lin.yarovoy

На балконе стоял человек. Смотрел из темноты. Высокий, худой. С оленьими рогами, растущими из головы. Заметив, что я проснулся, он шагнул вперёд сквозь пластиковую дверь.

И оказался в комнате.

Холод прокатился по спальне. Следом за ним запах снега. Окна покрылись инеем, и ледяные веточки поползли по стёклам. Человек встал у письменного стола. Чёрной рогатой тенью. Он следил за мной — перепуганным, беспомощным и парализованным в кровати.

Больше всего на свете, я хотел сделать тест на реальность — зажать нос и вдохнуть, убедиться, что это сон. Но мышцы не слушались. Сердце пропускало удары, а на грудь давила темнота.

Рогатый человек дышал громко — по-звериному. Он стоял неподвижно где-то с минуту, а затем медленно поднял руку и длинным когтистым пальцем ткнул в мою сторону.

— Ты ходишь там, где ходить не следует.

Свистящий шёпот, словно живой, пролетел по комнате, и коснулся кожи морозом. Я зажмурился.

Это сон... Это всего лишь сон.

— Ты не спишь, — сказал гость, будто прочитав мысли. —Ты никогда не спишь. Ты ходишь по снам без нашего разрешения. Вглядываешься в тени. Ходишь там, где ходить нельзя.

Открыв глаза, я увидел, что он сделал ещё один шаг к кровати. С каждым произнесенным словом человек становился выше, будто наполняясь тьмой. Оленьи рога уже цепляли потолок, а ночной гость всё рос и рос — гнул спину, чтобы уместиться в комнате. Наклонялся вперёд.

— Близится праздник, — шептал он. — Тёмный праздник. Зимний праздник.

Я видел, как человек превращается в зверя.

— Наш праздник.

Руки гостя опустились на пол, и в тишине цокнули копыта. Это был уже не человек. Это был чёрный, сотканный из тьмы олень, чьи глаза блестели, будто снег, отражающий свет полнолуния.

— В этот праздник ты пойдёшь со мной, — говорил зверь. — Ты станешь тенью. В наказание за своё любопытство.

Обездвиженный ужасом, я вдруг почувствовал, как моё тело отрывается от кровати и медленно поднимается в воздух. В ушах звенело. Конечности всё также отказывались повиноваться, но я всё же нашёл в себе силы отдать мысленный приказ.

Назад.

Меня тряхнуло, и я упал обратно в постель. Зверь недовольно стукнул копытом.

— Противишься? Напрасно. Ты не сможешь остаться.

И вновь неизвестная сила подняла меня вверх над кроватью. И вновь я сумел вернуться. На этот раз это получилось быстрее и легче, и страх немного отступил, когда я понял, что могу сопротивляться зверю.

— Ты пойдёшь со мной.

Взлёт... Падение. Ещё раз. И ещё.

Это повторялось целую вечность, пока сотканный из тьмы олень вдруг не отступил к окну и не обернулся вновь человеком.

Я обрадовался. Решил, что победил.

Вот только паралич никуда не делся, и ночной гость не спешил уходить.

— Хорошо... — прошептал человек. — Мы уйдём по-другому.

Холод откатился обратно. С окон побежала вода, и изморозь на стёклах стала исчезать на глазах. Ощутив тепло, я вдруг понял, что смертельно устал. Зверь вымотал меня, и я чувствовал, как проваливаюсь обратно в сон, не в силах держать глаза открытыми.

Гость неподвижно стоял у окна. Чёрной рогатой тенью. Смотрел из темноты.

Он ждал.

— Не хочешь идти сам? Будь по-твоему. Уснёшь покрепче, я сам подойду.

Целую вечность я противился сну. Молился и представлял свет. Из последних сил пытался пошевелить хотя бы пальцем.

Всё тщетно.

Глаза закрылись.

И опустилась тьма.

Последнее, что я услышал — это цокот приближающихся копыт.

Источник: https://vk.com/lin_i_golosa (Группа с моими рассказами)

Мы с друзьями не мечтали о богатстве. Оно казалось нам скучным и мёртвым — эти дорогие машины, рестораны и брендовые тряпки. В нашей системе ценностей всё это задорно вертелось на хую.

Нам нравилась нищая свобода студенчества. Каждая ночь была пьяной и сладкой на вкус, молодость искрилась, пахла женскими духами и марихуаной, а в наушниках вечно гремел панк-рок.

В то утро мы с Максом возвращались с правого берега. Уставшие, опухшие, похожие на бомжей — мы брели по ещё спавшему городу, еле поднимая ноги. Оглядывались по сторонам и пытались понять, в какую сторону нужно идти, чтобы попасть домой. Студентки, у которых мы ночевали, жили в старом общажном блоке — в глухих ебенях за промышленной зоной. На рассвете мы с Максом решили уйти по-английски, и не сговариваясь, покинули девушек до того, как они проснулись. Но спустя минуту, пройдя метров двести на автопилоте, мы, наконец, поняли, что телефоны наши разрядились, и никто не помнит дорогу обратно.

— Так... Блин. Давай рассуждать логически, — Макс обернулся и указал рукой куда-то поверх многоэтажек. — Солнце там. Правильно?

— Правильно.

— Значит, там — восток.

— Допустим.

— Отлично. А раз там восток, значит нам нужно...

Макс замолчал и задумался. Он хмурил брови примерно с минуту, а затем глубоко вздохнул и сдался.

— Блядь. Сейчас голова отвалится. И есть охота.

— Пошли, найдём хотя бы ларёк.

За перекрестком мы отыскали круглосуточный магазин. Купили у заспанной продавщицы два пирожка с картошкой, энергетик и пачку сигарет. Затем сели на лавочке в одном из дворов и молча курили, пока на горизонте не появился полицейский бобик.

УАЗик остановился напротив скамейки, и из него вышли двое в сером.

— Пиздец, — выругался я и начал судорожно проверять карманы.

— Успокойся, — подмигнул Макс. — Ночью всё скурили.

Я облегченно выдохнул.

Полицейские подошли быстро и встали по разные стороны скамейки. Один из них — в дурацкой форменной кепке — небрежно дёрнул рукой, обозначив уставное приветствие, а затем сходу начал утверждать законность и правопорядок:

— Хули тут делаете в пять утра? Закладку ищете?

— Что? — переспросил я.

— Закладку.

— За какую кладку?

— Закладку, блядь!

— Не понимаю. Вам книжный нужен? Если книжный, то это туда — чуть дальше. И потом направо.

Пэпээсник смерил меня злым взглядом.

— Документы?

— Дома остались.

— Значит, едем в отделение. Для установления личности.

В первую секунду я хотел возмущаться. Но затем передумал и даже обрадовался:

— А где у вас отделение?

— Че?

— Ну в смысле, куда именно мы поедем?

— На Шестьдесят лет Октября.

— Офигенно! Макс, вставай, погнали. Оттуда уже автобусом доберемся.

Полицейский опешил. Он отступил на пару шагов и переглянулся с коллегой.

— Вы накуренные что ли? — спросил второй. Вид у него был ленивый и помятый.

— Мы не употребляем, — сказал Макс. — Мы православные.

Я не сдержался и прыснул в кулак, притворившись, что закашлялся.

— И где же твой крест? — спросил первый.

Макс хлопнул себя по груди и изобразил, будто только сейчас заметил пропажу. Получилось правдоподобно. Всегда знал, что в моем друге умирает актёр.

— Вот же суки! — неожиданно громко крикнул Макс. — Спиздили цепочку! Товарищ сержант, я хочу написать заявление! Шалавы общажные святое распятье похитили!

Я закашлялся сильнее, чувствуя, что ещё немного и расмеюсь уже в голос.

Полицейские отступили ещё на пару шагов. На лице второго пэпээсника отразилось страдание. Ему, как и нам, явно хотелось скорее вернуться домой.

— Заявление пиши в дежурную часть. Или участковому. Мы не принимаем.

— Так и мы не принимаем, товарищ сержант! Тут два шага! Эти девки рядом живут, пойдёмте, я покажу!

— В дежурную часть, — повторил полицейский. А затем тяжело выдохнул и, развернувшись, пошёл обратно к УАЗику.

Первый, чуть помедлив, отправился следом.

— Я буду жаловаться! — крикнул Макс вдогонку.

Хлопнули железные двери. УАЗик затарахтел и скрылся за поворотом.

— Хорошо сыграл.

— Спасибо, старался.

Я засмеялся, но не сильно, потому что голова всё ещё раскалывалась от похмелья, и в животе мутило. Взглянув на друга, спросил:

— Так что с дорогой? Ты не вспомнил, как нам отсюда выбираться?

Макс встал со скамейки и, нахмурившись, прикурил новую сигарету. Затем огляделся по сторонам и задумчиво произнёс:

— Ну... давай рассуждать логически. Солнце там. Правильно?

Я вздохнул и закрыл глаза.

Кажется, мы застряли надолго.

В баре гремит музыка. Пахнет куревом, мясом и чужими мыслями.

Настя сидит за барной стойкой и, прищурившись, наблюдает за парочкой, что целуется за дальним столиком. Там, на кожаном диване, рыжая девчонка выгибает спину, и запускает пальцы во взъерошенные космы нависшего над ней парня. Жилистая татуированная рука скользит под подол платья. Рыжая дрожит, прикрывает глаза.

– Шайсе, – ругается Настя и, отвернувшись, выпивает виски залпом.

Я качаю головой. Усмехаюсь.

– Не будь ханжой.

– Я не ханжа – говорит Настя, подкуривая сигарету. – Я – завидующая покойница.

Она делает затяжку и наливает ещё. В бьющемся свете бара её движения кажутся прерывистым – словно отдельные кадры, быстро сменяющие друг друга. Настя держит в руке стакан. Указательным пальцем поправляет упавшую на лицо светлую прядь.

– Пошёл бы тоже снял себе спутницу. Чего киснешь?

– Я планировал сегодня дописать рассказ.

– Никуда не денется твой рассказ. Лучше иди и трахни кого-нибудь. Чтобы кровь не застаивалась. Будь умницей. Послушай совета старшей сестры.

Я смеюсь. Затем опускаю взгляд и рассматриваю, как свет переливается в стакане с коньяком. Напиток пахнет шоколадом.

Допиваю. Морщусь.

– Держи, закуси. – Настя пододвигает мне тарелку с лимоном.

Беру дольку. Замечаю ошарашенный взгляд бармена. Ну ещё бы… В его-то глазах тарелка подвинулась сама собой.

– Абра-кадабра, – подмигиваю остолбеневшему пареньку и закусываю. Затем неодобрительно ухмыляюсь сестре: – Не делай так больше.

– Да ладно, дай похулиганить. Скучно мне, Лин. Была бы живой, умерла б от тоски.

– Поэтому и нужно дописать рассказ. Тебе понравится.

– А там будут валькирии?

– Нет.

– Зомби?

– Нет.

– Драконы?

– Нет! Настя, я пишу реализм, а не фэнтези! Откуда там взяться драконам?

– Херня, а не рассказ. Лучше б пошёл трахнул кого-нибудь.

Она тушит сигарету в остатках виски, после чего стакан превращается в дым. Сестра двигает к себе тарелку с лимоном.

Охуевший бармен роняет шейкер.

– Блядь, Настя!

– Я спать, – говорит она и растворяется в воздухе. – Auf Wiedersehen, mein verrückter Bruder.

Порыв ветра пролетает по залу. Открывает двери бара.

– Auf Wiedersehen, meine tote Schwester, – шепчу я вслед.

Спустя минуту наливаю коньяк и выпиваю залпом. Мысленно даю себе обещание:

«Буду на родине, обязательно загляну на кладбище. Давно мы не говорили нормально. Слишком давно».

Молчу немного. И добавляю уже вслух:

– Спи спокойно, сестричка.

Источник: https://vk.com/lin_i_golosa (Сборник рассказов)

Сначала появляется гул. Нарастающий, вибрирующий и глубокий — будто всё тело превращается в электрический трансформатор. Я слышу этот гул и прихожу в сознание. Наступает время ночных полётов.

Сгусток темноты привычно давит на рёбра и мешает дышать, но после сотни выходов эта темнота уже не пугает. Раньше — да. Сердце останавливалось от одного лишь вида чёрного комка, забравшегося мне на грудь. Мерещилось, будто у этого существа есть глаза, тонкий хвост и жилистые когтистые лапы, которыми оно душит.

Но преодолев страх один раз, навеки приобретаешь право посещать другую сторону.

Сосредоточившись на вибрациях, я представляю, как сквозь меня проходят потоки энергии. Гул становится сильнее. За ушами звенит. Ещё немного. Ещё пара мгновений...

Воздух бьёт в спину. Тело тянется вверх — волокнами, как жвачка. Подъём. Сопротивление.

Разрыв.

Я взлетаю вверх, словно гелиевый воздушный шарик, и беспрепятственно проношусь сквозь потолок, будто сквозь мыльную плёнку. Лишь лёгкое мягкое сопротивление, — и спустя миг тело прошивает бетонную плиту навылет, чувствуя как рвётся натяжение. В голове проносится пошлая мысль. Это чертовски похоже на первое проникновение.

Открываю глаза и смотрю на руки. Тьма понемногу расступается. Внизу город кипит ночными огнями, и беззвучно носятся автомобили, а я болтаюсь над крышей двадцатиэтажки, словно ебучий Каспер. От этой мысли становится смешно.

Спускаюсь чуть ниже и заглядываю в окна. Становится ещё смешнее. Теперь я чувствую себя квадрокоптером, который запустил в воздух какой-то вуайерист.

В одном из окон вижу рыжую девушку. Она плачет в темноте. Прикоснувшись ладонью к стеклу, я закрываю глаза и, словно призрак, прохожу в квартиру через окно. Плач становится громче. Я залетаю на вершину шкафа и усаживаюсь там — в углу под потолком. Пытаюсь понять, что же здесь происходит.

На кровати светится телефон. Я щурю глаза, читаю сообщения.

Всё ясно. Любовь.

Ничего нового.

Присматриваюсь к девушке, и пытаюсь угадать, что она будет делать дальше. В темноте её тело светится ярко — гораздо ярче, чем у обычных людей. А в области солнечного сплетения — чёрный сквозной разрыв. Мда... знакомое чувство.

В голове крутится глупая шутка. «У рыжих нет души». Жаль никто никогда не задумывался, как именно это душа исчезает.

Девушка молча встаёт с кровати и идёт к окну. Она оказывается совсем рядом — стоит мне протянуть руку, и я смогу дотронуться до её волос.

Открывает настежь окно... Воздухом захотела подышать?

Забирается на подоконник...

Блядь.

Закрываю глаза и лихорадочно концентрируюсь на собственной ладони. Пытаюсь придать ей плотность. Главное почувствовать плоть. Главное поверить... Всё, как в том старом фильме.

Взмах. Удар. Ладонь оглушительно хлопает по шкафу.

Девушка взвизгивает и бежит обратно к кровати. Она щёлкает выключателем, и меня слепит свет.

Рыжая пристально смотрит под потолок. Смотрит сквозь меня, но не видит.

Спустя минуту она неуверенно выключает свет. Ложится обратно в кровать... И слышит мой голос из темноты:

— Ещё раз такое удумаешь — за волосы оттаскаю.

Дикий крик.

Вспыхнувший свет.

Улетаю подальше, пока не оглох к хуям. Лечу над городом, смеюсь и представляю, как завтра в эту квартиру придёт священник — будет махать кадилом и брызгать по углам святой водой.

Может, заглянуть, ради интереса? Притвориться обычным соседом, зашедшим за солью?

Да, пожалуй, так и сделаю.

Главное только, чтобы она не узнала мой голос. А то неловко получится. Некрасиво.

Над городом светит полная луна, и я делаю несколько кругов по небу прежде, чем вернуться в квартиру. Падаю в тело, открываю глаза и просыпаюсь.

Звонок в дверь.

На пороге стоит та самая рыжая. Лицо побелевшее, словно мукой присыпанное, и руки трясутся.

— Здравствуйте. Извините... Пожалуйста, извините. Позвоните, пожалуйста, в полицию. В мою квартиру кто-то залез.

Только бы не спалиться...

Только бы не спалиться...

— Конечно. Одну секунду, — отвечаю коротко

И вижу, как её зрачки расширяются от страха.

Блядь.

Источник — https://vk.com/lin_i_golosa (Сборник рассказов)

Звёзды рассыпались над бескрайней степью — от горизонта до горизонта. В ночном безмолвии, посреди пушистого ковыля, танцевало пламя, а над ним дымился и коптился казан, источая запахи жареного лука и шкварок.

Рядом с костром — в метре над землей — левитировал узбек.

Одетый в полосатый халат и тюбетейку, подогнув ноги, словно Будда, он висел в воздухе и помешивал варево деревянной шумовкой. Время от времени стучал ею по краю казана, затем облизывал, ухмылялся и что-то приговаривал себе под нос.

— Хороший урожай.. хороший. Очень хороший

— Кхм... — кашлянул я, ступая на свет костра. — Доброй ночи.

Узбек обернулся. Осветился улыбкой.

— Ассалам, Жодугар! — сказал он, подняв шумовку в знак приветствия. — Подходи, садись. Гость будешь. Плов кушать будешь. Садись, Жодугар!

Я кивнул и, бросив рюкзак в сырую траву, уселся поближе к пламени.

— Спасибо. Только моё имя — Лин, а не Жодугар.

Узбек захохотал на всю степь. Несколько раз он прокрутился над землёй, словно юла, а затем произнес:

— Э-э-э, глупый Жодугар! Какой имя? Ты здесь со мной! Плов кушать будешь. Значит, ты — Жодугар.

Я пожал плечами и не стал спорить. Жодугар так Жодугар. Называли и похуже.

— Меня Арвах зови, — представился всё так же парящий в воздухе спутник. — Кормить тебя буду сегодня. Плов хороший. Урожай хороший!

— Баранина? — кивнул я, указав на шкворчащий казан.

— Твой правда. Небесный баран! Мужской мясо.

— По-фергански?

— Э-э, обижаешь, Жодугар! По-волшебный!

Я усмехнулся и похлопал по карманам в поисках сигарет. Пачки на привычном месте не оказалось.

— Слушай, Арвах. Мы же во сне?

— Твой правда. Твой сон.

— Угости сигаретой, будь другом.

— А ты внимательно ищи, — подмигнул узбек. Он указал шумовкой на правый нагрудный карман, который я проверил секунду назад, но на этот раз там и вправду оказалась пачка «Кэмэла».

— Спасибо, — кивнул я, прикуривая от тлеющей полешки. — Рис не пора закладывать?

— Э-э, Жодугар. Не учи плов готовить, да? Рис не надо.

Я удивлённо повёл бровью.

— В смысле не надо? Плов без риса?

— Волшебный плов, Жодугар. Звёзды есть будешь!

Узбек поправил съехавшую набок тюбетейку, затем подплыл по воздуху ближе к костру и достал из кармана щепотку светящихся белых гранул. Искры посыпались из кулака в казан — звонко, с хрустальным переливом.

— Хороший урожай нынче ночью. Очень хороший, — улыбался мой собеседник. — Это потому что ты пришёл. Когда ты приходишь — звёзды ярче светят. Чаще гостем будь, Жодугар.

Я завороженно следил за тем, как внутри казана переливаются целые галактики — бурлящие, светящиеся, пахнущие специями востока. Время растянулось в бесконечность, и когда Арвах снял казан с огня, мне показалось, что прошла целая жизнь.

— Кушай, Жодугар! Рукой бери. Пока не проснулся.

Осторожно, боясь обжечься, я протянул ладонь и коснулся белых светящихся гранул. А затем отправил в рот целую горсть.

В голове взорвался атомный взрыв. Идеи, воспоминания, образы, архетипы, легенды, мифы — вся человеческая история и всё вселенское знание — всё это растаяло на моём языке и потекло вниз к животу, пропитывая светом каждую клетку, каждый волосок на теле. Я вдруг полетел сквозь поток рассказов и мыслей, и увидел все придуманные и прочитанные мной истории. И даже те, что ещё прятались среди далёких галактик, — даже они вдруг стали видны, словно радужки в брызгах искрящегося фонтана. Наваждение длилось бесконечно долго.

А затем на зубах что-то хрустнуло.

Что-то тяжелое и горькое.

— Чёрный дыра попалась, — пояснил Арвах. — Просеял плохо.

Источник — https://vk.com/lin_i_golosa (сборник рассказов)

Я проснулся и увидел, что на моём письменном столе сидит карлик. Усатый, сморщенный, опоясанный полотенцем. Он устроился среди разбросанных черновиков – болтал ногами и, запрокинув голову, пил ртуть из градусника.

Серебряные металлические шарики скатывались на пол. Переливались в лунном свете.

Я приподнялся... Карлик услышал шорох. Он вздрогнул и выпучил глаза – огромные, белые, без зрачков. Напоминающие два бильярдных шара.

– Какого… – пробормотал я спросонья, не успев толком испугаться. – Ты кто такой? Домовой что ли?

Карлик засмеялся. Низко, утробно, прерывисто – будто тетерев заклекотал. А затем затараторил. Быстро и неразборчиво:

– Какой домовой? Твой домовой? Почему домовой? Хуйню не неси. У тебя и дома-то нет. Понял, да?

Карлик дососал градусник и разбил его о пол, словно опустевший бокал с шампанским. Затем громко рыгнул и, спрыгнув со стола, побежал на меня через комнату, мелко перебирая ногами.

– Э-э-э!!! – заорал я. – Ну-ка на хуй!

Я швырнул в уродца подушкой. Тот отбросил её на ходу и в один прыжок запрыгнул на кровать, усевшись у меня в ногах.

– Чё орёшь? Не ори. Разбудишь всех. Не надо будить. Тихо надо. А то ментов вызовут.

Речь его была, словно пулеметная очередь, – короткие отрывистые предложения. Карлик раскрывал рот, словно рыба, и быстро перебирал губами, на которых блестела серебристая ртуть.

– Чё боишься? Не бойся. Я свой. Гермес. Меркурий. Трисмегист. Голос твой. Живу в голове.

– Ёбаный нахуй, уйди от меня!!!

Я перекатился на пол с кровати, схватил попавшийся под руку табурет и встал наизготовку.

– Ты чё такой нервный? – поморщился карлик. – Не нервничай. Вон смотри. Тело потерял.

Я опустил взгляд. Увидел, что моё тело всё также лежит на кровати под одеялом. Из приоткрытого рта тянулась тонкая струйка слюны.

В голове стоял гул. В руках легкость. Наконец, до меня дошло: это – всё ещё сон.

– Спокойно, говорю. Слышь? Спокойно, писатель. Заебись всё. Не кипишуй. Присядь. Поговорим.

Я отступил на пару шагов и медленно опустил табурет. Садиться не стал, готовый в любой момент отбить атаку уродца. Карлик, заметив это, усмехнулся и провел ладонью по своим пушистым усам.

– Не ссы. Че ссышь? Не надо ссать. Гермес – я. Покровитель красноречия. Твой покровитель. Не слыхал про такого?

– А почему…

– Что почему? А? А? Что почему?

– Почему ты… страшный такой?

Карлик вскочил на ноги и чуть не уронил прикрывавшее срам полотенце.

– Слышь? Кто страшный? Я страшный? Ты охуел? Может, это ты страшный?

– Спокойно-спокойно…

– Чё спокойно? Чё спокойно? Ты путаешь, а я спокойно? Вот такой уродился! Понял? Какой писатель – такой и покровитель.

Я чуть наклонил голову и присмотрелся к движениями ночного гостя. Затем не выдержал и спросил:

– Ты вмазанный что ли?

Карлик в миг угомонился. Смущенно отвел взгляд, а затем глубоко вздохнул, и, усевшись на кровати, признался:

– Ну есть чутка. Я и тебе принёс.

– Что принёс?

– Вдохновение, – пояснил карлик. – Говорю же, покровитель я. Трисмегист. Не слышал про такого?

– Слышал.

– Ну вот, я и есть. Ща, погодь…

Он начал копаться в одеяле, словно собака в земле. Отодвинул в сторону моё тело, заглянул под простыню...

– Ты что там ищешь?

– Погодь-погодь. Где-то было... Ща-ща. Кадуцей потерял.

– Кого?

– Кадуцей. Ты тупой что ли?

– Магический жезл? Откуда ему взяться в моей кровати?

– Так я принёс, говорю же. Источник вдохновения. Ща-ща, погодь. Ага! Вот он!

Карлик достал из-под простыни какой-то продолговатый предмет и гордо показал его мне. Я присмотрелся.

– Что за…

Очертания предмета проступили сквозь полумрак, и я понял, что уродец держит в руках старинный инъекционный шприц. У основания, будто крылья, вытянулись два металлических кольца. Вокруг поршня вился намотанный жгут.

Я, наконец, понял, что за вдохновение предлагал мне Гермес.

Карлик смотрел на меня. Ухмылялся.

Я смотрел на карлика.

Молчание.

Ожидание.

Напряжение.

– Да пошёл-ка ты на хуй! И баян свой забери!

Я кинул в Гермеса табуретом, а затем проснулся.

Утренний свет пробивался в комнату сквозь зашторенные окна. На полу валялся разбитый градусник.

Сколько бы я не лазил по углам, ни единого шарика ртути так и не нашёл.

Источник - https://vk.com/lin_i_golosa (паблик с моими рассказами)

В путешествиях я видел много безумств. Драки, вписки, кислотные рейвы и даже пару колдовских шабашей.

Всё это — хуйня по сравнению с русскими поминками.

Август. Вечер. В доме культуры ломится стол. Повсюду гам, рыданья и свист. Баянист рвёт душу на три минорных аккорда.

Из-за стола встаёт тучная женщина, похожая на укутанный самовар. Её глаза красные и распухшие, а волосы спрятаны под чёрным платком. Она выходит на середину зала. Бьёт каблуком по половицам. А затем присвистывает и поёт хриплым сорванным голосом:

— Мой милёнок похоронен у деревни Вязово! Из могилы хуй торчит, и коза привязана!

Стол взрывается хохотом. Плач. Крики. Истерика. Баянист берёт новый заход, а женщина кружится и воет:

— По закладбищу ходила, расцветает ивушка. И-их! Всех красивей расцвела ведь милова могилушка!

И снова каблуком по деревянному полу — так, что посуда звенит.

На третий раз женщины не хватает. Её уводят такие же заплаканные бабы в чёрных платках, садят на скамейку и наливают полный стакан самогона.

Усатый мужик, с которым я приехал в деревню, толкает меня локтем в бок. Протягивает рюмку.

— Давай, Лин. Помянем.

Я киваю и беру наливку. Выпиваю, не чокаясь. Говорю вслух что-то красивое в память об ушедшем, хотя понятия не имею, кого именно здесь сегодня похоронили. Судя по надрыву присутствующих — кого-то очень хорошего. Вроде как местного водителя хлебовозки. Но точно сказать не могу, потому что рюмка эта уже десятая, а самогон бьёт по голове так, что стены пляшут в сиянии свечей.

— Почему все смеются? — спрашиваю заплетающимся языком. — Человек же умер.

— И что ж? Тоже теперь помирать? — отвечает мужик. — Василь ушёл, да другие остались. Его душа здесь сегодня — с роднёй гуляет. Пусть порадуется, пока Бог не забрал.

Я киваю на исполнительницу частушек.

— А это его жена?

— Да, — отвечает мужик. — Святая женщина. Сорок лет вместе прожили.

Замыленным пьяным взглядом гляжу на вдову. Она похожа на одержимую — то хохочет, то плачет. И пьёт стакан за стаканом. Затем затягивает песню, и сидящие рядом бабы подхватывают, а баянист берёт новый мотив.

Воздух рвётся чистыми голосами. Свечи дрожат. В тёмных закутках пляшут черти.

— Слушай, — толкаю я соседа. — А точно ли Бог?

— Что?

— Говорю, точно ли Бог заберёт?

— А кто ж ещё?

— Ну не знаю... Может быть...

— Не пори горячку. Ада нет. Всем нам после смерти в один конец.

— Хотелось бы верить.

— А ты и верь. Не думай о плохом, лучше выпей.

Новая рюмка наливки падает в желудок. Мир погружается в зыбкую дрожь. В этой кутерьме я вдруг вижу фотографию с чёрной лентой. Она стоит в начале стола — там, где воют кликуши, — но отсюда никак не разглядеть лица.

— Сейчас вернусь, — говорю я соседу и, качаясь, встаю со скамьи.

На ватных ногах, подхожу всё ближе. И вдруг фотография словно наплывает на меня из тумана, а на ней усатый покойник глядит улыбающимися глазами. Я узнаю водителя, с которым приехал в деревню. Соседа по столу, с которым пил секунду назад.

— Какого...

Оборачиваюсь и вижу, что скамья, на которой мы сидели, пуста.

— Эй, парень, — окрикивает меня баянист. — Чего побелел? Бери стакан, помянем Василя.

— А где...

— Пей-пей. Не пизди лишнего. Я тоже видел.

Баянист подмигивает и опустошает свой стакан залпом.

А затем вновь гремит музыка, и всё тонет в надрывной песне. И только покойник на фотографии молчит и смотрит на всех, улыбаясь.

Он лучше других знает, что смерть — это не страшно.

Смерть — это просто ещё один повод выпить.

Источник: https://vk.com/lin_i_golosa