ZoyaKandik

Первые главы читать здесь:

https://pikabu.ru/@ZoyaKandik

-7-

Круто поменяв свою жизнь, Мэри поначалу растерялась: она совершенно не представляла, чем заполнить свои дни. Раньше была работа, иногда нудная до оскомины, иногда выматывающая до состояния выжатой тряпки, но она давала удовлетворение и совершенно не оставляла свободного времени. Сейчас же свободного времени было вдоволь, и Мэри в растерянности бродила по своей квартирке, не зная, чем же заняться. Она бралась за какое-то дело, бросала его, переходила к другому, снова бросала. Она пробовала читать, но поймала себя на том, что делает это торопливо, как бы украдкой – ее не покидало стойкое ощущение, что она под благовидным предлогом элементарно прогуливает работу.

Промучившись полдня, Мэри позвонила психологу. Звонок был неурочный, и Мэри опасалась, что разговор не получится. Но все обошлось.

Анна страшно обрадовалась, что Мэри наконец-то позволила себе отпуск.

- Это чудесно! – воскликнула она. – Давно пора! Честно говоря, в последнее время мне не слишком нравилось твое настроение. Я даже подумывала, чтобы порекомендовать тебе лечь в клинику. На недельку-другую. Отвлечься от привычной обстановки, витаминчики прокапать. Ты явно нуждалась в хорошем отдыхе. И это просто замечательно, что ты самостоятельно решилась на этот шаг… Но, знаешь, девочка моя, - Анна наклонилась вперед и заговорщицки понизила голос: - Держу пари, что ты чувствуешь себя не в свое тарелке.

- Точно, - призналась Мэри. – Я вроде как симулянтка и тунеядка. И полная дура при этом, ничего не хочу делать. Просто все из рук валится и голова не соображает.

- Это совершенно нормально, - успокоила ее Анна. – Послушай, что я тебе скажу…

Они проболтали около часа, как две добрые подружки, и концу разговора Мэри почувствовала себя значительно лучше.

- И вот еще что, - сказала Анна. – Не в моих правилах советовать, сама знаешь, но почему бы тебе не попробовать писать? Стиль у тебя есть, слог хороший… Пиши. Просто для себя, ерунду какую-нибудь. И не думай о сюжете.

- Попробую, - неуверенно сказала Мэри. Анна покивала головой.

- Попробуй, девочка, попробуй. – Анна, улыбаясь, рассматривала девушку. – А ты изменилась, Мэри Мак, - негромко добавила она.

Сообразив, что все это время они разговаривали по видеосвязи, Мэри страшно перепугалась. Словно Анна уличила ее в чем-то постыдном.

- Это просто освещение такое, - пролепетала она и, скомкано попрощавшись, завершила разговор.

Вне себя от смущения, с пылающими щеками, Мэри заметалась по квартире, бормоча себе под нос и пиная ни в чем не повинную мебель. Чтобы хоть немного успокоиться, она бросилась в ванную и долго с наслаждением умывалась ледяной водой. Это помогло – напряжение стало понемногу отпускать ее.

- Уф, - нервно смеясь, сказала Мэри. – Это надо же! Ну что за глупость – испугаться собственного психолога! Кому рассказать, не поверят… А что, дорогуша, не испить ли нам чайку? В честь отпуска?

Нет, решила она, отмечать такое грандиозное событие чаем – фу, моветон. Здесь требуется что-то посущественней и покрепче. И Мэри достала из шкафа пузатую бутылочку вина. Это вино досталось ей от прежних жильцов и тихонько пылилось себе на полке. И вот сегодня пришел его час.

Действуя неумело и неловко, Мэри откупорила бутылку и щедро плеснула себе в чайную кружку – подходящей посудой она как-то не озаботилась. Вино оказалось легким и вкусным, и девушка с огромным удовольствием выпила его. И тут же налила снова.

Удобно устроившись на диване, Мэри неторопливо смаковала вино и смотрела в окно. Слова психолога не шли у нее из головы.

В самом деле, у Мэри был определенный талант к писательству, во всяком случае, так утверждала Анна, читая ее отчеты. Эти отчеты были обязательными, тему чаще всего задавала Анна, но иногда Мэри позволялась и отсебятина. И вот раз в месяц Мэри брала карандаш или ручку, клала перед собой лист бумаги и покрывала его торопливыми угловатыми строчками. Это тоже было обязательным – отчеты всегда должны быть написаны от руки, никаких диктофонов, никаких компьютеров. Поначалу было безумно тяжело – неловкие пальцы не поспевали за мыслями, от непривычной работы их сводило судорогой, и приходилось делать перерывы и разминать кисти рук. Это нарушало гладкость повествования – за эти несколько минут мысли убегали далеко вперед, и было сложно, а то и вовсе невозможно связать предыдущий абзац с новым. Отчет зиял логическими провалами, словно одежда нищего прорехами, и это выводило Мэри из себя. Ей казалось, что ее писанина напоминает бред сумасшедшего. Но девушка была упряма и, как с удивлением выяснила сама для себя, честолюбива. Она поставила перед собой задачу и выполнила ее – где-то с полгода назад, Анна, прочитав очередной опус, отложила его в сторонку и одобрительно кивнула.

- Неплохо, - сказала она. – Я имею в виду стилистику. У тебя определенно есть способности.

- Ничего у меня нет, - угрюмо откликнулась Мэри, и больше они эту тему не поднимали. До сегодняшнего дня.

На самом деле, Мэри пробовала писать. Да что там, она страстно мечтала написать настоящий роман или хотя бы рассказ, излить на бумагу свои мысли и чувства, которыми не с кем было поделиться. Но то, что выходило из-под ее пера, ужасало даже саму девушку, столько там было отчаяния, безнадежности и одиночества. И если по форме это было весьма приемлемо, то по содержанию никуда не годилось. Вернее, годилось – в утилизатор. И Мэри безо всякой жалости расправлялась со своей писаниной.

Но сегодня был особенный день, Мэри очень остро это чувствовала. Ею овладело возбуждение, и возбуждение это было созидательным, побуждающим к решительным действиям. Отставив недопитую чашку, Мэри схватила планшет.

Она писала торопливо, наплевав на смысл, стиль и на связность. Она перескакивала с темы на тему, оставляла незавершенными абзацы и фразы, пыталась выразить какую-то мысль и тут же забывала о ней, спеша вдогонку за следующей. Это была какая-то безумная вакханалия словотворчества, и Мэри с упоением погружалась в нее с головой.

А потом прозвенел будильник, и Мэри очнулась. Спину нещадно ломило, в глаза словно песку насыпали, в висках стучали быстрые злые молоточки, но Мэри была счастлива. Что-то изменилось в ней, и изменилось навсегда.

Стараясь не расплескать это ощущение, Мэри встала, привела себя в порядок и вышла из дома. Ее ждал Эрик.

Улица была полна народу. Веселые и сердитые, озабоченные и беспечно улыбающиеся, люди бежали по своим делам или неспешно прогуливались. Покрикивали на своих непослушных детей молодые мамы, обнимались влюбленные парочки, спортсмены всех возрастов совершали традиционную вечернюю пробежку. Все было совершенно обыкновенно, как день, месяц или год назад, но Мэри смотрела так, как будто видела все это впервые в жизни. Впрочем, по большому счету, так оно и было.

Конечно, она опоздала – Эрик уже ждал ее, нервно вышагивая туда-сюда по берегу. Увидев знакомую неуклюжую фигуру, он бросился навстречу.

- Наконец-то! – с огромным облегчением крикнул Эрик. – Ты опоздала. Я уж думал, что-то случилось.

Он схватил Мэри за руку и почти бегом потащил в дом. Не издавая ни звука, Мэри с трудом поспевала за ним, спотыкаясь на каждом шагу – ее экзоскелет не был рассчитан на такие нагрузки. В доме Эрик, как всегда, помог девушке снять плащ, а потом внимательно посмотрел в ее лицо.

- Что-то случилось, - уверенно сказал он. – Что?

- Эрик, - проговорила Мэри, и голос ее дрогнул. – Я взяла отпуск.

Фраза прозвучала так, будто она объявила, что выходит замуж, и Мэри почувствовала себя глупо. Она ожидала, что Эрик равнодушно кивнет или просто поздравит, ведь для него отпуск понятие обыденное. Но тот неожиданно страшно обрадовался.

- Да ну! – воскликнул он, сияя. – Правда? Вот здорово! Это ты молодец! Пошли скорей, нам работать пора.

И в несколько прыжков взлетел по лестнице вверх. Недоумевая по поводу реакции Эрика, Мэри послушно отправилась следом за ним.

-8-

Так потянулись счастливые дни: вечерами она встречалась с Эриком, а дни проводила в своей квартирке и писала. Первый упоенный восторг схлынул, его заменила бесконечная радость творчества. И еще появилась спокойная уверенность в своих силах. Мэри не обольщалась надеждой стать писательницей, тем более знаменитой. Да и цели у нее такой не было. Ей просто нравилось создавать свой собственный мир, и она с удивлением и радостью замечала, что мир этот с каждым днем приобретает все большую плотность, становится вещественным, уникальным и узнаваемым. Персонажи, некогда плоские, едва намеченные тени, вдруг стали объемными и принялись своевольничать, ни в грош не ставя своего создателя и его первоначальный замысел. Мэри сердилась, спорила, пыталась навязать свое мнение силой, но персонажи плевать на это хотели и вели себя, как им заблагорассудится.

Она была счастлива.

Это случилось в конце февраля. Мэри пришла в назначенное время и уже собиралась лечь на ложемент, как Эрик резким взмахом руки вдруг остановил ее. Она послушно замерла, а Эрик долго рассматривал ее со всех сторон, хмурясь и покусывая губу.

- Ты точно не смотрелась в зеркало? – спросил он.

- Точно, - подтвердила Мэри.

Он попросил ее об этом на третий или четвертый день знакомства, когда стало окончательно ясно, что эксперимент будет успешным. Мэри отлично понимала чувства Эрика: ему хотелось произвести сильное впечатление, и она не возражала. Тем более что никакое зеркало ей не было нужно – осязание вполне заменяло зрение. Ведь умываться-то Эрик не запретил! И каждый день, пальцами касаясь своего лица, она с волнением отмечала изменения, которые происходили с ним.

- Отлично! – Эрик с восторгом ударил кулаком в ладонь. – Стой здесь, я сейчас, - распорядился он и выбежал из комнаты.

Впрочем, очень скоро он вернулся, держа в руках светлый плед. Поднял спинку ложемента, превратив его в кресло, усадил на него Мэри, укутал пледом до самой шеи. Окинул девушку критическим взглядом и удовлетворенно кивнул.

- Закрой глаза, - скомандовал он. Мэри подчинилась. – А теперь открой!

Мэри открыла глаза и увидела перед собой включенное зеркало. В зеркале отражалась незнакомка. Ничем не примечательная, с обычным незапоминающимся лицом, похожим на сто тысяч других лиц. Этакая серая мышка, мимо которой пройдешь, и не заметишь. Мышке было холодно, поэтому она закуталась в плед. Плед милосердно скрывал фигуру. Мэри молчала, потрясенная волшебством, которое случилось с ней.

- Что ж, - проговорил Эрик. – Полагаю, на этом пока можно остановиться. Качеством заготовки я доволен.

Он стоял, скрестив руки на груди, и с законной гордостью любовался на свою работу. Мэри посмотрела на него, попыталась что-то сказать, но не смогла – тщательно скрываемый страх неудачи, надежда на счастливый исход вдруг подступили к горлу, и Мэри зарыдала, закрыв лицо руками.

- Эй, ты чего? – перепугался Эрик. – Не понравилось? Так я же говорю – это заготовка. Болванка, манекен. Понимаешь? Ты у меня такой красавицей станешь, все мужики оглядываться будут. Обещаю!

Он еще что-то говорил, но Мэри его не слышала, захлебываясь счастливым плачем. Господи, вдруг поняла она, какой же он, в сущности, еще мальчик! Обещает мне внимание окружающих, а сам даже не понимает, что этого самого внимания я нахлебалась вдосталь. Что единственное, чего я по-настоящему, страстно хочу, это быть середнячком, золотой серединкой, чтобы взгляды хоть мужчин, хоть женщин, равнодушно скользили мимо, не останавливаясь на мне!

Она не ждала, что он поймет ее; он и не понял, пожал плечами.

- Посмотрим, - недовольно буркнул он.

Работать в таком состоянии Мэри не могла, и Эрик отправил ее домой, взяв обещание, что к завтрашнему вечеру она будет в полном порядке.

- Начинаем работать тело, - сказал он. – А это посложнее будет. И подольше. С твоими-то дефектами.

-9-

Скрывать изменившееся лицо было сложно, но возможно. Помогал и капюшон, и необщительный характер девушки – мимо соседей она проходила, низко опустив голову, а с коллегами общалась исключительно по аудиосвязи. С телом, понимала Мэри, все будет куда как сложнее. И она приступила ко второму этапу своего заранее продуманного плана.

Еще в начале отпуска она проверила свой баланс в банке и с радостным изумлением убедилась, что она не так бедна, как ей казалось. Впрочем, ничего удивительного – запросы у нее были более чем скромными, траты, соответственно, тоже, так что за два года работы в архиве она сумела скопить приличную сумму. Кроме того, она обнаружила счет, который ей открыли после выпуска из интерната, и про который она благополучно забыла. На счет набежали неплохие проценты, так что это оказалось приятным сюрпризом. И Мэри начала действовать.

Первым делом, она написала заявление на увольнение и отправила его на личную почту директора Скиннера. Заявление она сопроводила письмом, где выражала свою искреннюю благодарность всем коллегам и лично директору за то участие, которые они принимали в ее судьбе. После чего заблокировала все рабочие контакты – ей совсем не хотелось, чтобы ее донимали расспросами, упреками и уговорами одуматься и вернуться.

Потом она отказалась от городской квартиры и сняла бунгало. Квартира была предоставлена по программе минимального соцобеспечения и стоила копейки. Бунгало считалось роскошью, но сейчас, в межсезонье, оно вышло ненамного дороже прежнего жилья. Впрочем, даже если бы арендная плата была бы выше вдвое, втрое, Мэри не колебалась бы ни секунды – она нуждалась в полном уединении для завершения своего преображения: как физического, так и духовного. Бунгало находилось на том же Приморском бульваре, что и коттедж Эрика, но в самом его конце, возле порта, то есть в дешевом секторе. Конечно, летом там была масса отдыхающих, но зимой поселок практически пустовал, что полностью устраивало Мэри. И, собрав все свои немудрящие пожитки, она уже утром перебралась в новое жилище.

Домик ей понравился чрезвычайно: небольшой, чистенький, уютный, он стоял на отшибе, практически вплотную к высокому бетонному забору, отделяющему пляж от территории порта. Наверное, он не пользовался популярностью среди отдыхающих, но для затворницы оказался пределом мечтаний. Сияющими глазами Мэри огляделась вокруг. Она вдруг почувствовала такую легкость и свободу, что рассмеялась.

- Дура ты, детка, - сказала Мэри. – Могла бы и раньше сообразить.

Разложив вещи, Мэри включила компьютер, зарегистрировалась в местной сети и загрузила «Маску». Этой программой она и раньше пользовалась, когда еще пыталась общаться в социальных сетях – «Маска» позволяла выбрать себе любой виртуальный облик, который в точности повторял мимику и жесты оригинала. Ну, почти любой, потому как бесплатная версия, хоть и содержала неплохую коллекцию лиц, не давала возможности свободной трансформации. Пришлось раскошелиться на полную версию.

Хорошо, что все ее разговоры с психологом сохранялись в отдельной папке. Хорошо, что Мэри, обычно безжалостно удалявшая их, забыла стереть последний файл. Просто из головы вылетело. И вот теперь он пригодился

Хорошо, что программы – это набор кодов, и некому было удивляться, почему немного неуклюжая, но, в общем-то, симпатичная девушка решила превратиться в страшилище? Обычно бывает наоборот…

Открыв программе путь к нужной папке, Мэри включила обработку данных. Повинуясь командам, она то улыбалась, то хмурилась, вставала, прохаживалась, опять садилась, изображала активный интерес и смертельную скуку, зевала, чихала… Короче, веселилась от души. Через час все было готово.

- Нас и не отличишь, - сказала Мэри, ободряюще кивая своей виртуальной копии. – Правда, сестренка?

Да ну? – обиженно промолчала копия. Ты вон какая красавица, а я…

- Это ненадолго, - сказала Мэри виновато. – Ты потерпи… чуть-чуть. А потом, я обещаю, станешь такой же, как я. Честное слово!

Весь этот тщательно продуманный маскарад предназначался для одного-единственного человека – для Анны. Нет, Мэри даже не думала обмануть своего психолога, для этого та была слишком умна, слишком профессиональна. Она сразу почувствует перемены, которые произошли с ее подопечной, и Мэри была согласна – пусть. Пусть чувствует, но – не видит! Сейчас ей еще больше, чем месяц назад, хотелось сохранить свою тайну. Хотя бы потому, что никакого объяснения этому чуду не было… а ведь Анна беспощадно его потребует. Мягко, как она это умеет, не задав ни одного конкретного вопроса, но Мэри, словно загипнотизированная, сама бросится искать объяснений, не найдет и…

Порой Мэри со страхом думала, что все происходящее является плодом ее воображения, что она сошла с ума… Но даже если это и так – пускай! Жить так, как жила до этого, она больше не хотела. Да и не могла.

Иллюзия? И что? Нас всех ждет один конец, и лучше умереть счастливой, чем несчастной, даже если счастье иллюзорно, вымышлено и не имеет ничего общего с реальностью.

Она так задумалась, что чуть не пропустила время звонка. Мелькнула трусливая мысль: поставить Анну в игнор, но Мэри тут же отбросила эту идею – с психологом такой фокус не пройдет. Хотя бы потому, что любой психолог имеет право объявить в розыск пациента, уклоняющегося от общения со своим врачом. И она решительно ткнула в сенсор вызова.

Первые главы читать здесь:

https://pikabu.ru/@ZoyaKandik

-4-

Комната на втором этаже, куда Эрик привел ее, была абсолютно пуста, если не считать медицинского ложемента и большого количества точечных светильников, свисающих на длинных гибких шнурах.

- Ложись, - приказал Эрик. – Только плащ сними.

Мэри сняла плащ и огляделась в поисках хоть какой-нибудь вешалки.

- На пол клади, - нетерпеливо сказал Эрик. – Думаю, здесь чисто.

«Думаю, здесь чисто»! И это там, где будет проходить сложнейшая операция, где должна царить абсолютная стерильность! А он даже руки не помыл! Мэри отчего-то стало смешно. Все шло не так, как полагается, и это было прекрасно! Она легкомысленно бросила надоевший до чертиков плащ в угол и смело взобралась на ложемент.

Эрик застыл напротив. Взгляд его стал напряженным, даже злым, так что Мэри не на шутку перепугалась – вот сейчас он набросится на нее и… И что – и? Убьет? Так, дорогуша, не ты ли вчера думала, что лучше смерть, чем такая жизнь? Изнасилует? Ха, размечталась! При его внешности, при его харизме любая девушка будет его, стоит ему только пальцем поманить. Вот если он извращенец, тогда да, тогда конечно, все может быть… А ну тебя к черту, внезапно разозлилась Мэри, пусть будет, что будет.

А маньяк-извращенец Эрик, тем временем, и не думал набрасываться. Он кругами ходил вокруг своей распятой жертвы, то наклоняясь к самому лицу, то отходя к дальней стене. Одновременно он манипулировал светильниками, добиваясь какого-то одному ему понятного эффекта. Время от времени он касался Мэри – трогал ее лицо, шею, ключицы. И хоть у Мэри не было никакого опыта в подобных делах, она была готова поклясться, что в этих касаниях нет никакого сексуального подтекста. Эрик работал.

- Ну, предположим, - вдруг сказал Эрик. Выглядел он недовольным. – Пусть так.

- Все плохо? – испуганно спросила Мэри. Эрик неопределенно повел плечом.

- Могло быть и получше, - буркнул он. – Ну, что, начнем?

- Да, - с силой сказала Мэри, кивая головой. – Да! Да!

Эрик поморщился, потом подошел и что-то сделал с ложементом, отчего голову Мэри сжали упругие тиски.

- Это чтобы ты головой не шевелила, - объяснил Эрик. – Мне это будет мешать… Теперь так – сейчас у тебя лицо как бы онемеет. То есть ты все будешь чувствовать, но двигать им не сможешь. Закрой глаза, чтобы они не пересыхали.

Началось, холодея, подумала Мэри, но глаза закрыла. И ничего не произошло. Было так тихо и неподвижно, что ей показалось, будто она одна в комнате. Она открыла глаза… хотела открыть, но веки ей больше не повиновались. Мэри испуганно вскрикнула, но из сомкнутых губ вырвался какой-то хриплый звук. В панике она дернулась и поняла, что тело, в отличие от лица, отлично ее слушается.

- Да лежи ты тихо, дуреха! – прикрикнул Эрик. – Дай примерится.

Насвистывая, он положил руки на ее лицо, пробежался пальцами по скулам и глазницам, ощупал подбородок. Он нажимал, гладил, растягивал и сжимал. Постепенно движения его стали более ритмичными и сильными, он словно старался проникнуть через кожу и мышцы к самым костям. И он уже не насвистывал легкомысленно, а тяжело дышал. Несколько раз Мэри становилось больно, но она терпела. Он же лепит меня, вдруг подумала она и сама поразилась точности сравнения. Как лепит скульптор бесформенный кусок глины, добиваясь совершенной формы.

- Все, - чуть задыхаясь, произнес Эрик. – На сегодня все. Уф! Ничего себе работка предстоит… Ладно, справимся. Слушай, Мэри, сейчас тебе надо лежать. Анестезия скоро пройдет, начнется покалывание… может быть неприятно, придется потерпеть. Как все кончится, вставай и спускайся. А я, если не возражаешь, пойду съем хороший кусок ростбифа. После работы аппетит просто зверский. Да, главное, - не трогай лицо руками! Ни в коем случае!

Он ушел, а Мэри осталась. Через несколько минут подвижность стала возвращаться, мышцы лица начали подергиваться, в кожу вонзились тысячи крошечных острых иголочек. И это действительно было чертовски неприятно. Ужасно хотелось растереть зудящее лицо, но Мэри сдержалась.

Когда она спустилась, Эрик приканчивал кусок мяса, а второй ждал его на отдельной тарелке.

- Ну, как ощущения? – подмигнул он. Мэри осторожно присела напротив.

- Странные, - помолчав, сказала она. – Я не могу подобрать определение, но… ты был похож на скульптора, а я – на глину.

- Так я и есть скульптор! Я же тебе сразу сказал! – Он пододвинул Мэри тарелку с мясом. – Это тебе. Ешь, давай.

- Спасибо, не хочу, - покачала она головой.

- Что за капризы? – рассердился Эрик. – Хочу – не хочу… Надо! Это белок, без него твои мышцы не смогут нормально перестроиться. И, кстати, купи витаминно-минеральный комплекс и начинай принимать с сегодняшнего дня.

Мэри отрезала кусок мяса, прожевала. Вкус был несколько необычным, но приятным, и большой ростбиф исчез как будто сам собой.

- Эрик, а что это было? – негромко спросила она.

- Белок, - усмехнулся тот. – Практически чистый протеин.

- Я не о том. Твой метод…

- Экспериментальный, - отрезал Эрик. – И больше тебе ничего знать не надо. – Он встал. – Пойдем, я тебя провожу.

Они молча дошли до двери.

- Завтра в это же время, – сказал Эрик. – Если не передумаешь, конечно.

- Не передумаю, - тихо сказала Мэри.

***

Дома Мэри сделала то, чего никак от себя не ожидала – она посмотрелась в зеркало. И вовсе не для того, чтобы в очередной раз зло посмеяться над собой. Она с волнением искала хоть каких-то изменений, но их не было. Хотя… вот подбородок, вроде, стал менее тяжелым… Пару минут она пристально изучала свое отражение.

Нет, вздохнула Мэри, выключая зеркало. Показалось. А жаль.

-5-

На следующий день она снова была у Эрика. Теперь, зная, что ее ждет, она сумела расслабиться, чему Эрик был несказанно рад. И объявил, что сеанс прошел просто великолепно.

- Я вчера просто в шоке был, до чего неподатливый материал, - болтал он за столом. – А сегодня совсем другое дело! До идеала далеко, конечно, но есть, с чем работать. – И подмигнул Мэри. – Что, перестала считать меня сумасшедшим маньяком?

Мэри страшно смутилась, аж до слез.

- Что, так заметно было? – пролепетала она.

- Еще бы! – расхохотался Эрик. – Ты бы видела себя – бедная маленькая овечка идет прямо в зубы к огромному серому волку! Но ты молодец, - внезапно посерьезнел он. – Если так пойдет и дальше – ого! Ты у меня такой красавицей станешь!

Он был таким простым, таким естественным. Он смотрел на нее без отвращения и любопытства, а с дружеским участием, щедро делясь с ней своим хорошим настроением. Он разговаривал с ней как с совершенно обычным человеком, и хоть разговор шел об очень важных, очень болезненных для Мэри вещах, она не чувствовала своей окаянной исключительности. Так друзья разговаривают о насморке: ах, заболел, ужасно неприятно, но ничего, скоро пройдет…

У Мэри задрожали губы, и она быстро отвернулась, стараясь справиться с собой.

- Эй, что с тобой? – встревожился Эрик. – Что случилось? Я тебя обидел?

Мэри помотала головой.

- Нет, что ты! Конечно, нет. Но я… я хотела спросить тебя… точнее, попросить…

- Ну, давай, - несколько настороженно сказал Эрик.

- Понимаешь, тут такое дело… В общем, у меня работа. И начинается она ровно в восемь. Может, ты как-нибудь… Это наглость с моей стороны, но мне бы хотелось…

- Перенести сеанс на другое время? – догадался Эрик. – Да без проблем! Во сколько тебе удобно будет?

- В девять. Вечера.

- Отлично! – обрадовался Эрик. – Это еще и лучше, потому что после сеансов ты сможешь нормально отдохнуть, и восстановление пойдет быстрее.

Словами не передать, какое облегчение испытала при этом Мэри.

Насчет работы она немного соврала. На самом деле ее рабочий день начинался в девять, а заканчивался в шесть. Но Мэри с самого начала стала приходить раньше, а уходить позже, чтобы меньше сталкиваться с людьми. Поначалу это вызывало удивление, потом раздражение, потом все как-то привыкли. Очень удобно иметь под рукой безотказную рабочую лошадку, на которую можно свалить самую скучную, самую трудоемкую часть работы. Особенно, если эта лошадка безответная и ни на что не претендует.

Она и правда ни на что не претендовала – ни на личную жизнь, ни на отдых, ни на лавры коллег. Трудолюбивая поневоле, она за два с небольшим года из рядового служащего выросла до старшего техника. Работы прибавилось, домой Мэри приходила лишь для того, чтобы поесть и поспать, но была рада этому – работа приносила ей удовлетворение, она чувствовала себя нужной, незаменимой даже, а те люди, с которыми она была вынуждена плотно, изо дня в день контактировать, быстро привыкли к ее уродству и не замечали его. В общем, в своем архиве она чувствовала себя свободно и расковано, насколько это было возможно для ее от природы застенчивой натуры.

Психолог Анна Волкова настойчиво советовала ей побольше общаться.

- Хотя бы виртуально, - мягко уговаривала она. – В сети масса сообществ, ты всегда можешь найти группу по интересам.

Мэри честно пыталась, но у нее ничего не вышло. У нее не было хобби, она не обладала никакими талантами, не путешествовала и вообще была неинтересна обычным людям. Ей просто нечего было им сказать. Что же касается тех групп, в которые объединялись люди, имеющие те или иные проблемы со здоровьем… Там все было еще хуже. Люди жаловались на свои болячки, обсуждали врачей и методы лечения, хвастались своими успехами и, в конце концов, покидали группу, счастливые и здоровые. Мэри не могла выздороветь по определению и поймала себя на том, что завидует им всем. Зависть ее была злой и тяжелой, она убивала даже ту небольшую радость, что была в ее жизни, делая существование просто невыносимым, и Мэри закрыла тему соцсетей навсегда. Она осталась верна своей работе и ни разу об этом не пожалела. А потом появился Эрик Эрикссон и подарил ей надежду на чудо.

Разумеется, она могла бы начать работать как все, строго по штатному расписанию, ей бы и слова никто не сказал. Но удивились бы, это точно. А Мэри совсем не хотелось привлекать к себе внимание. Это желание было иррациональным, сродни суеверию, но Мэри была твердо убеждена – стоит кому-то заподозрить, что в ее жизни что-то происходит, что-то необычное, нестандартное, как все закончится, толком не начавшись. Поэтому она тщательно оберегала свою главную тайну и старалась вести себя как обычно. Поэтому она и попросила Эрика перенести сеансы, и была безмерно благодарна ему за то, что он согласился.

Ровно в девять она ложилась на ложемент, и Эрик начинал священнодействовать. Он не щадил ее, не предупреждал, что будет больно, не уговаривал быть молодцом и потерпеть. Он вообще не обращал на нее никакого внимания – в этот час она, Мэри Мак, как личность, переставала для него существовать. Он видел перед собой только работу, и отдавался ей без остатка, с каким-то первобытным яростным восторгом. А, закончив сеанс, устало бросал ей:

- Отдыхай.

И уходил.

Зато потом они гоняли чаи и разговаривали. Обо всем и ни о чем, просто по-приятельски болтали о пустяках, шутили, смеялись. И ни разу Эрик не задал ни одного личного вопроса. Было ли это проявлением тактичности с его стороны или все объяснялось элементарным отсутствием интереса к ней, Мэри не знала да и знать не хотела – она была счастлива. Впервые за всю свою жизнь.

-6-

В четверг кое-что произошло. Ее отдел занимался голографированием очень сложного уникального экспоната; Мэри контролировала всю работу, рассчитывала координаты и ключевые точки, и вообще, только от нее зависело, насколько качественной будет копия, насколько будет соответствовать оригиналу даже в мельчайших деталях. Составив очередную матрицу, она отправила ее Дженни, но Дженни не отреагировала – мечтательно улыбаясь, она смотрела в пространство, и было понятно, что мысли ее далеки от работы.

Мэри несколько раз окликнула девушку, потом встала, подошла.

- Что-то непонятно? – спросила она. Спросила требовательно, поскольку дело касалось работы.

Дженни испуганно пискнула, виновато вскинула взгляд на Мэри, уткнулась в монитор. А потом плечи ее напряглись, Дженни резко подняла голову и посмотрела прямо ей в лицо.

- Ой, - сказала Дженни. – А что это с вами такое? То есть… Ой, извините…

- Работайте, - сухо сказала Мэри. – И прошу вас – не отвлекайтесь.

Она вернулась за свой стол. Положила руки на клавиатуру. Замерла.

Получилось? – робко подумала она. Получилось, - бесстрастно подтвердило темное зеркало монитора. Получилось! – ликованием взорвалась душа, и Мэри изо всех стиснула зубы, чтобы не расплакаться от счастья. Ей это удалось, а хлюпанье носом вполне можно было списать на банальный насморк.

С этой минуты все действия Мэри Мак были подчинены плану, который она продумывала бессонными ночами. Когда уже надеялась, но еще не позволяла себе окончательно поверить в успешный исход. Теперь же, когда первые результаты работы Эрика стали заметны не только ей, но и посторонним, пришла пора действовать. На нее снизошло блаженное спокойствие и уверенность, что все будет хорошо и даже еще лучше.

Не торопясь, Мэри закончила финальный расчет. Разобрала бумаги и навела порядок на рабочем столе. Собрала кое-какую личную мелочевку и, подумав, выбросила ее в утилизатор. Это был символический знак начала новой жизни, смешной и наивный, но Мэри в нем нуждалась – она навсегда прощалась с прошлым.

***

Директор Скиннер озадаченно взглянул на Мэри поверх очков.

- Отпуск? – не веря своим ушам, переспросил он. – Что значит – отпуск? С какой стати?

- По состоянию здоровья, - терпеливо повторила Мэри. – Два раза в год мне полагается бесплатная реабилитация, и я хочу этим воспользоваться.

Насчет реабилитации, это была чистая правда, вот только Мэри, с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать, и она официально стала самостоятельной, ни разу не появлялась в реабилитационном центре. Она не видела в этом смысла.

- Да, конечно, - расстроено сказал директор Скиннер. – Я понимаю… Но у нас проект… Погодите! – воскликнул он. – Вы же ведущий техник! Вы же не можете вот так все бросить на полпути! Я не позволю!

- У нас всегда какой-нибудь проект, - пожала плечами Мэри.

Она сделала это демонстративно, напоказ, и от этого, обычного для любого человека движения, директора передернуло. Он быстро отвел глаза и что-то невнятно пробормотал.

- И вы прекрасно обойдетесь без меня, - продолжала Мэри. – К копированию все готово, оно будет запущено точно по плану, то есть послезавтра. А потом уже ни от вас, ни от меня ничего не будет зависеть, сами знаете, в процесс вмешиваться нельзя… И, кстати, я собираюсь довести свою работу до конца, - добавила Мэри.

Скиннер сперва не понял, а потом до него дошло, и он просиял.

- Так это же другое дело! – с облегчением воскликнул он. – Раз так, то я… Конечно, дорогая, вам нужен отдых, вы же себя не жалеете. Не представляю, как вы вообще выдерживаете такую нагрузку! Да-да, отдыхайте, лечитесь, сколько надо… А, кстати, сколько…

- Два месяца, - быстро сказала Мэри и твердо посмотрела в глаза директору.

Лицо у Скиннера стало кислым, он явно не ожидал подобной наглости от своей обычно скромной подчиненной, но та была слишком ценной сотрудницей, и он, скрепя сердце, уступил. Так что из кабинета директора Мэри Мак вышла, чувствуя себя победительницей.

Читать здесь:

https://pikabu.ru/@ZoyaKandik

-2-

Войдя в свою квартиру, Мэри Мак прямо на пороге разделась догола, расстегнула застежки экзоскелета и, дрожа от озноба, направилась в душ. Тело, не понукаемое и не побуждаемое сбруей, как она называла экзоскелет, тут же расслабилось – спина перекосилась, горб, и так не маленький, выпер еще больше, руки с искривленными узловатыми пальцами словно вытянулись, доставая до колен, а короткая шея и вовсе исчезла под тяжестью большой шишковатой головы. Уже не прихрамывая, а сильно припадая на левую ногу, вихляясь всем телом и раскачиваясь, девушка была сейчас похожа на громадного краба, раздавленного тяжелой машиной, страшно искалеченного, но еще живого.

Стоя под тугими горячими струями, Мэри наслаждалась теплом и покоем. Впереди два выходных дня, целых два дня, когда не надо никуда идти, ни с кем общаться. Можно сидеть дома, читать книги, смотреть фильмы, мечтать…

Мэри вдруг зло рассмеялась и резко выключила воду. Мечтать она перестала год назад, после того, как целый консилиум хирургов вынес вердикт – все будет долго, дорого и никто, даже сам господь бог, не гарантирует результата.

- Лично я за вас не возьмусь, - честно сказал доктор Лейдер, признанный мировой авторитет в области модификации. – Я тщеславен, знаете ли, и терпеть не могу неудач.

Повинуясь внезапному импульсу, Мэри включила зеркало, которым никогда не пользовалась. И долго, с мазохистским наслаждением, разглядывала уродливое существо, которое ненавидела.

Раньше, в детстве, она так же ненавидела мать, бросившую ее сразу после рождения. Но, став постарше, задала себе вопрос – а как бы она сама поступила на ее месте? Смогла бы отказаться от своего ребенка, каким бы он ни был? Душа, израненная, жаждущая любви и тепла, кричала – нет! Ни за что! Никогда! А рано повзрослевший разум беспощадно развеивал эту иллюзию.

Иногда Мэри думала, что ей было бы куда легче, родись она умственно неполноценной.

Закутавшись в теплый безразмерный халат, Мэри приготовила легкий ужин, перетащила его в комнату и, устроившись на диване, включила телевизор. И через какое-то время осознала, что не понимает происходящего на экране, не чувствует вкуса еды. Все ее мысли занимала сегодняшняя встреча с психом.

А с психом ли? Он был так убедителен. Впрочем, психи в своем бреду обычно убедительны и абсолютно логичны. И если речь не идет о чем-нибудь особенно завиральном, то им даже можно поверить.

Что он там нес? Новый экспериментальный метод? Чушь, разумеется. Хотя, почему? Наверняка, идут какие-то разработки. Они не афишируются, о них мало кто знает, даже из специалистов, ведь новый метод нужно сперва отладить, опробовать на добровольцах…

На добровольцах! Мэри вскочила и возбужденно заковыляла по комнате. Так вот что ей предлагал незнакомец – участие в опытах! И даже отметил, специально подчеркнул, что ей это не будет стоить ни гроша. «Что ты теряешь?» - услышала она его отчаянный вопль. И в самом деле – что? Сделать ее уродливей, чем она есть, навряд ли получится. Правда, если метод рискованный, и есть возможность летального исхода… И пускай! Все равно это не жизнь, а так, жалкое бесперспективное существование. Лучше умереть.

Мэри не понимала, что уговаривает себя поверить в чудо. В ней проснулась надежда, и желание, чтобы это чудо произошло, с такой неистовой силой вспыхнуло в ней, что разум, безотказный разум вынужденного реалиста и скептика, замолчал. Впервые в ее сознательной взрослой жизни. Поедет ли она? Да какие могут быть сомнения? Она задыхалась от восторга; она ужасалась, что могла бы разминуться с этим удивительным молодым человеком; она молиться была готова на зуб, которому так вовремя вздумалось разболеться.

И вдруг все кончилось. В сиреневой вспышке утилизатора такси сгорела не только визитка, но и будущее. Мэри ощупью нашла диван, присела и некоторое время молча пристально вглядывалась в телевизор, где бесновались комики из молодежного шоу. Потом встала.

- Ну, вот и все, - негромко сказала она и коротко хохотнула. Чудо – это не для нее.

Собрав грязную посуду, она отправилась в кухню и долго тщательно мыла ее вручную. В душе было пусто и безысходно.

Действуя автоматически, она сунула бесформенный ком одежды в стиралку, убрала в шкаф экзоскелет, встряхнула мокрый плащ. Из кармана выпал белый прямоугольник. Мэри подняла его – это была визитка незнакомца. Как она туда попала? – вяло удивилась Мэри. Я же точно помню, что выкинула ее в утилизатор. Может, случайно все-таки сунула в карман? Или, вдруг озарило ее, это он сам положил визитку? Ну, да, так и есть – из клиники она выскочила в одном платье, а молодой человек вынес ей плащ. Конечно, у него было время положить в карман что угодно. Но зачем он это сделал?

- Какая разница? – спросила Мэри. – Ну какая тебе разница? Не будь дурой!

Эрик Эрикссон, было написано на визитке, скульптор, специализация – гуманоидная психокинетика, резонатор второго типа. И адрес: Приморский бульвар, первая линия, дом восемь.

Не долго думая, Мэри загрузила данные в сеть, но результат ее обескуражил – людей с таким именем на планете оказалась тьма тьмущая, а непонятные «психокинетика» и «резонатор» выдавали ссылки на технические и литературные сайты. И ни слова о пластической хирургии.

- Так он что, подшутил надо мной? Это розыгрыш?

Да нет, слишком жестоко для шутки. И замысловато. Кому может прийти в голову таким образом разыгрывать ее? Ни друзей, ни врагов… коллеги, если только, но они все люди серьезные, в возрасте… жалеют ее, бедняжку. Нет, они не могли, никто из них. Значит, псих?

- Значит, псих, - согласилась Мэри.

Разорвав визитку на мелкие клочки, девушка отправилась спать. Странно, но она чувствовала некоторое удовлетворение – в ее жизни было так мало событий, что даже эта, в общем-то неприятная, ситуация сейчас представлялась чуть ли не приключением. Во всяком случае, таких эмоций она давно уже не испытывала.

Уже находясь между сном и явью, Мэри вновь ощутила тяжесть мужских рук на своих плечах и решила, что приключение вполне можно назвать романтическим.

-3-

Ровно в восемь часов Мэри Мак стояла на крыльце дома номера восемь на Приморском бульваре. Позади, невидимый в темноте, мерно и мощно дышал океан; впереди светилось теплым желтым светом окно. Значит, хозяин встал и ждет ее. Глубоко вздохнув, Мэри решительно толкнула дверь.

Она была готова ко всему: к насмешкам, оскорблениям, к опасности. Даже если бы неизвестные люди спросили ее, что она здесь делает, она бы не удивилась, просто извинилась бы и отправилась досыпать. Но когда она, жмурясь от света, переступила порог, навстречу ей стремительно вышел вчерашний молодой человек и засмеялся. Весело и радостно, как смеются при встрече старых друзей.

- Здорово, что ты пришла!

Он подошел к девушке вплотную, бесцеремонно откинул капюшон и принялся рассматривать ее лицо. Мэри стиснула зубы и заставила себя стоять неподвижно. Она впервые находилась наедине с посторонним мужчиной, и ее охватила паника. К счастью, Эрик Эрикссон бросил ее рассматривать, схватил за руку и потащил вглубь дома.

- Сперва чаю, - говорил он. – Или ты хочешь кофе? У меня здесь неплохой кофе, только без сливок и молока. Тебе надо согреться и расслабиться. Ты же вся комок нервов.

Он усадил ее за стол и вопросительно вздернул брови.

- Чаю, если можно, - сообразив, чего он от нее ждет, пробормотала Мэри.

Что ж, это была хорошая идея. К чаю Эрик подал горячий багет, сливочное масло, джем и паштет. Он вел себя совершенно свободно, с аппетитом ел, вел легкий, ничего не значащий разговор и совершенно не требовал никакой реакции от девушки. И вообще, вся атмосфера была такой дружеской, домашней, что Мэри мало помалу расслабилась.

Даже если все враки, даже если ничего не выйдет, уже из-за этого утреннего чаепития стоило рискнуть и прийти сюда, подумала она. И осмелилась взглянуть в лицо Эрику.

Он оказался очень милым, с веселыми карими глазами и еле заметными веснушками на щеках. Белая футболка подчеркивала пропорционально сложенную мускулистую фигуру. А улыбка была такая искренняя, такая открытая, что ей хотелось верить безоговорочно. Неужели и правда маньяк, тоскливо подумала Мэри.

- У меня нет денег, - вдруг выпалила она с отчаянием.

От неожиданности Эрик вздрогнул и поперхнулся чаем. Он надсадно раскашлялся, лицо его покраснело, на глазах выступили слезы. Из фильмов Мэри знала, что в таких случаях люди хлопают друг друга по спине, но сама не решилась, и просто сидела, тупо уставившись в пол. Чувствовала она себя полной идиоткой.

- Ну какие деньги, - с трудом просипел Эрик. – Ох, чуть не помер! Уф! Какие деньги? Я же тебе вчера все сказал. Хотя… Ты в таком состоянии была, что половину мимо ушей пропустила наверняка. Значит так, ты – моя дипломная модель. Я буду тебя работать, результат гарантирую, денег не возьму. Поняла?

- Поняла, - послушно кивнула Мэри.

Результат гарантирую! Да за такие слова, за такую уверенность, в них прозвучавшую, никаких денег не жалко! Мэри все бы отдала без остатка, без сожаления, только, вот беда, не было у нее ничего, кроме скромных сбережений.

- Туалет там, - махнул рукой Эрик. – Давай сходи и начнем.

От подобной бесцеремонности Мэри растерялась.

- А как ты думала? – фыркнул Эрик. – Каждый сеанс это час минимум, примерно столько же на фиксацию. Мне нужно, чтобы ты была максимально расслаблена и неподвижна. Будем считать, что я – твой лечащий врач. Так что давай безо всяких этих глупостей и стеснений. Ясно?

- Ясно, - покорно сказала Мэри.

Когда болит зуб, это ужасно неприятно. Для Мэри Мак это было неприятно вдвойне, втройне. И вовсе не из-за того, что она была неженкой, совсем нет: что-что, а переносить боль она умела, как никто. Вот и сейчас она терпела до последнего, втайне надеясь, что все само собой как-то образуется, и только когда стало совсем уже невмоготу, записалась на прием к доктору Горри. Горри знал ее два года и научился не обращать внимания на ее внешность.

Мэри всегда брала последний сеанс и чуть-чуть опаздывала, чтобы в крошечной клинике уже точно не осталось ни одного пациента. Горри с пониманием относился к этой ее вольности и – святая душа – ни разу не упрекнул ее. Но в этот раз ей не повезло – девятичасовой сеанс был занят, пришлось записываться на восемь тридцать. Она бы с удовольствием записалась на любой другой день, но зуб ждать уже не хотел, даже обезболивающее не помогало.

Точно рассчитав время, в восемь пятнадцать она через служебный вход вышла из здания Центрального Архива и, низко надвинув капюшон широкого плаща, заковыляла к автостоянке. Можно было, конечно, выйти и через центральный вход, так было бы ближе, но для этого надо было пройти несколько коридоров и огромный вестибюль, где в любое время дня и ночи толпилась масса народу. А такое испытание было выше ее сил.

Хорошо, что в январе холодно и темнеет рано – мешковатый плащ с капюшоном хоть и выглядел несколько необычно, но не слишком бросался в глаза. Никем не замеченная, Мэри Мак забралась в такси и со вздохом облегчения устроилась на интеллектуальном сиденье, которое, после секундного замешательства, приняло необходимую ей форму. Ровно в восемь двадцать пять Мэри уже открывала знакомую дверь. Она очень надеялась, что девятичасовой пациент не придет раньше назначенного времени. В самом деле, что за удовольствие сидеть в крохотной, скудно обставленной приемной? Так она успокаивала сама себя и ошиблась – пациент, точнее – пациентка, пожилая сухонькая старушка, уже была здесь. Увидев входящую Мэри, она вскинулась и приветливо заулыбалась – ей явно не терпелось перекинуться с кем-нибудь хоть парой слов. Скучающая старая дура!

- Ужасно холодно сегодня, - заявила старушка, с удивлением разглядывая закутанную фигуру девушки. – Вы молодец, оделись по погоде. Я всегда говорю…

Мэри так и не узнала, о чем всегда говорит старушка, - собрав в кулак всю волю, она решительно скинула с себя плащ. Старушка сдавленно хрюкнула и с ужасом уставилась на девушку, отвесив челюсть и вытаращив глаза. Как ни закалена была Мэри, она не выдержала и все-таки отвернулась – обычно люди при встрече с ней старались держать себя в руках и не так явно проявляли свои эмоции. Сейчас она мечтала только об одном – поскорее очутиться во врачебном кресле, наедине с доктором Горри. Невзрачный и недалекий, посредственный врач, он обладал бесценным для Мэри качеством – наивным эгоизмом. Во всем мире его интересовал только один человек – он сам, и о себе, любимом, он мог болтать бесконечно. Иногда, словно спохватившись, он из вежливости задавал вопросы и пациентам, но было видно, что личная жизнь других людей его нисколько не интересует, и он с нетерпением ждет малейшей паузы, чтобы вновь повернуть разговор на себя. Мэри это устраивало как нельзя больше. Именно поэтому она выбрала эту дешевую социальную клинику, хотя могла позволить себе что-то и получше.

Мэри с нетерпением взглянула на часы – ровно восемь тридцать! А Горри все еще возится с пациентом. Сейчас старушка оправится от первого потрясения и обрушит на нее шквал слезливого сочувствия и жадного интереса, а этого она точно не вынесет!

Мэри уже совсем было решилась требовательно постучать в дверь, как та распахнулась, и в приемную шагнул молодой человек.

- Спасибо большое, доктор, - весело сказал он. – До свидания.

Прощаясь, он смотрел на доктора и Мэри не видел, поэтому, сделав шаг, налетел на девушку.

- Ох! – воскликнул он, инстинктивно хватая ее за плечи. – Простите! Я…

Мэри грубо вывернулась из его рук, буквально ворвалась в кабинет и решительно захлопнула за собой дверь. Как ни мимолетно было это столкновение, молодой человек успел разглядеть Мэри, это было понятно по тому, как изменилось выражение его лица. И плевать, с привычным ожесточением подумала Мэри.

Горри, как всегда, был на высоте. Едва выслушав жалобы девушки, он сунул ей в рот дентоскоп, включил анестезию и, пока десятки умных нанороботов усердно трудились, восстанавливая пораженный кариесом зуб, делился своими планами на отпуск. Основная проблема заключалась в выборе курорта: те, которые нравились Горри, были слишком дорогими, а те, которые он мог себе позволить, решительно его не устраивали качеством обслуживания и комфорта. Закрыв глаза и расслабившись в удобном кресле, Мэри отдыхала душой и телом.

Пожалуй, даже дома, в одиночестве, ей не было так хорошо. С доктором Горри она чувствовала себя обыкновенной девушкой с заурядной внешностью, с которой можно дружески поболтать о том, о сем.

Она настолько расслабилась, что напрочь забыла, что пришла не в свое обычное время, что в приемной ждет своей очереди пациентка. И поэтому страшно удивилась, увидев старуху.

Та стояла напротив двери и, мешая Мэри пройти, с каким-то мистическим восторженным ужасом буквально пожирала девушку глазами. Будет теперь о чем подругам рассказать! – аршинными буквами было написано на ее морщинистом лице.

- Ханни, Ханни! – нетерпеливо звал доктор Горри. – Я вас жду!

Но старуха не торопилась, и тогда доктор чуть ли не насильно втащил ее в кабинет. Но, пока не закрылась дверь, мерзкая старуха продолжала пялиться на Мэри, изо всех сил выворачивая шею. Чтоб ты ее совсем свернула, от души пожелала Мэри.

Подобные бесцеремонные особы в жизни девушки встречались не то, чтобы редко, но и не часто. И ни разу не было, чтобы двое за раз. А сегодня вот случилось.

Потому что молодой человек, о котором Мэри тоже благополучно забыла, никуда, оказывается, не ушел, а стоял у вешалки и ждал. Он в упор смотрел на девушку, и взгляд его был серьезным и внимательным. Ни насмешки, ни нездорового любопытства, он словно бы изучал ее так, как ученый изучает интересный образчик фауны. Волна гнева захлестнула Мэри, кровь бросилась в лицо.

- А ну-ка! – властно сказала она и протянула руку за плащом.

Целую секунду она сверлила его яростным взглядом, прежде чем он пошевелился. Но, вместо того, чтобы отступить, он удовлетворенно кивнул и снял с вешалки ее плащ.

- Дайте угадаю. Хороший пластический хирург вам не по карману, а другие просто не берутся за вас. Так?

Это было уже слишком! Круто развернувшись, Мэри бросилась вон из клиники. Сейчас ей было плевать на холод и дождь, на толпы людей, ей нужно было как можно быстрее вернуться домой, в свое привычное гордое одиночество, забиться в него, как в нору, и позабыть о пережитом унижении. Молодой человек что-то крикнул ей вслед, но Мэри даже не обратила не него внимания. Скорей, скорей добраться до этой чертовой машины! Там она будет в безопасности.

На стоянке было три такси, и ни одно не отвечало на ее вызов. Раз за разом Мэри набирала код, но ни в одной машине не засветился салон, не распахнулась приветливо дверца. Мэри растерянно уставилась на свой браслет, хорошенько встряхнула его, постучала по дисплею, но ни одно из этих действий не привело к желаемому результату. А потом Мэри вспомнила – ну, конечно! Привыкнув к девятичасовому сеансу, она и такси вызвала на девять тридцать! И теперь ей предстоит ждать еще полчаса! Она сразу почувствовала, что промокла насквозь и замерзла, увидела, как проходившие мимо люди замедляют шаги и поворачивают в ее сторону белые пятна лиц. Это было уже слишком!

- О, Господи, – прошептала Мэри и тяжело, безнадежно зарыдала.

Она не услышала шаги, просто почувствовала, как на ее плечи опускается плащ.

- Идиотка, - сердито сказал молодой человек. – Такой холодина! Совсем с ума сошла? Застегнись немедленно.

Дрожащими руками Мэри застегнулась, поглубже нахлобучила капюшон и почувствовала себя увереннее. И сообразила, что ничего ужасного, в общем-то, не случилось, она всегда может отменить старый заказ и сделать новый. И плевать, что это будет не социальное такси, она заплатит, не разорится, но уже через несколько минут сможет уехать. Она поднесла браслет к глазам. Но молодой человек схватил ее за руку.

- Подожди, - быстро сказал он. – Ну что ты как маленькая? Послушай меня, просто послушай!

- Отстань, - сквозь зубы проговорила Мэри, стараясь высвободиться, но молодой человек держал крепко.

- Пять минут, дай мне пять минут, а потом иди на все четыре стороны… Я что, по-твоему, просто так спросил про пластических хирургов? Кое-что я в этом понимаю, поверь.

Мэри, сопя, продолжала вырываться.

- Тебе предложили серию восстановительных операций. Так? Длительный дорогой курс без гарантий на успех. Правильно?

- Правильно! – заорала вдруг Мэри и сама удивилась, что это на нее нашло? В жизни она не повышала ни на кого голос, боясь лишний раз привлечь к себе внимание. – Все правильно! А еще парик, солнечные очки и тонну косметики в придачу. Ах, да, еще психокорректора, который примирит меня с самой собой! Ясно?

- Ну, вот видишь, - невесть чему обрадовался молодой человек. – Ремесленники! Им что тело кромсать, что душу, все едино. Лазер, скальпель… тут отрежем, там пришьем. Тяп-ляп и готово! Это что, искусство? Это…

Возбуждение вдруг покинуло Мэри, она почувствовала опустошение и безнадежность. Под плащ забрались струйки холодного влажного воздуха, и она задрожала.

- Слушай, - устало проговорила она. – Ну что тебе от меня надо? Кто ты такой вообще?

- Я – скульптор. Психокинетик. – Молодой человек извлек из кармана визитку, и Мэри машинально взяла ее. – Я – единственный, кто может помочь тебе. Есть один метод… ты о нем не знаешь… очень хороший метод, экспериментальный. Он гарантирует результат, понимаешь? Здесь адрес, приходи завтра… - он задумался.

– В девять… нет, в восемь утра. Не рано?

Псих, отстраненно подумала Мэри. Маньяк, извращенец. Сейчас как даст мне по голове… Она не боялась - жизнь не представляла для нее никакой ценности. И от последнего решительного шага ее удерживали только догматы веры, которые в нее вбивали еще в приюте. Да и врачи поработали на славу, надо отдать им должное – сама мысль о самоубийстве лишала девушку воли к действию.

Подъехало такси. Молодой человек продолжал говорить, убеждать, настаивать, но Мэри его уже не слушала, уселась в машину и дала команду на старт. Дверь мягко захлопнулась, отсекая ее от внешнего мира, но она все равно успела услышать, как псих крикнул:

- Да что ты теряешь, дура?

Умное кресло нежно охватило ее измученное тело, удобно устраивая горб, искривленный позвоночник, деформированные кости таза; кондиционер прибавил тепла, согревая сжатые в ледяной комок мышцы. Мэри глубоко вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь комфортом. Но что-то ей мешало. Ах, да! Она все еще держала в руке визитку этого психа. Нащупав нишу утилизатора, Мэри сунула туда визитку, после чего расслабилась и задремала.

А псих, стоя под дождем, провожал машину растерянным взглядом.

- Какого черта, - пробормотал он. – Я думал, она обрадуется. И что мне теперь делать?

Можно подать заявку на новый объект, подумал он, но тут же отказался от этой мысли. И дело не в том, что смена объекта автоматически снижала оценку работы, плевать ему было на оценки. Девушка – вот главное! Уникально безобразная, она своим существованием словно бросала ему вызов, и он безошибочным чутьем художника догадывался, знал, был уверен, что только с ней может раскрыться во всей полноте своего таланта.

Я и мой дрон - 10

Я и мой дрон - 11

Я и мой дрон - 12

Мы стояли в очереди на посадку: я, Ванька и Эдик. На нас поглядывали. Не пялились, не таращились, а именно с интересом поглядывали. Да и было на что посмотреть – форму для курсантов ВКС не дураки разрабатывали.

Фюзеляж глубокого темно-синего цвета, при движении в этой синеве вспыхивают еле заметные золотые искорки. Не бросающиеся в глаза, а как бы усиливающие общий 3D-эффект. А на плоскостях стилизованное изображение Солнечной системы. Очень красивый дрон, парадный, он мне ужасно нравится. Такой стильный – строгий и элегантный. Парадку, понятное дело, мы носим на парадах и всяких торжественных мероприятиях. Ну еще в отпуске или увольнении.

Повседневный, так сказать, полевой дрон визуально попроще, не такой яркий и нарядный, и это понятно. Он же учебный, для тренировок. Пыль, грязь, вмятины, царапины… пробоины, если очень уж не повезет. Мы, конечно, чистим их, ремонтируем, заплатки ставим, но полевая форма она и есть полевая.

А дома, в отпуске, я пересаживаюсь в свой старенький, когда-то экспериментальный дрон. По своему функционалу он, конечно, и в подметки не годится даже моему парадному, но зато в нем я чувствую себя уютно и совсем по-домашнему. Я словно бы возвращаюсь в детство, и это немного смешно и грустно одновременно.

- Да что они там, заснули, что ли? – громко, с возмущением произнес Эдик. Он смотрел на часы и нетерпеливо притоптывал ногой. – Сколько мы еще здесь торчать должны?

Он тоже был одет в форму курсанта ВКС: брюки, китель, фуражка. Эта дурацкая фуражка никогда не сидела ровно на его голове, вечно сбивалась то на одно ухо, то на другое. За что ему регулярно влетало от командира.

- До посадки еще четырнадцать минут, - заметил Ванька. – Ты куда-то торопишься?

- Я хочу спать, - сказал Эдик. – Я хочу сесть в кресло, вытянуть ноги и закрыть глаза. И чтобы меня ни одна зараза не будила.

- Ну еще бы, - ехидно заметила я. – Захочешь спать, если всю ночь любоваться звездами и гулять под ручку с… Как ее? Энджи? Кристи?

- Летти, - сказал Эдик и слегка покраснел. – Очень умная девушка, так всем интересуется. Между прочим, хочет поступать к нам, в академию.

- А Марианна уже не хочет? – невинно осведомился Ванька. – Помню, в прошлом году…

- Мы с Марианной просто друзья, - с достоинством ответил Эдик. И сменил тему: - Смотри, Сильвия, вон твои.

Я посмотрела.

Они уже вышли из аэропорта и теперь махали нам руками: мама, папа и Ванька. Иван Хантер четырех с половиной лет от роду. Мой брат. Мой родной младший брат.

Он очень любит меня. Любит и гордится такой крутой сестренкой, которая учится в Академии и уже почти что настоящий космонавт. И ему глубоко плевать, что я не такая, как он. Ему без разницы, кто перед ним – человек или дрон. У него половина друзей – дроны. Не так давно он заявил, что, когда вырастет, хочет стать дроном. Так устроен его мир. Очень хороший мир.

Я его тоже очень люблю, хотя временами он бывает настоящим паршивцем. Это я уговорила маму и папу на второго ребенка.

В кармане Эдика запиликал телефон. Взглянув на дисплей, он слегка смутился, буркнул что-то и быстренько отошел от нас с Ванькой. Было слышно, как он нежно воркует в трубку.

Отличный человек, Эдька, и хороший друг. А еще – завзятый сердцеед. Присуха девичья, как говорит Павел Петрович. Вокруг него вечно толкутся длинноногие красивые девчонки, хотя у самого Эдика внешность самая что ни на есть простецкая. И росточком он так и не вышел. Но что-то они в нем находят, эти красотки. Не завидую я его будущей жене, подумала я.

- Кстати, ты слышала новость? – спросил Ванька, глядя на Эдика. – Про Надин и Базиля?

- Да кто же ее не слышал? – удивилась я.

Надин все-таки вышла замуж за своего парня по переписке. Как только восемнадцать стукнуло, так и вышла. И это была, как говорится, свадьба века. Конечно, пришлось обойтись без белого платья да и без колец заодно. Но фата была, и розовые лепестки были, и свадебный танец молодоженов, и букет невесты. А еще их свадьбу транслировали на весь мир. Еще бы, такое событие! Свадьба двух дронов, это вам не хухры-мухры! А счастливые молодожены, к тому же, оказались еще и весьма практичными – новостным каналам пришлось здорово раскошелиться за право присутствовать на их торжестве.

- Я не об этом. Надин и Базиль объявили, что хотят ребенка.

- Спятили? – пораженная до глубины души, воскликнула я. - Как они себе это представляют?

- В принципе, ничего невозможного в этом нет, - рассудительно сказал Ванька. – Теоретически. А практически… тоже, наверное. Во всяком случае, экстракорпоральное оплодотворение известно уже давно. Главная сложность, сможет ли Надин… ну, ее белковое тело… нормально выносить. Здесь, конечно, есть определенный риск, и для матери, и для ребенка. Но они настаивают. Говорят, что стать родителями, это их конституционное право, и они будут за него бороться. Врачи, вроде бы, согласились на эксперимент.

Ну, Надин, ну, авантюристка! Еще похлеще меня! А такая тихоня в школе была! Правду говорят – в тихом омуте черти водятся. Вот нисколько не сомневаюсь, она своего добьется!

- А кого они хотят? – спросила я.

- Не знаю. Да и какая разница? Мальчик, девочка… лишь бы здоровым родился.

- Нет, я имею в виду: дрона или человека?

Ванька вытаращился на меня.

- Что? – потрясенно воскликнул он. – Дрона или… Так ведь он человек… и родится человеком! Какой тут может быть выбор?

- Ну, выбирать-то все равно придется, - сказала я. – Рано или поздно. Вводить вакцину или не вводить?

- Знаешь, Сильвия, - помолчав, сказал Ванька. – Сколько я тебя знаю, столько ты меня удивляешь… Мне, например, такое бы и в голову не пришло. Я себе такой выбор даже представить не могу.

- Это потому, что ты психолог, - сказала я. – А я – псих. Ты видишь в нас людей, а я – дронов. Мы для тебя, по большому счету, ущербны. Тебе задурили голову, что мы, мол, спим и видим, как станем людьми, а это не так. Наши родители, техники, учителя считают, что мы страдаем от своей неполноценности, а это снова не так. Понимаешь, мы-то ведь не считаем себя ущербными. Это вы так себе решили, а мы считаем себя полноценными личностями. Да, мы, дроны, зависим от людей… но это только потому, что среди нас мало техников, ученых, врачей. Еще мало. Но ведь скоро все может измениться, правда? Вот я – первый боевой дрон. И мне нужен человек, чтобы пересадить матрицу из одной машины в другую. Пока еще нужен. А вот представь, что растет среди нас маленький гениальный конструктор. И он придумает какую-нибудь систему стыковки дронов, чтобы – раз, и мы в другой машине. Знаешь, Ванька, эпоха дронов только сейчас начинается. По-настоящему, я имею в виду. И вам придется с этим считаться.

- Нам? – тяжело спросил Ванька. – Кому – нам? Ты так говоришь, Сильвия, как будто я…

Он отвернулся и отлетел в сторону. Ну, вот, расстроено подумала я, снова обидела любимого человека. Ох, что-то часто мы в последнее время ссориться стали. А ведь он, между прочим, мой жених.

Да, Ванька сделал мне предложение. Месяц назад, при всем честном народе. Мама всплакнула от радости, а папа так растерялся, что стал ужасно суетливым и то и дело ляпал что-то невпопад. Только Павел Петрович остался невозмутим.

- Я с самого начала знал, что этим дело и кончится, - заявил он. – Уж больно Ванька тебя защищал да выгораживал все время. Только заешь, что я тебе скажу, девочка? Он хоть и любит тебя, да такой весь из себя шелковый, но внутри – кремень. Упертый не меньше, чем ты. И под твою дудку плясать не будет. Так что ты, Сильвия, десять раз подумай, прежде чем соглашаться.

Ванька тогда страшно обиделся на деда, а я, наоборот, стала его защищать, и вот тогда-то мы и поссорились в первый раз. Правда, быстро помирились.

И сейчас помиримся.

Рядом кто-то деликатно кашлянул. Я обернулась – это был служащий аэропорта, он улыбался и отдавал мне честь.

- Мисс Хантер? Ваше разрешение на вывоз капсулы?

- Да, конечно, - сказала я, выдвигая соцчип.

Карт-ридер мигнул зеленым огоньком, подтверждая, что все в порядке.

- Через две минуты объявят посадку, мисс Хантер. Отвезти вашу капсулу?

- Спасибо, я сама.

- Как скажете, - служащий еще раз козырнул и пошел по своим делам.

Я смотрела ему вслед и думала о том, что еще несколько лет назад все было по-другому. Каждое наше появление вызывало настоящий фурор, толпы людей собирались вокруг нас. Каждому хотелось рассмотреть нас, потрогать, убедиться, что мы – не фейк, что мы, дроны, - существуем. И отдельным индивидуумам порой приходилось буквально вколачивать простую истину – мы живые. Мы не вещи, не роботы. Мы – дроны! Полноценные личности, обладающие свободой воли. Помню, один ненормальный, вооружившись дисковой пилой, вознамерился отпилить от меня кусочек. На сувенир, что ли? Пробившись сквозь толпу, не обращая ни на кого внимания, он принялся за работу так уверенно, так деловито, что все как-то растерялись. Да и я, признаться, тоже поначалу просто обалдела. Но потом… ух, какую трепку я задала этому мерзавцу! До сих пор приятно вспомнить!

Сейчас многое изменилось. К нам привыкли, с нами смирились. Как и со своей зависимостью от нас, как и с чувством вины перед нами. Прав оказался Павел Петрович – человечество оказалось гораздо гибче и пластичней, чем это представляли себе высоколобые умники-теоретики. Конечно, не все оказалось гладко и просто, были сложности, были разного рода эксцессы… были, есть и, наверное, долго еще будут. Взять хотя бы группу дронов-экстремистов, которые отказались сдавать плазму без дополнительных преференций. Или религиозных фанатиков, которые объявили нас исчадием ада и призывали очистить землю от вселенского зла. Но все это прах, тлен и ерунда, как говорит Ванькин дедушка. Потому что, когда прошел первый шок, выяснилось главное – люди и дроны прекрасно уживаются вместе. Ну, случаются непонятки и неловкие ситуации… ну и что? Это не повод объявлять друг другу войну.

Между прочим, были и такие, кто принял нас с радостью. Я бы даже сказала – с восторгом и энтузиазмом. Спинальники, например, или ампутанты. Глухие, незрячие. Инвалиды детства или те, кто стал калекой в результате болезни или несчастного случая. Для них мы были не врагами, не спасителями человечества и уж тем более не щекочущей нервы сенсацией. Для них мы были надеждой. Надеждой на личное, персональное чудо. «Я тоже дрон!» - с такими плакатами они устраивали митинги и шествия, пикетировали местные органы власти и требовали «всеобщей дрононизации». «Запустили хоря в курятник», - очень довольный, посмеивался Ванькин дедушка.

Как-то на одной из многочисленных пресс-конференций меня спросили, не жалею ли я о своем поступке, не раскаиваюсь ли?

- Ваши необдуманные действия, мисс Хантер, нанесли тяжелейшую моральную травму человечеству, - заявил мне какой-то пафосный журналист. – Сознаете ли вы свою ответственность перед мирными обывателями?

Это была такая чудовищная глупость, что я даже не стала отвечать, просто покинула зал.

Я ни в чем не раскаивалась и ни о чем не сожалела. И Эдик тоже, это я точно знаю.

***

… Тогда, шесть лет назад, ему все удалось. Он удрал от охранника, которого к нему приставили, вскочил на велосипед и во весь дух помчался к ближайшим соседям, что жили в полутора километрах от мистера Павлова. Эдька не собирался прятаться или бежать, он знал, что шансов скрыться у него нет. Он поступил проще и эффективней – сработал на опережение. Ворвавшись к соседям, он наплел им какой-то ерунды, поднял переполох и потребовал доступ к компьютеру. И, разумеется, получил. Так что когда потный и злой как черт охранник нашел Эдьку, дело было сделано.

А Ванька потом признался, что очень рассчитывал на мой авантюрный характер.

- Нас ведь жестко контролировали, Сильвия. И меня, и Чжоу, и всю нашу группу. Мы ведь не скрывали своих убеждений… думали, что со временем нам удастся продавить Совет. У нас даже обращение к человечеству было готово. А потом меня перевели в ваш город. Ну, вроде как в ссылку. А там – ты. Умная решительная девчонка с чертовски упрямым характером. И я сделал ставку на тебя. Этот твой дрон… ты бы знала, чего мне это стоило! Ну, не мне одному, конечно. Но именно я подал идею, чтобы экспериментальный дрон отдали тебе. Я был почти на сто процентов уверен, что новая техника даст тебе больше возможностей, что ты ими воспользуешься. И не ошибся. Правда, я не ожидал, что события понесутся с такой скоростью.

- Ты не боялся за меня? Только честно? Не боялся, что меня уничтожат? Лишат матрицы?

- Боялся, - мрачно признался Ванька. – Мы все боялись. Но на нашей стороне был дед и директор Паркер. Биг Босс. Они бы не допустили, ты уж поверь. Мы бы не допустили!

И это меня считают авантюристкой!

Я не злилась. Ни капельки. Тогда это было целиком и полностью мое решение, и я готова была за него отвечать. И ни на какую помощь и поддержку не рассчитывала. Одна-одинешенька против всего мира. Маленькая глупенькая романтическая девочка. Такой я была. Да и осталась, если только исключить слово «маленькая».

***

- Ты чего стоишь? – заорал Эдька. – Оглохла? Посадку объявили! Давай, пошли!

Он схватил свою сумку, забросил ее на мою капсулу и, набирая скорость, помчался следом за немногочисленной толпой, которая, не торопясь, втягивалась в распахнутые двери, за которыми виднелось летное поле. Длинный серебристый «Баклан» уже стоял на взлетной полосе, готовый в любой момент оторваться от земли и нырнуть в космос.

- Значит, на Луну? – грустно спросил Ванька.

- Угу, - сказала я.

- На полгода?

- Угу.

Старые базы на Луне и Марсе никуда не делись, разумеется. И сейчас они, переоборудованные, ждали нас, курсантов ВКС. А еще там нас ждали новые дроны – мощные, прекрасно вооруженные космические корабли. В количестве двух штук: для меня и для Эдьки. Мы работали в паре, и Ванька страшно ревновал. Хотя изо всех сил скрывал это.

По какой-то необъяснимой причине там, в вакууме, связь между мной и моим телом была практически неограниченной. Это проверила не я, это проверил мистер Сандерс: в данный момент он подлетал к Джупу, а его капсула находилась на Луне.

- Ты береги себя, Сильвия. Я очень тебя прошу. И… не лезь на рожон. Ладно? Я буду тебя ждать.

Я знаю – Ванька полжизни бы отдал, чтобы быть со мною рядом. Здесь, на Земле. И там, в космосе. Но – проклятая космофобия. Которая не лечится.

Я взглянула вверх. В голубом-голубом небе плыли белые барашки облаков, и там, за этой мирной пасторалью, скрывалась грозная беспредельная пустота Вселенной.

Нет, не пустота, теперь мы это точно знаем!

Я не знаю, случайно или намеренно они пришли к нам. Я не знаю, когда они вернутся и вернутся ли вообще. Но если такое произойдет, если нам суждено когда-нибудь снова встретиться, мы будем ждать их.

Я и мой дрон.

Я и мой дрон

Я и мой дрон - 2

Я и мой дрон -3

Я и мой дрон - 4

Я и мой дрон - 5

Я и мой дрон - 6

Я и мой дрон -7

Я и мой дрон - 8

Я и мой дрон - 9

Я и мой дрон - 10

Я и мой дрон - 11

Я не хочу рассказывать о том, что я увидела. Понимаю, звучит ужасно глупо, но ничего не могу с собой поделать. Слишком уж это… интимно, что ли. Притихшая, потрясенная я медленно плелась за Боссом и пыталась кое-как упорядочить хаос мыслей и чувств. И вдруг поняла, что мне жалко ее. Она лежит здесь, как в склепе, как в гробу, в тишине и одиночестве, без солнечного света, без друзей, без мамы и папы… а ведь это она их дочь! Или я? Или мы обе?

А еще я поняла, как меня выключили тогда, на холме. Ей сделали какой-то укол, снотворное или транквилизатор… Укололи ее, а заснула я. Вот так все просто, по-человечески. И не нужны никакие поводки, никакие пульты…

Я была так подавлена, что совершенно не замечала, куда мы летим, и очнулась, лишь когда Босс несколько раз окликнул меня.

Я огляделась. Мы находились в какой-то комнате, здесь была мебель, большой монитор на стене, высокие окна.

- Ты посидишь в этом номере, пока не придут родители, - сказал Босс.

- Ладно, - вяло сказала я. – А когда они придут?

- Не скоро. Им надо упаковать вещи и вообще уладить массу дел, - в голосе Босса слышалась озабоченность. – Ты ведь понимаешь.

Я не понимала, но все равно кивнула, потому что от меня этого явно ждали.

- Иван останется с тобой…

- Нет! – резко сказала я. – Я хочу побыть одна.

Они принялись меня уговаривать, упирая, что в моем состоянии оставаться одной неразумно, ведь у меня наверняка возникла масса вопросов, и вообще, захочется с кем-то поговорить. Но я уперлась – или я остаюсь одна, или немедленно подавайте сюда родителей. Конечно, они вынуждены были уступить.

- Я всегда на связи, - сказал Ванька. – Если что, я тут же примчусь.

Закрылась дверь (я отчетливо услышала, как щелкнул магнитный замок), и я осталась одна.

Я покружила по комнате, обнаружила вторую комнату, видимо, спальню, крошечную кухоньку и санузел. Потом подлетела к окну.

Номер находился на высоте примерно третьего этажа, окна выходили на какой-то парк. Наверное, красивый, но мне было не до красот.

Поглазев на высокие деревья, за которыми угадывался забор, я устроилась в кресле, включила телик, побегала по каналам, выбрала какую-то космическую ерунду и сделала вид, что смотрю. Я нисколько не сомневалась, что за мной наблюдают. Тот же Ванька, например… хотя, какой он теперь мне Ванька, взрослый человек, дипломированный психолог, мать его… Мистер Сомов, что б ему пусто было!

Странно, я на него не злилась почему-то. Думала про него плохо, накручивала себя, но совсем не злилась. Может быть, злость придет потом, когда я немного отойду от шока.

Я перебирала в памяти события последних дней и удивлялась, как много вместилось за столь короткое время. Моя жизнь изменилась. Словно жила себе Сильвия Хантер, а потом раз – и на ее месте совсем другой человек! Родителям, наверное, трудно будет смотреть мне в глаза…

Спохватившись, я набрала номер мамы. Телефон молчал наглухо. И папин тоже. Что ж, нечто такое я и предполагала – я в тюрьме. Почти как она.

Я вспомнила «Активное отделение», и мне стало так тошно, что я вскочила и заметалась по комнате, натыкаясь на стены. Потом вызвала Ваньку. Он ответил сразу же.

- Я хочу выйти отсюда, - потребовала я и сама удивилась, услышав в своем голосе истерические нотки. Собственно, я и собиралась изобразить нервную барышню, но что это получится так натурально, не ожидала. И даже испугалась немного

Спокойнее, Сильвия, спокойнее! Держи себя в руках!

- Ты понимаешь, Сильвия, - мягко начал Ванька (черт с ним, пусть уж так и будет Ванькой), но я его перебила.

- Я хочу выйти отсюда! – заорала я. – Я не могу сидеть взаперти, понимаешь ты это? Я хочу на волю! – Вдруг отличная мысль пришла мне в голову. – Интересно, - с ехидством спросила я, - окна здесь бронированные?

- А-а-а, - протянул Ванька, явно растерявшись. – Э-э-э… Погоди минутку, Сильвия.

Он отключился. И очень скоро щелкнула, отворяясь, дверь. Ужасно довольная собой, я важно выплыла из комнаты.

- Пойдем на свежий воздух, - потребовала я, и Ванька, покорный, как овечка, поплелся за мной.

На воздухе мне и в самом деле стало лучше. И дело тут, ясень пень, не в самом воздухе, каким бы свежим он ни был. Просто теперь на меня не давили стены, и я не чувствовала себя замурованной. Как она. У меня была хотя бы иллюзия свободы.

Сперва я, как ошалелая, носилась по парку. Ванька пытался держаться рядом, но быстро понял, что дело это безнадежное.

- Только не взлетай высоко! – крикнул он. – Там силовой периметр.

Понятно, подумала я. И поводка никакого не надо. И так никуда не денусь. И все же мне было интересно, насколько распространяется моя свобода, поэтому бросила кружить по парку и с деловым видом направилась к институту.

Там толклась масса народу – и дроны, и люди. Но никто меня не остановил. Даже внимания никакого не обращали. Только один раз бородатый дядька, которого я едва не сбила, сказал недовольно:

- Осторожно, девочка.

А больше ничего не сказал и пошел себе дальше, на ходу проглядывая какие-то бумаги.

Потом я оказалась в каком-то огромном холле со стеклянной крышей; здесь был фонтан, цветы и деревья в кадках. Чувствуя себя порядком вымотанной, я опустилась на бортик бассейна. Ванька устроился рядом. Несколько минут мы молчали. Первым, как ни странно, не выдержал Ванька.

- Наверное, у тебя есть вопросы. Ты спрашивай, пожалуйста.

Я подумала.

- Скажи, а ты и правда рыжий? Ну, там, в капсуле?

- Правда, - с каким-то удовольствием подтвердил Ванька. – Весь в отца.

- Так он живой? – удивилась и обрадовалась я. Надо же! А я себе напридумывала…

- Конечно. Жив, здоров. И он, и мама… Кстати, именно мой отец сконструировал твой дрон. Не один, понятное дело, их там целый научно-производственный коллектив, но он принимал самое непосредственное участие.

- Здорово, - совершенно искренне сказала я. И опять помрачнела. - Что теперь со мной будет?

- Тебе придется уехать. Тебе и твоим родителям.

- Куда?

- Не знаю, - вздохнул Ванька. – Обычно на Западные Территории. Но как будет с тобой… нет, не знаю… Но куда-то придется, ведь у тебя язык как помело, ты же всем разболтаешь… Ты даже не представляешь, как не вовремя ты все это затеяла, - с горечью произнес он. – Ничего не готово, все планы к чертям. Вот сейчас надо будет перестраивать образовательную программу специально под тебя… твоей маме нужно бросать перспективную тему, чтобы быть рядом с тобой…

Я снова набрала родителей, и снова они не ответили.

- Здесь нет связи, Сильвия, - произнес глубокий бас.

Взвизгнув от неожиданности (как нервишки-то расшалились!), я обернулась. Ну, конечно, Биг Босс собственной персоной! И как подкрался незаметно, гад.

- Ты не можешь никому позвонить, ты не можешь отсюда выйти, потому что…

- Потому что я в тюрьме, - перебила я. – Спасибо, я и сама догадалась.

- Потому что у тебя нет пропуска, - спокойно продолжал Босс. – Увы, двенадцатилетним пропуска не выдаются. Но пока ты здесь, ты свободна в своих передвижениях. Иди, куда хочешь.

- Да ну? – усмехнулась я. А потом меня осенила замечательная идея. – А вот скажите мне, это здесь находится… ну, такая лаборатория, где нам матрицы вставляют? Не знаю, как это называется…

- Это называется УМСМО. Установление ментальной связи с материальным объектом. Очень сложная, очень долгая процедура, длящаяся не одну неделю. Обычно она завершается в первое полугодие жизни ребенка, и он получает свой первый дрон. Всех подробностей я, понятное дело не знаю, да и никто не знает, кроме узких специалистов. Но ты можешь посмотреть учебный фильм. Правда, его показывают после определенной психологической подготовки, но для тебя, я думаю, можно сделать исключение.

- Она здесь? – спросила я. – Эта ваша лаборатория?

- Да.

- Отлично! – я взлетела. – Хочу туда! Немедленно.

- Ничего не выйдет, девочка, - с каким-то даже сожалением сказал Босс. – Тебя туда не пустят.

- И почему это я не удивлена? – усмехнулась я.

- И меня не пустят. И мистера Сомова. Вообще никого.

- Да ладно? – недоверчиво спросила я. Искоса взглянула на Ваньку, и тот развел манипуляторами. Совсем как человек руками. И послал мне смайлик, на котором синий человечек рыдает и рвет на себе волосы. – А… почему?

- Видишь ли, наши дроны создают помехи. А твой особенно, потому что он еще и излучает. Не настолько, чтобы причинить существенный вред белковому телу, но вот сбой аппаратуры гарантирован. А она очень тонкая, эта аппаратура, на нее влияет даже биополе обычного человека. Поэтому для работы в родильном отделении подбирают особых людей, у которых уровень биополя снижен… Обычно это старики, - добавил он печально. – Моя мама работала там. А отец – нет. Он бросил нас сразу после моего рождения.

- Ладно, - буркнула я, не давая предательскому сочувствию захватить меня. – Так и быть, фильм посмотрю… потом… А что будет с Эдькой?

- Кто такой Эдька? – Босс повернулся к Ваньке. – Я уже второй раз слышу это имя от Сильвии. Почему я не в курсе?

- Эдуард Николаевич Петров, - как-то уж очень поспешно ответил Ванька. – Внук мистера Петрова, нашего…

- А, это тот мальчик, с которым Сильвия встретилась за Периметром? Да, теперь я понял. А ничего с ним не будет. Кончатся каникулы, он уедет домой.

Я вытаращилась на Босса.

- То есть как? – с огромным изумлением спросила я. – Меня, значит, в ссылку, чтобы я чего-нибудь не сболтнула, а ему, получается, полная свобода? Так что ли? О! – закричала я, подпрыгивая от возбуждения. – Я поняла! Вы сотрете ему память! Я читала – называется гипноз.

- Типа того, - посмеиваясь, сказал Босс. – Сунем его в железный ящик, подключим к электродам… нет, лучше вживим их прямо в мозг… Господи, Сильвия, - вздохнул он. - Какой же ты еще ребенок... Да ничего с ним не будет, с твоим Эдиком. Пусть болтает. Кто ему поверит? Ты даже не представляешь, сколько слухов ходит про нас. Одним больше, одним меньше… Разумеется, мы сделаем все, чтобы дискредитировать…

- Гм, - сказал Ванька, и Босс замолчал.

- А зачем? – спросила я.

- Что – зачем?

- Ну, вот это. Диске… дити…

- Я тебе потом объясню, - быстро сказал Ванька, но Босс качнул корпусом.

- Ну, зачем же откладывать? Дискредитировать, Сильвия, это означает вызвать недоверие к человеку. К его словам или поступкам. Фактически, обвинить во лжи. Но не напрямую, а распространив информацию, ставящую под сомнение его правдивость.

Я помолчала, переваривая.

- Вы такой честный. Прямо напоказ. Даже если сами себе вредите. Это для того, чтобы я вам доверяла?

- Точно, - с удовольствием подтвердил Босс.

- Тогда ответьте мне еще на один вопрос. Тоже честно.

- Разумеется.

- Я могу попрощаться с Эдькой?

Босс взлетел, сделал пару кругов вокруг фонтана, опять сел.

- Зачем тебе это надо?

- Не знаю, - подумав, ответила я.

- Ты считаешь его своим другом?

- Наверное… Нет, не знаю. Просто… - я замялась, подыскивая слова. – Понимаете, он был первым человеком, которого я увидела. То есть, ребенком… я ведь думала, что дети - это мы… а он, оказывается, тоже… И мы с ним разговаривали… А еще он помогал мне…

- Вы с ним подружились, - констатировал Босс. – Я так и думал.

- Так можно нам попрощаться?

- Нет. Это еще больше осложнит его жизнь. Но если ты настаиваешь… Если берешь на себя ответственность…

Понятное дело, настаивать я не стала.

***

Контейнеры с вещами давно уже уехали, а мы все никак не могли тронуться в путь – столько людей и дронов собралось попрощаться с родителями. Особенно с мамулей. Я и знать не знала, что она такая популярная. Наконец, вся зареванная, она села в машину и махнула рукой: поехали! И мы поехали: мама, папа, я и Ванька. Следом за нами двинулся грузовик с капсулами.

- Ты что, едешь со мной? – спросила я его вчера.

- А куда я денусь? - сказал он. - Надо же кому-то за тобой приглядывать.

- Тоже мне, приглядывальщик нашелся, - фыркнула я, но почему-то мне было приятно это слышать.

Мягко, еле слышно, урчал мотор. Мы с Ванькой сидели на заднем сиденье; папа вел машину, одну руку он небрежно положил на руль, другой сжимал мамину ладонь. Мы ехали в новую, совершенно незнакомую жизнь, и от этого было грустно и радостно одновременно. Что-то там нас ждет? - подумала я.

Машина взобралась на холм, и я решилась.

- Пап, останови, - попросила я. – Хочу попрощаться. С городом и… вообще...

Папа послушно остановился, и я вылетела из машины. Следом за мной появился Ванька.

- Красота какая, - сказала я. – Правда?

- Правда, - согласился он.

Лето плавно перетекало в осень, и низкий кустарник, который покрывал холмы, лишь намекал на грядущее багряное великолепие. Не думая о надвигающихся холодах, самозабвенно стрекотали цикады, но уже летали в прозрачном воздухе первые паутинки.

- Знаешь, так странно, - сказала я. – Так много людей вокруг. Они живут рядом с нами, общаются… А весь остальной мир, оказывается, ничего о нас не знает. Слухи… это да, их много… но ведь это только слухи. Почему так? Нет, я все понимаю – секретность, то, се… подписки о неразглашении и все такое… И все равно, должен же хоть кто-то проболтаться. Я бы, например, точно проболталась.

- Мы живем на острове, Сильвия. На очень большом, но все-таки острове. Сюда не так-то легко попасть. А потом, людям просто невыгодно распускать языки. Что они поимеют в этом случае? Сомнительную славу? А потеряют значительно больше. Здесь хорошо жить, Сильвия, спокойно и удобно…

Он еще что-то говорил, но я не слушала, я медленно поднималась вверх. Я вспомнила пикник по случаю каникул. Как я безрассудно рванула вверх, а меня обездвижили пультом. Сейчас ни пультов, ни поводков. Но чувствую ли я себя свободной?

- Эй, ты куда? – спросил Ванька. С такой же самой интонацией, как и тогда, на пикнике.

Я не хотела вызывать его подозрения, поэтому остановилась. Тем более, что набранная мною высота вполне позволяла совершить задуманное.

… Как-то так получилось, что все позабыли, что у нас, дронов, два вида памяти. То есть не забыли, конечно, а… как бы это поточнее выразиться? Перестали обращать внимание? Наверное, так. То, с чем вы сталкиваетесь каждый день, перестает быть чем-то уникальным. Тривиальная вещь, стоит ли об этом говорить?

Я, лежащая в капсуле, обладала самой обыкновенной человеческой памятью. Я могла что-то помнить, а что-то нет. Стихи, например. Или дурацкие формулы. Ну, не любила я их, не любила и не понимала. И частенько использовала память дрона. Которая представляет собой обыкновенную запись на жесткий диск. Можно открыть нужный файл и воспользоваться информацией. Учителя называют это шпаргалками и нещадно карают за списывание.

К счастью для учителей, объем жесткого диска обыкновенного дрона невелик. Или это он невелик у детских дронов? Не знаю. Знаю только, что мой дрон уникален во всем.

Я включила видеозапись сразу же, как меня привезли в институт (эх, жаль, что не раньше!), и записывала все, абсолютно все. Мне предоставили полную свободу передвижения, и я ею воспользовалась без зазрения совести. А ночами, когда все спали, и я оставалась одна, я чистила архив. Фотографии природы – долой! Игры, любимые фильмы, лекции и справочные материалы – долой! Я безжалостно обрезала шпионское видео, снятое в институте, я оставляла лишь самое существенное, самое главное, и все равно информации было слишком много. Пришлось ее архивировать.

Это далось мне нелегко. Приходилось рассчитывать исключительно на себя, на свою белковую память, а информатику я никогда не любила. На минимальный балл вытягивала, и ладушки. Все равно никаким программистом я не собиралась становиться. А вот теперь горько жалела об этом. И еще о том, что сдуру стерла все шпаргалки. Ох, как бы они мне сейчас пригодились!

Справилась я исключительно на злости и упрямстве, но справилась. Пакет с бесценной информацией висел у меня, что называется, на «горячем старте», готовый в любой момент взорвать сеть… а я вовсе не была уверена, что информация эта хоть чего-то стоит. Откуда я знаю, что именно заинтересует человечество? Я лично с этим человечеством незнакома! Ну, если не считать Эдьки, конечно.

И я быстро, чтобы не испугаться, чтобы не передумать, вызвала Эдьку. Эдуарда Николаевича Петрова. Человеческого ребенка, живого и здорового. Благодаря мне. И таким, как я. И нашим родителям. И многим другим.

Никто, даже сам Эдька, не знал, что у меня есть его номер. Да и сама я очень вовремя забыла об этом факте… и только поэтому, наверное, не проболталась. А уж когда вспомнила, то никакая сила не заставила бы меня открыть рот.

Как я и предполагала, вне города связь работала отлично, Эдька отозвался. Не сразу, что заставило меня понервничать, но отозвался.

- Алё? – настороженно спросил он.

Наш разговор я продумала заранее и сразу взяла быка за рога. Прям как в шпионских детективах.

- Это я, Сильвия. Слушай внимательно, у меня мало времени. Ты сейчас получишь очень ценную информацию…

- Эдик, кто там? – голос на заднем плане был жестким и очень неприятным.

- Ты с кем разговариваешь? – спросил Ванька, поднимаясь ко мне.

Нужно было торопиться. Я рванула вверх. Я знала, что Ванька ни за что не угонится за мной, и он это знал. Поэтому остановился, издалека наблюдая за мной. Деваться-то мне все равно было некуда, и мы оба прекрасно это понимали.

- Немедленно разошли ее! – крикнула я, отправляя заархивированный пакет на почту Эдика. – Кому хочешь… всем! Как можно быстрее!

- Ясно! – крикнул Эдик.

- Отдай телефон! – заревел мужской голос.

Послышались звуки борьбы, что-то упало, раздался звон разбитого стекла, шумное неровное дыхание, звук оплеухи, потом Эдик тонко вскрикнул, и наступила тишина. Абсолютная и безнадежная.

Ну, вот и все, подумала я. Эдька, прости меня, я честно старалась. Я хотела, чтобы ты и твои друзья, все человечество узнало о нас. Чтобы кончилось, наконец, это вранье, чтобы мы узнали друг о друге… Два человечества, подумала я. Да, вот именно так! Встреча двух цивилизаций, двух миров… Это было бы здорово. Конечно, это был бы шок… но ведь и надежда была бы тоже!

Жаль, не получилось.

Я посмотрела на Ваньку. Он молчал и не двигался. Все видел, все слышал, все понимал и даже не попытался остановить.

- Подстраховались, значит? – с горечью сказала я. – Ну, еще бы! Меня ведь так легко просчитать. Поэтому и Эдьку никуда не отправили, и телефон у него не отобрали. Отличная работа, мистер Сомов! Поздравляю! А я-то, дура…

- Пошли, Сильвия, - грустно сказал Ванька. – Нас ждут.

Мною овладело безразличие, и я без разговоров уселась в машину. Папа что-то спросил, но я не ответила, погружаясь в какую-то сонную апатию. Что теперь со мной будет? – отстраненно и равнодушно подумала я. Дрон у меня отнимут, это понятно… а матрицу уничтожат. Наверное. Зачем им матрица, когда важно только тело, поставщик антител? Тело - вот что является наивысшей ценностью, а все остальное, включая сознание, вторично, да и вообще не обязательно. Зачем им лишние хлопоты? Зачем им я, Сильвия Хантер? Если есть такая удобная, ни на что не претендующая тушка? Слепая, глухая и немая?

На всю жизнь, холодея, подумала я. На всю оставшуюся мне долгую-долгую жизнь.

Меня обдало таким острым животным ужасом, что я чуть не потеряла сознание.

Только не это! Пожалуйста, только не это! Дайте мне дрон! Любой, самый примитивный, для ползунков! Чтобы только видеть и слышать! Прошу вас, умоляю – дайте мне дрон!! Ну вы же люди!!!

- Все будет хорошо, Сильвия.

Я не поняла, кто это сказал. Может быть, даже я сама.

Я и мой дрон

Я и мой дрон - 2

Я и мой дрон -3

Я и мой дрон - 4

Я и мой дрон - 5

Я и мой дрон - 6

Я и мой дрон -7

Я и мой дрон - 8

Я и мой дрон - 9

Я и мой дрон - 10

- Этот Кирилл, он был первым, да? – спросила я. – Первым дроном?

- Не совсем так, - сказал Ванька. – Он был первым, до кого донырнули, но…

- Донырнули?

- Донырнули до личности, находящейся под «плато Батурина», - объяснил Ванька.

– Достучались. Наладили связь. В этом смысле он был первым. Но дроном он не был. Во всяком случае, в нашем понимании.

Мы с Ванькой сидели на подоконнике моей комнаты. Уже стемнело, и в прямоугольнике света, падающего из окна первого этажа, мелькали чьи-то тени. Я слышала голоса; один раз кто-то заглянул к нам, но мы с Ванькой не обратили на него внимания, и он ушел.

- Наши дроны созданы на базе инопланетных технологий. Наверняка мы не смогли в точности воспроизвести все процессы, там еще изучать и изучать, на несколько поколений хватит. Но ППУ мы освоили, а это, как ты понимаешь, является ключевым узлом любого дрона.

- Пэпэу? – удивилась я. – Это что еще за зверь?

- Приемо-передающее устройство, - объяснил Ванька. – Ну, матрица, проще говоря. Конечно, можно обойтись обычным коротковолновым передатчиком… да раньше, кстати говоря, так оно и было… но радиоволны имеют существенные минусы по сравнению с теми же ментальными волнами. Для них преград не существует. Да и расстояний, по большому счету, тоже.

- ППУ значит, - сказала я. – Передатчик. А я, дура, всю жизнь думала…

- Что матрица это что-то вроде мозга? Носителя нашей личности? – подхватил Ванька. – Не ты одна, мы все в детстве так считали. Нет, Сильвия, матрица – это обыкновенный прибор. Который можно сломать, починить, заменить на новый, модифицировать. И все это без вреда для человека… Кстати, насчет модификаций, - вдруг оживился Ванька. – Знаешь ли ты, деточка, чем твой дрон отличается от моего?

- Всем, дяденька, - сказала я и добавила мстительно: - Он в тыщу раз лучше! У него такая скорость, что тебе и не снилась! Да и вообще!

- Дурочка ты, Сильвия, - грустно сказал Ванька. – Скорость… Да при чем тут скорость? Анализаторы – вот что главное! Органы чувств, если говорить о человеке. Зрение, слух – у тебя есть, у меня есть, у любого дрона есть. А что такое есть у тебя, чего нет ни у кого из нас?

- Ну? – сказала я.

- Обоняние! Он же химический анализатор. Ты ведь знаешь, что такое запах, Сильвия?

- Ну, - сказала я. – А ты, что ли, нет?

- И никто не знает. Кроме людей, разумеется. А еще у них есть осязание, проприоцепция, они чувствуют жару и холод, боль и прикосновения… да много чего еще! Вот мы сидим на подоконнике. Ты можешь определить, гладкий он или шершавый?

Я посмотрела на подоконник. Включила подсветку и дала увеличение. Пластик был ровный, практически без царапин.

- Гладкий, - уверенно объявила я.

- А человек смог бы это определить с закрытыми глазами. Просто проведя ладонью. Понимаешь?

Я вспомнила зимние куртки, которые маме все было недосуг убрать в шкаф, и шапки, и шарфы, и перчатки. И как папа заходил домой, румяный с мороза, и говорил: «Бр-р, ну и холодина сегодня», и передергивал плечами. И как мама брыкалась и смеялась: «Щекотно», когда папа трогал ее босые ноги. И как у нас один раз отменили занятия в школе, потому что сломались кондиционеры, и все учителя ходили красные, потные и тяжело дышали… Я никогда не обращала на это внимания, считая разницу восприятий в порядке вещей. А теперь оказывается, что…

- Мы ущербны? – спросила я. – Мы, дроны? Недолюди, да?

Я считала себя крутой. Я гордилась тем, что летаю быстрее, чем люди бегают, что не устаю, не задыхаюсь… что вижу лучше, слышу лучше… а гордиться-то и нечем, оказывается! Это ведь все не мое! Это не мои достижения, я лично ничего не сделала для того, чтобы быть лучше, быстрее, сильнее, это сделали люди, создавшие мой дрон. А еще они сократили разрыв между нами, пусть даже на чуть-чуть. Вот, обоняние мне подарили…

А почему мне? Я имею в виду – почему только мне? Изобрели новую матрицу с новым анализатором, так поставьте ее всем! Чтобы по справедливости!

- Скоро, - пообещал Ванька. – Месяца три-четыре… ну, полгода край, и у каждого из нас будет такой же дрон, как у тебя. Ведь нас, доноров, не так уж и много. Не то, что раньше…

Ванька вдруг осекся, как будто сказал явную глупость. Или сболтнул лишнее. Словно стараясь отвлечь мое внимание, он принялся в красках расписывать прекрасное будущее, которое нас ждет, но я не слушала.

«Нас, доноров…». Да, Сильвия, осознай уже, запомни раз и навсегда – ты не только дрон, но и донор, рожденный с вполне определенной утилитарной целью. Спасение человечества… наверное, этим можно гордиться. Только почему я чувствую себя дойной коровой?

А потом до меня дошло еще кое-что.

- Не то, что раньше? – перебила я Ваньку, который разливался соловьем. – Нас мало? Нас стало меньше? Но почему? Если людям без нас не выжить, если людей становится все больше… то ведь и доноров нужно больше! Чего я еще не знаю?

Ужасная мысль пришла мне в голову – вакцину давным-давно изобрели, в донорах нужды больше нет, а мы – просто горстка несчастных, на которых лекарство не действует! И чтобы хоть как-то скрасить наше бессмысленное существование, нам придумали дроны.

Или от нас потихоньку избавляются? Как от обузы?

- Ты умеешь задавать точные вопросы, Сильвия.

Я понятия не имела, когда он появился в моей комнате, Ванькин дедушка. Может быть, с самого начала был здесь, просто сидел так тихо, что я его не замечала. А теперь встал, подошел к нам.

- Это очень редкое и ценное качество, девочка.

- Мы умираем? – перебила я. – Умираем, да?

Я не смогла произнести то, что крутилось в голове – от нас избавляются. Сразу же, как только нам стукнет четырнадцать. Вывозят на Западные территории и…

Павел Петрович пожал плечами.

- Все люди умирают. И я умру, и Ваня, и даже ты. Я – пораньше, вы, молодые, попозже. Но до моих лет доживете, это я вам гарантирую.

- Тогда почему нас мало? Мы что, стали не нужны?

- Нужны. К сожалению, нужны до сих пор. К счастью, не в таком количестве. В этом есть и моя заслуга. Если хочешь, назови ее виной… потому что я чувствую вину перед всеми вами. Косвенную, но мне от этого не легче. Но тяжелее всего вашим родителям, ведь это было их решение, их выбор.

- Сэр, - решительно вмешался Ванька. – Хочу вам напомнить, что уже поздно. У Сильвии был тяжелый день, она нуждается в отдыхе, и я, как психолог, настаиваю…

Настаивает он! Психолог он! С места включив форсаж, я врезалась в Ваньку, и он с воплем полетел вниз. Кончено, он не разбился, уж на это его реакции хватило, но здорово на меня обиделся. А мне только этого и было надо. Ведь речь зашла о родителях!

- Давайте, - потребовала я. – Выкладывайте!

Не слишком вежливо у меня вышло, но мне было не до хороших манер. Я и правда была здорово вымотана, держалась из последних сил.

- Мне было около тридцати лет, когда я столкнулся с одним любопытным случаем…

«Закон первенца» соблюдался жестко – вакцина требовалась не только детям, но и бывшим дементам. Нередко – пожизненно. Рождаемость росла, росла и потребность в донорах.

Очередной первенец должен был стать донором, но – не стал. Отработанная до мелочей процедура вдруг дала сбой, младенец родился здоровым, здоровым и остался, несмотря на то, что ему вводили плазму от пустого донора. Сначала предположили, что младенец родился иммунным к нейровирусу, это вызвало ликование в рядах посвященных, но радость оказалась недолгой – перед выпиской у малыша поднялась температура, проявились и другие признаки заболевания, так что ему немедленно ввели вакцину. Ни у кого не поднялась рука превратить в «овоща» этого ребенка. Счастливая мать и здоровое дитя отправились домой, на амбулаторное наблюдение, а ученые, засучив рукава, с энтузиазмом приступили к исследованиям.

«А я заинтересовался донором, - сказал Павел Петрович. – Это был настоящий «овощ», без малейших признаков умственной деятельности, ты уж мне поверь. Таких немало было в то время, больше, чем хотелось бы. Ну и, конечно, мы их изучали»

«Вы ставили на них опыты» - сказала я.

«Ты считаешь это аморальным?» - спросил Павел Петрович.

«Нет, - подумав, сказала я, - не считаю. Ведь им ничем уже нельзя было помочь. А другим можно»

«Жертвы, - сказал Павел Петрович. – Во все времена люди приносили жертвы. Во имя богов, во имя науки, во имя счастья для всего человечества. А счастье, Сильвия, никогда не бывает даром. Ты это запомни, пожалуйста»

Я ничего не поняла и промолчала.

Я не буду углубляться в научные дебри, говорил Павел Петрович. Просто знай – мы нашли способ, как увеличить иммунную активность доноров. Если раньше один донор мог обеспечить плазмой одного-двух, максимум трех человек, да и то на протяжении ограниченного времени, то сейчас каждый из вас способен практически до самой старости поддерживать десятки жизней. Дозированное облучение тимуса плюс нейростимуляция эпифиза… извини, я обещал не углубляться…

… Генерал Коллинз… мне повезло, я еще застал его. Он уже был очень болен, но его авторитета хватило на то, чтобы продавить идею секретности. Видишь ли, он считал, что новым детям, новому человечеству, будет лучше, если они будут жить без оглядки на вас, без чувства вины перед вами. Так они быстрее возродят прежнюю цивилизацию. Он – военный, он знал, что это такое – жертвовать личным составом и не ожидать благодарности. Он умел брать на себя ответственность. Он был очень неординарным человеком.

Я был против этой секретности, и не я один. Мы считали, что вы – доноры, дроны – должны стать полноценными членами общества, что вы должны иметь право голоса, что вас нельзя скрывать. Прежняя история прекратила течение свое, мы живем в новом мире, и с этим нельзя не считаться. Но мы оказались в меньшинстве. Большинство поддержало генерала. В результате всех интеллектуально сохранных доноров переместили на базу Коллинза. «Пакт Десяти Территорий». Очень, очень интересный документ. Ты попроси Ивана, он расскажет. Он вообще гораздо умнее меня. Он – лидер. Он умеет вести за собой.

Кстати, насчет «Пакта»…

Благодаря ему, всё человечество было избавлено от того, чтобы приносить в жертву своих первенцев. Все без исключения своевременно и в полном объеме получали вакцину. Все кроме тех, что обосновались на базе Коллинза. Они стали единственными поставщиками доноров на планете. Это стало их платой за честь быть на передовом рубеже науки, за возможность спасать тысячи жизней, за надежду на возрождение человечества.

- А если бы они не захотели? – спросила я. – Ну, мои мама и папа? Если бы сказали – дайте нам вакцину, и все тут!

- Им бы отказали, Сильвия, - после долгого молчания сказал Павел Петрович. – И ты бы родилась в каком-нибудь глухом поселке… со всеми вытекающими... Таков здесь закон. Что бы ты выбрала на их месте?

***

Ночь я провела, как в бреду, то погружалась в кошмары, то просыпалась от собственного крика. Под утро я все-таки уснула, буквально провалилась в сон, а когда проснулась окончательно, солнце было уже высоко. Я чувствовала себя больной и разбитой, но, как ни странно, совершенно спокойной и собранной. У меня созрело решение, и я намеревалась воплотить его в жизнь. Прямо сейчас, не откладывая.

А то струшу.

Внизу, в гостиной, бубнили голоса, и я на полной скорости направилась туда.

- Я хочу это видеть!

- Что именно? – спросил кто-то.

Они были там: мама с папой, Ванька, мужчина и женщина в форме института и незнакомый мне дрон. Судя по голограмме – очень представительный мужчина. Мне такие всегда нравились. У мамы было заплаканное лицо, она то и дело судорожно вздыхала, а папа обнимал ее за плечи.

Все смотрели на меня.

- Тело, - сказала я. – Мое тело.

- Нет, - хором сказали институтские.

- Не надо, Сильвия, - сказал папа.

- Почему? – спросил Ванька. Не меня спросил – папу. На институтских он даже не взглянул.

- Это… не нужно… Зачем? – Папа говорил, с усилием выталкивая из себя слова. – Мы же все это видели, все знаем.

- Я не видела! Я не знаю!

- И не надо! Детка, поверь…

Мама встала. У нее тряслись руки и губы, но она встала рядом со мной, с вызовом вскинув голову. И мне сразу стало легче.

- Мое мнение вы знаете, - холодно сообщил Ванька. – И мнение академика Сомова тоже. Так же ставлю вас в известность, что если справедливое требование Сильвии Хантер не будет удовлетворено, я лично передам дело в Совет.

Женщина из института возмущенно всплеснула руками, а мужчина вскочил.

- Это шантаж! – закричал он, тыча в Ваньку длинным пальцем. – Вы не имеете права! Вы за это ответите, мистер Сомов! Я сейчас же подам рапорт и вас отстранят!

- Да неужели? – насмешливо спросил Ванька, и мужик заткнулся.

В это время ожил незнакомый дрон. Он так и не представился, но, судя по всему, был хорошо знаком всем присутствующим. Всем, кроме меня, разумеется.

- Следуйте за мной, мисс Хантер, - глубоким басом произнес он, и на этом все споры закончились.

Я решила, что это какой-то крутой начальник. Биг Босс.

Я плохо помню, как мы добрались до института, помню только, что Ванька все время летел рядом. А меня всю трясло от страха, и в голове крутились совершенно дурацкие мысли: какая я на самом деле? Красивая или уродина? Похожа я-настоящая на ту голограмму, что красуется на моем дроне? Увидит ли мое белковое тело меня… то есть, мой дрон? Если я подлечу к нему очень близко?

Мне было жутко представить, как я увижу себя со стороны. Не в зеркале, не на видео, а именно так: своими глазами, но со стороны.

И как я буду управлять собой.

На территории института мы направились не в главный корпус, а свернули к приземистому зданию из серого бетона. Двери бесшумно разъехались, и мы вошли в прохладный полумрак. Я думала, что сейчас же увижу свое тело, и сердце у меня бешено застучало. Но в длинном полутемном помещении нас встретил охранник.

- Все готово? – спросил Босс.

- Так точно, - отозвался охранник. – Врачи просили передать – резко подскочило давление. Они рекомендуют успокоительное.

- Не надо, - подумав, отказался Босс. – Она – сильная личность, она справится.

Охранник кивнул, отступил в сторону, за его спиной в монолитной на вид стене бесшумно разъехались дверцы, и мы вошли в лифт.

А ведь это он обо мне говорил, вдруг поняла я, пока лифт ехал вниз. Это я – сильная личность. Это мне не нужно успокоительное. Интересно, как они собирались мне его дать? Через какой такой анализатор? А потом поняла, и мне стало по-настоящему страшно. Именно в этот момент я окончательно осознала, что я - это не дрон, который вольно летает, куда ему захочется. Я – это тело, которое неподвижно лежит в постнатальной капсуле. Которое может заболеть и умереть. У которого подскочило давление и которому рекомендуют успокоительное.

Я – человек.

И совсем не рада этому.

Из лифта мы вышли в маленькую комнату, перешли в другую, побольше, с низкими скамейками и двумя рядами железных шкафов. Еще в этой комнате были две двери: на правой красовалось схематичное изображение человека, на левой – дрона.

Фильтр, подумала я. Фильтр, отсеивающий людей от… людей. Здоровых - от безнадежно больных.

В этом было столько безжалостной предопределенности, столько безысходности, что вся моя решимость испарилась. Я не хочу идти дальше, я не хочу видеть, что там, за дверью! Я хочу вернуться домой и забыть обо всем!

Мама, зачем ты так поступила? Папа, зачем ты ей разрешил? Да пусть все человечество катится к чертям собачьим, я хочу быть нормальной! Хочу быть такой, как вы! И я могла бы, но вы все решили за меня. Но почему? Зачем? Нет, я все понимаю, но почему именно я???

Я ни разу не теряла сознание, но как-то сразу поняла, что произошло. Я валялась на полу, Ванька сидел рядом, а Босс разговаривал с кем-то.

- Состояние стабильно? Да, очень хорошо. Ни в коем случае! Как это - кто будет отвечать? Я буду отвечать. А вот это вас совершенно не касается! Делайте так, как я сказал! – вдруг рявкнул он, и это было так неожиданно, так мощно, что мы с Ванькой подпрыгнули и зависли в воздухе по стойке «смирно».

Биг Босс посмотрел на меня.

- Поздно поворачивать назад, Сильвия, - сказал он.

- Поздно, - тихо сказала я.

- Нет такого средства, чтобы все забыть и жить, как ни в чем не бывало.

- Нет, - согласилась я. И добавила, причем совершенно искренне: - Да я бы и не хотела. Я готова, просто… ну, страшно немножко. Какая я… там?.. Настоящая?

- Настоящая? – переспросил Ванька. – Вот такая. Смотри.

Он мог бы передать мне информацию напрямую, но вместо этого вывел проекцию на стену.

Вот я мчусь наперегонки с ребятами. Вот забиваю победный мяч в ворота. Играю с котенком, которого мне подарили… сейчас это здоровенный котяра, который гуляет, где ему вздумается. Спорю о чем-то с девчонками. Отвечаю на уроке. А это мы с мамой и папой в походе, я тогда научилась разводить костер. А вот я совсем маленькая, мама учит меня летать, и лицо у нее такое счастливое…

- Ну и ладно, - сказала я, стараясь унять предательскую дрожь в голосе. – Подумаешь! Эдька рассказывал, что у них в классе парень есть, совсем ходить не может, ездит в этой… как ее… Короче, Эдька считает меня крутой.

И решительно направилась к двери с изображением дрона. Странно, но я почти успокоилась.

За дверью нас ждала камера дезинфекции. Нас обдало какой-то химической дрянью, облучило ультрафиолетом, облило дистиллированной водой, высушило, и только после этого нас допустили в святая святых под названием «Активное отделение».

Это был длинный широкий коридор, справа и слева от которого располагались затемненные боксы с капсулами. Один из них был подсвечен неярким теплым светом, и я поняла, что нам туда.

- Мисс Хантер, хотите ли вы, чтобы мистер Сомов сопровождал вас? – спросил Босс.

Папа всегда говорил, что у меня язык без костей и опережает голову. Что ж, он прав, теперь-то я это понимаю. А что толку? Если все равно ничего не могу изменить?

- А разве вам, дяденька, мое разрешение не требуется? – язвительно выпалила я, и Ванька расхохотался.

- Нет, - очень серьезно ответил Биг Босс.