chomik

Порой в общении возникает путаница между тем, что собеседник сообщает буквально, тем, что он имеет в виду на самом деле, и тем, что он желает донести. В результате мы можем оказаться в дезориентирующем потоке противоречивых сигналов, а попытка к ним приспособиться приводит к странным психическим сдвигам.

Ключ к пониманию

Концепция «двойного послания» возникла в 1950-х годах, когда известный англоамериканский ученый-полимат Грегори Бейтсон вместе со своими коллегами, психиатром Доном Д. Джексоном и психотерапевтами Джоном Уиклендом и Джеем Хейли, начал исследовать проблемы логических искажений при коммуникации.

Рассуждения Бейсона основывались на том, что в человеческом общении правильная логическая классификация аргументов постоянно нарушается, что и приводит к недопониманию. Ведь разговаривая друг с другом, мы используем не только буквальные значения фраз, но и различные коммуникативные модусы: игру, фантазию, ритуал, метафору, юмор. Они создают контексты, в которых может быть истолковано сообщение. Если оба участника коммуникации интерпретируют контекст одинаково, они достигают взаимопонимания, но очень часто, к сожалению, этого не происходит. Кроме того, мы можем искусно симулировать эти модальные идентификаторы, выражая фальшивое дружелюбие или неискренне смеясь над чьей-то шуткой. Человек способен проделывать это и бессознательно, скрывая от самого себя настоящие эмоции и мотивы собственных поступков.

Хейли подметил, что от здорового человека шизофреника отличают в том числе и серьезные проблемы с распознаванием коммуникативных модальностей: он не понимает, что имеют в виду другие люди и не знает, как правильно оформить свои собственные сообщения, чтобы окружающие его поняли. Он может не распознать шутку или метафору или использовать их в неуместных ситуациях — словно у него начисто отсутствует ключ к пониманию контекстов. Бейтсон оказался первым человеком, предположившим, что этот «ключ» теряется не из-за разовой детской травмы, а в процессе приспособления к повторяющимся однотипным ситуациям. Но к чему можно адаптироваться такой ценой? Отсутствие правил трактовки было бы уместно в мире, где общение лишено логики — там, где человек теряет связь между декларируемым и реальным положением дел. Поэтому ученый попытался смоделировать ситуацию, которая, повторяясь, смогла бы сформировать такое восприятие — что и привело его к идее о «двойном послании».

Вот как вкратце можно описать суть концепции double bind: человек получает от «значимого другого» (члена семьи, партнера, близкого друга) двойное послание на различных коммуникативных уровнях: на словах выражается одно, а в интонации или невербальном поведении — другое. Например, на словах выражается нежность, а невербально — отторжение, на словах — одобрение, а невербально — осуждение и т.д. В своей статье «К теории шизофрении» Бейтсон приводит типичную схему такого послания:

Субъекту сообщается первичное негативное предписание. Оно может принимать одну из двух форм:

а) «Не делай того-то и того-то, иначе я накажу тебя» или

б) «Если ты не сделаешь того-то и того-то, я накажу тебя»

Одновременно передается вторичное предписание, которое конфликтует с первым. Оно возникает на более абстрактном уровне коммуникации: это могут быть поза, жест, тон голоса, контекст сообщения. Например: «не считай это наказанием», «не считай, что это я тебя наказываю», «не подчиняйся моим запретам», «не думай о том, чего ты не должен делать». Оба предписания достаточно категоричны, чтобы адресат побоялся их нарушить — к тому же для него важно сохранять хорошие отношения с партнером по коммуникации. При этом он не может ни избежать парадокса, ни прояснить, какое из предписаний является истинным — потому что уличение собеседника в противоречии, как правило, тоже приводит к конфликту («Ты мне не доверяешь?», «Ты думаешь, я сам не знаю, чего хочу?», «Ты готов выдумать что угодно, лишь бы мне досадить» и т.д.)

Например, если мать одновременно испытывает и враждебность, и привязанность к cыну и в конце дня хочет отдохнуть от его присутствия, она может сказать: «Иди спать, ты устал. Я хочу, чтобы ты уснул». Эти слова внешне выражают заботу, но на самом деле маскируют другой посыл: «Ты мне надоел, убирайся с глаз моих!» Если ребенок правильно понял подтекст, он обнаруживает, что мать не хочет его видеть, но зачем-то обманывает его, симулируя любовь и заботу. Но обнаружение этого открытия чревато гневом матери («Как тебе не стыдно обвинять меня в том, что я тебя не люблю!»). Поэтому ребенку проще принять как факт то, что о нем заботятся таким странным образом, чем уличить маму в неискренности.

Невозможность обратной связи

В разовых случаях подобное проделывают многие родители, и это далеко не всегда приводит к серьезным последствиям. Но если такие ситуации повторяются слишком часто, ребенок оказывается дезориентирован — для него жизненно важно правильно реагировать на сообщения мамы и папы, но при этом он регулярно получает два разноуровневых послания, один из которых отрицает другой. Через какое-то время он начинает воспринимать такую ситуацию как привычное положение дел и пытается к ней приспособиться. И тут-то с его гибкой психикой происходят интересные изменения. Индивид, выросший в таких условиях, может со временем совсем потерять способность к метакоммуникации — обмену уточняющими сообщениями по поводу коммуникации. А ведь обратная связь — важнейшая часть социального взаимодействия, и множество потенциальных конфликтов и неприятных ошибок мы предотвращаем фразами вроде «Что ты имеешь в виду?», «Почему ты это сделал?», «Я правильно тебя понял?».

Потеря этой способности приводит к полной неразберихе в общении. «Если человеку говорят: “Чем бы ты хотел заняться сегодня?”, он не может правильно определить по контексту, по тону голоса и жестам: то ли его ругают за то, что он сделал вчера, то ли к нему обращаются с сексуальным предложением… И вообще, что имеется в виду?» — приводит пример Бейтсон.

Чтобы хоть как-то прояснить окружающую реальность, хроническая жертва двойного послания обычно прибегает к одной из трех базовых стратегий, которые и проявляются как шизофренические симптомы. Первая — буквальная трактовка всего, что говорится окружающими, когда человек вообще отказывается от попыток понять контекст и рассматривает все метакоммуникативные сообщения как недостойные внимания.

Второй вариант — прямо противоположный: человек привыкает игнорировать буквальное значение посланий и ищет во всем скрытый смысл, доходя в своих поисках до абсурда. И, наконец, третья возможность — эскапизм: можно попробовать совсем избавиться от коммуникации, чтобы избежать связанных с ней проблем.

Но и те, кому повезло вырасти в семьях, где принято выражать свои желания предельно ясно и однозначно, не застрахованы от двойных посланий во взрослой жизни. К сожалению, это распространенная практика в общении — в первую очередь, потому, что у людей нередко возникают противоречия между представлениями о том, что они должны чувствовать/ как они должны себя вести и тем, что они делают или чувствуют на самом деле. Например, человек считает, что для того, чтобы «быть хорошим», он должен проявлять к другому теплые эмоции, которых на самом деле не испытывает, но боится это признать. Или, наоборот, у него появляется нежелательная привязанность, которую он считает долгом подавлять и которая проявляется на невербальном уровне.

Транслируя номинальное сообщение, противоречащее реальному положению дел, говорящий сталкивается с нежелательной реакцией адресата, и не всегда может сдержать свое раздражение. Адресат, в свою очередь, оказывается в не менее дурацком положении — вроде бы он действовал в полном соответствии с ожиданиями партнера, но вместо одобрения его наказывают непонятно за что.

Путь к власти и просветлению

Свою идею о том, что именно двойное послание вызывает шизофрению, Бейтсон не подкреплял серьезными статистическими исследованиями: его доказательная база строилась в основном на анализе письменных и устных отчетов психотерапевтов, звукозаписях психотерапевтических интервью и показаниях родителей пациентов-шизофреников. Однозначного подтверждения эта теория не получила до сих пор — согласно современным научным представлениям, шизофрения может быть вызвана целой совокупностью факторов, начиная с наследственности и заканчивая проблемами в семье.

Но концепция Бейтсона не только стала альтернативной теорией происхождения шизофрении, но и помогла психотерапевтам лучше разбираться во внутренних конфликтах пациентов, а также дала толчок к развитию НЛП. Правда, в НЛП «двойное послание» трактуется немного иначе: собеседнику представляет иллюзорный выбор из двух вариантов, из которых оба выгодны говорящему. Классический пример, перекочевавший в арсенал менеджеров по продажам — «Вы будете расплачиваться наличными или кредиткой?» (о том, что посетитель может вообще не сделать покупки, и речи не идет).

Впрочем, сам Бейтсон считал, что double bind может быть не только средством манипуляции, но и вполне здоровым стимулом к развитию. В качестве примера он приводил буддистские коаны: мастера дзен часто ставят учеников в парадоксальные ситуации, чтобы вызвать переход на новую ступень восприятия и просветление. Отличие хорошего ученика от потенциального шизофреника — в способности решить задачу творчески и увидеть не только два противоречащих друг другу варианта, но и «третий путь». В этом помогает отсутствие эмоциональных связей с источником парадокса: именно эмоциональная зависимость от близких людей часто мешает нам подняться над ситуацией и избежать ловушки двойного послания.

Источник: http://theoryandpractice.ru/posts/8347-double-bind

История первая. Запертый

«Меня к Вам прислала моя жена. Она – психолог, училась у Вас. Второе высшее получала. Я в Москве больше двадцати лет. Сам с Кубани. Мои предки – донские казаки. Отец хотел, чтобы я стал военным. Он сам – военный врач. Говорил, что надо продолжить династию. Вот я и пошел учиться в военную академию.

Когда был на третьем курсе, папы не стало – сердечный приступ. Я вдруг потерял все ориентиры… Не знал, что делать, как жить дальше. Военное образование я бросил. Мне всегда казалось, что это не мое. Приехал в Москву. Поступил в Академию управления. Москва меня поразила – огромный муравейник, миллионы людей, а ты - один. Роскошь и нищета рядом. И мне нужно было найти себе место. Жил в общежитии, подрабатывал. Больше ничего не успевал. А на втором курсе обратил внимание на Женю. На её глаза. На то, как она смотрела… Я не просто влюбился, я влип! Прошло время и как-то само собой получилось, что все стали считать нас парой. Хотя между нами ничего не было! Она такая хорошая, правильная московская девочка. И я тоже весь из себя такой правильный и домашний, но все равно – мальчик из станицы, закомплексованный донельзя.

К концу учебы пора было как-то определяться. Я к тому времени зарабатывал уже, снимал квартиру. Понимал, что Женя подает мне знаки: мол, пора делать предложение. А я… заперся и запил! Чтобы меня «активизировать», Женя принялась крутить роман с первым попавшимся однокурсником. Я его тоже знал. Ребята кругом говорили, кричали мне: «Что же ты творишь! Сделай что-нибудь! ». Но я молчал. И работал, работал, работал, как бульдозер…

Через несколько месяцев она объявила о свадьбе. А я… Как вы думаете, что я сделал вместо того, чтобы прийти и набить ему морду? Вместо того, чтобы за руку ее оттащить? Умолять ее родителей простить меня? Я заперся и запил!

Она родила мальчишку. Я женился на скорую руку. Тоска была страшная по Женьке. Через три года узнал, что она ушла от мужа. Я мгновенно развелся. И вместо того, чтобы ей позвонить… Правильно! Заперся и запил!

Друзья устроили нам встречу во время вечеринки. Посадили нас рядом. Ушли, подчеркнуто хлопнув дверью. Она сидела и молчала. Я тоже молчал. Тупо проводил её до дома. Нет, на этот раз - не заперся. Но друзья требовали, теребили, говорили: «Что ты делаешь! Давай, предпринимай что-то! ». А я – запирался и пил!

Наконец, им это надоело. Знаете, что они сделали? Посадили ее в машину, привезли ко мне домой и сказали, что больше не будут терпеть это безобразие. С тех пор мы вместе! Свадьбу не играли, расписались недавно только. Дочке нашей уже восемь лет. Почему к Вам пришел? То есть, почему меня Женя к Вам прислала? Я от нее запираюсь. Нет, выпивка не проблема, хотя… Думаю, что это под контролем. Женя - женщина моей мечты, я в нее влюблен чертову уйму лет. Это из-за меня она пошла учиться на психолога! А я к Вам пришел, чтобы отпереться. Для нее. Она так и сказала: либо ты, наконец, отопрешься, и мы будем жить вместе, либо я ухожу – и тогда оставайся один, запирайся и делай, что хочешь».

Недавно у Андрея с Женей родилась еще одна девочка…

Запертый: Два Андрея

«Я его не люблю. Честно, ну не люблю. Даже не знаю, как это возможно и можно ли об этом говорить. Его тоже зовут Андрей! Я понимаю, Женька его назвала, ну, в честь меня. Думал, смогу его полюбить… Он из своей комнаты вообще не выходит. Уткнется в этот компьютер... Вялый, заторможенный, ничего не хочет, постоянно ноет. Ну не мужик! Не знаю, как мне с ним быть. Я постоянно чувствую себя виноватым, постоянно раздражаюсь на него. И Женька тоже. А на фоне Машеньки это вообще выглядит ужасно! Потому что получается, она - моя любимая дочь и «свет в окошке», а Андрей…

Учится без удовольствия, в музыкальную школу надо тащить на аркане. Все время жалуется, что у него голова болит… В общем, не знаю, что делать!».

Это Андрей рассказывает о своем пасынке – Женином сыне от первого брака. Почти то же самое мне говорила и Женя, приводившая сына ко мне на прием. Её тоже мучило чувство вины.

Андрюшка – умный, ухоженный, развитый ребенок. Посещал кучу кружков и секций. Как все современные дети, обвешан гаджетами. Но, действительно, мальчик был соматически ослаблен, замкнут, зажат.

После приема Женя захотела обсудить со мной, как с супервизором, еще несколько вопросов по диагностическому материалу, связанному с исследованиями на работе. Ребенок попросился за компьютер и принялся что-то рисовать в графическом редакторе. Через какое-то время, когда мы с его мамой закончили, я увидела этот рисунок. Мальчик нарисовал огромную ногу, а под ней - несколько муравьев. Казалось, еще секунда – и муравьи будут растоптаны. Пользуясь тем, что Женя на несколько минут вышла из кабинета, я спросила:

- Андрюш, а ты – нога или муравей?

- Муравей, - ответил ребенок.

Маленького Андрюшку везде и принимали, и не принимали одновременно. Из новой Жениной семьи он исключен не был, вовсе нет! Но выходные и праздники проводил со своим родным отцом, у дедушки с бабушкой. И потому все семейные поездки, все совместные воскресные обеды-ужины миновали ребенка. Более того, каникулы Андрюша тоже проводил у отца (тот не был женат, хотя и строил новые отношения). И потому, когда Женя с Андреем и Маше отдыхали, путешествовали на автомобиле (они часто ездили к маме Андрея, на Кубань), мальчика с ними не было. Он появлялся там лишь пару раз, максимум на день-два.

Спрашиваю Андрея:

- А как Вы собираетесь налаживать отношения с ребенком, который и с Вами… и не с Вами?

- Вот я тоже думаю, что мы что-то не так делаем. Мы Андрюшку во всем обвиняем. А надо бы по справедливости, по совести. Надо что-то менять! Как быть с тем, что я к нему отношусь не так, как хотелось бы? Женя, когда ругается со мной, все время попрекает тем, что я его не люблю. Я злюсь потому, что она права. И начинаю кричать в ответ: «Да ты только посмотри, как я к нему отношусь! Сколько всего я ему покупаю, загляни в его комнату! Ему же ни в чем нет отказа!».

- А Вы не думали, что просто откупаетесь от ребенка?

- Да, вы правы. Жена тоже так говорит. Вообще, ее слова – как нож в сердце.

- Андрей, начнем с того, что Вы не обязаны любить этого ребенка. На это у него есть свой отец. И вы не должны занимать его место. Кстати, как Андрюша Вас называет?

- Никак! Бурчит что-то под нос. Женя заставляет называть меня «папой», меня от этого передергивает. Он это чувствует и сжимается.

- У него есть папа! Вы должны договориться, чтобы он Вас как-то называл.

- А что если Андрей? Андрей большой?

- По-моему, нормально – Андрей большой и Андрей маленький. Только Вам нужно с ним об этом договориться. Послушайте, Вы не должны его любить, но его нужно принимать и уважать. Мальчик достоин уважения. Он все время в тени, вам не мешает, не доставляет никаких хлопот.

- Да, но ничего не хочет делать! Такой ленивый!

- Неужели?! Ребёнок из математической школы, с кучей кружков и секций, да еще и играющий на скрипке! То, что он не бегает и не скачет, как Маша, совсем не означает, что он ленив. Просто мальчик не уверен в Вас, в ваших реакциях на его активность. А вдруг Вы будете его осаживать? И потом, у него с Вами нет общей истории. Андрей, давайте я покажу Вам, что он нарисовал… Рисунок мальчика Андрея потряс:

- Это нарисовал Андрюшка?! Он действительно себя так чувствует? Ужас, что нужно сделать с ребёнком, чтобы довести его до такого состояния?

Андрей ушел в молчании. Через какое-то время он сказал отцу Андрюши и его родителям, что нужно что-то делать с воскресными днями и каникулами. Предложил им, при желании, забирать ребенка на неделе, в те дни, когда уроков поменьше, либо по выходным – но не чаще пары раз в месяц. Объяснил, что мальчик должен проводить время и с маминой семьей, быть с ними вместе и на каникулах, а не ездить по летним и зимним лагерям или скучать с бабушкой на даче.

Однажды Андрей большой повёл Андрея маленького к себе на работу. У него своя аудиторская компания. И был удивлен, насколько быстро мальчик вник в профессиональные компьютерные программы, как легко с ними разобрался и сколько дельных вопросов задавал: - Надо же, какой Андрюшка умный! И моим сотрудникам так понравился!

Постепенно между большим и маленьким Андреями начали устанавливаться доверительные отношения. Разобравшись со своими проблемами во время терапии, Андрей большой, наконец, воплотил в жизнь свою давнюю мечту: начал заниматься дайвингом и подводной видеосъемкой. Съездил на Красное море, и привез оттуда удивительной красоты материал. Вместе с маленьким Андреем они смонтировали фильм. Мальчик помог подобрать музыку, сделал титры. Он попросил у отчима разрешение показать этот фильм в школе: сказал, что учительница во время классного часа предлагает им рассказывать интересные истории, иногда к ним приходят родители. Тогда Андрей большой предложил:

- Хочешь, я приду к вам и сам расскажу про свою поездку? Покажем фильм…

- Правда, ты придёшь?! У тебя будет время? А тебе будет удобно?

Позднее Андрей рассказал:

- Знаете, никто никогда не смотрел на меня с таким восхищением и гордостью! Я вспомнил себя. Мы с братом так же смотрели на нашего отца. Удивительно! Такой благодарный мальчишка! Он так волновался, встретил меня внизу, в холле, провел в класс. Так суетился, как будто не верил до конца, что я пришёл в школу ради него!

Как-то раз Андрей сказал мне, что иногда «Женьку клинит».

- А что Вы делаете в таких случаях?

- Беру детей в охапку и дергаем из дому! Чаще ее заносит перед родительскими собраниями и концертами в музыкальной школе. Я вот что решил сделать: перед очередным собранием Андрея, чтобы Женя туда не ходила, пришел к учительнице сам. С утра, свалился, как снег на голову! Сказал, что вечером мы не сможем быть, поэтому пришёл узнать, как дела у мальчика в школе.

Андрей со смехом рассказывал, как удивилась учительница, когда он зашёл к ней в кабинет. Поначалу так растерялась, что только повторяла: «да ничего, хороший мальчик, умненький…». Потом подзавелась, стала рассказывать, что тот все делает не так, не старается, ленится…

- Тут я понял, что Андрюшка про нее говорил. Она заводится! «Сначала нормальная, потом ка-а-ак заведется! Нужно уметь от неё вовремя убегать!». Я не успел, в другой раз буду поумнее. Сказал ей: если возникнут какие-то проблемы, свяжитесь со мной, лично. Номер телефона дал. Подыграл… ну типа, парню нужна мужская рука. Завелась в другую сторону, стала говорить, что хороший мальчик, неиспорченный, чистый, добрый. Простились друзьями.

На очередные майские праздники Андрей привез детей к своей маме. А сам с Женей поехал отдыхать. На обратном пути, когда забирал Машу с Андрюшей, был растроган тем, какие нежные отношения сложились у Андрея маленького с бабушкой. По дороге домой, в машине, маленький сказал большому:

- Бабушка рассказала мне о дедушке, показала нам с Машей его фотографии. Он воевал, был в Афганистане! Сколько он людей спас! Жаль, что мы его не увидели. Никак не могу решить, кем мне стать: военным врачом, как дедушка, или экономистом, как ты! Бабушка сказала, чтобы я не торопился, хирург и аудитор у нас уже есть, можно придумать что-то новенькое.

Автор: Оганесян Нана Романовна

Источник: https://psy-practice.com/publications/na-prieme/muzhskie-ist...

На приеме семья из трех человек: папа, мама и шестилетний сын. Суть запроса: в детском саду ребенка заставляют съедать все, что дают. Мальчика уже несколько раз вырвало. А родители в растерянности, не могут решить, кого им поддерживать: своего ребенка или воспитательницу. Ими движет беспокойство за сына, ребенок и дома ест не все, вдруг ему не хватает каких-то нужных веществ? Да и воспитатель вроде как авторитетная фигура.

Другая семья: мама и опять же шестилетний сын. Семья неполная, зато есть бабушка и дедушка. Ситуация: мама много работает и довольно часто приходится обращаться за помощью к бабушке с дедушкой: чтобы из садика забрали, иногда в выходные по личным делам отпустили. А бабушка использует питание как средство наказания. Если ребенок не слушается и не выполняет каких-то требований, его кормят тем, что он есть не хочет и в количествах, которые он не в силах употребить. А мама… мама внутренне поддерживает сына. Но: «Я не могу ей ничего сказать, не могу идти с ней на конфликт, она откажется брать ребенка, а у меня нет другого выхода, я от них (бабушки с дедушкой) в этом завишу». Вот так, в душе поддерживает сына, но внешне – не защищает, потому что «руки связаны».

Третья семья: мама, папа и дочка. Пришли, потому что: «Дочь не ест ничего, замучились ее кормить. Каждый прием пищи – это бой.».

Все три ситуации, как Вы понимаете, о пищевом насилии. И расположены по степени тяжести: ребенку трудно противостоять авторитетным фигурам, которые требуют, чтобы они ели. И если в первом случае фигура авторитетная (воспитатель), но, в принципе, чужая, а чужому человеку несколько легче дать отпор, то во втором и третьем ребенку в разы сложнее – авторитетная фигура внутри семьи.

Последствия для растущего человека, на мой взгляд, ужасающи:

- затрудняется процесс формирования границ Я ребенка, либо ребенок утрачивает представление о том, где находятся его границы; 

- иногда ребенку удается сохранить внутреннее понимание о том, где находятся его границы, но он теряет способность активно их защищать;

- ребенок утрачивает контакт с самим собой, вместо того, чтобы все лучше и лучше дифференцировать свои желания и потребности, свои «хочу и не хочу», ребенок перестает понимать, чего он хочет, перестает слышать и различать собственные потребности.

Во взрослом возрасте мы увидим разные последствия пищевого насилия в детстве.

Это может быть человек с неконтролируемым поглощением пищи, а, следовательно, ожирением и бесконечной борьбой с весом. Человек не чувствует, когда он наелся. Или чувствует, но не может остановиться, потому что включился и закрепился механизм самонасилия. Человек вырос и теперь насильно кормит сам себя.

Это может быть человек, чей отказ от пищи стал почти тотальным – развилась нервная анорексия. И человек, по сути, умирает, но не ест.

Это может быть человек, чьи права окружающие постоянно ущемляют, а в более тяжелых случаях проявляют более серьезные виды насилия по отношению к нему. А человек не умеет защищаться, зато «умеет» провоцировать на насилие окружающих.

Это может быть человек, который не способен самостоятельно принимать решения, ждет, когда решение за него примет кто-то другой, или когда ситуация сама как-нибудь разрешится. Это может быть человек, который не в состоянии понять, чего же он в жизни хочет. Он постоянно пребывает в мучительных попытках разобраться, уловить, ухватить собственные желания. И в итоге приходит на прием к психологу с запросом: «Я не понимаю, чего я хочу. Я совсем себя не слышу». Вырос человек, который утратил связь со своими потребностями. 

Казалось бы, чего проще: описал родителям возможные последствия и дал прямые и простые рекомендации: «Ребенка насильно не кормить».

В первом случае, поддержать ребенка, а не воспитателя.

Во втором случае, искать способ договориться с бабушкой.

В третьем случае, элементарно дать ребенку проголодаться и получить через какое-то время: «Мам, есть хочу!» На деле, люди редко принимают прямые рекомендации.

Поэтому в работе я часто «иду в обход», «убираю» из фокуса внимания ребенка и «помещаю» в фокус внимания самих родителей. Начинаю вместе с родителями исследовать их собственные пищевые привычки. Что любят, что не любят? Когда и сколько едят сами? Что едят? Почему едят: потому что вкусно или потому что полезно? Как в семье закупаются продукты: на усмотрение одного человека или с учетом пожеланий всей семьи? Все должны есть, что приготовлено, или каждый из родительской пары волен есть что-то свое? Как сформировались эти привычки? Как сидящие передо мной взрослые сейчас относятся к такому положению вещей с собственным питанием? Что будут делать в конфликтных социальных ситуациях? Например, пришли в гости, а там одно из блюд вызывает отвращение? Съедят через силу, соврут про аллергию или напрямую откажутся («Я не люблю тушеные кабачки»)? Насколько терпимы к людям с иными пищевыми пристрастиями?

Часто в процессе такого самоисследования родители находят ответ на тот вопрос, с которым пришли. Например, если оба родителя понимают, что сами едят то, что хотят, а в гостях вряд ли станут через силу есть неприятную пищу, вопрос кого поддержать, воспитательницу или сына, отпадает сам собой. Иногда родители начинают вспоминать, какие отношения с едой были у них в их собственном детстве, и совершают открытия про себя.

«Оказывается я требую у жены суп каждый день не потому, что люблю суп, а потому что в детстве усвоил, что так питаться правильно!» Иногда удается в себе, кормящем уворачивающегося ребенка с ложки, узнать собственного родителя много лет назад, и задуматься, а стоит ли повторять сценарий дальше?

Автор: Глушаева Ольга Сергеевна

Источник: https://psy-practice.com/publications/vzroslye-i-deti/lozhec...

Вся наша жизнь состоит из череды разных событий: мы радуемся и грустим, надеемся и печалимся, рожаем детей и теряем близких, разочаровываемся и опять вдохновляемся, строим близкие отношения или расстаемся. Во всем этом, рядом находятся близкие нам люди: родственники, друзья, дети, и если со взрослыми мы больше склонны обсуждать, советоваться, плакаться про то, что происходит, или, в конце концов, честно обозначить, что не хотим говорить про это, то с детьми чаще дело обстоит по-другому - не совсем понятно, что и как можно им говорить.

Знаю по собственному опыту и по опыту родителей, которые ко мне обращаются, что часто возникает желание оградить детей от многих переживаний, так как нам кажется, что это может ранить ребенка. Как правило, это разводы, размолвки, ссоры, смерти, болезни. Это то, что ранит нас самих и является трудно переживаемым именно для нас самих.

Взрослому нужны ресурсы, чтобы справится с этим, и не всегда они есть. И в таких случаях бывает легко «разделить» свои переживания, спроецировав их на ребенка. «Непереносимо уже не мне, а ему, поэтому я предпочитаю об этом с ним не говорить».

Вспоминаю случай из практики, когда семилетнему мальчику в течение года родственники говорили, что папа перешел на тяжелую круглосуточную работу, вместо того, чтобы объяснить, что папа ушел и больше с ними не живет. Кроме того, в доме постоянно (тайно) велись разговоры о другой женщине, которая у него появилась. Мама не готова была признать, что папа действительно, ушел, что у него действительно другая женщина, и, более того, у них с этой женщиной скоро будет ребенок. Мальчика ко мне привели с тем, что он встает во время уроков, разговаривает сам с собой и мочится в штаны… Маме хотелось убрать симптомы, при этом, ничего не рассказывая мальчику о семейной ситуации. Ценой этого маминого выбора было психическое здоровье ребенка…

Соглашусь с тем, что, делая ребенка свидетелем, а тем более, участником семейных ссор и разборок, его можно ранить и психологически травмировать, но то, что ребенок видит расстроенных, печальных или злых родителей и не понимает что происходит, может ранить его еще больше. Дети должны знать, что на их вопросы обязательно ответят.

Ребенку не обязательно знать все детали и факты того, что происходит, но он должен знать в чем причина волнения близких ему людей, иначе он может винить в происходящем себя, связывая события в семье с тем, что он недостаточно хорош или плохо себя ведет, или плохо думает о родителях, злится на них и т.д. и «поэтому папа ушел из дома», или «поэтому ссорятся родители». Так работает «магическое мышление», присущее детям.

Маленький ребенок считает, что он является центром вселенной и несет ответственность за все, что происходит в его мире. Он приписывает себе «авторство» практически всех разворачивающихся вокруг него событий и считает, что между двумя событиями, произошедшими друг за другом, существует причинно-­следственная связь.

К примеру, если ребенок разозлился на папу за то, что тот не дал ему смотреть телевизор, и подумал «Лучше бы он был на работе и дома его не было!» и папа на следующий день собрал вещи и ушел, поскандалив с мамой, то ребенок сделает вывод: «Папа ушел именно из-за меня, из-за моего плохого поведения и плохих мыслей накануне, из-за того, что я захотел вчера, чтобы его не было дома». Поэтому ребенок, не получивший ясных объяснений, может испытывать много тревоги и надолго сковать себя виной за случившееся событие. Что касается размолвок между родителями, которые случаются во всех семьях, то они обычно переносимы для детей, но иногда тоже могут «выбить» ребенка. Поэтому если вы замечаете, что ребенок взволнован, важно объяснить, что произошло, сказав, к примеру «Я знаю, что ты встревожен, потому, что я плакала сегодня утром. Мы с папой поссорились, я сердилась, и мне было грустно. Это иногда случается, когда люди женаты, но это не имеет к тебе никакого отношения".

Дети обычно имеют достаточно ресурса, чтобы переносить небольшое напряжение, периодически возникающее в семье. Конечно, рассказывать детям о тех сторонах жизни, от которых самим взрослым страшно и они в полной растерянности, что с этим делать, очень трудно. Но говорить про это важно, так как, когда ребенок узнает о том, что происходит в жизни на самом деле, многие события становятся для него менее страшными и мучительными. При этом важно понимать, что действительно, рассказывая чересчур много правды слишком рано, плюс ко всему, делая при этом ребенка союзником своих бед, можно нанести ему не меньший вред, чем своим молчанием.

Важно сообщать о том, что происходит в жизни дозировано, на понятном ребенку языке, соответственно его возрасту, развитию и эмоциональному состоянию, предохраняя его от того, чего он еще не может понять (к примеру, не стоит ребенку говорить о том, что мама сегодня сделала аборт в больнице, достаточно сказать, что у мамы проблемы со здоровьем, чтобы их разрешить, ей нужно было лечь на пару дней в больницу). При этом давая достаточно поддержки, которую тоже важно дозировать.

Интересно, что когда мы чересчур сильно поддерживаем ребенка, сообщая какое-то известие, мы автоматические транслируем ему, что событие настолько тяжелое, что он может не справиться, раз ему, на наш взгляд, надо столько поддержки взрослого, чтобы его пережить. Дети, на самом деле, изначально обладают достаточным ресурсом, чтобы позаботиться о себе и найти способ, который поможет пережить страдание, при условии, если взрослый не разрушил или не уничтожил эту способность (к примеру, ребенок, который является жертвой садомазохистических отношений родителей, уже не имеет этой способности). Иногда стоить оставить ребенка, и он быстрее найдет способ справиться с ситуацией. То есть, разрушительной может быть как невнимательность и чрезмерная поверхностность взрослого по отношению к ребенку, так и чрезмерно большая чувствительность, включенность и солидарность. Ни то, ни другое не дает ребенку возможности самому найти способ пережить страдание и в дальнейшем, опираться на эту способность в своей жизни. По мере происходящих событий, родителям каждый раз придется снова и снова решать, что можно или что нельзя сказать ребенку, касаясь одной из тем в разговоре с ним.

К примеру, важно понимать, что, когда ребенка кладут в больницу, он сталкивается с серьезной и пугающей действительностью, и в этом случае он может собраться с силами и справится с этой ситуацией, если его как-то успокоить, объяснив, что с ним будут делать. Это важно, чтобы он не воображал ничего слишком страшного. Хорошо, если получится проиграть предстоящие событие, при этом ребенок может играть роль врача или медсестры, которые будут проводить операцию, а также смогут поговорить с ребенком. Важно, понимать, что ребенок, который плачет и протестует, реагирует нормально. Можно сказать ребенку «Конечно, ты напуган. Я понимаю, что ты чувствуешь, но это следует сделать, и через пару дней все закончится». С точки зрения последствий, протестующий и дающий реакцию ребенок лучше, чем ребенок, который появляется в больнице, радостно прыгая с воздушным шариком, только для того, чтобы выйти через два дня не доверяющим никому…

Прежде всего, важно, чтобы ребенок мог проявить свои чувства. Если он испуган или у него что-то болит, ему действительно надо плакать и протестовать - только так мы можем позаботиться о нем и помочь пережить неприятное событие с меньшими последствиями.

И, в заключение, хочется сказать, что взрослому важно осознавать, что страдание – это часть человеческой жизни, и как бы нам не хотелось от него защитить своего ребенка, это невозможно. Рано или поздно он столкнется с ним, с нами или без нас. Он столкнется с тем, что умирают любимые животные, обманывают другие люди, и вообще мир несправедлив и мало заботится о нас… И если он столкнется со всем этим уже во взрослой жизни, не имея опыта совладать с этим, это действительно может оказаться разрушительным. И все, что мы можем сделать - это помочь своему ребенку научиться справляться с разными драматическими переживаниями в жизни. Этому научиться они могут только у нас. Если мы скрываем наши слезы, когда нам больно, то и они будут стараться не плакать. Если мы бодримся из последних сил, скрывая от них свои переживания, то и они, подражая нам, скрывают свою боль. Мы должны дать нашим детям возможность страдать, оплакивать, мучиться и торжествовать, когда есть силы предотвратить страдания. При этом, взрослому важно быть способным принимать и выносить свои переживания, быть способным оставаться с ребенком и вместе переживать случившееся событие. Только тогда, когда мы разделяем все это с детьми, мы готовим их к жизни.

автор: Яна Манастырная

Источник: https://psy-practice.com/publications/vzroslye-i-deti/za-sem...

Этот бледный, до смерти перепуганный, ребенок, похожий на какого-то дикого зверька, попал ко мне после телефонного звонка мамы. Запрос был довольно странным: "Посмотрите, пожалуйста, мою дочь. Воспитатели мне сказали, что ей надо нервы лечить. Как будто она психопатка какая-то!" Что должен чувствовать ребенок, каждый день находящийся под присмотром таких воспитателей, на самом деле особо не волновал никого.

Лику привела бабушка. Дорогу нашли не сразу, свернули в какой-то другой двор, и у бабушки началась по этому поводу буквально паника. Когда я вышла их встречать, она нервно дергала девочку за руку, бормоча что-то явно ругательное. Я поздоровалась с обеими, но девочка меня явно испугалась.

- "Бабуль, а зачем мы сюда пришли? А что мы будем делать? Я же только порисую тут и поедем домой, да?"

С ощущением безопасности явно проблемы...

Жалобы бабушки касались в основном "гиперактивности" внучки. Сама женщина спокойствием явно не отличалась: сидеть в кресле спокойно 20 минут оказалось выше ее сил, и она меняла положение своего тела несколько раз, рассказывала очень быстро, видимо мысли бежали вперед ее слов, поэтому я не всегда понимала смысл произносимых фраз. Лика сидела все это время сравнительно спокойно, оглядывая место, куда ее привели. Однако периодически хватала бабушку за руку, а та каждый раз ее одергивала.

- "Знаете, мы ведь работаем и хотим спать" - вдруг неожиданно сказала бабушка. - "Я понимаю, что с ребенком заниматься надо, но я так хочу спать."

А когда взрослые спят, как позже выяснилось, Лика сидит в одиночестве и рисует, или собирает огромные пазлы. Эта деятельность настолько увлекает ребенка, что мама только успевает точить ей карандаши и покупать новые фломастеры. (напомню, что основная жалоба - гиперактивность!)

Настало время выбирать игрушки. Лика довольно осторожно подошла к шкафу и начала смотреть. Первую игрушку взяла не сразу. Да и сам по себе ее выбор в количественном отношении был достаточно скромен, что не характерно для гиперактивного ребенка. Процедура выбора заняла минут 10-15, но и этого времени бабушке показалось слишком много: "Ты что не можешь быстрее? Что ты копаешься там?"

Стоп. Бабушка жалуется на гиперактивность, но когда ребенок спокойно и внимательно занимается какой-либо деятельностью, торопит ее!

Пришла моя очередь одергивать бабушку. Оказалось, что дома у них часто бывает так: Лика сидит рисует, сзади подходит бабушка и начинает ее то щекотать, то щипать - в шутку, конечно. Девочку это сильно раздражает, она бросает свое занятие, и агрессивно "набрасывается" на бабушку. Но так как с бабушкой так себя вести нельзя, то ребенка ругают и наказывают.

А бывают и вовсе неожиданные и пугающие с точки зрения ребенка ситуации: днем бабушка спит, а вот ночью (когда она не на работе) она может бурно выяснять отношения с дедушкой, и при этом говорить бранные слова, вламываться в комнату внучки с криками и орами.

Стоп. Ребенок не имеет права проявлять негативные чувства по отношению к близким родственникам. Даже когда эти чувства спровоцированны самими родственниками.

Лика закончила строить свой мир в песочнице достаточно быстро. Рассказывая о том, что происходит перед ней на подносе, она ни разу не посмотрела мне в глаза. А когда я задавала уточняющие вопросы, ее взгляд блуждал по комнате, но сейчас он был уже спокойным.

А прощание с Ликой было и вовсе неожиданным для меня. Мы снова стали беседовать с бабушкой, а ребенок явно страдал от недостатка внимания. Ее движения стали резкими и хаотичными, она стала перебивать то меня, то бабушку, задавая кучу вопросов, стала бегать по комнате и хватать все, что попадало в руки по дороге. Так вот он, пожалуйста, самый настоящий гиперактивный ребенок. Неожиданно девочка прыгнула мне на колени, обняла и громко сказала, что очень меня любит. И это тот самый ребенок, который еще час назад на улице в ужасе хотел от меня сбежать!

Впоследствии мне стало известно, что за песочницу дома ее отругали, потому что она, по мнению бабушки, выбрала "плохие" игрушки.

Стоп. Девочке дают понять, что она плохая, не соответствует ожиданиям взрослых. А еще ребенка учат, что основной ориентир в жизни - не ее собственное мнение, а мнение окружающих ("Что подумала про тебя тетя, когда увидела, какие игрушки ты взяла?"

На следующую встречу пришла только мама. Первый вопрос, который она мне задала:

- "Скажите, ведь моя дочь - не психопатка?"

А и правда хороший вопрос! Если бы я росла в семье, где взрослые днём спят, а ночью выясняют отношения, врываются ко мне в комнату, щипают меня "исподтишка", когда я увлечена своим любимым делом, а потом, видя, что я разозлилась, ругают - наверное, я бы могла стать "психопаткой". Лика живёт как на минном поле. Ни о какой стабильности, предсказуемости, а значит и безопасности не может быть и речи! А как Вы бы себя чувствовали, если бы пребывали в постоянной "небезопасности"? Разумеется, Вам было бы очень страшно. Вот и Лике очень-очень страшно. Страх - реакция очень древняя, призванная на самом деле защищать человека от опасности. И что же делает человек, когда ему страшно? Есть несколько вариантов: 1) бежать - поэтому Лика часто просто бегает по комнате; 2) нападать - поэтому Лика часто агрессивна в отношении бабушки; 3) замереть - поэтому Лика часто как бы "исчезает", тихо и подолгу рисуя или собирая свои пазлы. А её огромные голубые глазки постоянно бродят по комнате в поиске безопасного предмета, образа (или даже человека) за который можно уцепиться как за спасательный круг. А может её успокаивает даже само это "брождение"? И при чем тут гиперактивность? - в очередной раз задалась я вопросом...

автор: Абдрахманова Александра Николаевна

источник тут запрещён :/

- А что ты любишь делать дома, когда ты не в садике? – поинтересовалась я у моего 5-летнего клиента.

- Ничего…просто сидеть! – ответил он.

- Вот-вот! Ему ничего не надо, ничем его не заинтересуешь!, - рассказывает молодая и красивая мамочка. - Мы с папой ему и скейт, и коньки роликовые, и на горные лыжи, и бассейн, и анимированные представления…! Нет, он, конечно, ходит, но без интереса. Пару раз и все бросает.

- Может быть, раньше что-то его интересовало? В какие игры он просил Вас с ним играть?

- Да какие игры! Мяч пинать – вот только, на что хватает его фантазии!

При слове «мяч» у ребенка блеснул огонек в глазах, а у меня появилась уверенность в том, что еще не все потеряно!

Игрушки в моем кабинете интереса у мальчика с очень необычным именем, можно сказать, не вызвали. Но он играл - потому что надо было играть. А может потому что не хотел расстраивать маму, или меня..? И дома также: мама сказала, что надо сделать поделку для бабушки, надо - делает, но без интереса, со скучающим видом, и ему все равно: какого цвета будет фон, из чего делать лепестки для цветка, и нужно ли писать какой-то текст для бабушки. А может на самом деле не все равно?

И тут, тихонечко так, как будто про себя:

- А что мне надо делать?

Странно.. ведь я только что дала ему инструкцию!

- А что ты хочешь?

Мой вопрос поставил ребенка в еще больший тупик. Такое ощущение, что для него это непривычно - думать и говорить о том, что он хочет.

Зато ему очень было понятно, что хочет его мама. Чтобы он ходил на курсы по английскому, разбирался в машинах, был послушным, хорошим мальчиком, который дарит бабушкам на праздники самодельные открытки. А еще он должен заниматься и развиваться! Мелкая моторика, например. Это же так важно, ведь через год уже в школу! Читать - обязательно!

- А может футбол?..

- Можно, конечно, но лучше же на анимированное представление!

- Может просто покататься с горки во дворе?

- Можно, конечно, но ведь это так скучно! Давай лучше на скейте!

Ох уж эти детские желания! Они такие...(хм..какое бы слово подобрать?).. детские! Современные дети не понимают: в их мире есть так много всего интересного! Всего того, что не было у их родителей, и поэтому им приходилось играть в футбол, кататься с горки, ковыряться в песочнице..Но сейчас ведь все это есть! И мама-то точно это знает! Точно знает, что будет лучше для неё, ой, для её ребёнка. Она-то хочет для своего чада только самого-самого! Просто он пока маленький и не понимает этого.

Итого: горка - скучно, песочница - как-то совсем по-детски, любимый черный цвет, оказывается, не подходит для открытки бабушке.

- Куда бы тебя поставить? Может сюда? Нет...сюда? Нет... - процесс поиска нужного места для игрушек как аналог поиска места своих собственных желаний, собственных взглядов, и в целом, поиск самого себя в этом мире был очень сложным и занял очень много времени. А ведь ему еще только 5 лет!..

На прощанье я предложила мальчику в следующий раз поиграть в футбол, прямо здесь - в кабинете. Восторгу не было предела! Глаза блестели, и сразу такое оживление и столько вопросов: "А точно здесь можно? А у Вас есть мяч? Или мне свой принести?"

А может ну его этот скейт и бассейн, и анимированные представления с развитием мелкой моторики, если он счастлив, когда просто сидит или пинает мяч?

Автор: Абдрахманова Александра Николаевна

Источник: http://www.b17.ru/article/55872/

Однажды я смотрела фильм, в котором женщина узнала, что больна раком. У нее было двое маленьких дочерей, и она написала список дел, которые ей нужно успеть сделать за полгода до смерти. Первый пункт: «Сказать девочкам, что я их люблю». Кажется, она так этого и не сделала...

Наталья Полунина – замечательный детский психолог. В свое время она посещала мои семинары и курсы, посвященные работе с травмой, но лично для себя решила в данной теме не практиковать, потому что для неё это слишком тяжело.

И сейчас Наташа позвонила мне и взволнованно попросила принять ее коллегу-педагога с маленькой племянницей. Наташа плакала при описании случая – что нетипично для профессионального психолога:

- Ты представляешь, у ребенка разбился отец. А через полтора года умерла мать! От рака поджелудочной железы. Двоюродная сестра нашей Иры…. Девочке, Оле, десять лет. Живет в Ярославле с бабушкой и дедушкой по матери. Ира хочет ее забрать к себе. Двоюродный брат матери тоже готов взять ребенка. Где жить ребёнку - не вопрос. Брат живёт в Ярославле, тетя в Москве.

- Не реви, Наташ, по делу давай.

- Я плачу потому, что девочку жалко. Ирка вся извелась! Мы даже не знаем, чем ей помочь: одно дело - клиент, другое - подруга. Понимаешь, с девочкой происходят какие-то страшные вещи. У неё есть ключи от родительской квартиры. Она приводит туда подруг. И пару раз были попытки демонстративного суицида. Сначала хотела кинуться с балкона, потом пыталась заколоть себя ножом на глазах у подружек. Девчонок трясёт, их родителей тоже! Нана, умоляю, я прошу лично от себя, сделай что-нибудь! Олю к тебе привезут в любое время дня и ночи, только скажи.

- С ребёнком кто-то уже работал?

- Кажется, да. Местные психологи, но что-то там пошло не так. После чего и случились эти попытки суицида… Не умеешь – не лезь! Сколько раз можно повторять?! Это же такая сложная тема!

- Пусть привезут девочку на выходных, чтобы у меня было побольше времени и никто нас не отвлекал. Я поработаю, но только, если она пойдет на контакт. Сама понимаешь, все может быть. В случае чего, ей надо будет задержаться в Москве.

И вот они у меня. Ирина и маленькая Оля - худенькая, хрупкая, очень бледная девочка. Обе неловко застыли на пороге – у Ирины взгляд, который я узнаю из тысячи. Виноватый взгляд взрослого человека, когда он казнит себя за то, что ничем не может помочь ребенку, не способен его защитить. И одновременно столько надежды, что это смогу сделать я… Предварительно по телефону мы договорились с Ириной, что она оставит мне девочку, а когда мы будем заканчивать, я ей позвоню, и она заберет Олю.

- Я живу недалеко, все нормально…

Я знаю, никуда она не уедет. Будет сидеть в машине, переживать за свою маленькую племянницу и молиться, чтобы сеанс пошел ей на пользу.

- Оль, ты знаешь, почему ты здесь?

- Да. Потому что все за меня боятся. И еще они думают, что я что-то с собой могу сделать. Необычайно взрослый, мудрый взгляд. Его я тоже узнаю – такие дети быстро взрослеют.

- Давай мы с тобой поговорим о тебе. Просто о тебе. Где ты живешь, с кем живешь. Ты расскажешь мне то, что захочешь. А не хочешь – мы не будем говорить…

- А вы можете мне помочь? Что вы можете сделать? Вы можете вернуть мне маму? Вы можете сделать так, чтобы не было той аварии, когда папа разбился? Мама не хотела, чтобы он работал на такси. У папы была другая работа, но там мало платили, вот он и пошел в таксисты. Как думаете, если бы мама все-таки заставила его уйти, сейчас все было бы по-другому?

- …

- Знаете, что страшно? Прошло всего три месяца. Я забываю, как выглядит мама. Я закрываю глаза и перестаю ее видеть.

- Что ты забываешь?

- Я… я забываю, какие у нее глаза, какие у нее руки, какие у нее волосы… Я боюсь ее забыть. - Что ты помнишь, Оль?

- Я помню себя маленькой. В кроватке. Я помню, как они смеялись. Я помню, как меня мама кормила… Я все время туда ныряю, в эту кроватку. Но я не помню, как выглядела мама, как выглядел папа. Я помню это счастье в себе. Еще у меня есть другое счастье: как мы все вместе поехали на машине на море. Туда тоже можно нырять. Но там больно, потому что я знаю, что осталось мало времени, и скоро папы не станет, а потом мамы…

- Ты помнишь, что любила делать мама?

- Она любила красить волосы. Знаете, сколько у неё было красок для волос? Иногда я приходила из школы и не знала, какого цвета будут у мамы волосы.

- Тебе это нравилось?

- Не знаю, но вспоминается. Помню маминых подружек. Помню ее руки, не какие они, а как прикасались ко мне. Больше ничего не хочу помнить. Не хочу помнить, как она молчала, когда не стало папы. Как она плакала…

- Оля, а ты плачешь?

- Дядя Юра сказал, что сильные люди не плачут. Я не должна плакать, чтобы дяде Юре и тете Ире не было больно. И бабушке с дедушкой. Мама же их дочка, они потеряли ребенка. Утром, когда я просыпаюсь, вижу какие у них красные глаза. Иногда из своей комнаты слышу, как они ночью плачут. Но плакать ведь нельзя…

- Поплачь Оль, если хочется. Я не боюсь твоих слез. Сильные люди плачут, девочка.

Мы говорили с ней о самой страшной картине, что Оля запомнила. Когда увозили маму, у неё на ноге был только один носок, второй куда-то свалился. И девочке хотелось догнать, снять оставшийся носок, чтобы было красиво и одинаково. И дать маме сумочку, потому что без сумочки нельзя выходить из дома, там же ключи…

- Мама была жива, когда её увозили?

- Уже нет.

- Где сейчас эта сумочка с ключами, Оль?

- Я хотела положить её маме… ну туда… в гроб. Но потом передумала. Она у меня.

Оля сказала, что очень бы хотела, чтобы мама знала, как она ее любит. Ведь они об этом никогда не говорили, особенно когда Оля уже стала большая и начала ходить в школу. Потому что в семье были сложности с деньгами, мама с папой все время ругались, папа поменял работу.

- Оль, как у тебя в школе?

- Я туда редко хожу.

- Ты болеешь - или ты не хочешь?

- И болею, и не хочу.

- Что не так?

- Знаете, как будто я такая большая, к ним прихожу – они маленькие. И они на меня смотрят... По-другому смотрят. Вы знаете, мне от этого стыдно. Я не знаю, как это объяснить.

- Стыдно, как если бы ты что-то натворила иди стыдно, как если бы была голой? Может, неловко?

- Да-да, стыдно, как будто я голая! И неловко тоже.

- Мы можем с тобой поговорить о том, что происходило в квартире…?

- Да, я расскажу. Иногда боль внутри такая сильная, я так скучаю, что мне хочется к маме. Очень-очень хочется. Мне страшно. И я хочу, чтобы кто-то знал, как я ее люблю…

- Тебе для этого нужны были рядом подружки? Чтобы они знали, что ты готова умереть за маму, и чтобы они тебя спасли?

- Я не знаю. Чувствую, что вы правы. Мне теперь понятно. А я думала, что схожу с ума.

- Оль, твоя мама не хотела бы, чтобы ты страдала. И меньше всего - вот такого доказательства твоей любви к ней.

- Я зла на маму! Она не говорила мне, что умирает. Я не попрощалась с ней. Я не успела сказать ей, что люблю её. Она меня бросила! Я маленькая, я не справляюсь, я не знаю… Я должна быть сильной, но у меня не получается. Я не могу ни с кем об этом поговорить. Все боятся об этом говорить, пытаются меня развеселить, подарки покупают. Мне этого не надо. Я делаю вид, что мне это нравится, чтобы их успокоить.

-Если ты злишься, ты должна что-то сделать – потопать, постучать, покричать –чтобы выплеснуть свою злость.

- На маму?

- Нет. Не на маму. Сердись на болезнь. Сердись на несправедливость, но не на маму.

- Оль, ты бываешь у мамы на кладбище?

- Да, но никто об этом не знает. Туда ходит трамвай - это конечная остановка. Я выхожу, надо еще пройти пешком, и прихожу к маме. Я беру с собой её сумочку.

- А что думают дедушка с бабушкой? Где ты?

- Они думают, что я на продлёнке или что пошла к подружке.

- Это хорошо, что ты бываешь у мамы. Но знаешь, лучше бы кто-то из взрослых тебя сопровождал. Ты не против, если я попрошу твою тетю передать это бабушке с дедушкой? Они не будут тебе мешать.

- Думаете, она не справилась и потому умерла? Я слышала, так говорили ее подруги. Мама пила после смерти папы. Разве это выход?

- Это её выход, Оль. Не твой, запомни! Ты знаешь диагноз мамы?

- Рак?

- Рак поджелудочной железы. Если хочешь, я тебе объясню, что это такое…

- Да, хочу.

- Оль, скажи пожалуйста, вот тетя Ира и дядя Юра хотят тебя забрать к себе. Ты хотела бы жить в Москве со своей тетей, её мужем и дочкой Настей? Или, может быть, ты хотела бы жить с дядей, его женой и двумя сыновьями?

- Они классные, очень хорошие! И тетя Ира, и дядя Юра. Знаете, какая Настя добрая, смешная… Она учится в десятом классе и занимается балетом. Только не говорите тете Ире: представляете, чего они вытворяют с подружками? Ходят в торговый центр, примеряют шмотки и фотографируют друг друга в кабинке. Пока их не выгонят.

- И тебя с собой таскают?

- Ага, я на стреме стою или их фотографирую. Видите кофту на мне? Красивая. Это Настина – она неаккуратно носит вещи. Видите, катышки? Я все время их срываю.

- Да вижу, сзади их много. Давай, я тебе помогу. А что дядя Юра? Я поняла, что у тети Иры твой близкий человек – это Настя. А как в семье дяди Юры?

- У него очень хорошая жена. С ней так спокойно. И рядом с ней все время хочется плакать, потому что я вспоминаю маму. Но она меня жалеет и не дает мне ничего делать. Не относится ко мне строго, а со мной надо строго! Я же должна учиться, расти. Мне так мама велела.

- Тогда может тебе переехать к Ирине с Настей?

- Я думала об этом. Это было бы очень хорошо.

- Но…? - Понимаете, я хочу, чтобы у Насти была мама. Я не хочу у нее отнимать маму.

- Объясни.

- Если я перееду в Москву, то тетя Ира все свое внимание будет уделять мне, чтобы помочь. А Настя, хотя и большая, но за ней нужен глаз да глаз. И вообще, любой девочке нужна мама… Я буду жить с бабушкой и дедушкой. С ними хорошо. Дедушка научил меня играть в шахматы, с бабушкой мы готовим. И, знаете что: я буду менять школу.

- Чтобы начать с нуля, да? И чтобы тебя не жалели?

- Да.

- Но ведь у тебя там друзья?

- В моей школе все будут знать, что я сирота. Это такое страшное слово!

- Оля, запомни, ты – не сирота. У тебя есть мама, у тебя есть папа, у тебя есть воспоминания о них, у тебя есть дом и у тебя есть родные. Никогда не думай о себе так.

- Ладно, больше не буду так думать. Мне стало легче. Хорошо, что мы поговорили. Знаете, я хочу вам кое-что сказать, только по секрету. Вот тогда, когда я это хотела сделать… Мне показалось, что мама стоит рядом. Это она удержала меня, чтобы я не бросилась вниз с балкона. Выбила нож из моей руки, чтобы я не убила себя. И еще: не подумайте, что я сумасшедшая, но мне кажется, она привела меня к Вам. И я чувствую, что она здесь.

- Она в порядке, Оль?

- Да. Вы ее успокоили.

- Тебе нужно чтобы мы с тобой еще раз встретились? Я готова прийти завтра, послезавтра. Могу попросить тетю Иру оставить тебя здесь столько, сколько сама захочешь. Какое-то время в школу будешь ходить в Москве.

- Нет, я поеду завтра домой. У меня есть дом. Я поеду к дедушке с бабушкой. Позвоните тете Ире. Она сказала, что поедет к себе, но я знаю, что она здесь.

- Оля, ты теперь мой клиент, знаешь, что это такое?

- Звучит, как в кино про адвоката, я смотрела с мамой. Если честно, не знаю, но мне с вами очень хорошо. Вы говорите мне правду и все объясняете, мне уже не страшно. Мне грустно. Маму жалко, папу тоже...

- Я теперь обязана о тебе заботиться, это моя работа. И ты, не стесняйся, можешь мне звонить в любое время. Сейчас я внесу номер твоего телефона в свой мобильник, и попрошу тебя сделать то же самое. Если тебе нужно будет о чем-то поговорить, напиши мне смс, я тебе тут же перезвоню. Я договорюсь с твоими родными. Хорошо?

- Я клиент! Я вас не забуду, даже если не надо будет звонить. Нельзя вас отрывать от работы, Вы должны помогать людям, вдруг кому нужнее будете. У вас очень хорошая работа. Добрая.

- Я тебя тоже не забуду. Ты одна из самых сильных девочек, которых я видела!

- Даже если пролила на вашем плече море слез? Платье все мокрое, его нужно постирать или отдать в химчистку!

- Это не море слез, а океан любви, ребенок! Платье высохнет, оно в порядке.

- А что больше: море или океан?

- У вас красивый кабинет, можно я потрогаю тут все, чтобы запомнить и иногда нырять в это. - Разрешаю трогать все, можешь залезть в шкафы, посидеть в моем кресле, делай все, что тебе нравится. Когда минут через десять зашла Ирина, мы смотрели в окно и пытались отгадать цвет моей машины, покрытой толстым слоем грязи от дождя и снега. А Оля смешно рассказывала, как маленькая машина тети смотрится рядом с огромным джипом дяди. Увидев племянницу, живо и весело обсуждавшую что-то со мной, тетя не выдержала и зарыдала:

- Деточка, ты живая!! Бог мой, а то была бледная, на тебя смотреть было страшно.

- Поплачь, теть. Можно плакать…

С Олей у нас была единственная консультация – что большая редкость в работе с подобной травмой. Смс от неё не было, но она - мой клиент, и я продолжала интересоваться через Наталью и Ирину, как у нее идут дела. Девочка приняла окончательное решение жить с бабушкой и дедушкой. Перешла в другую школу. Учится ровно. В новой школе появились друзья. Часто гостит у дяди и тёти, нежно общается с двоюродными братьями и сестрой. С Настей у неё много общих секретов. То платье я больше носить не смогла…

Автор: Оганесян Нана Романовна

Источник: https://psy-practice.com/publications/na-prieme/okean-lyubvi...