Русские поминки⁠⁠

В путешествиях я видел много безумств. Драки, вписки, кислотные рейвы и даже пару колдовских шабашей.

Всё это — хуйня по сравнению с русскими поминками.

Август. Вечер. В доме культуры ломится стол. Повсюду гам, рыданья и свист. Баянист рвёт душу на три минорных аккорда.

Из-за стола встаёт тучная женщина, похожая на укутанный самовар. Её глаза красные и распухшие, а волосы спрятаны под чёрным платком. Она выходит на середину зала. Бьёт каблуком по половицам. А затем присвистывает и поёт хриплым сорванным голосом:

— Мой милёнок похоронен у деревни Вязово! Из могилы хуй торчит, и коза привязана!

Стол взрывается хохотом. Плач. Крики. Истерика. Баянист берёт новый заход, а женщина кружится и воет:

— По закладбищу ходила, расцветает ивушка. И-их! Всех красивей расцвела ведь милова могилушка!

И снова каблуком по деревянному полу — так, что посуда звенит.

На третий раз женщины не хватает. Её уводят такие же заплаканные бабы в чёрных платках, садят на скамейку и наливают полный стакан самогона.

Усатый мужик, с которым я приехал в деревню, толкает меня локтем в бок. Протягивает рюмку.

— Давай, Лин. Помянем.

Я киваю и беру наливку. Выпиваю, не чокаясь. Говорю вслух что-то красивое в память об ушедшем, хотя понятия не имею, кого именно здесь сегодня похоронили. Судя по надрыву присутствующих — кого-то очень хорошего. Вроде как местного водителя хлебовозки. Но точно сказать не могу, потому что рюмка эта уже десятая, а самогон бьёт по голове так, что стены пляшут в сиянии свечей.

— Почему все смеются? — спрашиваю заплетающимся языком. — Человек же умер.

— И что ж? Тоже теперь помирать? — отвечает мужик. — Василь ушёл, да другие остались. Его душа здесь сегодня — с роднёй гуляет. Пусть порадуется, пока Бог не забрал.

Я киваю на исполнительницу частушек.

— А это его жена?

— Да, — отвечает мужик. — Святая женщина. Сорок лет вместе прожили.

Замыленным пьяным взглядом гляжу на вдову. Она похожа на одержимую — то хохочет, то плачет. И пьёт стакан за стаканом. Затем затягивает песню, и сидящие рядом бабы подхватывают, а баянист берёт новый мотив.

Воздух рвётся чистыми голосами. Свечи дрожат. В тёмных закутках пляшут черти.

— Слушай, — толкаю я соседа. — А точно ли Бог?

— Что?

— Говорю, точно ли Бог заберёт?

— А кто ж ещё?

— Ну не знаю... Может быть...

— Не пори горячку. Ада нет. Всем нам после смерти в один конец.

— Хотелось бы верить.

— А ты и верь. Не думай о плохом, лучше выпей.

Новая рюмка наливки падает в желудок. Мир погружается в зыбкую дрожь. В этой кутерьме я вдруг вижу фотографию с чёрной лентой. Она стоит в начале стола — там, где воют кликуши, — но отсюда никак не разглядеть лица.

— Сейчас вернусь, — говорю я соседу и, качаясь, встаю со скамьи.

На ватных ногах, подхожу всё ближе. И вдруг фотография словно наплывает на меня из тумана, а на ней усатый покойник глядит улыбающимися глазами. Я узнаю водителя, с которым приехал в деревню. Соседа по столу, с которым пил секунду назад.

— Какого...

Оборачиваюсь и вижу, что скамья, на которой мы сидели, пуста.

— Эй, парень, — окрикивает меня баянист. — Чего побелел? Бери стакан, помянем Василя.

— А где...

— Пей-пей. Не пизди лишнего. Я тоже видел.

Баянист подмигивает и опустошает свой стакан залпом.

А затем вновь гремит музыка, и всё тонет в надрывной песне. И только покойник на фотографии молчит и смотрит на всех, улыбаясь.

Он лучше других знает, что смерть — это не страшно.

Смерть — это просто ещё один повод выпить.

Источник: https://vk.com/lin_i_golosa