Раз уж разговор пошел о сказках, родившихся в непростые времена, упомяну еще одну.
В 1940 году Валентин Катаев написал сказку "Цветик-семицветик", посвятив ее погибшему на финской войне другу, писателю Борису Левину: «Написал сказку "Цветик-семицветик", думая о том, как надо жалеть людей».
Первая публикация вышла в журнале "Мурзилка", а первыми иллюстраторами стали сразу два художника. Рисунок на обложке журнала сделал Константин Ротов, бывший тогда в зените славы.
Те, кто помнят сказку, сразу же закричат: "Это по книжке, по книжке!!!". Да, действительно, это прямая визуализация фразы из сказки: "А тем временем из-за льдины вышли семь белых медведей и прямехонько к девочке, один другого страшней: первый - нервный, второй - злой, третий – в берете, четвертый - потертый, пятый - помятый, шестой - рябой, седьмой – самый большой".
Но внутри журнала сказку иллюстрировал другой художник, Михаил Храпковский.
Мы уже сталкивались с ним в этой книге - это он на пару с Лаптевым рисовал довоенного Винни-Пуха в журнальной версии. В подобном разделении сказки на двоих не было ничего удивительного - оба художника были большими друзьями.
Константин Ротов на вопрос о наиболее близких друзьях назвал четырех художников-крокодильцев: Льва Григорьевича Бродаты, Юлия Абрамовича Ганфа, Николая Эрнестовича Радлова и Михаила Борисовича Храпковского.
А Михаил Борисович Храпковский заявлял, что знает Ротова с 1924-25 г., находился с ним в дружеских взаимоотношениях, всем делился в жизни.
Как я уже сказал, у Константина Ротова тогда все было хорошо.
Невероятно популярный карикатурист, главный художник "Крокодила", чьи карикатуры обсуждала вся страна. Художник-иллюстратор, только что отрисовавший дилогию Ильфа и Петрова (своих соседей по даче), "Хоттабыча" и "Врунгеля", после чего его известность взлетела до небес. Материально жил прекрасно - трехкомнатная квартира, собственный автомобиль, хорошая дача, жена-красавица, дочка-умница, командировки по стране, волейбол на даче, посиделки и розыгрыши в редакции...
Все это закончилось 22 июня 1940 года, когда в 4 утра к ним на дачу в компании с понятыми пришли сотрудники НКВД.
Дочь художника вспоминала: «Мама быстро собрала папу, и он успел, склонившись надо мной, спокойно сказать: «Ирка, я уезжаю в командировку в Тулу. Что тебе привезти? Хочешь, самовар привезу?» И тут же подошёл человек и вежливо сказал: «Разговаривать не надо. Уже нет времени, пора». И я почему-то поверила, что всё будет хорошо. Мама уехала вместе с папой, а когда вернулась, то заперлась в своей комнате и целый день не выходила. Я думала, что она умерла. Но она вышла и сказала, что папа уехал надолго, но обязательно вернётся. И мы поехали в Москву, где две комнаты были уже опечатаны, а одна оставлена нам. Я всё время ковыряла ногтем красную печать на дверях, за что мама меня ругала. От нас все отвернулись, домработница ушла, телефон замолчал. Мы остались одни: я, ещё совсем ребёнок, и молодая красивая мама без специальности».
После первого же допроса Ротов понял, что его оговорил друг, недавно арестованный Михаил Храпковский.
Из заключения по архивно-следственному делу № 902940 по обв. Ротова Константина Павловича (все следственные документы цитируются по публикации Новоселова Д. С. Всё моё несчастье в том, что я рано начал работать и печататься...»: документы о судьбе художника К. П. Ротова (1943-1944) // Русский сборник: Исследования по истории России. — М., 2007):
"Обв<иняемый> Храпковский <…> показал, что знает Ротова с 1924-25 г., находился с ним в дружеских взаимоотношениях, всем делился в жизни. По возвращении из Германии в 1928 г., находясь в гостинице г. Одессы, он рассказал Ротову, что был вызван в ОГПУ, где спрашивали о поездке. Ротов спросил: «Всё ли ты рассказал, что с тобой произошло с тобой за границей?» Храпковский ответил, что всё. После этого Ротов многозначительно спросил: «А о том, что с тобой случилось в полицай-президиуме, ты тоже рассказал?» (Там Храпковский был завербован немецкой разведкой). Ротов сказал, что ему всё известно и что в дальнейшем связь от имени германской разведки Храпковский должен поддерживать через него — Ротова".
Ротов дал задание сообщать о настроениях художников, заводить знакомства и выявлять антисоветски настроенных лиц. Все сообщения передавал Ротову до последнего времени. Примерные сведения в сообщениях: о Каракумском пробеге в 1934 году, о жизни в Средней Азии, о загибах в сельском хозяйстве, вошел в доверие в военную среду через жену Кулика, о военных действиях в Монголии, о подготовке войны с Финляндией, о ходе военных действий. О своем сотрудничестве в ОГПУ поставил в известность Ротова".
Предательство друга было тем обиднее, что Ротов, в отличие от Храпковского, всегда старался максимально дистанцироваться от политики. Насколько это, конечно, вообще было возможно в то время.
Так, самым известным до ареста произведением Михаила Храпковского была популярная серия карикатур «История одного предательства», обличающая разоблаченного Георгия Пятакова и его "покровителя" - Льва Троцкого.
В составленном же НКВД списке прегрешений Ротова есть и такие пункты:
4) В 1930 г. Ротов был подвергнут персональной чистке в редакции «Крокодил» за отказ рисовать карикатуры на Троцкого, отказывался рисовать потому, что в 1924 г. лично видел Троцкого, когда иллюстрировал его книгу, и он произвел сильное впечатление, поэтому в разгар внутрипартийной борьбы сочувствовал Троцкому.
5) В 1932 г. отказался от секретного сотрудничества с ОГПУ, т. к. это шло вразрез с его убеждениями.
Надо сказать, что Ротов в работе на немецкую разведку тоже сознался, хотя подельники периодически и путались в показаниях, так, на очной ставке "Храпковский показал, что его завербовал для шпионской работы Ротов, а Ротов показывает, что его завербовал Храпковский".
Почему сознался? Много лет спустя художник писал: "Следствие вел Влодзимирский. Высокий, стройный красавец. Он сажал меня перед собой. Придвигал к моему лицу настольную лампу и направлял свет мне в лицо. Мощная лампа так сильно светила и грела, что, казалось, вот-вот глаза лопнут. Потом красавец снимал с левой руки часы и надевал на правую. Он был левша. Я знал — будет бить. А он не просто бил, а пытал, да так, что и вспоминать об этом страшно". (Воспоминания Ротова - из книги «Злополучная лошадь», вышедшей в серии «Библиотека журнала «Крокодил» в 1991 году).
Сын польских революционеров и участник Гражданской войны Лев Емельянович Влодзимирский, занимавший в то время должность начальника следственной части ГЭУ НКВД СССР и впрямь был мужчиной видным.
"Иногда он на сутки запирал меня в маленькую камеру, скорее в шкаф. Там не то что лечь, сидеть было нельзя. Только стоять. Сутки… Одно время держал меня в одиночной камере. Для меня это тоже было пыткой. Я очень тяжело переносил одиночество. Чтобы не сойти с ума, я рисовал. Маленьким обмылочком — на брюках. Рисовал, стирал нарисованное и снова рисовал… Я человек не злой, но этому красавцу я желал смерти".
Влодзимирский был опытным чекистом, поэтому довольно быстро сломал сначала одного, а затем второго художника.
Но даже с признанием, работа на германскую разведку выглядела хиловато - ну какие секреты может выдать художник? - поэтому в обвинительном заключении упоминались еще два преступления. Первое - Ротову припомнили, что до прихода красных в Ростов, в 17-летнем возрасте он сотрудничал в «реакционном органе контрреволюционного донского казачества журнале «Донская волна».
Кроме работы на "белых", его также обвинили в распространении антисоветских клеветнических карикатур. Еще один обвиняемый, некто Панов, заявил следующее:
«Вопрос: Что вы можете показать о конкретных фактах антисоветской деятельности Ротова?
Ответ: В 1934 году, не помню в каком месяце, Ротов принес в редакцию «Крокодила» карикатуру, изображавшую дискредитацию советской торговли и советской кооперации. Эту карикатуру видел ряд сотрудников редакции, большинство которых возмущались ей. Других конкретных фактов, относящихся к 1934 году и началу 1935 года, я сейчас припомнить не могу…»
Панов говорил о карикатуре, на которой была изображена лошадь, кушающая из торбы овес, а на ее спине сидели голодные воробьи в ожидании «переработанного овса». На хвосте висела табличка: «Закрыто на обед».
Под следствием Ротов пробыл почти год - дело было закрыто только в мае 1941 года. Обвинительное заключение подписали: начальник следственной части НКГБ майор государственной безопасности Влодзимирский, его заместитель капитан Эсаулов и мл. лейтенант госбезопасности Сидоров. Согласовал документ заместитель наркома ГБ СССР, комиссар государственной безопасности 3-го ранга Кобулов.
По совокупности за юношеские рисунки в белогвардейском журнале, шпионаж в пользу Германии и антисоветскую лошадь Константин Ротов был осужден на 8 лет лагерей. Михаил Храпковский получил ровно столько же. После окончания следствия подельники даже встретились. В 1943 году художник писал в жалобе прокурору, категорически отрицая шпионаж:
"Почему поверили такой личности, как Храпковский? (Кстати, о Храпковском: когда я встретился с ним в Бутырской тюрьме, он плакал и просил у меня прощения за то, что вынужден оклеветать меня)".
Эту же встречу бывших друзей вспоминал и Михаил Храпковский. Вот выдержки из его письма Ротову:
"А на следующий день, когда нас повели в уборную, я увидел из окна ваш этап, уходящий на станцию. Был серый печальный осенний день, балашевские домики выглядели особенно печально, на улице густая, черная, глубокая грязь, и, утопая в грязи, идет длинная вереница согбенных людей и среди них вижу я твое серое пальто".
И здесь самое время сказать, что оба художника просто стали невольными жертвами интриг сильных мира сего. Вернее, разборки в верхах зацепили Храпковского, а уж он потянул за собой Ротова.
Дело в том, что Храпковский сел "через жену", или, точнее, "через родню".
Нет, так-то он попал в поле зрения органов еще несколько лет назад. Вот что в 1937 году сообщал о нем на допросах Аркадий Бухов - бывший "сатириконец", после эмиграции и возвращения в СССР ставший "крокодильцем" и расстрелянный во времена Большого Террора. Цитирую по книге Киянская О. И., Фельдман Д. М. Портреты и скандалы: Очерки истории русской советской литературы и журналистики. — М.: Форум, 2015.
"Мне известны следующие лица как активно контрреволюционно настроенные, с которыми я встречался по своему общественному и личному положению: 1) Олеша Юрий Карлович, писатель. Он настроен фашистски. В разговорах со мной он развивал теорию сильной личности типа Муссолини. 2) Булгаков Михаил Афанасьевич, писатель. В разговорах со мной он постоянно указывал на неизбежное возвращение к капитализму как результат неудачи Советской власти. 3) Катаев Валентин Петрович, писатель. Критиковал успехи советской власти и говорил, что в случае столкновения с капиталистическим миром СССР потерпит поражение, так как, по его словам, все успехи раздуваются в прессе и отчетах и что в действительности СССР страна слабая. <...>
6) Храпковский Михаил Борисович, художник. Агитировал за капиталистический путь развития и т.п. демократические свободы слова, печати, партий и т.п.
Несколько подозрительными мне казались те вечеринки, которые устраивал художник М.Б. Храпковский, не напоминающие те скромные по размаху вечера крокодильцев, какие имели вообще. Правда, Храпковский довольно много зарабатывал, но его вечеринки явно обходились дорого и на них бывали люди, абсолютно ничем цехово не связанные с нами. На этих вечеринках я встречал героя Союза М. Слепнева, героя Союза Ляпидевского...
Но, как мы видим, с 1937-го до 1940-го "антисоветски настроенный" художник Храпковский пережил вполне благополучно - как, впрочем, и другие "антисоветчики".
Что же изменилось в 1940-м? Как я уже сказал, Михаил Борисович погорел на родственниках, если точнее - на свояченице, то бишь сестре жены. Сестра жены художника была замужем за Маршалом Советского Союза Григорием Куликом. Вот маршала как раз и "копало" ведомство Берии, отсюда и фраза из следственного дела: "вошел в доверие в военную среду через жену Кулика".
Девичья фамилия и Татьяны Ивановны Храпковской и Киры Ивановны Кулик была Симонич. Вообще история семейства Симонич достойна авантюрного романа, но я его подробно рассказывать не буду - по крайней мере, в этой книге - а пробегусь буквально пунктиром.
Сестры были "из графьев". Самых натуральных - графский титул получил от польского короля один из их предков, Матвей Симонич, еще в 1648 году.
Их отец, граф Иван Константинович Симонич, имел непосредственное отношение к спецслужбам, перед революцией занимая должность начальника контрразведки Свеаборгской крепости, то есть военного гарнизона, расположенного в Гельсингфорсе, нынешнем Хельсинки.
После окончания гражданской войны в Финляндии Симонич-старший вернулся в Советскую Россию и в мае 1919 года был арестован. В заключении граф просил о скорейшем освобождении, ссылаясь, в частности, на то, что ему нужно заботиться о жене и шести малолетних детях - у него было четыре дочери и двое сыновей. Прошения не помогли, и бывшего предводителя дворянства питерское ЧК приговорило к расстрелу. О жизни старшего Симонича весьма подробно рассказано в книге Рупасова А. И. и Чистикова А. Н. Советско-финляндская граница. 1918-1938 гг. Очерки истории. — Санкт-Петербург: Издательство «Аврора», 2016.
А у детей судьбы сложились совсем не весело.
Оба сына погибли в 30-х. 26-летнего ответственного исполнителя строительного управления "Свеклотрактороцентра" Константина Ивановича Симонича расстреляют в 1933 году за шпионаж и подготовку теракта. Его младший брат, инструктор физкультуры на агитационном пароходе Наркомата водного транспорта СССР Сергей Иванович Симонич проживет на год дольше - его расстреляют 23 сентября 1937 года в 27 лет за контрреволюционную агитацию и пропаганду. И это были последние носители герба графов Симоничей.
Что касается четверых сестер Симонич, то все они будут так или иначе связаны со спецслужбами. Как писалось в секретном досье на маршала Кулика, "три сестры жены [маршала] имели непосредственную связь с иностранными разведывательными органами. Одна из них — Александра в 1930 году вместе со своим мужем — секретарем итальянского военного атташе — Макки выехала в Италию с сыном жены Кулика от первого брака. Жена Кулика все время поддерживала связь с этой сестрой, а Кулик Г.И., будучи в заграничной командировке, имел встречи с ней.
Там же, в Италии, проживает и мать жены Кулика — Раменская, выехавшая из СССР в 1934 году. За границей проживает и вторая сестра жены — Нина, выехавшая из СССР с мужем — германским подданным Вилендером. Третья сестра Татьяна неоднократно арестовывалась за шпионаж".
Третья сестра Татьяна - это супруга художника Храпковского. После ареста мужа она тоже была осуждена, по крайней мере, по состоянию на июль 1950 года Татьяна Храпковская находилась в городе Енисейске в качестве ссыльной. Кстати, в том сборнике компромата нашлось место и свояку маршала: "В 1940 году Кулик настойчиво содействовал в командировании на Северо-Западный фронт для работы в редакции газеты 7-й армии свояку — художнику Храпковскому, арестованному впоследствии за шпионскую деятельность".
В общем, Кира Ивановна Симонич, по первому мужу Плавнек, по второму - Шапиро, по третьему - Кулик, сыграла роковую роль в судьбе многих людей.
Невероятная красавица, она была к тому же очень умна. Дочь Кулика от первого брака Валентина Осипенко характеризовала ее так: «Кира была не просто красивая, а очень красивая. И еще в ней была та самая изюминка, которая даже некрасивую женщину делает привлекательной. <...> Нрав веселый. Умна, хитра — не простушка. Да и воля была твердая, мужа-маршала держала в руках крепко! Мужчин как магнитом притягивала: артисты, писатели, музыканты и другие знаменитости вокруг нее постоянно кружили. Ей это нравилось. Любила быть в центре внимания. А какой красивой женщине это не нравится?».
Именно Киру Ивановну органы разрабатывали всерьез, пытаясь нарыть компромат на маршала Кулика. В итоге 5 мая 1940 года Кира Кулик таинственно исчезла - вышла из дому и не вернулась. Маршал поднял большой шум, пропавшую объявили во всесоюзный розыск и, между делом, НКВД тогда арестовало несколько человек, так или иначе связанных с роковой красавицей. Через десять дней после исчезновения, 15 мая 1940 года, был арестован главный режиссер Большого театра Борис Мордвинов, у которого, на беду, с Кирой случился мимолетный роман. Сел на три года.
В том же самом мае арестовали и зятя пропавшей, художника Храпковского. Сел на 8 лет, потянув за собой Ротова.
Позже было объявлено, что гражданка Кира Кулик бежала за пределы СССР к родственникам за границей. Маршал Кулик, кстати, долго по жене не горевал, и уже в октябре 1940 года женился на школьной подруге своей дочери — 18-летней Ольге Яковлевне Михайловской, которая была младше его на 32 года.
Как вы помните, компромат на Кулика вытащили в 1950 году - именно тогда бывшего маршала расстреляли.
И только после ареста Берии о пропаже жены Кулика дал показания бывший следователь Влодзимирский, сделавший за эти годы блестящую карьеру - он дослужился до генерал-лейтенанта и стал одним из ближайших людей Берии.
Обвиняемый Влодзимирский рассказал, что в 1940 году Берия с Меркуловым поручили ему произвести секретный арест жены маршала Кулика в каком-нибудь пустынном переулке, что и было исполнено. А примерно через месяц-полтора тот же Влодзимирский доставил гражданку Кулик из Сухановской тюрьмы (где в то время сидели и Ротов с Храпковским) в здание НКВД в Варсонофьевском переулке. Там ее, не дождавшись прокурора, расстрелял комендант Блохин. За что и получил втык от подъехавшего вместе с замнаркома Кобуловым прокурора Бочкова. Несколько протоколов допросов по этому делу можно прочитать в книге "Политбюро и дело Берия. Сборник документов" — М.:, 2012.
Вот, собственно, и все, что мы знаем по этому делу. Недостаток фактического материала вовсе не мешает СМИ и блогерам вновь и вновь писать про "таинственное убийство жены маршала", обсуждая все новые и новые леденящие душу версии.
Я пока не готов влиться в их ряды, поэтому могу только сообщить, что Льва Влодзимирского расстреляют в декабре 53-го, предварительно лишив всех званий и наград - но это и без меня общеизвестно.
Гораздо меньше людей знают, что умершая в 35 Кира как будто бы выкупила долгую жизнь всем трем выжившим сестрам Симонич.
Оставшаяся в СССР "неоднократно арестовывавшаяся за шпионаж" Татьяна Ивановна, несмотря на все отсидки, покинет этот мир только в 1991 году, в 84-летнем возрасте. Две старшие сестры уйдут одновременно в 1997 году: Нина Ивановна скончается в бразильском Сан-Паоло в возрасте 94 лет, а Александра Ивановна - в итальянском Милане в 92 года.
Ну я возвращаюсь к двум художникам, чью жизнь нечаянно переломали шестеренки этого мутного дела.
Продолжение здесь (извините, на Пикабу есть ограничение на количество иллюстраций, поэтому текст пришлось разбить надвое)
__________________________
Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame
