Продолжение, начало здесь - http://pikabu.ru/story/russkiy_kharakter_mentalitet_naroda_o...
В чем корысть бескорыстного Ильи Муромца?
Особенности общенациональной Персоны восточных славян.
Эта загадка, к счастью, в отличии от тех, что задает Баба Яга, решается просто. Мы знаем, что Персона – это идеализированные аспекты Я, те качества, что почитаются в социальной среде более всех прочих. Вот и все, осталось решить: кто же он – самый прославленный и достопочтенный персонаж русских былин и сказок? Сия тайна не велика есть, перед взором всех моих знакомых, которых я опросила, также как и перед моим собственным, сразу предстали три богатыря с картины Васнецова. При этом все мы знаем и чувствуем, что главный среди них Илья. Добрыня Никитич и Алеша Попович будто существуют для того, чтобы уравновешивать буйный нрав, чрезмерную прямолинейность и угрюмость сурового Муромца.
Так за какие заслуги и качества чтит его наш народ? Давайте перечислим. А заодно обсудим обратную сторону медали и «цену вопроса» – теневые аспекты столь воспеваемых в душе народа богатырских черт.
Надежность и ответственность.
Пока Илья Муромец стоит на страже Руси-матушки, ей ничего не угрожает. От любой напасти спасет богатырь «веру христианскую, стольный Киев-град, вдов, сирот, бедных людей». Коли сунется на Русь какой супостат – Илья тут как тут. Он – надежда и оплот государства Киевского.
«Вся школа на мне держится», – говорит уже упомянутая тетя моей приятельницы. Грандиозно! Чем Вам не Илья Муромец, только в юбке и в очках, да с указкой вместо меча? Ее самоотверженная работа, безусловно, заслуживает глубочайшего уважения. Директор школы должен ежедневно воздавать хвалу небесам за такого зама. Нужно ли говорить о том, что для нее самой руководитель является «бесхребетным, безответственным болваном, совершенно не способным решать никакие вопросы»? А как иначе, куда девать теневую проекцию своей гиперответственности и, практически, всемогущества? Однако Тень ее грандиозной Персоны уже не вмещается в коллег. Каким было для нее ударом, когда сын («сын Педагога!») попал в милицию с коробком марихуаны! А еще после развода в ее жизни уже девятнадцать (!) лет не было ни одного мужчины. А еще к пятидесяти годам она имеет целый мешок заболеваний: от язвы до гипертонии. Само собой разумеется, ни личной жизнью, ни своим здоровьем заниматься ей некогда.
В том-то все и дело, богатырская надежность и ответственность в жизни обыкновенных людей оборачивается в полную ненадежность и безответственность по отношению к самим себе.
Альтруизм, бескорыстие, гегемония общественного над личным.
Мифологема идеального Героя у всех народов подразумевает некое самопожертвование ради счастья других. Однако в русских былинах сама идея жертвы возведена в культ: если ты не испил горькую чашу до дна, нет тебе уважения. Обрел богатство, женился на умнице-красавице, заслужил признания государя – все, уже не герой в народном представлении! Хочешь всеобщей любви и почитания – страдай! Желаешь хотя бы уважения – будь как все, небогатым, не особенно счастливым в личной жизни, откажись от заслуженных привилегий. Достоевский, недаром названный «зеркалом русской души», писал: «высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего Я – это как бы уничтожить это Я, отдать его всем и каждому безраздельно и беззаветно».
Приоритет общественного над личным первоначально обусловлен у восточных славян природными условиями: в суровом климате по одиночке или маленькими семьями было не выжить, культивировать территорию, густо покрытую лесами, можно было только крайне трудоемким подсечно-огневым способом, требующим огромного количества рабочих рук. Этот способ был также и весьма опасен, оплошность одного могла стоить жизни целому поселению. Поэтому первая часть мушкетерского девиза «Один за всех» издревле является для нашего этноса архетипической данностью.
Илья Муромец, как мы помним, в своем беззаветном служению Матушке Земле Русской не нажил вообще ничего личного – ни двора, ни казны, ни даже постоянной должности при дворе Владимира, а также ничего личного и не пережил – не было любви ни к женщине, ни к родным деточкам. Единственное, на что претендовал славный богатырь, так это на доброе имя и уважение при дворе Киевского князя. Помните, в какую ярость пришел постаревший Муромец, когда его не узнали в княжеском тереме после шестидесятилетнего(!) отсутствия? А ведь всего-то на всего, что не узнали! Не палками же погнали, не бранью ведь встретили, а лишь усадили не на самое почетное место за княжеским столом. И нет, чтобы сразу сказать, мол: «Ребята, это же я – Илья Муромец», но богатырь так осерчал, что устроил дебош, да пригрозил убить самого Князя с Княгинею. Как же, его – первого богатыря на Руси, и не признали! Подумаешь, постарел на шестьдесят лет? Обязаны были узнать, и все тут! Должны были каждый божий день надеяться, что соизволит он почтить стольный град своим визитом!
Да не прогневаю я Перуна, но здесь, сдается мне, встает простой логический вопрос: а такой ли уж Илюша, на самом деле, альтруист? Так ли бескорыстна его служба родине? Слово «корысть» ранее имело куда более широкий смысл, нежели «жадность к богатству», это вообще любой кровный интерес, любое собственное желание: «Как молоденьку ведь взять, да то чужа корысть» – рассуждает богатырь о возможности брака. Да, жена, казна, высокая должность при Князе – не Муромцева «корысть», а вот слава и почет – другое дело! Он не раз говорит Князю Владимиру, что ему ничего не надобно за верную службу. Однако из эпизода ссоры с Владимиром выходит, что еще как надобно!
Каждый раз, когда близкий человек говорит Вам: «Мне от тебя ничего не нужно, лишь бы ты был рядом», это означает буквально следующее: «Мне нужно от тебя ВСЕ. Ты передо мной в священном, неоплатном долгу. Я рассчитываю на все твое время, и вообще на всю твою жизнь. Если ты хоть раз сделаешь не то, что я от тебя ожидаю, ты подлец, кровопийца и предатель». Каждый раз, когда с Вас за оказанную услугу великодушно не приняли ни ответной любезности, ни денег, ни бутылки водки, ни борзых щенков, будьте уверены, отныне добродетель уверен, что с Вас можно просить что угодно. Если Вы не готовы на такой оброк, лучше сразу уточните «цену вопроса». Иначе в самый неподходящий момент Вы увидите грозящий палец Чуда-Юда со словами «Должок… должо-ок!»
Но случается еще и так, что кредиторами-благотворителями являемся мы сами, однако не получаем благодарности за свои светлые чувства, за благородные поступки. Да, это неприятно, порой больно до слез. Когда ты прокричал: «Один за всех!», и отважно ринулся в бой, ты, кажется, заслуживаешь того, чтоб услышать ответное: «И все за одного!» К сожалению, так случается отнюдь не всегда, а лишь до тех пор, пока интересы «одного» не встали в разрез с потребностями «всех». Даже сами три мушкетера в последующих сиквелах Дюма разошлись. Такова жизнь, а борьба с ее законами дело заведомо проигрышное.
Как еще господствующий принцип коллективности отражается на личном уровне представителей нашей нации в рамках разговора о Персоне? Альтруизм – забота о благополучии других, самоотверженность, непривязанность к себе и своему. Однако, вопрос, что считается «своим», а что «чужим» имеет вариации. Для одного, как у вышеупомянутой тети-завуча, «чужой», а, следовательно, первостепенной, является работа. В таком случае «своим», малосущественным, становится собственное здоровье, личная жизнь и семья. Является ли благом эта жертва? Особенно, если задуматься, что Природа или Бог дали нам именно это тело и эту жизнь, и ответ мы несем, прежде всего, за себя?
Но расстановка «свое – чужое» может быть и диаметрально противоположной, когда, например, Прокол Анисимович забывает доделать годовой отчет, потому что жена попросила его срочно купить персиков…
Гордость, чувство собственного достоинства.
Архетип Персоны содержит своеобразный парадокс: чем она крепче срослась с «носителем», тем более она хрупка, тем больших жертв требует от хозяина, который, на самом деле, давно стал ее рабом. Для ее поддержания требуется все больше ресурсов: сил, времени, энергии. Все душевные порывы, все чувства кладутся на алтарь раздувшейся Персоны. Так происходит до тех пор, пока она не лопнет, но одновременно с ней гибнет и сам человек, ибо они стали одним целым. Гордость такого раба-хозяина, в свое время весьма позитивная и оправданная реальными свершениями, обращается в гордыню. Чувство собственного достоинства, также изначально справедливо заслуженное, оборачивается высокомерием, заносчивостью, спесью и чванливостью. Окружающий мир терпит зарвавшегося героя недолго, не смотря на все его предыдущие заслуги. Но еще прежде того, как как он утрачивает уважение и свои исключительные права, герой, порабощенный Персоной, теряет свою душу – Аниму.
В процессе отождествления с Персоной Илья Муромец, к счастью, не первый на Руси богатырь. Во-первых, все связи с Анимой – душевным, феминным, чувственным, у него заменяет материнский комплекс. Прельщается женщиной он лишь единожды – Святогоровой женой, которая чуть не приводит его к смерти, но в результате умирает сама. С тех пор в жизни Муромца «первым делом самолеты», ну а девушки, а девушки… никогда. А во-вторых, не может главный народный герой совершить очевидную глупость и низость!
Поэтому в рамках разговора о затопившей рассудок гордыне и о последующей архетипической расплате мы рассмотрим былину о менее известном богатыре – Дунае Ивановиче.
Дунай Иванович когда-то уехал в Литовское княжество и там служил иноземному королю, что в стародавние времена было не редкостью. Как-то раз он оказывается в чистом поле, где встречает Илью Муромца. Они, само собой, решают померяться богатырской силушкой – сперва на копьях, потом на саблях, на палках и, наконец, врукопашную. Три дня идет поединок, но никто не может победить, никто не желает сдаться. На счастье к ним подъезжает Добрыня Никитич и предлагает воинам «замириться, да обменяться крестами», то есть побрататься. Богатыри соглашаются с мудрым Добрыней и, таким образом, прежний литовский витязь входит в состав киевского братства. Однако в глубине души Дунай, видимо, серьезно уязвлен отсутствием победы в поединке. В былине ничего подобного не говорится, но это легко можно предположить из дальнейшего развития сюжета. Киевским Богатырям он, действительно, становится названным братом и верным соратником, но, по-видимому, как говорится, «осадочек остался».
В ту пору Князь Владимир решает жениться и спрашивает на пиру верную дружину, к кому бы ему посвататься. Невеста ему нужна особенная:
Станом бы статна и умом свершна,
Ее белое лицо – как бы белый снег,
И ягодицы (щеки) – как бы маков цвет,
А и черные брови – как собольи,
А и ясные очи – как бы у сокола.
Дружинники такой умницы-красавицы на своем веку не видывали. Но тут поднимается из-за стола Дунай и говорит, что знает такую девицу – это Апраксия, дочь литовского короля. Он и становится сватом, но на всякий случай просит к себе в товарищи Добрыню.
Дунай сперва является к прежнему своему господину один, Добрыня предусмотрительно остается во дворе. Король узнает своего прежнего слугу и не без насмешки спрашивает, не приехал ли тот проситься на прежнюю службу. Когда Дунай сообщает о цели посещения, король приходит в ярость. Из сопоставления разных вариантов былины можно понять, что короля не устраивает ни жених (он обзывает Владимира «конюхом последним», разбойником, плутом), ни сват («послал мне холопину!» – недостаточно высоко Дунаево положение для решения вопросов государственной важности). Король собирается затравить Дуная собаками или, по менее кровожадной версии, просто сгноить в погребе или уморить голодом. Но тут приходит на помощь остававшийся при конях Добрыня, который побивает литовскую дружину снаружи дворца, а уж Дунай в палатах учиняет расправу над королевской свитой. Король вынужден смириться и уступить дочь.
Интересно, что в 980 году реальный князь Владимир Святославович сватался к дочери полоцкого Рогволда. Рогволд якобы спросил мнения самой дочери (немыслимое по тем временам событие!), на что та ответила «Не хочу разуть сына рабыни, а хочу за Ярополка». Когда Владимир узнал об этом, он собрал большое войско, напал на Полоцк, убил Рогволда и его сыновей, а дочь насильно взял в жены. И ведь отнюдь не в великой любви было дело! Владимир был до крещения известен как великий распутник, имевший несколько сот наложниц в Киеве и в загородной резиденции Берестове. Помимо этого он состоял в нескольких официальных языческих браках. Но то реальный Владимир Святославич, былинному же Красну Солнышку такого не положено. И, тем ни менее, мы видим, что былина это не простая побасенка, она всегда имеет в своей основе реальные события. Однако вернемся к Дунаю.
Итак, Апраксия сосватана, княжья воля выполнена, богатыри едут в обратный путь к стольному граду Киеву. И вдруг Дунай в чистом поле замечает «богатырский след». Вот здесь-то его впервые, по-видимому, одолевает Персона. Ему вновь хочется богатырской силушкой померяться, так сказать взять реванш за ничью с Ильей Муромцем, да, к тому же, и в битве с литовцами победа в большей степени принадлежит не ему, а Добрыне:
А загорело у Дунаюшки ретиво сердце,
А закипела во Дунае кровь горячая,
Расходилися его могучи плеча.
Дунай просит своего друга везти Апраксию в Киев, а сам отправляется по следу – биться с неизвестным богатырем. Он настигает и побеждает противника, но когда вынимает нож для окончательного удара, чтобы «взрезать груди белые», он понимает, что перед ним не богатырь, а богатырша! Это вторая дочь литовского короля – Настасья, с которой у него в прошлом была тайная любовь. Когда Дунай попал из-за этой связи в беду, Настасья выкупила его у палачей и отпустила в Киев. Она напоминает ему о прошлом, и Дунай вновь поддается страсти, зовет Настасью в Киев, чтобы пожениться. Богатырша согласна:
Я у батюшки сударя отпрошалася,
Кто меня побьет в чистом поле,
За того мне, девице, замуж идти.
Молодые едут в Киев, где празднуются сразу две свадьбы – княжья и богатырская. В сказке история здесь бы и закончилась. Но былина отличается от сказки, ее пели взрослые рассказчики взрослым слушателям, поэтому она лишена сказочной рафинированности. Сказ о Дунае Ивановиче вместо простого счастливого финала «И стали они жить-поживать, да добра наживать» заканчивается трагически.
На пиру Дунай, уже плененный Персоной, хвастает своей храбростью и меткостью в стрельбе из лука. По одной версии вмешивается Апраксия, она заявляет, что нет на миру лучшего стрелка, нежели ее сестра. По другой – сама Настасья утверждает, что способна попасть стрелой в лезвие ножа так, что стрела рассечется на две половины. Так или иначе, Дунай воспринимает это как вызов, он предлагает состязание. Выбрано самое страшное условие поединка – стрелять в кольцо, поставленное на голову соперника. Первой стреляет Настасья и трижды попадает в серебряное кольцо, лежащее на голове у мужа. Когда приходит очередь Дуная, его уговаривают отказаться – и Апраксия, и дружина, и Князь. Жена признается: «в утробе у меня могуч богатырь», – и просит отложить стрельбу хотя бы до рождения ребенка. Однако Дуная убедить невозможно – затронута честь богатыря.
Становил он молоду жену
Настасью-королевичну
На мету с золотым кольцом,
И велел держать кольцо на буйной главе.
Стрелял Дунай за целу версту
из туга лука.
А и первой стрелой он не дострелил,
Другой стрелой перестрелил,
А третьею стрелою в ее угодил.
Настасья умирает, а Дунай видит, «распластавши ей чрево», что она была беременна чудесным младенцем: «по коленца ножки в серебре, по локоточки рученьки в золоте, на головушке звезды частые». Дунай бросается на свою саблю и умирает рядом с женой, из его крови берет начало Дунай-река.
А свернул он острый нож
Тупым концом во сыру землю,
Острым концом себе он во белы груди:
«А где пала Настасья-королевична,
Пускай падет Дунай Иванович».
От Настасьи текла да речка Черная,
От Дуная текла да вот Дунай-река.
Аналитическое трактование этой былины может быть очень многогранным. Мы помним, что все персонажи любого мифа одновременно живут в глубинах нашего бессознательного на равных правах. Аналитик лишь выбирает, кого из них взять за «точку отсчета» с учетом его близости к порогу сознания для конкретного клиента в конкретной ситуации. Например, если бы главным героем (то есть персонажем, олицетворяющим Эго) мы выбрали Настасью, речь бы сейчас шла не только о Персоне, но и о злокачественном Анимусе. В рамках же нашей текущей темы – гордости/ гордыни, самоуважения/ высокомерия богатырской Персоны, сообразнее говорить, конечно, о самом Дунае Ивановиче.
Юнг писал о том, что Персона – идеальная картина мужчины, каким он должен быть, внутренне же она компенсируется женской слабостью, то есть способностью к сопереживанию, чувственному постижению мира, потребностью сохранять и любить. Анима – это то, что способно примирить в душе мужчины Тень и Персону, перекинуть спасительный мостик между этими двумя противоположными мирами (также как Анимус женщины, на поверхности сотканной из одних лишь чувств, может придать им разумный смысл, внести порядок в эмоциональный хаос, помочь в создании положительной Персоны).
Однако у Дуная и невеста богатырша! Впрочем, это еще не беда. Сам по себе сюжет, где дева-воительница предназначена тому единственному суженому, который сможет победить ее в поединке или состязании, не является исключительно славянским, он присутствует в эпосе самых разных народов. Например, в греческой мифологии существует история об Аталанте – дочери царя, славной охотнице и лучшем стреле из лука. Аталатна объявила, что станет женой того, кто выиграет у нее состязание в беге. Если она догоняла юношу, а так случалось с каждым, жениха убивали. Когда настал черед бежать Меланиону, то накануне ночью он взмолился Афродите. Богиня поняла, что его интересовала любовь Аталанты, а не ее царство или приданое, и подарила юноше золотые яблоки. Как только Аталанта начинала догонять Меланиона, он бросал яблоки к ее ногам. Девушка не смогла не поднять их, и поэтому опоздала к финишу. Став женой Меланиона, Аталанта родила ему славного сына – будущего царя и военного вождя. А закончилась история тем, что Зевс превратил супругов во львов за то, что они, охваченные страстью, занялись любовью прямо в его храме.
Почему конец греческого варианта этого архетипического сюжета, в сравнении со славянским, относительно счастливый (хотя герои и понесли наказание от Зевса, они успели и любовью насладиться, и сына родить)? Во-первых, Меланион не пленен Персоной, им движет любовь, а не гордыня, он вступает в соревнование не ради самоутверждения, чести и богатства, а ради любимой женщины. Во-вторых, сама Аталанта, как и многие воинствующие царевны более позднего фольклора, проиграв более сильному (не важно, физически, ментально или духовно) мужчине, возвращается к своей исконно женской роли. В результате такого поединка проигравших нет, победителями становятся оба участника, ибо все происходит сообразно естественным природным законам. Любящий Меланион становится позитивным Анимусом Аталанты, уравновешивая ее воинственность и импульсивность, сама она становится вдохновляющей Анимой не столь сильного до той поры мужчины, который благодаря высоким чувствам, раскрытию души через обращение к богине любви, становится Героем, обретает богатство и почет. Все так и должно быть, мы чувствуем это душой и сердцем даже в нашем феминизированном веке. Когда женщина вступает в сражение с мужчиной, используя мужское оружие, играя по мужским правилам, она неизбежно терпит поражение (чаще не сразу и не в конкретном поединке, а позже и в жизни в целом), а вместе с ней терпит фиаско и мужчина, что вступил в глупую борьбу. Настоящему Герою не нужно подтверждать свою доблесть за счет собственной жены. Настоящей Женщине не нужно демонстрировать силу и мужество за счет собственного мужа.
Но наша воинственная Настасья после поражения в поединке все никак не может сложить оружие. Она не способна стать компенсирующей Анимой для брутального Дуная. Она сама брутальна! Нет у Дуная никакой возможности спроецировать в нее мудрость, мягкость, чувственность, потребность и умение любить. Весь мир, включая собственную душеньку-невесту-Аниму, превращается для него в Соперника.
Важно еще и то, что на Руси изначально существует некое смешение гендерных ролей: стольный Киев – Мать городов русских, женщины то коней на скаку останавливают, то в горящие избы норовят войти, сказочный Царь либо старый сумасброд, либо молодой самодур. Юнг пишет о том, что идентификация с Анимой проявляется как переменчивость в настроении, утрата мужественности («обабивание»), сверхчувствительность и капризность. Вспомните любого Царя из русских сказок или советских мультфильмов – это же точное их описание! «Характерно, что в тех случаях, когда человек отождествляет себя со своей Персоной, он, фактически, одержим Анимой с сопутствующими симптомами». Склонность к ссорам и спорам вообще является женской прерогативой, а настоящий «солдат» не только «ребенка не обидит», но и с женщиной состязаться не станет. Ему это даже как-то не к лицу.
Но, дабы не подкреплять еще раз наш национальный архетипический фатализм, давайте поразмыслим о том, а был ли у Дуная иной выход?
Здесь интересно заметить, что русская былина ломает все архетипические каноны еще задолго до трагедии на свадебном пиру. Давайте обратимся к всемирной мифологии: как развивается сюжет, в котором Царь посылает Героя сосватать ему принцессу в жены? Исключительно во всех мифах и сказках о сватовстве (от нашего «Ивана Царевича с серым волком» до американского «Шрека») Герой сам женится на царской невесте. В этом и весь смысл! Более слабая, мягкая, женственная Апраксия, действительно, смогла бы смягчить буйный нрав Дуная, уравновесить его грандиозную Персону нежностью Анимы.
Интересно и то, что Апраксия с Князем Владимиром также похожи друг на друга, как и Дунай с Настасьей. Княжеский брак оказывается бездетным, метафорически это означает то, что их союз не способен создать ничего нового. Нет в нем мистического единства противоположностей, порождающего трансцендентность. Оба они слишком пассивны: во всем киевском цикле былин царю с царицей не принадлежит ни одного существенного деяния. А вот смелая, бойкая, деятельная Настасья, возможно, вдохнула бы жизнь в безынициативного Князя…
Трагедия на свадебном пиру усугубляется еще и тем, что вместе с Настасьей Дунай убивает их нерожденного сына. Описание ребеночка – «по коленца ножки в серебре, по локоточки рученьки в золоте, на головушке звезды частые», неизменно указывает на архетип Пуэра – Божественного Дитя. Это символ будущих надежд, саженца, ростка, в котором содержится вся потенция жизни, возможность возрождения в новом, лучшем качестве. Образ этого ребенка рождает ассоциацию с младенцем Христом, маленьким спасителе мира, которому поклоняются цари, чье рождение возвестила звезда и небесные ангелы. Архетип Божественного Дитя ассоциируется с необычным характером и судьбой. Этот архетип довольно часто появляется во снах современных людей в образе не по годам развитого ребенка, который разговаривает со сновидцем или каким-то иным образом проявляет неординарные для своего возраста способности. В одной из версий былины о Дунае, ребенок, прежде чем погибнуть, говорит отцу, что если бы тот подождал еще хотя бы еще три часа, он родился бы богатырем семикратно превосходящим самого Дуная (а значит и главного богатыря Руси – Муромца, ведь по силе они с Дунаем равны). Д.Ш. Болен пишет: «Когда человек соприкасается с архетипом божественного ребенка внутри себя, у него возникает ощущение, что "моя" жизнь имеет особое значение или что в "моей" душе сосуществуют божественные и человеческие составляющие, – что нередко знаменует для человека начало духовного путешествия или вступление на путь самопознания».
Да, Персона Дуная не только отняла его жену, ребенка и собственную жизнь. Пожалуй, его гордыня и высокомерие лишила и всю Русь великого потенциала. Возможно, ребенок, который являлся бы не только сыном двух богатырей, но и племянником бездетных князей, смог бы стать новым великим Царем, символом обновленного Сознания…
Последние строки былины несколько смягчают чувство глубокой тоски и безнадежности:
От Настасьи текла речка Черная,
От Дуная текла да вот Дунай-река,
Вода с водой да не стекается,
- Теките от века и до века,
В одно место сходитесь и расходитеся,
Вода с водой не мешайтеся.
Река – символ необратимого потока времени и, следовательно, забвения. Да, ужасную трагедию проще всего забыть. Однако тот, кто забывает прошлое, обречен повторять его ошибки. Поэтому воскресить в памяти былину о Дунае и Настасье – значит получить знание об ужасной стороне Персоны и не очаровываться более ее хвастовством или лестью.
отсюда - http://ceazaria.livejournal.com/1535.html
