ZavrinDaniil

Борис Грох прислал рисунок к "Черное и Белое"

Сегодня пауза, Афродита уехала за город к своим друзьям, с которыми позже обещала познакомить. Александр не совсем понимает эту затею, он считает, что ему совсем не обязательно знать её друзей и вообще её окружение. Но если ей так надо, то, пожалуй, он стерпит. А сейчас, оставшись один, он немного отдохнёт от их любовного наваждения.

А отдыхает он просто. Помимо собаки и работы есть у него ещё одно небольшое увлечение. Фильмы. Особенно старые, где играют уже совсем немолодые актеры. Сегодня он включит старого доброго Фредди Крюгера. Этот бомж в полосатом свитере всегда вызывал у него лишь теплые эмоции, да и как можно не любить этого парня? Всегда пошутит, повеселит. Порежет шумных американских подростков, которые вечно думают, что они круче всех. А ещё он, в отличие от того же Джейсона, делает это крайне разнообразно. Своего рода он такой же мясник, только работает более увлеченно.

Хотя некоторая недостоверность в фильме Александру очень не нравилась. Например, он смастерил подобную перчатку на работе и как ни пытался наносить столь мощные порезы, у него ничего не получалось. Слишком маленькая масса у этих ножей. Гнутся. А вот оружие Джеймса Вудсона куда как уместнее. Мачете более подходит для таких вещей: крепкое, тяжелое, мощное. Оно проще вонзается, лучше режет, в общем, мачете более практичен. А все эти маленькие ножички больше подходят дамам, решившим поиграть в защиту от убийцы.

Вставив кассету, Александр растянулся в кресле. Любимая часть первая, там Фредди ещё не совсем раздобрел от обильных встреч с подростками и работает куда как серьёзней, не отвлекаясь на длинные скучные монологи.

Но это так, естественно, он посмотрит и остальные. Уж слишком долго не расслаблялся он в свойственной ему манере перед видеопроигрывателем. Первая, вторая, третья, четвертая серии пойдут не спеша, размеренно сменяя одна другую.

Свет. Слишком яркий солнечный свет бьет по глазам. Для благоприятного просмотра необходимо задернуть шторы. Александр встаёт и подходит к балкону. Свет всё так же агрессивен, он слепит и не дает расслабиться. Но теперь, теперь ему всё равно и, выйдя на балкон, он считает, что даже с этим странным исполнителем солнечной воли сможет найти взаимопонимание и общий язык. Ведь она любит его. Да, она любит гулять именно под солнечным светом, как самая настоящая богиня Афродита, которая даёт смертному новое понимание мира.

Оставив Фредди в видеомагнитофоне, Александр смотрит на голубое небо. В этот день, когда все празднуют пасху, он также чувствует общее настроение, у него твердое ощущение того, что всё будет хорошо, и он уже никогда не будет один. Вдох. Теплый воздух разогревает организм. Приятный, мягкий, ароматный, такой, какой был раньше только по ночам, особенно в дождь. С неба он опускает взгляд чуть ниже, на горизонт. Далёкий, богатый деревьями и полями, он уже не кажется таким уж отстранённым. Всё как-то идеализируется, все становится чуть красивее. А затем чуть ниже, чуть ниже горизонта он видит её, свою Афродиту, которая медленно идёт к своему подъезду. Она идеальна! Идеальна, даже когда обнимается с другим мужчиной…

Шум, шум падающего камня, он стоит в ушах, он молотит по ним. Александр знает, что это. Он сталкивался с этим, он чувствовал всё, как повторение своей печальной детской истории, когда давным-давно, вот так же, он видел свою прекрасную школьную подругу, бросившую его, славного парня Сергея, который тоже возник из прошлого во всём своём великолепии. И, что особенно интересно, он тоже был брюнетом.

Александр отчетливо помнил, что как только школьная подруга увидела брюнета, она сразу переменилась в лице. Саша, её звали Саша, она сразу перестала быть независимым изящным существом, она сразу стала рабой собственных желаний, неизменно ведущих её к нему.

«Прости, я не могу, я слишком переменчивая». И прочее, прочее, прочее. И хотя внутри при этом все рушилось, Александр невольно попытался тогда улыбнуться, показать, что не сожалеет, всё хорошо. Тогда у него это не получилось. Сейчас он постарается вновь. Он подошёл к зеркалу и попытался оттянуть рукой губы, но, увы, этого не получилось, его мертвое лицо не хотело подыгрывать ему.

Вдох, выдох. Чувства начинали понемногу успокаиваться, сейчас его память слишком резко набрала обороты возвращения. А это не всегда хорошо, очень уж сильно он переживал по этому поводу тогда, когда над ним смеялся весь класс, и небольшая шалость первой красавицы едва не сломала его школьную жизнь.

Свет, он нестерпимо ярок. Слишком докучливый, он пролезает в окно, стремясь показать ему всю правду, от которой уже рябит в глазах. Он изменился, он стал совершенно другим. Александр смотрит в зеркало и видит в нём себя. Как резко он изменился, как быстро вернулся в первоначальную форму. Джонни подходит к его руке и лижет её. Он чувствует, что хозяину стало нехорошо. Он в очередной раз доказывает свою верность.

При мысли о верности Александр замечает, что лицо всё-таки преобразилось улыбкой. Всё же не зря он отходил столько лет от печального школьного урока, он сумел подготовить свой организм к новому удару. Он чувствует это, чувствует, как наливается силой его дух. Силой тяжелой, сминающей всё на своем пути, но в то же время холодной. Его улыбка ненависти обжигает не жаром, а холодом. Самостоятельно, без помощи рук, она начинает свою дивную жизнь.

Когда она позвонила, он был готов к этому. Её нежный бархатный голос скользил так, что казалось всё абсолютно нормальным и никому не стоит ничему удивляться. Что она просто выполняет своё обещание о приглашении его к друзьям. К прекрасным, умным людям, которые переполняют этот мир. Казалось бы, всё хорошо.

Что ж, он не ударит в грязь лицом, слишком долго он сносил эти визгливые разговоры. Он придет к ним, он будет смотреть в эти издевающиеся лица и улыбаться им в ответ. Он покажет, что может держать удар, пусть даже он нанесен исподтишка.

Идя знакомиться, он одел старый темно-полосатый свитер, потертые джинсы и серую кепку, в которой пару раз выезжал с псом за город. Он решил, что так будет лучше всего, он предстанет перед ним в своём полном великолепии, неизменной форме, с которой он не расставался все последние годы.

* *

Улыбка, жест и приветливое «здрасти». Кажется, так надо входить в эту мутную воду умного сообщества. Александр улыбается, ему действительно хорошо. Обескураженность этих людей понятна, они не думали, что он придёт именно так, в старом поношенном тряпье. Но именно так он лучше всего может выдержать её объяснение. Он знает, именно сегодня, именно из-за его вида, она быстрее скажет ему те самые слова, которые он уже слышал от Саши. И это хорошо.

Но пока ещё рано. Пока он знакомится с коллективом, в котором обязательно оказываются очкарик, крепыш спортсмен, брюнет и две девочки, очень похожие друг на друга. Поочерёдно пожимая всем руки, Александр останавливается на каждом, получше разглядывая лица. Он не против знакомства и это важно это донести.

Очкарик. Щуплый мальчик с немного впалыми глазами. Зачем-то побрил себе голову и теперь блестит отполированной лысиной. Как говорится, не с такой фактурой лысым быть. Но идею всё же тащит и к общему маразму добавляет висящий на шее шарф, хотя в помещении тепло. Шарф вязанный. Хороший, правда, фиолетовый. При рукопожатии хрупкие пальцы немного хрустнули, получилось не специально, но громко.

Спортсмен. Отлично сложенный, накачанный, в глазах тупость почище той, которую Александр всегда изобличал в себе. Зато много уверенности, что немного сближает, и доброты. Но это всё далеко, спортсмен явно зависит от чужих мыслей. Это легко читается в нём. Странно, после боли, которую Александр испытал, он стал так явственно читать образы людей. Видимо, боль подарила ему новую волну сил, которых ранее у него не было.

Брюнет. Фальшивое очарование и такая же фальшивая улыбка. Но зато он намного изворотливее в словах и так картинно выражает свои мысли, что Александра едва не тошнит от этой манеры разговора. Но он держится, потому что он должен быть галантным и вежливым с этими людьми.

Вечер наступает, как обычно, не спеша, так, как и должен. Александр смотрит в окно, там за стеклом есть тепло, к которому ему очень хочется прикоснуться. Погода щедро одарила несколькими днями плюса, и он очень хочет этим воспользоваться. Но пока рано, он видит, что Афродита уже готова с ним поговорить.

Она садится рядом и практически по губам он читает, что их взаимоотношения – глупость, ошибка. Она была одинока, поэтому он был нужен, что это всё странный и никому не нужный балаган. Печаль… Печалью веет с её губ, мертвые слова жалости, едва родившиеся, тут же умирают у неё на губах, а глаза уничтожают желанием быстрее распрощаться. Он хочет справиться с болью, оседлать её и привязать к стойлу души. Но не получается… Как огненно-рыжий конь, как жар-птица, боль освещает всю его душу, разжигая своим огнём великое пламя, в котором сгорают остатки мягкой цветущей зелени его покоя.

Она милостива, она смеётся, она хочет видеть в себе доброту. Ангела, который крыльями сбивает пламя ею же посеянного огня. Но не получается, слишком сложно тушить этот дикий всепоглощающий огонь. Попрощавшись со всеми, он уходит. Вечер зовёт его, он мягок и немного прохладен, он такой, как и всегда. Она так и не призналась в том, что не любит его.

* * *

Прошло несколько дней. Несколько дней упорного тяжелого труда, после которого можно и отдохнуть. Александр отложил нож в сторону. Сейчас ему больше всего хотелось чего-нибудь выпить, но, увы, в холодильнике было пусто. Он ещё раз посмотрел на голое женское тело. Ровный разрез на шее, мягкие мышцы и очень умные глаза, в которых он совсем недавно читал фальшь. Теперь оно мертво, оно уже ничего не сможет ему сказать о его странной, странной любви.

А за окном шёл дождь, как и в прошлый раз, он был моросящий. Не обильный, как он любил, а именно моросящий. Совсем не похожий на тот, при котором он познакомился с Афродитой. Задумчиво потрогав свой нос, Александр вытащил козявку и, обтерев её о джинсы, принялся за работу. Ему предстояло закончить всё не более чем за час.

Он взял пилу. Красивое, изящное, но теперь такое же мертвое, как и целый ряд свиных туш. Мышцы поддавались легко, но с костями пришлось немного провозиться, переведя на это немало сил. Попивая чай, Александр с удовлетворением отметил, что импульсивность, с которой он работает, эмоции, которые он научился извлекать из собственной души, увеличивают не только производительность, но ярко подмечают новые нюансы его работы. Так, вместо запланированного часа, он потратил всего лишь тридцать минут. Хотя освежевать пришлось как минимум шестьдесят килограммов свежего мяса.

С брюнетом он решил покончить после. Устало повесив фартук на стенку, он сел напротив неё. Её тело было куда нежнее, чем когда они лежали рядом. Мягче и красивей. Наблюдая за капающей кровью, он почувствовал, как боль снова сковала его, как снова придавила к земле.

Александр вытер пот со лба и снова вспомнил, как встретил её ночью, когда решил зарезать. Когда она, испуганно прижавшись к стенке, пытаясь все исправить. Когда сказала, что это был не её парень, а просто друг. Какая глупая попытка соврать. Нет, его уже не провести этим. Он уже не тот маленький мальчик, над которым можно смеяться.

После странной встречи прошло две недели. Девушку, которую он встретил в ту ночь, он больше не видел, хотя её дом находился почти рядом с его. Скорее всего, причиной тому было разное время возвращения домой. Но это его даже радовало, столь резкие перемены ни к чему. У него стабильная жизнь, работа, зарплата, пусть невысокая, всего лишь двадцать пять тысяч, но их ему хватает. Расходы у него небольшие. Вероника и Джонни берут не так много, хотя оба с возрастом забирают деньги по-разному, если первая лишь дешевеет, то второй, напротив, дорожает. Один ветеринар сколько стоит.

Ещё приятно радовало, что мажор не стал его искать, не стал наводить справки. Лицо у него ведь заметное, к тому же, он тут живет. И найти такого парня как он, не проблема. К тому же, для ментов он вообще сущий подарок, на который можно повесить не один десяток дел. Ведь у него ни покровителя, ни денег, лишь замкнутый образ жизни, вечно окровавленное лицо и нож, с которым он практически не расстаётся. К тому же он не умеет лгать и на первом же допросе, так или иначе, показал бы свою радость от того, что сделал мужчине больно.

И всё же три зуба не та утрата, с которой можно так легко расстаться. Даже он понимал это. За такие вещи принято платить, и платить хорошо . Если вот ему кто-то выбил зубы, он бы обязательно нашёл того человека, пусть даже и заниматься поиском пришлось во внерабочее время и на собственные средства. Но всё равно он бы нашел его и, возможно, немного покалечил. Пусть и посадили бы потом. Не страшно, отсидел бы.

Разрезая очередную свинью, Александр держал в памяти ещё кое-что. Совсем недавно ему выдали карту, на которую должна приходить «белая» зарплата, и он должен будет забирать её в одном из банкоматов, самый близкий из которых находится в местном торговом центре. Это было новое, непривычное дело и, что самое неприятное, теперь, видимо, постоянное. Он подумал об этом, как только получил карту и новое распоряжение от начальства, которое даже слышать не хотело о старой верной наличке. Но, видно, такова его участь, поэтому завтра, в свой выходной, он пойдет в этот новый торговый центр.

Вечером, чувствуя некоторую неловкость, он вытащил из шкафа полосатый серый свитер, джинсы и свежую майку. Он не хотел выглядеть оборванцем и идти в привычной ему одежде. Ему не было важно мнение гуляющих там людей, нет, он делал это для себя. А ещё его мать всегда говорила, что на людях надо одеваться как можно лучше, красивее. Она часто старалась как можно опрятнее одевать его, выбирая самое лучше. И этот свитер она наверняка бы одобрила, как правильный, хороший выбор воспитанного человека, который даже может понравиться женщинам. При последней мысли, глядя в зеркало, Александр усмехнулся, он опять неплохо пошутил.

Идя под электрическим светом на открытом пространстве, он чувствовал себя нехорошо, ему всё время казалось, что все на него смотрят, разбирают его по деталям, анализируют и пытаются обсуждать. Он не любил такие места, но выхода не было, деньги снять с карты было просто необходимо.

И тут он снова увидел её. Она была одна с большими белыми пакетами. Красивая, грациозная, такая, которую нельзя вот так просто остановить жестом, криком или как-нибудь ещё. Александр вдруг явственно увидел, насколько они различны, насколько мешковат он и как изящна она. В ту ночь эти различия немного размылись, но теперь они были неоспоримы. Поэтому привычно отвести взгляд и отойти в сторону он не смог. Да и не хотел. Если уж не получается быть ближе, то уж насладиться прекрасным видом он должен обязательно.

Удивительно, но даже основной электрический свет преподносит эту красивую женщину так, что невольно возникает ощущение полного счастья и странной ауры легкого сумасшествия. Александру даже показалось, что нежная кожа этой женщины светится сама собой.

Впрочем, это лишь наваждение, печальное наваждение. Александр посмотрел на свои руки. Огромные крепкие руки, кожа которых покрыта бесчисленным количеством мельчайших морщин. Нет, не стоит таким рукам касаться волшебной кожи таких женщин.

Затем он снова поднимает голову и застывает. Она стоит прямо перед ним и весело вглядывается в его лицо. Она или ищет хорошее настроение у него, или хочет поделиться своим, это ещё не понятно. Александр вообще мало что понимает, удивленно смотря на эту красавицу.

— Это вы? А я вас узнала, это вы спасли меня тогда. А ведь я даже не представилась, – сказала она и, непринужденно поставив пакет на пол, протянула ему руку. – Знаете, вы уж простите за мою шалость, просто я даже не знала, чем вас отблагодарить тогда, да и сами понимаете, всё это так необычно.

Она улыбнулась. Забавно и мило. Совсем не так как в ту ночь. Когда у неё текла кровь, и когда он почувствовал её грусть. Он знает, чувствует, что она сейчас притворяется, это видно по глазам, но он подыграет ей, если она так сильно хочет казаться беззаботной и доброй. Единственное, что может помешать подыграть, это его актерское мастерство, он ещё в школе запарывал все спектакли своим участием.

Она дала номер. Он записал его на небольшой бумажке, хранившейся в его куртке для протирки ножа. Белая, немного испачканная с левого края, она стала хранилищем для столь ценной информации, что он не раз доставал её по дороге домой, с интересом разглядывая. Казалось, взмах и все, она улетит вдаль, забрав такой бесценный дар. Или пламя, пламя может охватить её, уничтожив раз и навсегда. С ней может приключиться миллион бед, но пока она в его руках, все это эфемерно, как призраки умерших людей.

Дома привычно его встретил Джонни, таща свою задницу прямо к порогу. Где, потершись мордой о ботинок, выразил тем самым свою собачью любовь. Ведь у него есть только он, один и неповторимый мясник из бакалейной лавки, начальник мясного цеха, бог мяса и вообще всего сущего на этой земле. Второго такого нет и, скорее всего, уже никогда не будет, судя по задним ногам. Покормив пса, Александр сел в кресло и ещё раз вытащил кусок белой бумаги.

Черные цифры. Нежный почерк. Остался даже запах. И выражение лица, когда она, узнав, что у него нет мобильного телефона, невольно усмехнулась. Но он и не нужен. Он никому почти не звонит. А если и делает это, то лишь с домашнего телефона. Правда, был один неприятный момент, когда он пришел к Веронике не вовремя, не позвонив, но это скорее исключение из правил, к тому же ничего страшного не случилось, он вежливо попрощался и вышел.

Вертя бумажку в руках, он понимает, что должен набрать, позвонить, сделать первый шаг. Ведь женщина не будет делать это за него. Тут Александр взглядом обвёл свою комнату. Странно, он раньше никогда не смотрел на неё как на место, куда можно пригласить даму.

Старый диван, на котором мирно покоится пыль. Ламповый телевизор. Два кресла с небольшими красными тканевыми накидками. Столик с кучей газет и миска в углу, где лежит собачий вонючий корм. Ну и, естественно, ковер с торшером, эти две вещи также являются частью его комнатного декора.

А что? Его небольшая зарплата не позволяет купить что-то большее, он и так потратился на холодильник, сожравший больше семи тысяч. И эта утрата до сих пор бередит ему душу. Тут Александр улыбнулся, всё же ему очень нравилась его комната, она полностью соответствовала своему хозяину.

Почувствовав его настрой, Джонни поднял голову и повел ушами, так он давал понять, что не прочь, чтобы его погладили за сообразительность. Но своего не получил. Александр снова погрузился в раздумья. Номер, который он всё ещё разглядывал, заставлял его снова и снова возвращаться к непреодолимому желанию позвонить.

Пииип. Пииип. Пииип. Это не мелодия, это гудки. Привычные длинные гудки. Он ненавидел, когда слышал мелодии, они казались ему кощунством, наглой современной манерой обрывать старость, срывать всю её элегантную материю и вешать свое не совсем правильное одеяние. Но у неё были гудки, длинные, обычные гудки.

* * *

Её звали Афродита, столь странное имя она получила от отца, который увлекался греческой мифологией и преподавал в университете историю. Её мать была предпринимателем и держала ряд магазинов, обеспечивая свою дочку деньгами и хорошей работой. Поэтому с материальной стороны Афродита ни в чём не нуждалась.

Она рассказала об этом в их первую ночь, когда лежала и смотрела в окно, мечтательно идеализируя луну. Александр тоже пытался это делать, но у него ничего не получалось. Кроме далекого бледного шара он ничего не видел и не понимал, от чего у Афродиты такая буря чувств. Его грело другое. Его грела она. Её физическое тепло, её шарм, её манеры, запах и мягкий голос. Он чувствовал, что от всего этого у него начинает кружиться голова, и он падает в забытье, в сон, который грозит заменить явь.

Готов ли он поддержать даму в её фантазиях? Да. Готов ли он понять их? Да. Но сможет ли он? Эти вопросы кружились над ним, пытались атаковать, но, увы, не могли пробиться сквозь толстую броню ощущения необыкновенного счастья, образовавшуюся вокруг него. И даже потом, когда ночь сменилась днём, они всё так же беспомощно зависали в воздухе, бестолково переводя свои силы.

То, что он влюбился, Александр понял не сразу. Может, это потому, что он никогда не отличался острым умом. Может, он действительно влюблялся медленно, но ведь главное не это, главное, что это произошло.

Они гуляли в парке, гуляли в центре, гуляли везде, где было много света и огней. Ей очень нравилось, когда было светло, ей нравилось улыбаться. Она чувствовала себя очень хорошо в этих стандартизированных условиях жизни. Чего нельзя было сказать о нём, сильно уж выбивавшемся из этого ритма.

Небольшой оклад, спецовка, отсутствие машины и денег, пустой холодильник, дворовый пёс и привычная работа мясника. Теперь это начинало казаться немного убогим. Александр начал чувствовать, что не может ничего противопоставить всепоглощающему чувству собственной несостоятельности. А затем пришли мысли об изменении. Они стали не столько новым, сколько больше неожиданным явлением.

Вообще, все, что случилось, можно было сравнить лишь со взрывом, который поднял слой пыли и показал, что было под ним. Женщина ведь изменила всё, она заставила крутиться старые и давно забытые механизмы.

Лежа с ней и чувствуя её изящные пальцы на своих руках, он невольно прислушивается к тому, что она рекомендует заняться спортом и стать ещё сильнее, крепче и выносливее, чем он есть, стать кем-то более современным.

Монотонные удары ножа успокаивают. Его крепкая режущая кромка почти не тупится во время резки. Мясник Александр лично следит за тем, чтобы нож был всегда безупречно наточен и как следует входил в плоть. Он проработал в этом цеху уже десять с лишним лет и просто не может себе позволить такой непрофессиональности.

Он любит свою работу, он отдается ей полностью, тем самым благодаря её за то, что она освобождает его разум от всяких ненужных мыслей, очищая девственное древо сознания от ненужных заумных наростов. Поэтому целые дни напролет он режет свиней, коров и баранов, поступающих к нему от свояка.

Единственное, что его сейчас тревожит, это холодильник. Он слишком часто начал ломаться. Ему даже пришлось освоить пару технических уроков, чтобы старый друг совсем не развалился. Но, увы, возраст берет свое, и скоро старый кусок металла издаст последний вздох. А ещё при мысли о холодильнике на грубом лице Александра появляется улыбка. Ему кажется, что это неплохая шутка – сравнить ходильник с человеком.

Есть ещё пёс. Старый больной Джонни, который вот уже два года таскает ноги как прибитые к заднице доски. Он до последнего старается быть нужным и никогда не забывает подползти к двери, когда Александр приходит домой. Пёс знает слово «верность», он выучил его ещё с рождения. Поэтому Александр просто не может зарезать этого верного пса и до последней минуты будет заботиться о нём.

Играет тихая музыка. Священный мудрый «Ленинград», вокалист которого орёт простую песню о несчастной любви, подбирая для исполнения родные сердцу слова. Вокалист этой группы нравится Александру, он не любит, когда слова слишком сложные, а музыка слишком тяжелая для понимания.

Заканчивая этот день, мясник вешает окровавленный фартук и очищает нож. Каждый день он забирает его с собой, аккуратно упаковав в новенький чехол, где металл лучше всего сохранит свою холодную силу. Для Александра нож – не только рабочий инструмент, он часть его души. Такой же простой и твердой, такой же цельной.

Дождь. В этот вечер он пронзает небо. Холодный, по-настоящему осенний дождь падает на лицо, стекая по нему обильными каплями. Он заставляет запах крови уйти вниз, в грязь, где она быстро смешивается с мутной водой и уже не может отпугивать людей. Александр поднимает лицо вверх. «Там, где видно темные тучи, рождается небесная вода» – так говорила о дожде его мать, когда она еще была жива и пела ему колыбельные. Это было давно, но каждый раз в дождь он вспоминает о ней.

Тук, тук, тук, падают капли. Тук, тук, тук, раздаются хлюпающие шаги рядом с ним, когда, несколько забывшись, он мечтательно смотрит вверх. Почувствовав, что шаги прекратились, Александр опустил голову и недовольно посмотрел на человека, который столь неделикатно помешал ему. Он очень не любил, когда в эти редкие минуты теплых воспоминаний о его детстве появлялись посторонние люди. Один раз он даже ударил местного алкаша, решившего поживиться за счет этих прекрасных воспоминаний. Просто удивительно, насколько ловко этот вонючий алкоголик выбрал момент для попрошайничества. А ещё больше он не любил, когда на него смотрели со стороны. Он даже для этого задерживался дольше в мясном цеху, лишь бы поздно ночью возвращаться домой.

Женщина. Красивая, высокая, стройная. Как в кино, только куда прекрасней. Но грустная. Это чувство Александр распознавал намного лучше остальных. Очень грустная. Внимательно смотря на него, она слегка улыбнулась и, что самое удивительное, нисколько не испугалась, хотя для многих первая встреча с ним характеризуется, как правило, страхом или брезгливостью.

Невысокий, широкоплечий, он никогда не был красавцем. Заслуженно стараясь быть чаще в одиночестве, нежели в толпе людей. Огромная физическая сила и крепкое здоровье, видимо, шли в обмен на прекрасное лицо эталонного мужчины с обложки. Поэтому единственное, что его хоть немного красило – это глаза, точнее, их чистый голубой цвет.

Чувствуя, что она не уходит, Александр испытал неловкость. Он легко расправлялся с мужчинами, но с женщинами полностью терялся и старался ретироваться при любой не только вспышке гнева, но даже самой безобидной ситуации. Так же и тут, видя, что она не уходит, он решил уйти сам. Хотя и очень, очень этого не хотел, ведь дождь чистил не только его лицо, но и душу, смывая странную ностальгическую грусть по самым светлым дням его детства.

Решив не хамить и молча уйти, он решительно развернулся и хотел было направиться к дому. Как вдруг она окликнула его. Тихо, почти шепотом, как будто держалась из последних сил. Он неохотно обернулся. Да, она и вправду была прекрасна, как маленькая фея из мультфильма, который Александр частенько смотрел в детстве.

У неё были огромные светящиеся глаза, аккуратные брови и тонкий дивный силуэт. Такие женщины влюбляли без остатка, и Александр очень явственно ощутил это, потому что уже после секундного рассмотрения ему было сложно отвести взгляд.

Она еле стояла на ногах. Кровь стекала по её бледной руке. Теперь он заметил, что она слишком бледна, что её дыхание слишком тяжелое для простой прогулки. Остановив взгляд на её пальто, он увидел, что несколько пуговиц сорвано и единственное, что сдерживает ткань, это её вторая рука.

Он не любит, когда бьют женщин. Не то, чтобы он был добрым защитником, просто не любит. Причину такого понимания этой ситуации старался не искать, потому что не любил копаться в себе, это была не его стихия, и в ней он чувствовал себя очень некомфортно. Зато он отлично разбирался в агрессивных людях, один из которых как раз подходил к нему.

Это был высокий крепкий брюнет лет двадцати. Он был отлично сложен и одет. Красивое кожаное пальто сидело на брюнете просто отлично, словно было сшито на заказ, точно по его меркам. Резкий, быстрый, он решительным шагом сокращал расстояние. Александр видел, как, почти поравнявшись с ними, он открыл рот и хотел что-то сказать женщине.

Но не успел. Мощный удар в челюсть повалил брюнета в липкую грязь. Выбив ему при этом два коренных зуба и левый клык, который неприятно впился в большой палец левой руки. Женщина лишь вздрогнула, заворожённо глядя на окровавленную руку Александра, который задумчиво вытаскивал обломок зуба.

Дома ему предстояло опять зашивать кисть. Или хотя бы промыть её водкой, которой становилось катастрофически мало. Он использовал её для шлюх, которые иногда приходили к нему домой. Теперь же он явно использует остатки горячей жидкости не по назначению, отравив себе такой прелестный вечер.

Александр посмотрел на брюнета. В грязи он растерял всё свое былое очарование и смотрелся лишь как кусок тела, как обычная свиная туша, выброшенная хозяином в грязь. Разве что на мясе была одежда, да щетина побрита.

— Вы не проводите меня? – спросила женщина, кутаясь в пальто.

Александр посмотрел в её сторону. Он не понимал, как можно было кутаться от теплого дождя. Ведь дождь нисколько не морозил кожу, наоборот, согревал её. Наверное, это последствия того, что её били, подумал он и протянул ей руку. Он никогда не гулял с такой красивой женщиной и даже не знал, как надо себя правильно вести.

Но она оказалось молодцом. Шла тихо, ни о чем не спрашивала. Лишь периодически всхлипывала, вытирая падающие на лоб капли. Она почти как молчаливая проститутка, подумалось Александру. Ведет себя так же грамотно, ровно, как и надо. Всё для того, чтобы такой мужчина, как он, спокойно проводил её до дома.

Остановившись у двери, он отпустил её руку и, изобразив на лице улыбку, показал на дверь. Он не знал, как лучше это сделать, как выразить правильнее свое пожелание добра и сконфуженно изобразил, что смог, потратив на это весь свой запас эмоций на день.

— Спасибо, – тихо сказала она и замешкалась, пытаясь назвать его имя, которого, естественно, не знала, которое он ей, естественно, не назвал. Но он и не хотел говорить ей его. Он считал, это пустая трата слов, бесполезное, скучное занятие.

— Не за что, – тихо ответил Александр, собираясь уйти, как вдруг она наклонилась к нему и поцеловала.

Александр замер. Он никогда не испытывал особой телесной привязанности к поцелуям. Все его женщины просто выполняли работу и никогда не доводили дело до абсурда, они просто выполняли то, за что им платят, не более. А тут… Тут что-то непонятное о том, что пишут в умных книжках. Непонятное, но очень приятное. Он сразу ощутил тепло её губ, накрашенных яркой помадой, таких пухлых и нежных. Таких, каких ему ещё никогда не доводилось касаться.

Он молча смотрел на неё, всматриваясь в её полузакрытые глаза. Дело в том, что он никогда не закрывал свои, он всегда открыто смотрел вперед и всегда видел всю картинку. И иногда ему это нравилось, как, например, сейчас, когда он смотрел на красивые длинные ресницы и слегка изогнутые брови. Он также уловил её запах, запах дивных незнакомых цветов, теплых и манящих. Ему закружило голову, вдруг захотелось как можно дольше удерживать её рядом с собой, не дать ей уйти, остаться с ней навсегда.

Но тут она отстранилась и, едва держась на ногах, пошла к двери. Её сильно шатало, с руки продолжала капать кровь, разбавляя своими яркими каплями грязь. Странно, смотря на них, ему совершенно не понравилось, что они мешают собой грязную землю, совсем не то, что с брюнетом, которого он бы ещё не раз протащил по земле, раздирая последнему остатки окровавленного лица.

«Номер, – раздался странный незнакомый внутренний голос. – Спроси её номер». Александр даже от неожиданности коснулся лба, он отчетливо его услышал, как будто в нем проснулся неизвестный ранее человек. Так удивительно и странно, может даже чуть-чуть страшно, но не ему, потому что он давно уже ничего не боится. И, тем не менее, он был, этот странный гулко звучащий голос.

— Постой, – неожиданно тихо, но четко сказал он и, заметив, что она остановилась возле самой двери, быстро добавил: – Будь осторожна.

А дальше все было как всегда: дом и верный Джонни, кличка которого всегда вызывала у него усмешку. Каждый раз, когда он звал пса, он неизменно ловил себя на мысли, что очень уж странная у его собаки кличка. И постоянно при этом улыбался, радуясь своей лихой манере пошутить. Ему казалось, что так он насолил всем американцам, которых почему-то недолюбливал. Может, виной тому русские фильмы, где они, как правило, были плохими. Или же сатирик Задорнов, этот умный историк, который всегда говорил, что они глупые. Александр не знал точно, что конкретно заставляло его недолюбливать этих людей, в общем-то, не причинивших ему никакого вреда. Но, тем не менее, видя морду псины и зовя её американским именем, он всегда веселился, при этом любовно гладя верное животное по мохнатой макушке.

— Эх, Джонни, Джонни, ты даже не представляешь, старина, что сегодня я сделал! А ведь это был самый настоящий добрый поступок, пусть и сочетающий разбитую морду мажора. Но это не главное, старина, ты представляешь, его подруга, наверняка какая-то модель, поцеловала меня! Прикинь, старина, меня, пожалуй, самого уродливого мужика в округе, – тут он не выдержал и расхохотался своим громким басом, спровоцировав пса на громкий лай.

— Да, да! Я сам не ожидал такого поворота событий. Впрочем, – тут он поймал себя на странной мысли. – Мне надо немного отлучиться, я бы с удовольствием поболтал с тобой, но тебе лучше поспать. Я приготовлю тебе что-нибудь пожрать, а сам пойду погуляю. Надо заглянуть кое к кому в гости.

Гости… Это не гости. Это больше похоже на странное сотрудничество между двумя прозябающими людьми. Но, увы, это сравнение пришло к нему только сегодня, ранее он запечатывал этот момент несколько иначе. Хотя, бог с ним, с определением, главное, что ему нравилось, как слаженно и четко шла их работа. Этой уже не молодящейся, постаревшей Вероники, местной богини платного дешевого счастья и его, могучего мужика, умеющего нормально говорить лишь со своей собакой.

Договорились о встрече. Он увидел её в черном видавшем виды платье. Она курила, была одна и охотно пустила его внутрь. Войдя в квартиру, он увидел, что на кухонном столе, застеленном старой цветочной клеенкой, стоит полупустая бутылка водки, рядом с которой красовалась пепельница с окурками. Ему нравилось, что там были лишь её сигареты, ничто не говорило о количестве клиентов, что было, несомненно, важным качеством профессионалки. Она привычно достала граненый стакан.

— А знаешь, у меня сегодня день рождения, – вдруг неожиданно сказала она и остановилась с водкой в руке.

Он посмотрел на неё. Разменявшая тридцатку женщина, в общем-то, не самый последний тираж, но уже явно не имеющий никакого светлого будущего. От неё уже не разит запахом умершего невинного ребенка, он давно в ней сгнил и рассыпался в прах. Лишь ветхость, старая продажная ветхость, которая так ненадежно укрыта в этом ещё не полностью убитом теле. Жалеет ли он её? Нет, конечно, нет, ему всё равно, он считает, что она как старый холодильник, нужно использовать, пока работает.

Вяло улыбнувшись, она наливает себе полный стакан водки. Её разрушенный мир снова скроет потоком горячей воды, впрочем, так всегда, когда она встречает своих клиентов. Печаль, возможно, желание что-то изменить, нет. Хотя, возможно, это и не так, он никогда не интересовался её прошлым, может, когда-то она и пыталась пробить себе более приятную тропинку в жизни.

Через тридцать минут он положил остаток зарплаты на комод и ушел. Это были последние деньги, то, что он не планировал тратить, но, тем не менее, потратил. Теперь надо будет таскать с работы мясо. Это, конечно, не страшно, но Александр этого не любил, почему-то воровство он не принимал, как данность и всегда старался обходиться без него. А если уж совсем прижмёт, то брал лишь еду. Как, например, в этот раз.

Непроизвольно, странно, случайно, все вышло из-за этой женщины, которая так неожиданно поцеловала его. Испытав новое чувство, он привычно решил, что это возбуждение, что он сможет легко удовлетворить его, переспав с проституткой, как это уже было ранее. Но, увы, он оказался не прав, чувство неудовлетворенности не исчезло, даже наоборот, после секса с Вероникой оно лишь возросло, словно получив дополнительную порцию дров. А ещё в голову беспрестанно шло сравнение, сравнение образов. Этих мягких манящий губ, глаз, запаха с одной стороны и падшей, убитой водкой женщины с другой. И в этом сравнении проститутка проигрывала так, что даже ноль казался завышением результатов.

Дуэль

Граф Орловский погладил Сашу по маленькой кудрявой белоснежной голове. Кудри, и в этом она очень сильно напоминала ему мать. Саша улыбнулась и посмотрела ему в глаза. Зеленые, яркие, они казались такими огромными. Граф снова коснулся её лица. Это было самым ценным приобретением в его жизни.

Саша обняла его своими ручками и закрыла глаза. Она уже несколько часов играла с ним, а значит, силы были на исходе. Граф бережно обнял её и встал, стараясь не будить это маленькое чудо.

Положив ребенка в кроватку, он ещё долго смотрел на неё. Казалось, в ней непостижимым образом сохранилась часть Анны, которую, увы, забрал господь. Он невольно облокотился о деревянную перекладину. Даже просто видом она дарила больше, чем все, что у него было. Граф вздохнул и аккуратно убрал прядь с её лица. И все же, наверное, этого не хватит, чтобы отказать в дуэли.

Он поднялся и пошел в кабинет. Дуэльные пистолеты он имел право выбрать сам, равно, как место и время. Граф Зубов не ограничивал его ни в чем, справедливо полагая, что ни пистолеты, ни сабли не принесут ему никакой пользы. Ведь все знают, насколько искусен в обращении с оружием его соперник.

Орловский открыл деревянный, украшенный искусной резьбой ящик. Два кремниевых пистолета с гравировкой, непристрелянные. Идеальное решение его проблемы. Он коснулся стали, дерева. Неужели это был единственный выход? Неужели именно такой? Он закрыл ящик и посмотрел на часы. Владимир должен был приехать с минуты на минуту, а значит, скоро всё это уже закончится.

А тем временем метель не утихала. Он подошёл к кону. Интересно, было ли в Божием провидении помочь ему, затруднив Зубову цель? Искусный стрелок явно не рассчитывал на плохую видимость, а ведь менять условия уже невозможно. Шанс – он должен быть у всех.

В дверь легонько постучали. Владимир, как обычно, был пунктуален, и даже такая погода не смогла изменить его привычки. Граф подошёл к двери и открыл её. Старый друг был весь засыпан снегом.

― Ты готов? – коротко бросил он, всматриваясь в лицо друга.

― Да. – Орловский протянул ему ящик с пистолетами. Владимир задумчиво посмотрел на него. Несомненно, он был полон решимости в их предприятии, но его заботило другое.

― Пока ещё не поздно, давай это сделаю я, у меня нет детей, нет любимой. Я полностью свободен от обязательств.

Орловский улыбнулся и положил руку на плечо. Все же Владимир был неисправим и до последнего хотел встать на его место. А ведь их разделила буквально пара минут, прежде чем он успел войти в бальную залу и увидеть, что его друг бросил вызов.

― Нет. Он оскорбил Анну. Её память. Я не могу рисковать тобой, мой друг.

Владимир кивнул. Но кое-что Орловский понял только сейчас, без лишних слов и ненужных обещаний. Если Зуборов его убьет, то уже ничто не сможет остановить его товарища в желании свести счеты. Никакие правила, а значит, быть новой дуэли, чего он, естественно, допустить не мог.

― Владимир. Я хочу, чтобы ты пообещал мне.

― Что?

― Не вызывай его больше на дуэль, я хочу, чтобы ты позаботился о Саше. Кроме меня у неё никого нет.

― Я, – начал, было Владимир, но граф не дал ему закончить.

― Я прошу тебя. Это важнее всего. Он оскорбил меня. Не тебя. Твоя честь не задета.

Владимир опустил глаза. Он всегда это делал, когда его обуревали чувства. Но только они никогда не вставали на пути его обещаний. А значит, если он согласится, то за Сашу можно не беспокоиться. По крайней мере, это было единственно возможным решением.

― Хорошо. Я выполню твою просьбу. Только не стоит тебе думать о дуэли. Как видишь, Бог дал тебе шанс, и ты должен использовать его. В отличие от шпаг, у пистолетов лишь один шанс достать до цели.

― Согласен, – сказал Орловский, прикрывая дверь.

Метель – такой ли это большой шанс? Ведь они как-то странно забыли о совсем недавнем случае, где Зуборов чуть ли не в кромешной тьме застрелил поручика Дзержинского. И все же, вопрос чести не может быть не решен. Разве что Саша не сможет его одобрить, проснувшись и не обнаружив его с утра. Но хватит. Владимир прав, все его мысли должны быть о дуэли.

***

Сидя в санях, Орловский, не отрываясь, смотрел на занесенные снегом деревья. Удивительно, как прекрасен, как сказочен этот лес. А ведь вернувшись в поместье после учебы, он то и дело думал о Петербурге, решив, что будет жить именно там. Кучер цокнул и хлестнул поводьями. Они спешили, так как из-за занесенной снегом дороги невольно опаздывали на дуэль.

Владимир молчал. За время поездки он так ничего и не сказал, полагая, что именно он должен был драться с Зубовым. Тем более что шпага давалась ему очень легко, а именно её чаще всего использовал Зубов. Граф посмотрел вперед. И как кучер понимает – куда ехать? Ведь сам черт не разберет дороги.

Прибыв на место, первое, что бросилось в глаза – это крайне скудное освещение, которое кое-как организовали Зубов с секундантом. Два масляных фонаря в метель не давали ни единого шанса попасть с двадцати шагов.

Орловский быстро выбрался из саней. Хотелось уже покончить со всем этим. Заметив их, секундант Зубова, прикрывая лицо, подошел ближе. Он должен озвучить вопрос о примирении. Такова уж традиция.

Выслушав его, Орловский покачал головой. Это даже выглядело карикатурно, особенно учитывая, что князу Мышину пришлось это прокричать.

Зубов же не стоял, не шевелясь. Невысокий, худой. Он куда меньшая мишень, нежели он. Орловский увидел, как тот кивнул, когда к нему поднесли пистолеты. Впрочем, Зубов никогда не славился капризами при выборе оружия.

Мышин воткнул шпагу в снег. Двадцать шагов. Вот то расстояние, которое разделит их. Орловский подождал, пока Зубов подойдет к нему. Он хотел увидеть его глаза.

И Зубов не разочаровал. Он не боялся. Ни метель, ни снег, ничто не могло скрыть его хладнокровия перед дуэлью. В вопросах поединков он не давал слабины.

Князь снова прокричал о примирении. Пустое. Теперь это не имеет значения. Орловский вытащил пистолет. Рукоятка органично легла в его ладонь. Зубов развернулся и пошел ко второй шпаге, почти исчезая в метельной мгле.

Время. Лишь оно имеет цену. Оно измеряет и расстояние, и нашу жизнь. А потому у него его должно быть больше. Ведь попасть с двадцати шагов он точно не сможет. Граф отошел от шпаги. Теперь он просто обязан победить.

Шаг. Еще. Метель все так же буйствовала, разделяя их. Орловский пытался разглядеть обидчика. Но, увы. Все тонуло в танцующем снеге.

Выстрел. Граф почувствовал, как пуля вошла в грудь. Боль. Боль и страх. Он улыбнулся. Да, именно так его отец учил смотреть на это. Чувствовать и не бояться. Он выпрямился. Владимир хотел было подбежать к нему, но замер. Несомненно, он понял, что произошло. И все же граф стоял. Еще стоял.

Он сделал шаг. «Аня. Жена моя. Я знаю. Ты бы не хотела этого». Еще шаг. «Я знаю. Ты против дуэлей, ты ведь женщина». Он почувствовал, как силы покидают его, а снег все меньше и меньше заботит его мысли.

Граф поднял пистолет. Дрожь, она мешает целиться. Но ничего. У него все получится. Ведь. Жизнь. Она… Просто мгновение перед этим важным моментом… Перед вопросом чести... Он прицелился.

Выстрел. Зубов покачнулся. Хорошо. Это хорошо. Граф опустился на колено, а Зубов упал. Орловский отбросил пистолет. Все. Теперь все. Он повалился на снег. «Саша. Прости, Саша. Ради мамы. Ради семьи. Ради непосрамленной чести».

Он посмотрел на небо. Снега не было. Метель прошла. Лишь звезды. И лишь затем глаза друга, за пару мгновений осознавшие, что это конец. Владимир сжал его руку. Это хорошо. Он сдержит слово. Он будет с ней. Орловский закрыл глаза. Теперь можно уйти. «Саша, прости. Но я не мог иначе. Я просто не мог».

Сразу в дамки

Когда Игорь открыл глаза, то для того чтобы привыкнуть к слабоосвещенному помещению, ему потребовалось несколько секунд. Только потом он смог понять, где находится. Это был ангар или, правильней сказать, частично сеновал, частично лесопилка, так как и сена и дерева тут было предостаточно. А затем он увидел Чирвина, что-то усердно разрезающего серебряным мачете.

Его прошиб пот. Он попытался пошевелить руками, но они не слушались. Слишком уж крепко их держали цепи, подвешенные к потолку.

– Воу, воу, – не оборачиваясь, заметил Чирвин. – Не так быстро. Я не для того их туда столько вешал, чтобы ты их сдернул.

Только тут Игорь заметил, что с его затылка начисто срезана кожа, висевшая уродливыми длинными кожаными полосками.

– Ольга, где она?

– Где, где. Позади тебя. Я ж не зверь какой-нибудь, начинать все без неё. Это просто невежливо, – задумчиво сказал Чирвин, всё так же не поворачиваясь. – Ну, все готово. Это прям издевательство какое-то. Вроде шкура как шкура, а пока отрежешь, полгода пройдет.

Он повернулся и довольно показал отрезанный хвост, с края которого текла тонкой струйкой кровь. Позади Чирвина раздался стон. Чуть склонив голову, Игорь увидел голого мужчину с непонимающим, обезумевшим от боли взглядом.

– Нет. Я, конечно, мог его убить. Но тогда всё насмарку. Правда ведь? – Дмитрий задумчиво посмотрел на хвост. – А у нас было четкое задание – отрезать ему причиндалы, то есть, пардон, даже не знаю, как обозвать. Конечность?

– Отпусти нас, Дима. Ты, наверное, все неверно понял.

– Я не Дима, – сказал Чирвин и снова повернулся к оборотню. – Скажи, зачем ты столько бегал? Неужели я невнятно тебе сказал? Мне нужен только хвост! Что тут сложного?

– У него болевой шок, он тебя не понимает.

– Да ладно. Если у него от потери хвоста шок, то что будет сейчас? – потер лоб Чирвин и посмотрел на широкое зубчатое колесо пилы. – Что? Рискнем трофеем? Мне эта пила очень важна.

– Кто ты?

Чирвин медленно повернулся и, облокотившись руками о бледное тело, внимательно посмотрел на Игоря.

– А не без разницы ли? Это правда тебя так волнует?

– Да. Я хочу знать, с кем разговариваю.

– Зови меня Психоз.

– Психоз, – Игорь снова попробовал силу цепей. – И как давно ты в его теле?

– Достаточно, чтобы осознать всю унылость происходящего вокруг меня безобразия. Вам ведь дали такой шанс, а вы… Кучка недоделанных любителей. Все так бездарно разбазариваете. Но ничего. С этого момента всему этому придет конец. Но для начала – пила. Слишком уж недееспособно она выглядит.

Психоз нажал на кнопку и несчастный волколак медленно поехал под когтистое лезвие. Крики, жалобное моление, снова крики. Все как в стандартных, до боли привычных, ужасах. Пока, наконец, в это бледное, только что пережившее тяжелую трансформацию, тело не вгрызлась грязная сталь, разбросавшее кровавые ошметки по всему ангару.

– Божественно! – заорал Психоз, вытирая кровь и стряхивая её на дощатый пол. – Всё-таки старушка выжала свое.

– Ты отвратителен.

– Это сугубо личное мнение, – Психоз подошел к трупу и выдернул разрезанную пополам кость. – Хорошо прошла. Кстати, если ты переживаешь по поводу хозяев, то с ними проблем не будет. Это была небольшая семья.

– Тебе все равно не выбраться отсюда.

– То есть, ты полагаешь, что можешь мне угрожать? Твое право. Твое право, – Психоз посмотрел на труп. – Знаешь, чтобы он не превратился обратно, я загнал ему под кожу серебро. И, смотри, работает ведь. Хвост как прежний.

Психоз поднял шерстяной обрубок и, размахивая им из стороны в сторону, двинулся к Игорю. И когда подошел вплотную, то Игорь почувствовал, как на спине заиграли мышцы, девочка, наконец, проснулась.

– А теперь давай немного пофантазируем. У нас есть сено, пила, крючья, газонокосилка, вилы и вы. Мои несчастные, но все ещё живые друзья.

– Борись с ним, Дима! – крикнула Ольга.

– Что? – Психоз удивленно поднял брови. – Борись с ним, Дима? Это что? Это серьезно? Да ты хоть не позорься, девочка. Обидно даже.

Он крутанул Плеханова и, остановив перед собой Ольгу, продолжил:

– Ты ведь понимаешь, что ты внесла окончательную лепту, трахаясь со своим дружком. Он ведь так нуждался в тебе. Но, увы. Не получилось. А у меня получилось. Душевные страдания – лучшее, что я могу получить. Теперь ему постоянно больно, ведь он тоже тебя любил.

Игорь почувствовал толчок, затем раздался тихий стон. Затем движение и слабый, еле различимый звук разрывающейся плоти. Психоз рвал её тело. Медленно, со вкусом, голыми руками.

– Я тебя убью, – прорычал Игорь и рванул цепь, вырывая её с потолка.

На удивление, все прошло более чем удачно, кости выдержали давление металла, а мясо срослось за считанные секунды, дав ему возможность разогнуть оковы и, откатившись назад, скинуть их в сторону.

– Значит, так решил, – задумчиво сказал Психоз, вытаскивая руку из кровоточащей раны Ольги. – Решил биться, да?

– Да. Биться.

– Это похвально. А то я уже думал – все, сдулся наш капитан, совсем какой-то неживой. Я даже сомневаться начал, не ходила ли вместо тебя твоя баба. К которой, кстати, мы ещё вернемся. Не так ли, милая? – спросил Психоз и так смачно зарядил ногой, что у бедной девушки едва голова не отлетела. – А теперь поспи, взрослым надо поговорить.

Он подошел к столу и поднял пистолет.

– Огнестрельное оружие или, быть может, холодное? Мне-то оно не нужно, но если вам, сударь, требуется, то я не против.

– Пожалуй, начну руками, а там посмотрим, – ответил Игорь и вытащил две капсулы.

– О, – Психоз прищурился. – И как это я не учуял.

Эпилог

Тяжело поднявшись, Плеханов облокотился о стол. Его всё ещё лихорадило от четверной дозы, хотя в целом состояние можно было считать удовлетворительным. Он посмотрел на Чирвина. Тот часто и прерывисто дышал, так как посреди лба было аккуратное отверстие от пули, на которое беспорядочно спадали волосы.

– Он мертв? – донесся слабый Ольгин голос.

Игорь повернул голову. Девочка уже стала приходить в себя. Довольно быстро, учитывая, какой кошмарной силы был удар.

– Нет. Хотя должен был. Везение, – устало выдохнул Плеханов. – Ты как?

– Нормально, – она подошла к нему. – С тобой все в порядке?

– Я цел. Кости не сломаны. Сердце не вырвано. Даже зубы на месте.

– Я очень рада, что у тебя все получилось.

– У нас. У нас, Оля.

– Ты и правда так считаешь? – Она поправила его волосы. – Ты такой неаккуратный.

«Учитывая такую дозу, вполне объясним и учащённый пульс, и сердцебиение» – словно стукнуло в голове Плеханова, когда её руки скользнули по его щеке. А потом она его поцеловала. Нежно, мягко, сладко.

– Наверно лучше сейчас, только я не хочу, чтобы ты это видел, – сухо произнесла она.

Игорь не ответил. Он понимал, когда стоит промолчать, а когда нет. Учился этому всю жизнь. Ольга усмехнулась и, погладив его по руке, направилась к выходу, затем, остановившись в дверях, повернулась.

– Выполни мое последнее желание, – она мутно посмотрела на Чирвина. – Если будет хоть малейший шанс спасти его, то используй. Он твой друг, мы ведь поняли, что это был не Дима.

– Да. Но, боюсь, тут лишь лоботомия поможет, – заметил Плеханов, не поднимая взгляда.

– Просто попробуй, – сказала она и, немного замешкавшись, добавила: – Прощай.

– Прощай.

Игорь поднял глаза и посмотрел ей вслед. Её красная рубашка развевалась по ветру, словно плащ, оголяя красивую изящную спину. Неожиданно для себя он вдруг сделал шаг, затем второй. Застрявший комок в горле едва давал продышаться. Сердце забилось, как бешенное.

– Ольга, – тихо выдавил он, нерешительно переставляя ноги. – Не уходи…

Но эти слова потонули в шуме ветра, оставив место лишь для выстрела. Шумного. Звенящего. Такого, какой выстрел, собственно, и бывает.

– Не уходи, – всё так же тихо повторил Игорь и, сев на окровавленный пол, устало посмотрел на Чирвина, по лицу которого стекала тонкая струйка крови, капая на извечную странную улыбку.

Буду благодарен если на Литрес оставите отзыв

С Уважением

Даниил З

Говорят, одиночество страшно, что мы в трепете перед ним,

Но смотри, все не так уж ужасно: боль, отчаянье, мрак — ты с ним.

Они ходят вокруг кругами, они песни о счастье поют,

И смеются они тоже с нами, даже в руки нам что-то дают!

Хороводы из черного теста, мрачных чувств, что фигурки людей —

Я стою, я смотрю, я вижу, что они с каждым разом все злей.

Их улыбки — как белые пятна, их глаза — как дальний огонь;

И круги: они уже и уже, и мне кажется, я чувствую вонь.

Звуки пения — звуки прекрасны! Мои тени о счастье поют,

Только жар очень сильный исходит, ведь все ближе ко мне идут.

Вам не стоит бояться остаться, в одиночестве вашем страдать:

Боль, отчаянье, страх и увечья вас не бросят одних умирать.