредственно влияющих на физическую безопасность граждан, "показать принципы свободного правового государства", уничтожая тем главную ценность государства в глазах большинства. Таким образом, по моему мнению, даже без изменения существующих правовых норм, государство способно существенно повысить стабильность общества, просто начав показательно применять собственный репрессивный аппарат по прямому назначению, публично и открыто преследуя тех, кто явным образом заявляет о своих намерениях, или, тем более, непосредственно участвует в действиях, направленных против общественной безопасности.
Без сомнения, идеи о любом увеличении насильственного принуждения со стороны государства являются крайне непопулярными не только на постсоветском пространстве, но и в большинстве стран мира, благодаря широкому распространению современной западной культуры, чьи представители, привыкшие к прочным гарантиям внутренней и внешней безопасности, стремятся предотвратить любое расширение сферы общественной безопасности в собственных государствах, изображая любые такие намерения абсолютным злом, что, впрочем, не оказывает серьёзного влияния на безопасность их собственных государств, имеющих серьёзный запас прочности соответствующих институтов. К сожалению, в иных, имеющих гораздо более слабый институт принуждения, странах, к числу которых, определённо можно отнести и Россию, любые попытки ослабления этих институтов приведут, на мой взгляд, лишь к разочарованию большей части общества в способности государства к обеспечению необходимой безопасности.
И лишь после создания той части государственного фундамента, что отвечает за механизм государственного принуждения, гарантирующего обществу достойный уровень, хотя бы физической, безопасности, и демонстрации способности превентивного устранения подобных угроз, государство сможет, на мой взгляд, получить внутри собственного общества достаточную уверенность, столь необходимую для планирования, не ограниченного лишь сегодняшним днём. В противном случае всё большее число граждан, желающих для себя достаточной безопасности и экономической стабильности, будут терять ощущение собственной принадлежности к российскому обществу, заменяя его всё большей причастностью к обществам иных государств, которые, в глазах этих граждан, имеют более прочные гарантии в интересующих их областях, от предсказуемости правоприменения до экономической стабильности, и даже не получая, в ответ на причисление себя к иному обществу, ответного признания, такие граждане, чаще всего, оказываются способными лишь на деструктивную, по отношению к своему предыдущему обществу, деятельность.
При этом, усиливая механизмы обеспечения безопасности, не следует, на мой взгляд, расширять поле применения этих механизмов, стремясь, скорее, к обратному, а именно, к концентрации их деятельности на тех аспектах жизни общества, которые напрямую связаны с безопасностью, и прекращением их работы в тех аспектах, что связаны с безопасностью лишь опосредованно.
Конечно, для обеспечения достаточной прочности общества, помимо устранения самых очевидных недостатков существующей системы общественной безопасности, потребуются, на мой взгляд, глубокие изменения, направленные на постепенную трансформацию общественной традиции к состоянию, когда она окажется способной создавать и поддерживать собственные механизмы деперсонализованного саморегулирования. С моей точки зрения, создание таких механизмов останется практически невозможным, в случае, если сохранится современное понимание сути границ между общественной безопасностью и экономическими отношениями в обществе, ставящее расширение применимости капиталов выше действительной безопасности в обществе, и даже пытающееся свести всё обсуждение гарантий безопасности к понятиям регулирования собственности.