dast1

Это был тяжёлый 1992 год. Советский Союз недавно прекратил свою существование, кризис в стране, кошельках и умах людей. Каждый крутился, как мог. Кто-то законно получал копейки на загнивающих предприятиях, кто-то, на волне беззакония, строил свой мелкий бизнес, криминальный и не очень - рынки, ларьки, рекет старушек, торгующих семечками на остановках.

Другие же думали масштабнее, отжимали целые предприятия, расхищали, некогда, коммунистическую собственность, выкупали нефтяные вышки и месторождения.

Разумеется, под влиянием обстановки, менялось и телевидение - сериалы стали романтизировать преступников. Сидеть на зоне позиционировалось, как путь настоящего мужчины, а побег - не преступление, а тяга к воле, свободному воздуху, сбрасывание оков, и вообще, благой душевный порыв.

И вот мы - я, мой брат и наш сокамерник - три мальчика, чей средний возраст колебался в районе 4 лет, стояли у забора площадки детского садика. Руками держались за решётку и трагично вздыхали, чувствуя себя, как узники из стихотворения Пушкина. Мимо проходили люди, которые казались нам таким счастливыми, потому, что они свободны. Свободны...

Позади нас весело играла вся детсадовская группа во главе с Димкой Сухаревым, который не выговаривал половину алфавита, но был очень бойким и прирожденным лидером. Но что они, мелкота, пороха не нюхавшая, знали о настоящей жизни. Им и невдомёк, что они, на самом деле, томятся в заточении. Их разум слишком мал для того, чтобы оценить масштаб этой вселенской трагедии. А ещё винегрет на обед будет - совсем печаль.

Я уже не помню, предложил ли кто-то из нас побег, или эта мысль созрела в умах всех троих одновременно, помню только, как мы палочкой чертили на земле план садика, детской площадки, всех входов и выходов, где и какие воспиталки сидят. Мы были стратегами, отъявленными преступниками, которых так несправедливо осудили на детский садик и винегрет. Мы хотели, нет, мы должны были сбежать и почувствовать этот воздух свободы.

МЫ поняли, что оптимально сбегать именно с прогулки, когда все вокруг носятся и отвлекают воспитателей на себя, но мы понимали, что этого недостаточно. Воспиталки, как чёрные птицы кружили над ребятнёй, не упуская никого из вида. Им не составило бы труда заметить трёх дерзких героев в шортиках поверх колготок, рвущихся к калитке в 30 метрах от песочницы. Чтобы отвлечь наших надзирателей, нужны были взрыв, кровь, дым и пули, или, хотя бы, чтобы кто-нибудь обкакался.

В тот день ничего не получилось, мы не успели - мы разрабатывали план: кто и где должен быть, как передвигаться и не превлекать внимания, и что надо вести себя хорошо и утром скушать всю кашу. Единственное, что мы не смогли решить и оставили на волю судьбы - отвлекающий манёвр - взрывчатки у нас не было, никто из нас не согласился обкакаться прилюдно, иначе он не мог бы бежать с остальными, и подговорить нам никого не удалось, даже за тройной полдник.

Настал день побега. Наши коленки, обтянутые серыми в клеточку колготками, ужасно тряслись, но мы были полны решимости. Свобода манила нас.

За завтраком мы съели всю кашу, манную, с комочками, на воде, без соли и сахара. На обед опять должен был быть винегрет, это ещё больше воодушевляло нас, своим побегом мы выражали протест всем винегретам этого мира.

Мы набрали полные карманы хлеба, наш третий товарищ - даже с маслом. На площадке мы не отсвечивали и лепили куличики у песочницы. Это было стратегическим решением - песочница ближе всего к калитке. Оставалось только ждать, когда случится что-то настолько ужасное, что отвлечет внимание воспиталок, особенно Галины Палны - старой и страшной женщины. Она играла деда мороза на новогодних утренниках. Я думаю ей, на самом деле, и накладная борода была не особо нужна, но своя у неё была слишком тёмной, почти не седой.

Удача повернулась к нам лицом...лицом Димки Сухарева. Он катался с горки, пролезая без очереди, как обычно, все на него злились, но никто особо не возражал, Димка был сильный. Но, отпихивая очередного малыша, он сам не удержался на лесенке горки и свалился с неё, ободрал коленки и таки обкакался. Это был успех. Как только воспитатели повернули свои головы в сторону Димки, мы рванули к калитке. Мы бежали без оглядки. Я отставал, но не собирался сдаваться. Мои подельники уже стояли за забором и махали мне руками, чтобы я поторопился. Меня ждали. Брат и боевой товарищ. И я бежал, роняя запасённый хлеб. Бежал как в последний раз. Я выбежал из калитки и вдохнул полной грудью. Воздух свободы пах выхлопными газами и паром из распределительного коллектора под землёй, но он казался сладок и свеж.

И тут мы поняли, что не продумали, что делать когда сбежим. Куда идти, чем заниматься, как вернуться обратно - мама же придёт вечером, и если нас тут не будет - заберёт домой других мальчиков.

Мы точно знали, что не хотим возвращаться вот так, сразу, не попробовав вольной жизни, к ненавистному винегрету, тихому часу и оковам детсадовских правил. Мы решили идти к маме. К маме нашего подельника - она работала недалеко и он, в отличии от нас, точно знал где.

Мы прижались спинами к решётке забора, как это бывало в кино. Мы не задумывались о том, что нас видно со стороны площадки, мы шли к своей цели. Как ни странно, нас так никто и не заметил. Я смутно помню, что было дальше. Знаю, только, что мы прошли пешком две трамвайные остановки, съели весь хлеб и достигли точки назначения.

Мама нашего товарища выпорола его, надрала нам уши и вернула в стены родного концлагеря, где нам пришлось есть винегрет и весь оставшийся день провести в разных комнатах в кроватях.

Воспитателям досталось, нашим попам тоже. Мама попросила нас больше так не делать, и мы, к своему удивлению, не делали. Попы помнят.

З.Ы. Димка, прости)