До самого последнего вздоха страна строилась, изучала космос, побеждала в спорте, достигала высот в науке, вдохновляла мир своим искусством. Она не могла по-другому, — так уж она была задумана отцами-основателями.
В эти дни уместно вспомнить Джеймса Коннолли, одного из организаторов и руководителя Пасхального восстания в Ирландии.
Джеймс Коннолли — это не только ирландский Ленин, выдающийся теоретик эпохи Второго Интернационала, работы которого стоят в одном ряду с работами Ленина, Каутского, Люксембург, но и ирландский Че Гевара, мученическая смерть которого подобна закату солнца.
Пасхальное восстание 1916 года буржуазные историки склонны рассматривать как проявление ирландского сепаратизма либо как один из этапов борьбы за независимость Ирландии, умалчивая о его революционном и социалистическом содержании, которое рефреном звучит в словах Коннолли:
«Если вы завтра изгоните английскую армию и поднимете зелёный флаг над Дублинским замком, но не приступите к организации Социалистической Республики, ваши усилия будут напрасны. Англия по-прежнему будет править вами. Она будет править вами через своих капиталистов, через своих землевладельцев, через своих финансистов, через весь спектр коммерческих и индивидуалистических институтов, которые она насадила в этой стране и полила слезами наших матерей и кровью наших мучеников».
Джеймс Коннолли не видел смысла в борьбе за независимость Ирландии, если она не сочетается при этом с борьбой за социализм. Поэтому есть у него и о "патриотизме" с "отечеством":
«После того, как Ирландия станет свободной, говорит патриот, который не прикоснётся к социализму, мы защитим все классы, и если вы не будете платить за квартиру, вас выселят так же, как и сейчас. Но выселяющая сторона под командованием шерифа будет носить зелёную форму и Арфу без короны, а ордер на выдворение вас на обочину будет проштампован гербом Ирландской Республики. Разве за это не стоит бороться?»
После поражения Пасхального восстания Коннолли был схвачен смертельно раненным. Когда на последнем свидании с женой в тюрьме Джеймс Коннолли сообщил, что его казнят на рассвете 12 мая, она воскликнула:
«Твоя жизнь, Джеймс, твоя прекрасная жизнь!».«Ну, Лилли, разве это не была плодотворная жизнь, и разве это не достойный конец?»— ответил он.
Поскольку стоять Коннолли не мог, для расстрела он был привязан к стулу во дворике тюрьмы Килмейнхэм в Дублине, после чего расстрелян. Его тело вместе с телами остальных повстанцев было захоронено в общей могиле.
Владимир Ильич Ленин товарища Коннолли очень уважал.
Ирландские коммунисты сражались против фашизма во время гражданской войны Испании, организовав колонну имени Коннолли.
«Даже во мраке фашистской ночи, в каторжных тюрьмах и концентрационных лагерях тысячи и тысячи немецких коммунистов обращали свои помыслы и надежды к светлой дате – 7 ноября. В то тяжёлое время эта дата оставалась символом непобедимости Советской Армии, непобедимости социализма».
— Эрих ХОНЕККЕР
(Из речи по случаю 60-летия Великого Октября. 2 ноября 1977 года).
под мнимым предлогом связи с наркотиками. Это была попытка дискредитации и месть правящих кругов США за антивоенную деятельность актрисы. Снимок во время ареста стал культовым.
Из выступления Джейн Фонды перед аудиторией студентов Мичиганского университета:
75 лет назад, 2 ноября 1950 года, в возрасте 94 лет сошёл в могилу последний классик «англосаксонского мира» – великий и забавный Бернард Шоу. Шоу был вегетарианцем и весельчаком, что в совокупности обеспечило ему долгую жизнь. Он застал и Льва Толстого, и Иосифа Сталина. Толстой ценил его за то, что он писатель «очень хорошо вскрывающий лицемерие современного общества», а Сталин – за поддержку СССР в печати и публичной сфере.
Перепалка сатирика с антисоветчиками того времени заслуживает особого внимания. Вот один из ответов Бернарда Шоу на антисоветскую статью некоего Вестграта.«Если Вестгарт прав, тогда всё, что я могу сказать, это, что советское правительство достигло такого искусства, на которое ни одно другое правительство неспособно. Подумайте только! Если верить заявлению Вестгарта, то советское правительство выстроило за две недели два громадных города, очевидно, из папье-маше, и нарисовало полотна, на которых представлены миллионы жителей, специально для меня умытых, одетых, накормленных. (Шоу имеет в виду Москву и Ленинград).
И всё это нужно было сделать так умело, чтобы я не мог выйти из своего автомобиля без предупреждения, как я это сделал, неожиданно зайти, например, в церковь, в народный суд или в детские ясли, куда я заходил вместе с леди Астор, и застать в полном ходу службу в православной церкви, пару процессов в суде и специально для меня откормленных младенцев. Но это ещё не всё. Я провёл около 50 часов в поездах, разъезжая по Советскому Союзу. Для того, чтобы обмануть меня, советское правительство должно было приготовить на всех станциях не только цветущие провинциальные города и деревни, но и толпы искусственных пассажиров, разговаривающих с искусственными крестьянами, продающими продукты, искусственными зрителями и искусственными детьми, чтобы замаскировать голод и нищету настоящей России. Когда я говорю, что я был весь захвачен тем, что мне привелось видеть, то нужно иметь в виду, что, будучи профессиональным драматургом с сорокалетним опытом, я являюсь экспертом театрального дела и знаю насквозь все трюки актёра, художника декоратора, владельца театра и антрепренера. Советское правительство должно торжествовать, обманув меня таким образом.
Один трюк особенно поразил меня, и Вестгарт не делает никакой попытки, чтобы объяснить его. Каким образом удалось советскому правительству в такой короткий срок откормить специально для меня так много «голодающих» детей и взрослых? Мне не приходилось видеть в СССР ни одного голодающего ни среди взрослых, ни среди детей. Может быть, их набили чем-нибудь или их впавшие щеки растянуты изнутри резиной. Если это является объяснением для отсутствия на улицах истощённых людей, что же можно сказать о многих сотнях людей, которых я ежедневно видел в центре Москвы или в Парке культуры и отдыха, принимавших солнечные ванны или плававших в купальных костюмах, обнаруживающих всякие степени полноты? Если это объясняет отсутствие истощённых людей, гуляющих одетыми на улицах, то чем объяснить, что, проезжая в поезде через реку, я видел в деревнях мастерски выведенные советским правительством на сцену группы купающихся людей различного возраста, совсем голых, с крепкой мускулатурой».
Напоминая о сделанных им и напечатанных в английских газетах фотоснимках советских детей, Бернард Шоу далее пишет: «Они ни капельки не похожи на ужасные фотографии английских голодающих детей, снимки которых я ежегодно получаю с просьбой о помощи от английских благотворительных обществ, широко разросшихся за последнее время и ставящих себе цель спасти этих маленьких страдальцев от худших ужасов капитализма…».
Шоу иронически задаёт вопрос, не обладает ли и советское правительство красной магией, производящей спецэффекты, превосходящие искусства Голливуда. «А может быть меня загипнотизировали? – спрашивает Шоу. – Но в таком случае, почему мне не представили видов максимального расцвета и великолепия, которые не обошлись бы дороже, чем обычная поношенность? Советское правительство могло бы по крайней мере сделать всех женщин прекрасными, и чтобы у всех мужчин ботинки выглядели бы новыми. Оно могло бы покрыть свежей краской все магазины. Ему не нужно было бы иметь уродливо переполненные трамваи...»
Мы помним его таким.
Спасибо, мистер Шоу!
Жизнь Мичурина представляет собой пример того, что происходит, когда встречаются социализм и талант. Таких примеров было много.
Когда свершился Великий Октябрь Мичурину было уже за 60. Своё незавидное положение он видел к этому времени так: «годы ушли и силы истощены». Сам о себе Мичурин говорил, что он был «незаметным отшельником экспериментального садоводства в царской России».
«Вся дорога моя до революции была выстлана осмеянием, пренебрежением, забвением. До революции мой слух всегда оскорблялся невежественным суждением о ненужности моих работ, о том, что все мои работы – это «затеи», «чепуха». Чиновники из департамента кричали на меня: «Не сметь!» Казённые учёные объявляли мои гибриды «незаконнорожденными». Попы грозили: «Не кощунствуй! Не превращай божьего сада в дом терпимости!» (И.В. Мичурин, «Избранные работы», стр.9. Учпедгиз. 1941).
Его дело спасла Советская власть. В судьбу Мичурина вмешался лично Ленин, который узнал о садоводе-экспериментаторе из коротенького сообщения заведующего Тамбовским губземотделом. Ильич ухватился за сведения о чудаке, мечтающем выращивать на вербе груши. В Козлов была направлена «вполне компетентная комиссия» с поручением предоставить всё, что касается Мичурина: «Только мне непосредственно, лично» (Ленин).
Затем к Мичурину поехал М.И. Калинин. Известна телеграмма Ленина от 18 ноября 1922 года Тамбовскому губисполкому, (копия Мичурину): «Опыты по получению новых культур растений имеют громадное государственное значение».
Стране социализма нужно было преодолеть вечное проклятие зоны рискованного земледелия, которое преследовало царскую Россию. Колхозный уклад сельского хозяйства давал неограниченные организационные возможности для научных исследований.
«Только при Советской власти меня признали в моей стране, – писал Мичурин. – Первый, кто отметил мои работы, был Владимир Ильич Ленин». (И.В. Мичурин, Сочинения, т. I, стр.425).
Так для человечества был открыт Мичурин. И понеслось. Вишня с гроздьями как у черёмухи, с кроной в виде литого шара, с косточкой, не уступающей миндалю. Многочисленные скрещивания: дикий канадский виноград с южным сладким испанским, вишня с черёмухой, груша с рябиной, малина с земляникой, тыква с дыней. Наступление садов на север произошло на две тысячи километров и более. Черешня под Ленинградом, груша с юга Франции в Сибири, виноград в Подмосковье. Площадь садов по сравнению с дореволюционным временем увеличилась в 4 и более раз и достигла 2 152 га.
300 новых сортов фруктов и овощей дал миру непосредственно сам Мичурин, сотни разработали впоследствии его ученики. На мичуринских разработках получили толчок к развитию полеводство, животноводство, учение о сохранении сортов и пород и другие отрасли сельского хозяйства.
Уже в сталинское время, ещё при жизни учёного, город Козлов был переименован в Мичуринск, а сам Мичурин награждён орденом Трудового Красного Знамени, а ещё через некоторое время – орденом Ленина.
В канун своего 80-летия Мичурин в письме к Сталину признавался: «Советская власть и руководимая Вами партия превратили меня из одиночки-опытника, не признанного и осмеянного официальной наукой и чиновниками царского департамента земледелия, в руководителя и организатора опытов с сотнями тысяч растений».
_____________________
«Я перешёл из одного мира в другой, являющийся диаметрально противоположным прежнему. Эти два мира разделяет пропасть. … Я встретил Октябрьскую революцию как должное, исторически необходимое по своей справедливости и неизбежности, и немедленно обратился ко всем честным специалистам сельского хозяйства с призывом перейти на сторону советской власти и безоговорочно идти по пути рабочего класса и его партии». (И.В. Мичурин, «Избранные работы», стр.150).
26 октября исполняется сто сорок пять лет со дня рождения Дмитрия Михайловича Карбышева, профессора, генерала, Героя Советского Союза. Его подвиг широко известен и часто упоминается в каждую годовщину дня, когда несломленный генерал был превращён фашистами в ледяную глыбу.
Но прологом подвига легендарного генерала в Великой отечественной войне было его участие в Гражданской войне. Борьба с Колчаком, освобождение Сибири от белогвардейских банд, – так начал свой славный боевой путь Карбышев.
Инженерным подразделениям работы хватало: колчаковцы, отступая, взрывали железнодорожные пути, водокачки, уничтожали устройства сигнализации и связи. Но особенно трудно приходилось со взорванными мостами. А ведь от них зависело не только успешное продвижение вперед, но и отправка в голодающий центр России сибирского хлеба.
Карбышев, в частности, организовал мостостроительный отряд для восстановления разрушенного моста в Омске через реку Иртыш, руководил стройкой. Под руководством Карбышева был построен забайкальский военный плацдарм, предотвращавший нападения семёновцев и других белогвардейцев.
Ярким штрихом к портрету Карбышева является вот какой момент. Во время наступления Колчака на Самару военспецу Дмитрию Михайловичу Карбышеву предложили вступить в партию. Он ответил так:
«Спасибо, товарищ комиссар, за доверие. Это для меня была бы высокая честь. Но вместе с тем я считаю, что еще не подготовлен политически, чтобы носить звание коммуниста. Кроме того, я ещё очень мало сделал для партии и Советской власти... Предлагая мне стать коммунистом, подумали ли вы над тем, что я бывший офицер, подполковник старой армии? Не найдутся ли люди, которые скажут, что я вступаю в партию ради карьеры, из корыстных соображений? Мне кажется, что я должен пока остаться беспартийным, но в полном распоряжении партии».
Только через 20 лет – такой кандидатский стаж определил себе Карбышев, за два года до начала войны, подал он заявление в партийную организацию Академии Генерального штаба (поскольку преподавал там). — «Кто знает, может быть, придётся умереть за Родину, а умереть мне бы хотелось только коммунистом».
Дмитрию Михайловичу на этот момент было 59 лет. Что может более подтвердить коммунистические убеждения, чем желание умереть именно в звании коммуниста?
