Древний Рим

Рим зачастую так и называли - Город ("urbs"), этого было достаточно, чтобы понять, что речь идет именно о нем. "Чужестранцы, побывавшие в этой столице мира, с восторгом рассказывали своим землякам о великолепных зданиях, поражавших и обдуманной смелостью замысла и несравненной роскошью отделки, о величавых форумах, о триумфальных арках, которые спокойно и неопровержимо повествовали о победах и завоеваниях Рима. Отголосок этого восторженного изумления слышится в эпитетах, сопровождающих его имя: "золотой", "вечный". Однако, не только арки и форумы прославили Рим. Было и кое - что ещё.

Рим невозможно представить себе без Тибра. И естественно, первопоселенцы, современники Ромула и Рэма поначалу с удовольствием пили воду своей реки, славя своих италийских богов за ее чистоту и животворную силу.

Но город быстро рос, людей в нём становилось всё больше, и Рим начал тонуть в собственных нечистотах. Несчастная, загаженная до предела, река уже не успевала выносить отходы жизнедеятельности в море и в какой-то момент стала представлять собой угрозу, порой смертельную, для римлян. Тогда-то и появилось древнейшее законоположение римлян, относящееся к середине V века до н.э., вошедшее в историю как “Закон двенадцати таблиц”. Знаменательно то, что он содержит постановления санитарного характера: запрещение производить захоронения внутри города, предписание пользоваться питьевой водой не из Тибра, берега которого загажены горожанами, а ключевой водой с Сабинских гор (не ищите этого названия на современных географических картах, лучше вспомните полную драматизма легенду о похищении римлянами пленительных сабинянок).

http://www.historie.ru/3d-rekonstrukcii/rimskaya-imperiya-3d...

Поскольку был принят Закон, для его неукоснительного соблюдения учреждается специальная должность эдилов, или попечителей. То были не врачи (с врачами в те годы в Риме, и не только в Риме, – “напряженка”, их катастрофически не хватало) – то были городские чиновники, в обязанности которых входило наблюдать за постройкой новых зданий, следить за порядком на рынках, за состоянием улиц, храмов – за чистотой берегов Тибра в пределах города. То есть на эдилов частично возлагались функции, как мы сказали бы сегодня, санитарно-эпидемиологического надзора.

Наконец, как венец всех усилий по обеспечению чистоты, появился настоящий шедевр той эпохи, а именно – Её Величество Большая Клоака!

Большая Клоака (Великая Клоака, Клоака Максима, лат. Cloaca Maxima (от лат. cluere — чистить) — часть античной системы канализации в Древнем Риме, она вполне оправдала свое название техническим совершенством и разветвленностью рукавов. В несколько измененном виде эта система функционирует до сих пор, её длина 1 км, средняя ширина 3 м, в устье у Тибра - 6,5 м, высота сводов - до 4 м). Первоначально это был открытый канал, сооруженный в VI в. до н. э. во времена правления трех римских царей, занимавшихся в широких масштабах градостроительными вопросами (Л. Тарквиний Приск, Сервий Туллий и Л. Тарквиний Гордый).

Играла роль главного коллектора общесплавной системы. Многие века Cloaca Maxima оставалась самой совершенной канализационной системой в мире. К I веку новой эры население города достигло миллиона, а потому во времена Марка Агриппы (63–12 годы до н. э.) клоаку пришлось расширить, местами до семи метров: работники, следившие за ее состоянием, плавали по ней в лодке. Но самое удивительное то, что она существует и по сей день и находится во вполне работоспособном состоянии.

По легенде обширная система канализации для осушения низины между холмами Палатин и Капитолий, где позднее возник Римский форум, была создана при пятом царе Древнего Рима Луции Тарквинии Приске. Самым главным из каналов в этой системе была Клоака Максима, считающаяся прототипом античной канализации, она была проведена от форума в Тибр между Капиталийским и Палатинским холмами. Другие каналы, на строительство которых в 184 г. до н.э. была затрачена огромная сумма в 24 млн сестерциев, так же служили для отвода сточных вод.

Канал имеет до 3 м в ширину и более 4 м в высоту. В последствии, к этому подземному каналу вывели и стоки жилых домов. Правда, римляне считали, что канал этот недостаточно промывался, поскольку имел незначительный уклон. Но, тем не менее, он смог продержаться без капитального ремонта несколько столетий. Много позже, уже во времена императора Августа, в Риме вводится регулярная промывка каналов. Для этого использовали воду специально подаваемую из водопроводов.

http://www.historie.ru/3d-rekonstrukcii/rimskaya-imperiya-3d...

Водопроводов в Риме было много, они снабжали водой частные и общественные постройки (в I в. н.э. - 9, к концу III в. н.э. - 13). Первый водопровод был построен в 312 г. до н.э. цензором Аппием Клавдием (вода по трубам под землей текла более 2 км, а затем по акведуку на территории самого города). Акведуки представляли собой арочные конструкции, иногда многоярусные (Анио Новус имел в высоту аж 33,5 м.). Вода подводилась по акведукам по деревянным, глиняным или свинцовым трубам со специальными отверстиями в верхней части, чтобы вода не задыхалась. У Садового холма при акведуке Агриппы, который он специально провел для снабжения своих терм водой, был устроен водоочистительный резервуар Вирго (4 камеры, где вода отстаивалась и очищалась перед дальнейшей подачей в водопровод).

Римляне всегда прилагали большие усилия, чтобы добиться хорошего водоснабжения. Водопроводы Рима и Кампаньи даже сегодня демонстрируют это стремление. Вот что писал по этому поводу Плиний Старший: “Кто ценит изобилие вод в банях, в рыбных бассейнах, домах, садах, городских виллах, декоративных прудах; кто может оценить все совершенство этих приподнятых дуг водопровода, пробуравленные горы, перекинутые арки акведуков через долины и реки, тот должен признать, что на всей земле не существует ничего более достойного восхищения”.

В области строительства водопроводов многое сделал консул Секст Юлий Фронтин (30–100 г. н.э.), занимавший должность куратора вод, известный также своими многочисленными работами в различных сферах знаний, которые он в первую очередь старался применить на практике. Приняв должность куратора вод, он посчитал необходимым провести полную инвентаризацию водного хозяйства столицы империи и получить исчерпывающую информацию по этому поводу, которую изложил в своей работе “О водопроводе города Рима”. После исторического обзора всех водопроводов Рима, их мощностей, функций, пути следования, права пользования и проблем ремонта он разработал целую стратегию совершенствования водопроводов. Как энергичный и безупречный куратор Фронтин, не желавший зависеть от подчиненных ему специалистов, сам вникал в суть дела и стал первоклассным техническим экспертом. Он был горд тем, что благодаря его усилиям значительно улучшится “здоровье этого вечного города… потому что число распределителей, хозяйственных сооружений, колодцев и бассейнов будет повышено, а это позволит расширить права пользования водой частными лицами… Даже сточные воды не бесполезны: причины нездорового климата будут смыты; улицы станут чистыми, чище станет воздух, исчезнет атмосфера, которая при наших предках принесла плохую славу городу”.

Грандиозные работы по городскому благоустройству и санитарии были возможны благодаря постоянному притоку рабов из военнопленных. Но и не только. Сказались и новейшие достижения римлян в строительной технике и архитектуре. Арка и свод, составившие основу Колизея, явились открытием римских зодчих, то был оригинальный вклад Рима в историю мировой архитектуры. Арки использовались и при строительстве акведуков, доставлявших в города империи чистую воду из горных источников. Если на пути водопровода встречались реки или овраги, строители воздвигали аркады, которые поддерживали водопроводный канал.

Лучше других сохранился Гардский мост, построенный в I веке в римской провинции Галлии и снабжавший питьевой водой город Ним. Общая длина водопровода составляла 50 км, но от него осталась лишь трехъярусная аркада, проходящая над долиной реки Гар, она имеет 273 м в длину и 49 м в высоту. Смелый замысел сооружения потребовал высокой строительной техники. Гардский мост – идеальный образец кладки из тесаного камня. Блоки известняка тщательно пригнаны один к другому без связующего раствора. Их пролеты достигают 20 м, а центральная арка, соединяющая берега реки, имеет пролет 24,4 м. Величественный акведук составляет единое целое с окружающим пейзажем. В нем заключена присущая римскому зодчеству целесообразная красота инженерной конструкции, четкая и строгая логика архитектурной мысли, воплощенная в мощном ритме повторяющихся аркад. И глядя на это творение рук человеческих, нельзя не согласиться с Фронтином, утверждавшим, что “акведуки – главное свидетельство величия Римской империи”.

Автор Олег Питерский

https://vk.com/topic-10971354_21334602

Двухтысячелетние семена рассказали новые подробности о легендарной иудейской пальме. Древние авторы описывали ее достоинства, а следы сортов этого растения были утеряны сотни лет назад.

Иудейская финиковая пальма была описана самыми известными авторами древности. Классики, такие как Феофраст, Геродот, Гален, Страбон, Плиний Старший и Иосиф Флавий, рассказывали об обширных плантациях этих деревьев, высоко ценившихся в те времена. Плоды этой пальмы славились своими вкусовыми качествами и почитались как лекарственные средства. Античные рассказчики описывают различные способы того, как именно ухаживали за пальмами в эти времена. По дошедшим до нас документам, плоды исключительно долго хранились, благодаря чему экспортировались по всей Римской империи и имели очень большой размер, несравнимый с современными плодами обычных финиковых пальм. Существуют данные о том, что некоторые сорта достигали 4,3 дюйма (11 сантиметров).

Данные древних авторов нередко подвергаются сомнениям — зачастую не без оснований. При этом сложно отделить правду от выдумки: в их текстах плотно перемешаны скрупулезные описания реальных событий, мест и обычаев с самым причудливым вымыслом.

Археологи обнаружили семена, явно принадлежащие финиковой пальме, при раскопках остатков крепости времен Ирода Великого неподалеку от Мертвого моря. Время постройки этого сооружения и горизонты, в которых были найдены семена, позволяли предположить, что это могут быть семена, описанные классиками. Действительно, найденные исследователями древние семена были на 30 процентов крупнее современных, что делает вероятным и больший размер древних плодов.

Юные пальмы на самом деле — ровесники нашей эры /© Sallon et al., SciAdv

Отобрав 34 наиболее перспективных, исследователи из Медицинской организации Хадасса попытались их прорастить. Известно, что семена различных растений, находимые в некоторых захоронениях на Ближнем Востоке, оказывались способными сохранять всхожесть тысячелетиями. Успешные попытки вырастить из них жизнеспособные злаки принесли много новых данных для истории этого периода. Статью о своей работе авторы опубликовали в журнале Science Advances.

Одно семя было оставлено как контрольное, одно отбраковано ввиду поврежденности, а оставшиеся 32 семени исследователи обработали для максимальных шансов вдохнуть жизнь в растения. Им удалось прорастить целых шесть экземпляров — это впечатляющий успех. Похожая попытка 12-летней давности дала всего одно растение. Шести успешным росткам даже присвоили имена: Иона, Уриель, Боаз, Юдифь, Анна и Адам.

Получив этот небольшой библейский кружок, ученые смогли провести с ним тесты. Сначала они собрали фрагменты семенных оболочек, оставшихся на корнях юных растений. Они идеально подходили для проведения радиоуглеродного датирования. Данные этой процедуры подтвердили возраст семян: от 1800 до 2400 лет.

Затем авторы работы провели генетический анализ тканей самих растений, сверив с генетической базой пальм. Оказалось, происходил обмен генетическим материалом восточных финиковых пальм с Ближнего Востока и западных финиковых пальм из Северной Африки.

Это показывает, что в те времена использовались достаточно сложные методы ведения сельского хозяйства, включая преднамеренную селекцию и скрещивание, чтобы закреплять желательные признаки у культивируемых деревьев.

Важной частью дальнейших исследований будет выяснение того, как именно семена смогли так долго сохранять всхожесть. Это может быть очень полезным для современного сельского хозяйства.

Плантации древних сортов по мере упадка Римской империи исчезали. Исследователи утверждают, что иудейские финики еще выращивали в районе XI века нашей эры, а к XIX веку их рощи полностью исчезли. Теперь ученые намереваются возродить эти растения — по крайней мере в научных целях.

Полина Гершберг

https://naked-science.ru/article/history/uchenye-vyrastili-f...

сайт naked-science.ru

Origins and insights into the historic Judean date palm based on genetic analysis of germinated ancient seeds and morphometric studies

https://advances.sciencemag.org/content/6/6/eaax0384

В июле 46 года до нашей эры весь Рим был возбужден слухами: в честь одержанных побед над Галлией, Египтом, Понтом и Нумидией Юлий Цезарь собирался показать гражданам навмахию.

Никто из горожан не знал, что представляет собой навмахия. Те, кто был сведущ в греческом языке, говорил, что так греки называют сражение кораблей на море. Но какие же корабли могли сражаться в Риме теперь, после победы, тем более что сам город располагается на берегу неширокой реки Тибр, и притом довольно далеко от ее морского устья?

В назначенный день римляне устремились на Марсово поле (посвященное богу войны Марсу), где их глазам представилось большое здание, окружавшее искусственный водоем и оборудованное галереями для зрителей. На поверхности водоема, целого озера по своим размерам, плавали самые настоящие боевые суда с двумя, тремя и даже четырьмя рядами весел. Палубы кораблей были заполнены вооруженными людьми в незнакомых одеждах.

По знаку, который был подан Цезарем, началось что-то невообразимое: с полного хода корабли стали таранить друг друга, а экипажи их устроили резню, сопровождаемую воплями, проклятиями, предсмертными стонами...

Так была инсценирована морская битва, происходившая некогда в действительности между тирским и египетским флотами. В «забаве» участвовало 4000 гребцов и 2000 бойцов — пленных, обращенных в рабов-гладиаторов, и осужденных на смерть преступников. Сколько из них погибло — неизвестно, но, должно быть, немало: вскоре после сражения водоем вынуждены были засыпать, так как исходившие из него трупные испарения вызвали в городе многочисленные заболевания. «Потешный» бой пришелся тем не менее по вкусу: греческое слово «навмахия» сразу же прочно вошло в зрелищный лексикон римлян. Впоследствии навмахиями стали называть и сами здания, окружавшие водоемы для сражений; корабельные же гладиаторы получили прозвище навмахиариев.

Навмахия Домициана (реконструкция)

Следующую навмахию устроил император Август во 2 году до нашей эры по случаю освящения храма Марса. В садах на правом берегу Тибра выкопали озеро длиной более 500 метров и шириной около 400 метров. На нем было представлено знаменитое в истории сражение между греческими и персидскими кораблями, которое произошло в 480 году до н.э. у острова Саламин в Эгейском море. В этом «зрелище» приняло участие свыше трех тысяч человек на нескольких десятках больших и малых судов.

Разумеется, размеры водоема не позволяли устроить навмахию в масштабах действительного боя (в котором участвовало более 800 судов персов и около 400 судов греков). Зато «постановщики» стремились «не отступать от подлинника» в деталях сражения, описание которого оставил греческий драматург Эсхил, бывший участником морского боя при Саламине.

Однако навмахии Юлия Цезаря и Августа казались просто детскими играми по сравнению с колоссальной битвой, которую дал Клавдий  в 52 году нашей эры. В тот год было закончено сооружение важного ирригационного канала в Апеннинских горах, отводившего излишки воды из Фуцинского озера. По поводу окончания работ на озере устроили навмахию с участием 100 судов и 19000 человек. На этот раз был представлен бой сицилийцев с родоссцами.

Уроки, которые преподали рабовладельцам во время восстания Спартака, запомнились как следует: готовясь к грандиозной навмахии, Клавдий «на всякий случай»,  приказал окружить озеро конными и пешими отрядами солдат, а также камнеметными орудиями.

Когда с помощью замысловатых механизмов из озера вынырнул серебряный тритон и протрубил сигнал к сражению, а бойцы на кораблях провозгласили заученное: «Живи и здравствуй, император! Обреченные на смерть приветствуют тебя!» — произошло непредвиденное. Нетерпеливо ожидая начала побоища, Клавдий вдруг ответствовал: «Здравствуйте и вы!!..» После таких его слов никто уже не хотел сражаться, полагая, что император дал на то свое «милостивое» согласие.

Такого случая еще не бывало, и толпы зрителей, издалека пришедшие в Апеннины, замерли в ожидании дальнейших событий. А честолюбивому Клавдию, не желавшему срывать навмахии, пришлось, по насмешливому замечанию историка Светония, соскочить со своего места и долгое время отвратительно ковылять вдоль берегов озера, то угрожая бойцам, то упрашивая, пока он все же не заставил навмахиариев драться...

В дальнейшем навмахии устраивались в Риме Нероном, Титом, Домицианом и, наконец, Филиппом I, причем каждый из императоров измысливал что-нибудь новое, пытаясь затмить своих предшественников. Так, в водоеме, выкопанном по приказанию Нерона, перед началом сражения зрителям показывались чудовищные рыбы, откуда-то завезенные в Рим, а после боя устраивались пиры на плотах или же водоем осушался для гладиаторских боев. Во время стодневных игр в честь открытия амфитеатра Флавиев (Колизея) Тит тоже устраивал корабельные сражения на его арене. Затем арена сплошь покрывалась плотами, на которых происходили бои гладиаторов, звериные травли и даже бега на колесницах. Домициан выстроил новое здание — навмахию лишь потому, что арена амфитеатра показалась ему недостаточной. «Широта натуры» этого императора ярко проявилась во время случившейся однажды сильной грозы: зрителям запретили удаляться с навмахии, и многие из них, промокнув до нитки, заболели и умерли.

Таковы были римские навмахии, воспроизводившие наиболее известные морские сражения древности. Правдоподобие в подражании заходило здесь так далеко, что на потеху толпы не только потоплялись настоящие корабли, но и беспощадно избивались их экипажи. Правда, сражения на судах устраивались значительно реже, чем, например, состязания на колесницах в цирках; но это объясняется отнюдь не гуманностью устроителей навмахии, а тем, что снаряжение военных кораблей требовало громадных денежных затрат. Так в историю цирка Древнего Рима наряду с боями гладиаторов и бестариев-звероборцев была вписана еще одна страница кровавой политики «хлеба и зрелищ».

http://www.ruscircus.ru/arhiv-press/navmahiy597

Интерес английского писателя и поэта Роберта Ранке Грейвза к истории можно считать в некоторой степени «наследственным» фактором. Так, в своей автобиографии он отмечал: «Мой прадядя Леопольд фон Ранке, которому я кое-чем обязан, был историком. Он писал, шокируя своих современников, «я – историк в большей степени, чем христианин; моя цель – обнаружить, как на самом деле все происходило». Фактически это намерение и станет впоследствии основой исторического метода Грейвза. Обращаясь к хрестоматийным источникам, он всегда будет добиваться точного воплощения собственной идеи «как это было». Часто, чтобы избавиться от чрезмерной категоричности, данная формула благодаря включению в текст фигуры рассказчика будет смягчена до «как это могло бы быть». Обращаясь к античной истории, к фигуре императора Клавдия, не пользующегося большим вниманием у историков, Грейвз также был намерен представить свою версию, какими были сам Клавдий и его правление.

Грейвзу в исторической прозе удается органично совместить художественный и исторический нарратив, не умаляя их «философичности», так как в его текстах (в данном случае речь идет в первую очередь о дилогии о Клавдии) представлены реальные исторические фигуры.

В предисловии к роману «Божественный Клавдий» (1935) – и это станет обычной для писателя

практикой в последующих исторических романах – Грейвз писал: «Некоторые критики, говоря о книге «Я, Клавдий» (1934), предшествовавшей «Божественному Клавдию», высказывали мнение, будто, работая над ней, я почерпнул нужные мне сведения только в «Анналах» Тацита и «Жизни двенадцати цезарей» Светония, сплавив их вместе, а все остальное – плод моего «мощного воображения». На самом деле, как далее указывает Грейвз, историография его работы более чем обширна. Как исторического романиста его отличает доскональное исследование фактографического материала и внимание к деталям, хотя в основе сюжета романа может лежать субъективное представление Грейвза о человеке или событии. Писатель позволяет себе, как правило, реконструировать события, исходя из общего замысла собственного текста. Дилогия об императоре Клавдии – очередное тому подтверждение.

«Я выбрал Клавдия по ряду причин. Первая: он был прежде всего историком и жил в эпоху, когда защита морали, религии, патриотизма ушла на запад. <…> Лучшее, что он мог сделать, – быть историком и сохранить историческую правду». Грейвза интересует Клавдий и как «человек истории», т. е. историк, и как «человек в истории», как один из римских императоров, причем не самый однозначный.

Еще в юношеские годы Клавдий получил от своего учителя истории Поллиона совет утрировать

свои физические недостатки: «Подчеркивай свою хромоту, нарочно заикайся, почаще делай вид, что ты болен, болтай чепуху, тряси головой и дергай руками на всех официальных и полуофициальных церемониях. Если бы ты мог видеть то, что открыто мне, ты бы знал, что это – твой единственный путь к спасению, а в дальнейшем и к славе». С одной стороны, эти слова, приводимые Клавдием, утверждают в романе мотив маски, за которой будет скрываться протагонист. С другой – здесь Клавдий в очередной раз намекает на пророчество, в которое он скорее верит, чем нет.

Великое будущее Клавдия было предсказано и главным авгуром. Как комментирует сам герой,

этому мало кто верил. Тем интереснее отношение Клавдия к пророчеству о своем великом будущем. О собственной незначительности и крайне шатком положении он говорит в первой книге очень часто, даже слишком часто. «А вот бедного Клавдия это ввергло в глубочайшее горе, потому что у бедного Клавдия времени для размышлений было хоть отбавляй. Бедному Клавдию часто трудно было найти, чем занять свой ум». Почти постоянный эпитет «бедный» применительно к себе – это не столько особенность стиля Клавдия, сколько свидетельство его тщеславия. «Стоит тебе проявить слабость, Клавдий, и употребить метафору,что, правда, бывает редко, как ты заходишь слишком далеко. Ты ведь не забыл предостережений Афинодора? Ну ладно, назови Сеяна червем и на этом кончай – пора вернуться к твоему обычному непритязательному стилю». Заметим, что подобная самооценка будет свойственна жизнеописанию Клавдия только в романе «Я, Клавдий», т. е. до провозглашения его императором.

Вопреки некоторым историкам (Тациту и Светонию, например) Грейвз высоко оценивает не

только организаторские способности Клавдия, но и его эрудицию и ум. В романе «Я, Клавдий» на первый план выходит формирование взглядов Клавдия-историка. Постепенно читатель видит, что у будущего императора складывается собственный исторический метод, своя философия истории как науки.

Роман «Я, Клавдий» заканчивается почти фарсовой сценой «избрания» Клавдия императором.

«Меня заставили надеть золотой венок Калигулы из дубовых листьев, отнятый у одного из мародеров. Чтобы не упасть, я крепко вцепился в плечи капралов. Венок то и дело сползал на ухо. Я чувствовал себя дурак дураком. Говорят, я был похож на преступника, которого ведут к месту казни».В этот момент, если исходить из комментария Клавдия, в нем побеждает тщеславный писатель историк. О себе как о государственном деятеле он и не думает. «Так, значит, я – император. Какая чепуха! Но теперь я по крайней мере смогу заставить людей читать мои книги. Стану устраивать публичные декламации для больших аудиторий. Книги-то неплохие, на них ушло тридцать пять лет тяжелого труда. <…> В моей «Истории Карфагена» полно занимательных эпизодов. Я уверен, что она всем понравится»

В автобиографии Клавдия предстает еще один очень значимый для Грейвза образ «человека в

истории» – вторая жена императора Октавиана Ливия, бабка Клавдия. «Роман „Я, Клавдий“ представляет фигуру, доминирующую в тексте, – Ливию». Именно она является истинной

правительницей Рима. Она вершит историю, избавляясь от неудачных, по ее мнению, претендентов на трон из числа наследников Октавиана. Клавдий один из немногих, кому известны преступления Ливии. Безопасность самому Клавдию гарантируют предсказания о его предназначении быть императором, в которые, как и в судьбу, верит Ливия. Она признается внуку в своих злодеяниях, среди которых и убийство отца Клавдия. У Ливии, как у человека, вершившего судьбу Рима, есть и своя правда, своя философия власти. «Я совершила много дурных поступков – без этого великому человеку не обойтись. Для меня благо империи было превыше любых личных соображений. Чтобы спасти ее от раскола, мне пришлось пойти не на одно злодеяние. <…> А что может быть достойной наградой для правителя, который совершает подобные преступления на благо своим подданным? Достойной наградой – и это само собой очевидно – может быть только одно: обожествление». Мотивация действий Ливии не столь однозначна. Думая о Риме, она не забывала и о мести: ее отец, Клавдиан, был объявлен Октавианом вне закона и покончил с собой . Стремление быть божеством обусловлено и простым человеческим страхом. Ливия полагает, что если она не обретет статус богини, то ей уготована участь всех преступников: быть в преисподней, где ее ждут «самые ужасные и изощренные муки»

Противопоставление Клавдия и Ливии как «государственных людей» – один из аспектов представляемой автором в романе философии истории. Ливия являет собой тип политика, идущего к своей цели не считаясь ни с чем. Она искренне полагает, что убивает во имя благополучия страны. От действий Ливии зависит, каким будет Рим. Она из тех, кто делает историю, подчиняя события своей воле. Клавдий – историк, эрудит, человек с сознанием не политика, а ученого. Он – «ведомый» историей. Женившись на Мессалине, которая в мастерстве интриг мало уступала Ливии, Клавдий передоверяет ей право принимать ряд важных решений. Создается впечатление, что масштаб возникающих ситуаций, требующих его вмешательства, пугает Клавдия, и он с готовностью отказывается от многих своих функций, предпочитая писать историю, а не творить ее.

Среди исторических романов Грейвза дилогия о Клавдии занимает особое место, потому что именно в этом тексте писатель наиболее последовательно раскрывает свое видение поэтики жанра. Стиль автобиографии римского императора обусловлен родом его основной деятельности – историографией. В романе Клавдий является, с одной стороны, беспристрастным повествователем, излагая факты и крайне редко выражая свое личное к ним отношение. С другой стороны, что немаловажно для рассказчика в историческом романе, он сам в той или иной степени связан с описываемыми событиями: как очевидец или непосредственный участник.

Таким образом, Грейвз выбирает органичную форму и убедительного повествователя для изложения собственной философии истории. На примере Древнего Рима автор показывает амбивалентный характер исторического процесса. Ливия и Клавдий являются «разнополюсными» примерами «человека в истории»: первая своей волей стремится свести к минимуму эффект случайности, второй – зависим от стечения обстоятельств (вспомним эпизод провозглашения Клавдия императором), предпочитая существовать не в реалиях, а в их отражении в истории. Если Ливия вершила историю, то Клавдий – ее писал.

В экранизации одноимённого романа Роберта Грейвза действует множество персонажей-родственников, между которыми нужно было показать определённую динамику, но этого не удавалось сделать до тех пор, пока режиссер Герберт Уайз не объяснил актёрам их задачу с предельной ясностью: «Представьте, что вы играете мафиозную семью». Именно так можно охарактеризовать императорский клан, погрязший в заговорах, убийствах и борьбе за власть. Насилие здесь не так натуралистично, как в современных сериалах, но степень жестокости впечатляет даже больше. Змеиное гнездо в императорском дворце беспрестанно шебуршится, правители становятся всё ужаснее, Рим тонет в крови.

В сериале собрано созвездие великолепных актёров. Будущий командор ордена Британской империи и рыцарь Дерек Джекоби блистательно играет Клавдия на протяжении всей жизни персонажа, от подростковых лет до старости. Калигула в исполнении Джона Хёрта, пожалуй, затмевает образ Малькольма Макдауэлла из скандально известного фильма Тинто Брасса. Патрик Стюарт (пока ещё с волосами!) убедителен в роли холодного интригана Сеяна. Исключительное исполнение Шан Филиппс делает её героиню Ливию самой выдающейся телевизионной злодейкой всех времён, без преувеличения: это очень страшная женщина, и в полной мере величие сериала осознаёшь, когда в какой-то момент это чудовище начинает вызывать сочувствие.

Отравления, пытки, безумие, инцест, грызня за власть… При просмотре нельзя не провести параллели с «Игрой престолов». Джордж Мартин и вправду черпал вдохновение в романе Грейвза и рассказывал в интервью, что придумал Станниса Баратеона на основе Тиберия из сериала: суровый вояка, который и власти-то не хочет, но так надо. В Джоффри легко разглядеть Калигулу (в интернете это давно уже сделали). Хромой калека и заика Клавдий, пария в своей семье и дядя Калигулы, стал Тирионом Ланнистером. Клавдий, в силу своего уродства, отдает предпочтение проституткам, а затем его предаёт любимая женщина, как Шая — Тириона.

Интрига Мизинца и Лизы Аррен напоминает заговор Сеяна и его любовницы Ливиллы. Наконец, белокурые родственники, состоящие в преступной интимной связи, — Калигула и его сестра Друзилла, — появились намного раньше, чем Джейме и Серсея. При этом близнецы Ланнистеры — ещё безобидный, вегетарианский, вариант. И даже если Джейме, согласно прогнозам, придушит сестрицу своей золотой рукой, в Древнем Риме и похуже видали.

Философия истории в романах Р. Р. Грейвза «я, Клавдий» и «Божественный Клавдий»

Автор Бондаренко Марина Игоревна

https://cyberleninka.ru/article/n/filosofiya-istorii-v-roman...

10 отличных исторических сериалов, которые вы не смотрели

Автор Елена Кушнир

https://www.mirf.ru/serial/10-istoricheskih-serialov-kotorye...

Вал Адриана:

Римская дорога в Йоркшире:

https://humus.livejournal.com/7056088.html