Scary.stories

Пятнадцать лет в убойном отделе выжали из Жоры все соки. Он видел слишком много дерьма. Жестокость, предательство, насилие – всё это слилось в одну беспросветную серую массу. Мир потерял краски, превратившись в унылую чёрно-белую фотографию. Начальство, заметив его состояние, предложило отпуск. Он отказался. Знал, что от себя не убежишь. Тогда последовало предложение перевода в архив. Тихая, спокойная работа с бумагами, возможность дотянуть до пенсии, не сходя с ума. Он согласился, надеясь обрести долгожданный покой. Как же он ошибался…

В архиве Жоре попалось в руки старое, забытое всеми дело – «глухарь», висяк. Исчезновение рыбацкого баркаса «Ласточка» вместе со всей командой тридцать лет назад. Ни тел, ни обломков, ни единой зацепки. Просто растворились в морской пучине, словно их и не было. Дело давно списали в архив, но что-то в нём его зацепило. Необъяснимая тяга, словно зов из прошлого. Он решил копнуть. Ради интереса, как говорится.

Чтобы добраться до острова, Жора продал свой старенький внедорожник, отслуживший своё, не жалко. Денег хватило на аренду старой, потрёпанной шхуны у хмурого, неразговорчивого капитана по прозвищу «Волк». «Волк» сначала отказывался плыть к этому острову, перекрестился и сплюнул за борт, но солидная сумма сделала свое дело. «К утру вернусь», – сказал Жора, высаживаясь на каменистый берег, когда шторм еще только начинал набирать силу, – будь здесь. Капитан Волк лишь пожал плечами, скрываясь в тумане.

И вот Жора здесь. На этом проклятом острове, откуда «Ласточка» вышла в свой последний рейс. Единственный житель – старый смотритель маяка, чью голову Жора размозжил о каменную стену. Впрочем, «житель» – это уже не про него.

Выпустив струйку дыма, Жора наблюдал, как ветер подхватывает её и уносит в ночную тьму. Не стоило приезжать сюда. Не стоило ворошить прошлое. Но теперь уже ничего не изменить. Обратной дороги нет.

Ключом к разгадке стал дневник, найденный среди архивных материалов по делу «Ласточки». Записи капитана баркаса Ивана Громова. Сначала обычные рыбацкие будни: шторма, уловы, пьянки в порту. Но постепенно повествование приобретает тревожный оттенок. Громов пишет о навязчивых видениях, о голосах, шепчущих из глубин моря, о кошмарах, в которых его затягивает чёрная, вязкая пучина. Списал бы всё на морскую болезнь и злоупотребление ромом, если бы не упоминание об этом острове. Местные рыбаки, оказывается, старались обходить его стороной, шепча о «Морском Дьяволе», обитающем здесь. Старая байка, подумал Жора. Пока не ступил на эту проклятую землю.

Остров встретил Жору угнетающей тишиной. Ни единой живой души. Лишь крики чаек, резавшие слух, и вой ветра, пронизывающий до костей. Заброшенный маяк, упрямо посылающий свой луч в ночь, казался нелепым и неуместным. Осмотревшись, Жора вскоре обнаружил… кошмар.

Сначала это были просто разбросанные повсюду человеческие кости. Затем Жора наткнулся на вход в пещеру, заваленный камнями. С трудом пробившись внутрь, он увидел то, что навсегда отпечаталось в его сознании. Стены пещеры были покрыты зловещими символами – рунами, иероглифами, письменами забытого культа. От них веяло чем-то древним и невыразимо злым. В центре пещеры стоял алтарь, на котором покоился скелет, покрытый чёрной, маслянистой слизью. В черепе зияла огромная дыра, словно пробитая чем-то чудовищным.

Жора бежал, как безумный, спотыкаясь и падая, не чувствуя боли. Добравшись до маяка, он встретил старика-смотрителя. В его трясущихся руках было старое охотничье ружьё. Он кричал, что Жора не должен был приезжать сюда, что он разбудил древнее зло, которому следует спать вечным сном. Он попытался успокоить его, объяснить, что просто копался в старых делах, но в глазах смотрителя плескалось безумие. Он твердил, что служит «Морскому Дьяволу», охраняя остров от незваных гостей.

Что произошло дальше, Жора не мог объяснить. Словно одержимый, он выхватил у него ружьё и обрушил приклад на его голову. Старик упал, но он продолжал бить, пока его тело не обмякло. Кровь залила пол, смешавшись с грязью и плесенью.

Теперь Жора здесь, ждёт. Не знает, чего именно. Но чувствует приближение чего-то ужасного. Что-то незримое давит на него, сковывает движения, лишает воли.

Ветер взвыл с новой силой, обрушив на Жору ледяной дождь. Выбросив окурок, он поднялся. Нужно действовать. Нельзя просто сидеть и ждать своей участи.

Войдя в маяк, Жора начал подъём по винтовой лестнице. Каждый шаг отдавался гулким эхом в пустом здании. Наверху, в самом сердце маяка, свет, рассекая тьму, казался последней нитью, связывающей его с реальностью. Он посмотрел вниз. И увидел ЕГО.

На берегу стояла высокая, чёрная фигура. Она смотрела на маяк. Жора не знал, как он это понял, но знал наверняка – это и есть «Морской Дьявол». Его силуэт зловеще вырисовывался на фоне бушующего моря.

Он медленно поднял руку. И в этот момент Жора услышал голоса. Они звучали отовсюду: из моря, из ветра, из камней. Звали его. Манили в бездну. Это был не просто звук, а какая-то невероятная, всепоглощающая сила, проникающая в его разум и подчиняющая себе его волю.

Зажав уши руками, Жора пытался заглушить голоса, но тщетно. Они становились всё громче, всё настойчивее, словно хор безумных демонов, жаждущих его погибели. Он чувствовал, как рассудок покидает его, как он погружается в пучину безумия.

И тогда, в безумном порыве отчаяния, Жора принял решение. Решение, которое казалось единственным выходом из этого кошмара. Выйдя на балкон маяка, Жора бросил последний взгляд вниз. Фигура по-прежнему стояла там, терпеливо дожидаясь его. Вокруг клубилась тьма, и лишь луч маяка выхватывал из неё очертания берега и фигуры, стоящей там. Искривив губы в безумной улыбке, Жора шагнул в пропасть. Встречать того, кто звал его сквозь бездну.

Утреннее солнце, пробиваясь сквозь пелену тумана, осветило безжизненное тело, выброшенное волнами на берег. На лице застыла гримаса нечеловеческого ужаса. Глаза были широко раскрыты, словно увидевшие что-то такое, что не должен видеть ни один смертный.

Рядом с трупом валялся раскрытый дневник, потрепанный штормом и залитый морской водой. На последней странице дрожащей рукой было начертано: «Я иду к тебе, Дьявол…»

Неподалёку, в ласковых объятиях волн, покачивался обломок дерева с полустёртой надписью: «Ласточка». Имя, стёртое временем, но не забытое морем.

А маяк, как и прежде, продолжал свою работу, упрямо посылая свой луч в ночную тьму, не ведая, что на острове больше не осталось никого, кроме «Морского Дьявола», который вечно ждёт свою добычу. Он всегда ждёт. И рано или поздно кто-то обязательно придёт. Такова его природа. Такова природа этого проклятого места.

А потом… потом они приказали мне убить Настю. Мою Настю. Она знала слишком много. Видела слишком много. Она была угрозой. И я… я выполнил приказ.

Не могу сказать, что чувствовал в тот момент. Адреналин? Оцепенение? Или просто полное отсутствие души? Я выстрелил. И мир рухнул. И отца… он ведь пытался меня остановить. Пытался вытащить меня из этого болота. Но я был слишком глубоко. Слишком погряз во лжи. И он заплатил за это. Они заплатили. Все заплатили.

Мною было принято решение… хотя, какое это решение? Скорее, инстинктивный порыв, последняя судорога отчаявшейся души. Бежать. Бежать от «Компании», от их безупречных убийц и от их грязных секретов. Бежать от правосудия, которое они подкупили, от полиции, которую они контролируют. Бежать от кошмара, который я сам же и породил. Бежать от тех, кто считает меня чудовищем. Бежать от воспоминаний.

И вот я в дороге. В дороге, которая ведёт меня в никуда. В дороге, где каждый шорох, каждая тень кажется предзнаменованием. Я чувствую их. Они преследуют меня. Они ждут моей слабости, ждут, когда я сломаюсь. Компания не прощает предателей. И я – предатель высшей пробы.

Ницше говорил о воле к власти. Но что такое власть, когда тебя пожирает изнутри? Что такое сила, когда ты боишься собственной тени? Я не знаю. Я больше не верю ни в какие идеалы. Есть только страх, отчаяние и стремление выжить. И, может быть… крошечный, тлеющий уголёк надежды на то, что однажды я смогу за всё заплатить.

14 октября. (Зеркало Тьмы и Привкус Вины)

Сегодня я чуть не утонул. В буквальном смысле. Переходил реку вброд, оступился, и меня понесло течением. Я барахтался, захлёбывался ледяной водой, чувствовал, как силы покидают меня. И в какой-то момент мне стало всё равно. Я просто закрыл глаза и отпустил себя. Думал, так будет правильно. Искупить грех, отдав жизнь реке.

Но потом что-то произошло. Я увидел своё отражение в воде. И в этом отражении я увидел не утопающего, а чудовище. Искорёженное, злобное, полное ненависти. И я понял – я не могу позволить им победить. Компании. Насте. Отцу. Я должен бороться. Я должен выжить. Чтобы… чтобы что? Чтобы продолжить бежать? Чтобы умереть в одиночестве? Не знаю. Но я не могу сдаться.

Собрав последние силы, я выбрался на берег. Лежал на мокрой земле, дрожал от холода, но чувствовал себя живым. И это было самое страшное. Потому что я понял – чудовище внутри меня никуда не делось. Оно просто ждёт своего часа. Оно ждёт момента, когда я снова смогу убивать.

Я пытаюсь понять, почему я всё ещё жив. Почему судьба не позволила мне умереть. Может быть, я должен искупить свою вину. Может быть, я должен разоблачить Компанию, рассказать миру о их злодеяниях. А может быть, я просто проклят скитаться по земле, неся на себе груз вины и крови.

Ницше говорил о сверхчеловеке. Но что такое сверхчеловек, когда он переполнен злом? Что такое воля к власти, когда она ведёт тебя к разрушению? Я не знаю. Я просто иду вперёд. Вслепую. На ощупь. Надеясь, что когда-нибудь найду ответ. Или хотя бы достойную причину, чтобы продолжить жить.

15 октября. (Эхо Предательства и Семена Недоверия)

Доверие – это яд. Медленный, но верный. Он проникает в твою кровь, отравляет разум, лишает воли. И когда ты наконец понимаешь, что тебя отравили, уже слишком поздно. Это я усвоил на крови и боли.

Я встретил его в лесу. Старика, живущего отшельником. Он казался мудрым и добрым. Он выслушал мою историю, сочувствовал мне, дал мне приют. Я поверил ему. Как же я был наивен. Ведь я работал на организацию, где предательство – это норма жизни. Как я мог забыть этот урок?

Сегодня я узнал, что он следил за мной. Он передавал информацию о моём местонахождении тем, от кого я бежал. Старик предал меня. Компания щедро заплатила за информацию. Предательство – это их валюта.

Когда я спросил его, почему он это сделал, он ответил, что всего лишь выполнял свою работу. Что он должен был защитить своих близких и не хотел, чтобы я принёс им зло. Эта заезженная пластинка, этот лживый гуманизм. От него только тошнит.

Я не стал его убивать. Я просто ушёл. Оставил его в его проклятом лесу, в его проклятой лжи. Я не хочу становиться таким, как они. Но с каждым шагом, с каждым предательством, я чувствую, как тьма подступает всё ближе.

Теперь я знаю, что я один. Что я никому не могу доверять. Что весь мир – это ловушка, в которой каждый пытается выжить любой ценой. И я должен быть готов предать первым, чтобы не стать жертвой.

Ницше говорил о морали господ и морали рабов. Но что такое мораль, когда она служит лишь оправданием для предательства? Что такое добро, когда оно оборачивается злом? Я не знаю. Я просто иду вперёд. В одиночестве. В надежде, что когда-нибудь найду покой. Или хотя бы достойного врага, которого можно будет убить без угрызений совести.

16 октября. (Ад в Тишине и Зов Бездны)

Здесь темно. Холодно. И тихо. Слишком тихо. Будто я уже мёртв. И может, это и есть смерть? Смерть разума и воли, превращение в пустую оболочку.

Меня поймали. Они нашли меня. Они привели меня сюда. В подвал старой фабрики, пропахший машинным маслом и смертью.

Я не знаю, что они со мной сделают. Может быть, они убьют меня. Быстро и безболезненно. Может быть, они будут пытать меня. Медленно и мучительно. Может быть, они просто сотрут мне память и превратят в послушного раба.

Мне всё равно. Я больше ничего не чувствую. Я устал. Я устал от борьбы. Я устал от страха. Я устал от самого себя. Я уже и не знаю, зачем я бежал. Зачем жил? Что хорошего я сделал?

Я думаю о смерти. О том, как это будет. Будет ли больно? Будет ли страшно? Или просто темнота? Будет ли там Настя? Или отец? Будут ли они меня ждать? Простят ли?

Я надеюсь, что просто темнота. Потому что я больше не хочу видеть ничего. Ни этот мир, ни себя.

Ницше говорил о вечном возвращении. Но что такое вечное возвращение, когда ты обречён вечно переживать кошмар? Что такое бессмертие, когда оно становится проклятием? Я не знаю. Я просто жду. Жду конца. И надеюсь, что он будет скорым.

И в этой тишине, в этой темноте, я слышу смех. Это смеются демоны, которые живут внутри меня. Демоны вины, отчаяния и ненависти. Они ликуют. Они победили. Я отдал им себя, стал их сосудом.

Я больше не сверхчеловек. Я просто сломанный человек. Человек, который потерял всё. Человек, который ничего не ждёт. Человек, которого с радостью примет бездна.

И в этот момент я понимаю – ад не снаружи. Ад внутри меня. И он будет преследовать меня вечно. Или до тех пор, пока Компания не вырвет его из меня вместе с моей душой.

И мне даже не страшно. Мне просто… устало.

В старом доме культуры, превращенный во временный морг, отчетливо ощущался резкий запах хлорки, смешанный с тяжелым ароматом безысходности. На обшарпанном скрипучем столе лежал Василе. Его лицо застыло в гримасе невыразимого ужаса, глаза широко раскрыты, будто он и сейчас видел то, что свело его в могилу.

Первичный осмотр не дал никаких очевидных ответов. Никаких следов насилия, никаких признаков отравления. На коже обнаружились странные темные пятна, но это вполне могли быть обычные посмертные изменения. Я приступил к вскрытию, методично, шаг за шагом, пытаясь установить причину смерти.

Внутренние органы были в полном порядке. Здоровые, без каких-либо аномалий. Но когда я добрался до мозга… тут меня пробрал леденящий душу озноб. Мозг Василе… он был аномальным. Казалось, его структура претерпела изменения, став более… волокнистой, а всю поверхность покрывала слизистая оболочка неестественного черного цвета. Но самое необъяснимое – внутри я обнаружил небольшое твердое образование, напоминающее комок земли. Однако это была не земля. Это была органическая субстанция, абсолютно мне незнакомая.

Я взял образцы для проведения анализов и распорядился, чтобы местный полицейский, молодой парень по имени Ион, охранял тело. Сам же отправился в местную мэрию, надеясь узнать хоть что-нибудь о Василе.

Мэр, тучный потный мужчина, встретил меня с явным подозрением. Мой визит явно был ему не по душе. Он сбивчиво рассказал, что Василе был обычным пастухом, тихим и нелюдимым. Очень любил лес, знал его как свои пять пальцев. Правда, в последнее время стал каким-то странным, ушел в себя. Бормотал что-то о "голосах" в лесу, о каких-то "темных местах", которых следует избегать.

– Ерунда все это, – отмахнулся мэр, – старик просто выжил из ума.

Однако я почувствовал, что он что-то утаивает. Слишком быстро он закончил свой рассказ, слишком настойчиво пытался убедить меня, что все это пустые россказни.

Вечером в доме, где я остановился, меня поджидал Ион. Он был бледен и явно напуган.

– Доктор, там… там что-то не так, – пролепетал он. – Я слышал… слышал, как Василе… он стонал.

Я усмехнулся.

– Ион, ты просто устал и напуган. Это всего лишь гнилостные газы, ничего более.

Но Ион покачал головой.

– Нет, доктор, это были не газы. Это были… слова.

Я решил проверить. Вместе с Ионом мы вернулись в дом культуры. Внутри царили кромешная тьма и пронизывающий холод. Запах хлорки не мог полностью заглушить тошнотворный трупный запах. Василе по-прежнему лежал на столе, накрытый простыней. Я подошёл ближе, откинул простыню… и невольно отшатнулся. Глаза Василе были открыты. И он смотрел прямо на меня. Не веря своим глазам, я наклонился над телом. И тут я услышал это. Тихий хриплый шепот, словно доносящийся из самой утробы земли.

– Помоги… мне… вырваться…

Леденящие мурашки пробежали по моей коже. Я отступил назад, споткнулся и упал. Ион издал испуганный крик и выбежал из комнаты. Я остался один на один с мертвым Василе, который говорил. Конечно, я мог списать все это на галлюцинации, вызванные переутомлением. Но я видел его глаза. Они были живыми. И в них читался неподдельный ужас. И мольба о помощи.

Последующие дни превратились в кромешный кошмар. Результаты анализов оказались безрезультатными. Образец, извлеченный из мозга Василе, представлял собой органическую материю неизвестного происхождения. Ни одна база данных не смогла его идентифицировать. Я снова и снова возвращался к телу Василе. И каждый раз он шептал, умоляя о помощи. Я начал страдать от бессонницы, потерял аппетит. Меня преследовали кошмарные сновидения, в которых я видел лица мертвых людей, шепчущих мне одни и те же слова: "Выпусти…"

Я поделился своими переживаниями с Ионом.

– Доктор, – сказал он, – моя бабушка рассказывала легенду об этом лесе. Говорят, что здесь есть… проклятое место. Там нельзя хоронить людей. Иначе они не обретут покоя. Возможно, это как-то связано с нашим случаем?

Я скептически хмыкнул, но в его словах прозвучала какая-то зловещая логика.

Мы отправились в лес. Ион, вооруженный старым охотничьим ружьем, шел впереди, прокладывая путь сквозь густые заросли. Я следовал за ним, чувствуя, как леденящий страх сковывает мое сердце. Мы долго шли, пока не вышли на небольшую поляну. В центре поляны возвышался старый покосившийся крест. Земля вокруг креста была абсолютно голая, без единой травинки.

– Вот оно, – прошептал Ион. – Это то самое место.

Я приблизился к кресту и прочитал надпись: "Василе Попеску. 1888-1947". Это был дед того самого Василе, которого я исследовал.

– Значит, его дед похоронен здесь, – сказал я. – И что из этого следует?

– Говорят, – ответил Ион, – что если кто-то похоронен в этом проклятом месте, он не может умереть. Он остается здесь, навечно привязанный к земле. И он отчаянно пытается вырваться на свободу, захватывая тела живых людей.

Я не поверил ни единому слову. Но, взглянув в глаза Иона, я увидел в них искренний, неподдельный страх. И я понял, что он верит в это.

В тот же вечер я принял решение раскопать могилу деда Василе. Ион был категорически против, но я настоял на своем. Я должен был убедиться, что все это не более чем нелепые суеверия.

Мы копали всю ночь напролет. Земля была твердой, словно камень. Под утро мы наконец добрались до гроба. Он был старым, прогнившим. Как только я коснулся лопатой крышки гроба, она рассыпалась в труху. Внутри лежал скелет, который на удивление хорошо сохранился, несмотря на то, что был захоронен более семидесяти лет назад. Но… что-то было не так. Кости были словно покрыты темной слизистой субстанцией. И от них исходил слабый, но отчетливый шепот: "Выпусти…"

Я отшатнулся, меня вырвало. Ион издал дикий крик и убежал прочь. Я остался один на один со скелетом, который отказывался умирать. В тот момент я осознал, что все это не просто суеверия. Это была ужасающая реальность. И я должен что-то предпринять, чтобы остановить это немыслимое зло. Я вернулся в морг и достал тело Василе. Я должен был найти способ извлечь из него то, что удерживало его здесь, на земле. Я начал экспериментировать. Перепробовал различные методы, различные химические вещества. Но все было тщетно. Тело Василе оставалось мертвым, но в то же время живым.

И тут меня осенила безумная идея. Я вспомнил про тот образец, который я извлёк из его мозга. Это была органическая материя неизвестного происхождения. Может быть, в ней и кроется ключ к разгадке этой ужасной тайны? Я решил попробовать пересадить эту материю другому человеку. Возможно, таким образом я смогу понять, что это такое и как с этим бороться.

Мой выбор пал на мэра. Я знал, что он что-то скрывает. И я подозревал, что он каким-то образом причастен к тому, что произошло с Василе.

Под предлогом сенсационного открытия я вызвал мэра в морг. Он пришел с явным подозрением, но я заверил его, что это один из величайших прорывов в современной медицине.

Пока он изучал бумаги, которые я ему подсунул, чтобы отвлечь его внимание, я ввел ему инъекцию. В шприце содержалась та самая органическая материя, извлечённая из мозга Василе. Мэр забился в судорогах. Его лицо исказилось от мучительной боли. Через несколько минут он затих. Я ждал. И вот, наконец, это произошло. Глаза мэра распахнулись. И он посмотрел прямо на меня.

– Выпусти… – прошептал он.

Я понял. Это была не просто органическая материя. Это было сознание. Сознание деда Василе, которое отчаянно искало новое тело.

Я спросил мэра, вернее, того, кто говорил его голосом:

– Чего ты хочешь?

– Я хочу покоя, – ответил он. – Я хочу умереть.

– Но ты же уже мертв, – сказал я.

– Нет, – ответил он. – Я застрял здесь. Я не могу уйти.

– Что я должен сделать? – спросил я.

– Ты должен уничтожить то проклятое место, – ответил он. – Ты должен уничтожить крест на поляне. Тогда я смогу обрести свободу.

Я понимал, что все это полнейшее безумие. Но я был готов на все, чтобы остановить этот невыносимый кошмар. Вместе с Ионом мы вернулись на поляну. Я взял топор и принялся рубить крест. Дерево было старым, трухлявым. После нескольких ударов крест развалился на куски.

Я вернулся в морг и проверил тела Василе и мэра. Они были мертвы. Настоящей, окончательной смертью. Он наконец-то обрёл долгожданный покой.

Я покинул проклятую деревню на рассвете. В зеркале заднего вида я видел, как она постепенно исчезает в густом тумане. Я не знаю, что произошло в Кодрах. Я не могу объяснить, что это была за зловещая сила, которая удерживала мертвых на этой грешной земле. Но я знаю одно: я больше никогда не буду прежним.

Я вернулся в Кишинев и продолжил работать патологоанатомом. Но теперь я смотрел на смерть совершенно другими глазами. Я осознал, что существуют вещи, которые мы не в силах объяснить. Существуют тайны, которые лучше не трогать. Иногда, по ночам, мне снится лес в Кодрах. И я слышу тот самый шепот: "Спасибо… Ты выпустил меня…"

Я просыпаюсь в холодном поту. И понимаю, что этот кошмар наконец-то закончился. Но леденящий душу страх остался со мной навсегда.

Что касается смерти мэра – мне удалось представить всё это как трагическую случайность, смерть при загадочных обстоятельствах, как и в случае с Василе…

Но, знаешь, когда херово, хуже уже некуда.

Внутри был амулет. Деревянная птицезмея с рубиновыми глазами. Вроде, резьба простая, но от нее – будто удар током. И ещё этот шепот.

"Я – Джинн. Хочешь – будет."

Я списал это на жару, на переутомление. На то, что я ебанулся окончательно. Но шепот не смолкал. Он зудел в голове, как гребаная оса.

Вечером я решил проверить. Дурак, знаю. Но зуд был невыносим.

"Хочу повышения," – буркнул я, держа птицезмею в руке.

Утром – начальник. Вызвал к себе, трясущимися руками выдал повышение. Чего это с ним? Только вчера верещал, что кризис. Но теперь внезапно прозрел.

Совпадение? Может быть. Но пиздец какое удачное. Как будто кто-то подбросил монету, и она сто раз подряд выпала орлом.

Второй раз я захотел бабла. Много бабла. Как все.

На следующий день откинулась троюродная бабка. Я ее в гробу видел. И оставила мне наследство. Долги закрыл, вздохнул свободно. Ненадолго.

Знаете, с тех пор, как я умудрился наступить на говно в самый первый раз, я стал притягивать это к себе. И вот это, казалось бы, просто находка, как тот кусок говна на подошве, стала тем, что меня поглотило.

Это как будто я подписал контракт с дьяволом, и он, сука, знал все условия лучше меня.

Амулет работал. Джинн был реален. И я – его хозяин. Как же я ошибался.

Исполненные желания всегда оставляли привкус дерьма. Повышение – зависть коллег. Деньги – труп бабки. И чем дальше, тем больше дерьма.

Как говорил Ницше, "Что не убивает нас, делает нас сильнее." Но он забыл добавить: "А потом приходит что-то, что убивает."

Я становился жадным, как скунс. Эгоистичным, как последний мудак. Жестоким, как стая бешеных собак. Джинн делал это со мной. Он вытаскивал из меня всю гниль, как хирург – опухоль. Только вместо скальпеля у него были мои желания.

Желания о власти, славе, о любви. И каждый раз – новые разочарования. Как будто счастье – это мираж в пустыне. Ты бежишь к нему, издыхаешь от жажды, а когда добираешься – там только песок и кости.

Жизнь стала адом. Я потерял друзей, работу, девушку. Остался один с Джинном и своим безумием. Вспоминаются слова Тайлера Дердена: "Ты – это не твоя работа. Ты – это не деньги в банке." Я никто. Только ходячий кусок мяса с Джинном в голове.

Я пытался выгнать Джинна, выкинуть проклятый амулет, я сжигал его, топил его, но всё было бесполезно. Джинн смеялся. Говорил, что я сам виноват. Захотел халявы – получи, распишись.

"Твои желания – моя воля. Твоя боль – моя забава".

И я стал искать выход. Книги, знахари, церковь, вся эта херня. Все говорили одно и то же: "Откажись от своих желаний."

Легко сказать. Как отказаться от того, что делает тебя живым? Желания – это топливо души. Без них ты превращаешься в овощ.

И тут я вспомнил одну байку. Про то, как уничтожить Джинна. Загадать желание, которое идет вразрез с его природой. Самоотверженное. Бескорыстное. Такое, чтобы ему стало плохо.

И я решил уйти красиво.

Я поехал к тому самому кургану. Взял в руки амулет и сказал:

"Я желаю, чтобы все люди были счастливы."

И мир ебнулся.

Земля затряслась, небо рухнуло, из разломов полезли черти. Джинн заорал так, что у меня заложило уши.

Амулет разлетелся на куски. Джинн исчез.

И я тоже. Растворился в этой чертовой рязанской пыли.

...

И теперь вместо червей и мух надо мной будет лишь тишина и покой. Я стал лишь перегноем на этой безумной планете..

Мир не стал лучше. Люди не стали счастливее. Но я избавился от Джинна с моей помощью.

Вывод один – никогда не верьте в сказки. Особенно в те, которые звучат слишком хорошо, чтобы быть правдой.

А что касается меня… Ну, что ж, у меня была дерьмовая жизнь. И дерьмовая смерть. Зато без Джинна. Без желаний. Без этой гребаной надежды на лучшее.

Так что, может быть, это и есть счастье.

Хотя, какое нахрен счастье в могиле… Все что мне остаётся это лишь гнить и разлагаться во тьме.

И черви заползут в мои глазницы и будут пожирать мои остатки…

Это ли не счастье?

А вы мечтайте дальше…

Всё это сказки.

Пока, ребята… Приятного аппетита черви…

Вообще, у меня есть одна особенность, доставшаяся мне от нелегкой судьбы и криворуких хирургов. В детстве мне удалили одно полушарие мозга. Да, звучит страшно, но, честно говоря, я не сильно-то и заметил разницы. Ну, разве что теперь я всегда путаю право и лево, а еще иногда вижу вещи… иначе. Например, однажды я принял соседскую таксу за говорящий батон колбасы. Не спрашивайте.

Так вот, возможно, из-за этой самой особенности, я сразу понял, что дело не в пробках. Время… оно остановилось. Все замерло. Будто кто-то нажал на кнопку «пауза» на пульте дистанционного управления Вселенной.

Первые несколько ночей я просто пытался убедить себя, что это все от недосыпа и передоза кофе. Но каждую ночь я просыпался в этой чертовой тишине, чувствуя, как что-то холодное и липкое ползет по моей коже. Это было нечто, что пряталось в тенях, что-то голодное и невидимое.

После недели бессонных ночей и паранойи, я решил взять ситуацию под контроль. «Хватит это терпеть!» - заорал я в пустоту, напугав Василия до полусмерти. Он отпрыгнул от меня, как ошпаренный, и забился под диван, сверкая оттуда двумя зелёными бусинами.

Я заварил себе литр крепчайшего кофе, вооружился бейсбольной битой (на всякий случай, если это окажется маньяк с любовью к тишине) и уселся в кресло у окна, готовый к ночной вахте.

В ту ночь я увидел ее. Тень. Она скользила вдоль забора соседского частного дома, такая черная, что поглощала весь свет вокруг себя. Это была не просто тень, это была… сущность. Нечто живое и злое.

Я почувствовал, как мурашки бегут по спине. Моя левая нога, как назло, начала непроизвольно дергаться (еще один «бонус» после операции). Я сжал биту в руках и, наплевав на свою природную трусость, выскочил на улицу.

Тень остановилась у двери моих соседей, семейной пары пенсионного возраста, которые обожали выращивать розы и громко слушать радио «Шансон». Я всегда подозревал, что с ними что-то не так.

Тень просочилась под дверь, как жидкий кошмар. Я замер, прислушиваясь. Тишина. Только мое сердце колотилось в груди, как бешеный барабанщик.

Через некоторое время тень появилась снова. И она тащила за собой… что-то. Я прищурился, пытаясь разглядеть в темноте. Это был сосед, дядя Боря. Он висел в воздухе, как марионетка, лишенный жизни и воли. Его лицо было искажено ужасом.

Я заорал. Не от храбрости, конечно. Скорее, от паники и внезапного приступа икоты. Тень, казалось, даже не обратила на меня внимания. Она просто протащила дядю Борю в темноту и исчезла.

В ту ночь я вернулся домой в состоянии полнейшего психоза. Василий, увидев мое лицо, забился в самый дальний угол квартиры и отказывался выходить оттуда даже за самые лакомые кусочки тунца.

С тех пор кошмар стал повторяться каждую ночь. Время останавливалось, а за дверью начинали раздаваться скребки. Тихие, но настойчивые. Как будто кто-то царапал ногтями по дереву, медленно и методично.

Сначала я пытался игнорировать это. Затыкал уши подушкой, включал громкую музыку, даже пробовал медитировать. Но скребки становились все громче и громче, словно эта тварь хотела прогрызть себе путь в мой дом, в мою жизнь.

Однажды ночью, когда скребки достигли апогея, в дверь раздался оглушительный удар. Я подпрыгнул, как от электрического разряда. Свет погас. Я остался один в кромешной тьме, а за дверью продолжали скрестись и колотить, создавая маниакальную симфонию безумия.

Я понимал, что это не галлюцинации. Это не игра моего воспалённого мозга. Это что-то реальное, что-то злое, что-то, что хочет добраться до меня.

Я знал, что должен что-то сделать. Нельзя просто сидеть и ждать, пока эта тварь ворвется в мой дом и сделает со мной… что-то ужасное. Но что? Как бороться с тенью, которая крадет время и души?

В отчаянии я начал читать все, что мог найти о паранормальных явлениях, демонологии и прочей оккультной чуши. Я даже попытался вызвать дух своего покойного дедушки (который, как я подозревал, был слегка тронутым на голову), но все, что я получил, это насморк и головную боль.

В конце концов, я понял, что у меня нет другого выбора, кроме как встретиться со своим страхом лицом к лицу. Я решил встать перед дверью, когда начнется эта чертовщина, и посмотреть, что произойдет.

В ту ночь, когда время снова остановилось и скребки начались, я взял в руки все ту же бейсбольную биту (и бутылку святой воды, которую купил у подозрительного типа на рынке) и встал перед дверью.

Собравшись с духом, я распахнул дверь.

И меня поглотила тьма.

Не просто темнота. Это была пустота. Небытие. Я словно провалился в черную дыру, где не было ничего, кроме холода и страха.

Передо мной стояла Тень. Она не имела формы, не имела лица. Просто черная масса, пульсирующая злобой и голодом. Она начала приближаться ко мне, словно хищник, заманивающий жертву в свою паутину.

Я замер, парализованный ужасом. Я чувствовал, как она тянет меня к себе, высасывает из меня жизнь, надежду, все. Я был уверен, что это конец.

И вдруг… она остановилась. Словно услышала что-то. Словно прислушалась к моему внутреннему голосу. И начала сжиматься. Превращаться во что-то… другое. Во что-то знакомое. Во что-то ужасное. Она превратилась в меня.

В мою темную сторону. В мои страхи, мои комплексы, мои самые потаённые желания. Она была всем тем, что я пытался скрыть от себя и от мира.

Я понял. Эта тварь не воровала время. Она питалась моими страхами. Она жила во мне, была мной. И тогда я сделал то, что должен был сделать. Я шагнул вперед, и обнял свою Тень. В тот же миг тьма рассеялась. Свет вернулся. Время пошло снова. Скребки прекратились.

Я стоял в своей комнате, держа в руках бейсбольную биту и пустую бутылку святой воды. Василий вылез из-под дивана и потерся о мои ноги. Я понял, что больше не боюсь. Я принял свою Тень. Я принял себя.

И с тех пор, честно говоря, жизнь стала гораздо веселее. Да, я все еще путаю право и лево, и иногда вижу странные вещи. Но теперь я знаю, что могу справиться с любым кошмаром. Потому что самый страшный монстр живет не за дверью. Он живет внутри нас.

И когда мы его примем, он перестанет нас пугать. Он станет… нашим другом. Ну, или хотя бы забавным соседом по разуму.

Черт, как же холодно. Зубы выбивают дробь, даже сквозь три слоя термобелья и толстый полярный комбинезон. А ведь я всего-то на пять минут выскочил покурить. Пять минут, которые кажутся вечностью на этой проклятой базе «Восток-7».

Затягиваюсь, чувствуя, как обжигающий никотин впивается в легкие – единственное, что сейчас согревает. Вокруг – кромешная тьма, лишь тусклый свет фонаря выхватывает из мрака заснеженные корпуса станции и колючую проволоку ограждения. Тишина такая, что звенит в ушах, давит на виски. Такая, что слышно, как поскрипывает снег под моими ботинками.

Здесь, в Антарктиде, время течет по-другому. Оно словно замерзает вместе со всем остальным. Дни тянутся бесконечно, сливаясь в одну серую массу из работы, сна и еды. И редких минут, когда можно вот так, в одиночестве, постоять и подумать. Подумать о том, как я здесь оказался, и что меня ждет впереди.

А впереди – ничего хорошего.

Выбрасываю окурок, стараясь не смотреть на то, как он гаснет, утопая в снегу. Не хочу думать о смерти. Ее здесь и так слишком много. Она чувствуется в каждом вздохе, в каждом ледяном порыве ветра, в каждом взгляде, брошенном коллегами.

Возвращаюсь в тепло станции, в этот улей, набитый усталыми, измученными людьми. Здесь, внутри, хоть и тесно, но безопасно. Так, по крайней мере, кажется.

Прохожу по коридору, мимо лабораторий и жилых отсеков. Слышу приглушенные голоса, обрывки разговоров, смех. Люди пытаются создать видимость нормальной жизни, но у них плохо получается. Слишком уж явно читается в их глазах страх. Страх перед тем, что мы здесь нашли.

Я работаю здесь уже полгода. Шесть месяцев ада, который начался с того момента, как наша буровая установка наткнулась на что-то странное, глубоко подо льдом. Что-то, что не должно было существовать.

Это был туннель. Идеально гладкий, словно вырезанный лазером в толще вечной мерзлоты. Туннель, ведущий в никуда. Или, может быть, в ад.

Мы отправили туда исследовательскую группу. Четверо лучших из нас. Вернулся только один.

Он был в ужасном состоянии. Потерянный взгляд, дрожащие руки, бессвязная речь. Он твердил что-то о тьме, о голосах, о чем-то, что ждет внизу.

А потом его нашли мертвым в своей комнате. Вскрытие показало обширный инсульт. Но я видел его глаза. Он умер от страха.

После этого все изменилось. Командование прислало сюда военных. Базу обнесли колючей проволокой, установили камеры наблюдения. И нам приказали продолжать работу.

Мы копаем дальше. С каждым метром, пройденным вглубь, тьма сгущается. И я чувствую, что мы приближаемся к чему-то ужасному.

Захожу в свою комнату. Здесь царит такой же кавардак, как и в моей голове. Разбросанные бумаги, книги, пустые банки из-под энергетиков. Мой маленький островок хаоса посреди этого ледяного ада.

Сажусь за стол и открываю свой дневник. Я пишу сюда каждый день, пытаясь сохранить хоть какие-то остатки рассудка.

«День 183. Я больше не могу. Я чувствую, что схожу с ума. Эти голоса… Они преследуют меня во сне и наяву. Они шепчут мое имя, зовут меня вниз. Я знаю, что там внизу что-то есть. Что-то древнее и злое. И оно хочет, чтобы я пришел.»

Вздрагиваю, услышав стук в дверь.

– Войдите, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

В комнату входит Макс, мой коллега и, наверное, единственный друг на этой проклятой базе.

Он выглядит таким же измученным, как и я. Мешки под глазами, осунувшееся лицо.

– Привет, Дим, – говорит он, присаживаясь на край кровати. – Как ты?

– Да как обычно, – отвечаю я. – Пытаюсь не сойти с ума. А ты чего такой грустный?

– Да вот, – вздыхает он. – Говорят, сегодня ночью снова будут спускать группу в туннель.

У меня холодеет внутри.

– Кто идет?

– Я, ты и еще двое военных.

– Черт! – вырывается у меня. – Почему мы?

– Приказ, – пожимает плечами Макс. – Командование считает, что мы самые опытные.

– Опытные самоубийцы, – ворчу я. – Знаешь, я не хочу туда идти. Я чувствую, что это конец.

– Я тоже не хочу, – говорит Макс. – Но у нас нет выбора. Если мы откажемся, нас просто расстреляют.

Он прав. У нас нет выбора. Мы заперты здесь, в этой ледяной ловушке, и вынуждены подчиняться приказам. Идти навстречу своей смерти.

– Ладно, – говорю я, вставая. – Пойдем хоть поедим перед этим дерьмом. Может, это наш последний ужин.

Мы идем в столовую. Там, как всегда, шумно и многолюдно. Люди едят, разговаривают, пытаются не думать о том, что их ждет.

Садимся за стол и берем свои порции. Еда, как всегда, отвратительная. Безвкусная масса непонятного происхождения. Но есть нужно. Нужно набраться сил перед тем, как спуститься во тьму.

Во время еды я замечаю, что за нами наблюдает капитан Орлов, командир военной группы. Его взгляд – холодный и пронзительный. Он словно видит нас насквозь. Я отворачиваюсь, стараясь не встречаться с ним взглядом. Не хочу, чтобы он видел мой страх.

После ужина мы идем готовиться. Надеваем свои полярные костюмы, берем оружие, проверяем снаряжение. Я чувствую, как внутри меня нарастает паника. Сердце колотится, дыхание сбивается. Я боюсь. Я ужасно боюсь.

– Эй, Дим, – говорит Макс, кладя руку мне на плечо. – Все будет хорошо. Мы справимся.

Я смотрю на него и вижу в его глазах такой же страх, как и в своих. Но он пытается меня поддержать.

– Да, – говорю я, стараясь улыбнуться. – Мы справимся.

В назначенное время мы встречаемся у входа в туннель. Там нас уже ждут военные, двое здоровенных парней с автоматами. Капитан Орлов подходит к нам и смотрит на нас своим ледяным взглядом.

– Вы знаете, что от вас требуется, – говорит он. – Продолжайте работу. Докопайтесь до сути.

– А если мы что-то там найдем? – спрашиваю я.

– Тогда доложите мне, – отвечает он. – И ждите дальнейших инструкций.

– А если мы не вернемся?

– Это не имеет значения, – говорит он. – Главное – выполнить задачу.

С этими словами он отворачивается и уходит.

Мы переглядываемся.

– Ну что, – говорит Макс. – Пошли?

Я киваю. Мы включаем фонари и начинаем спускаться в туннель. Тьма окутывает нас со всех сторон. Свет фонарей едва пробивает эту густую, липкую тьму.

Мы идем вперед, шаг за шагом, стараясь не издавать лишних звуков. Слышно только наше дыхание и тихий шорох наших ботинок по ледяному полу.

С каждым метром, пройденным вглубь, становится все холоднее и страшнее. Я чувствую, как мои волосы встают дыбом. Мне кажется, что за нами кто-то наблюдает. Вдруг один из военных останавливается.

– Что такое? – спрашивает Макс.

– Я что-то слышал, – отвечает он. – Какой-то шорох.

Мы прислушиваемся. Действительно, впереди слышится какой-то тихий шорох. Словно кто-то ползет по туннелю.

– Может, это крысы? – предполагаю я.

– Здесь нет крыс, – говорит Макс. – Здесь вообще ничего живого нет.

Шорох становится все громче. Он приближается к нам.

– Готовьте оружие! – командует Макс.

Мы достаем свои пистолеты и направляем их в темноту. Шорох останавливается. Наступает тишина. Такая же звенящая и давящая, как снаружи.

И вдруг из тьмы вырывается что-то. Что-то огромное и мерзкое. Оно набрасывается на военных, сбивает их с ног. Я не успеваю ничего понять. Вижу только мелькающие тени, слышу крики и хруст костей. Потом все стихает.

Я стою, как вкопанный, и смотрю на то, что осталось от военных. Их тела разорваны на куски, кровь заливает все вокруг. Меня тошнит. Я чувствую, как к горлу подступает рвота.

– Бежим! – кричит Макс, хватая меня за руку.

Мы бежим обратно, к выходу из туннеля. Бежим, не оглядываясь, стараясь не думать о том, что нас преследует. Но это бесполезно. Я чувствую его дыхание у себя за спиной. Чувствую его зловонный запах.

Оно догоняет нас.

Мы выбегаем из туннеля и видим, что вход завален обломками. Мы в ловушке. Оборачиваюсь и вижу его. Оно огромное, покрытое слизью и грязью. У него множество щупалец и огромная пасть, полная острых зубов. Оно смотрит на нас своими красными глазами, полными ненависти.

– Ну что, – говорит Макс. – Похоже, это конец.

– Да, – отвечаю я. – Похоже, это конец.

Мы берем свои пистолеты и готовимся к последней битве. Но мы знаем, что у нас нет шансов. Оно бросается на нас.

…Я проснулся.

Холодный пот заливает мое тело. Сердце бешено колотится. Я в своей комнате на базе «Восток-7». Все вокруг так же, как и раньше. Те же разбросанные бумаги, книги, пустые банки из-под энергетиков.

Смотрю на календарь. День 183. Тот же самый день. Я в ловушке. Во временной петле. И я знаю, что это будет повторяться снова и снова. До тех пор, пока мы не докопаемся до конца. До тех пор, пока мы не выпустим это зло наружу. Но я не сдамся. Я буду бороться. Я найду способ остановить это безумие. Я должен. Иначе этот ад никогда не закончится.

Я встаю с кровати и иду в столовую. Нужно поесть. Нужно набраться сил. Нужно подготовиться к следующему спуску в туннель. Я иду навстречу своей смерти.

Снова. И я знаю, что она ждет меня.

Во тьме.

…

Из дневника Дмитрия.

«Что есть реальность? Лишь то, во что мы верим. А что есть вера? Лишь тень сомнения, отбрасываемая разумом. Мы – узники собственных мыслей, пленники иллюзий, сотканных из страха и надежды. Истина – холодная, безжалостная, обнаженная – лежит погребенной под толстым слоем лжи, которую мы сами себе рассказываем. И лишь единицы способны отважиться взглянуть ей в лицо, даже зная, что этот взгляд может сжечь их дотла.

Юмор? Ах, юмор – это петля, накинутая на шею отчаяния. Смех – это предсмертный крик обреченного, осознавшего абсурдность своего положения. Ирония – это лед, которым мы пытаемся заморозить боль. Но боль всегда возвращается. Она ждет нас в темноте, в тишине, в отражении собственных глаз.

Судьба? Ха! Судьба – это игра в кости, в которую играют боги, а мы – лишь пешки на доске, слепо подчиняющиеся их воле. Нам кажется, что мы выбираем свой путь, но на самом деле мы лишь марионетки, дергающиеся в такт чужой мелодии. И когда приходит время, нас просто сбрасывают в ящик, забывая о нашем существовании.

Так что же остается? Отчаяние? Безумие? Или смирение? Я не знаю. Я лишь знаю, что я устал. Устал от лжи, от боли, от страха. Я хочу покоя. Я хочу забвения. Я хочу просто исчезнуть. Но даже этого мне не дано. Я обречен вечно блуждать в лабиринте собственных мыслей, вечно преследуемый тенями прошлого.

И все же… даже в этой кромешной тьме я вижу слабый луч надежды. Надежды на то, что кто-то когда-нибудь узнает правду. Надежды на то, что мое страдание не было напрасным. Надежды на то, что справедливость восторжествует.

Но я знаю, что это всего лишь иллюзия. Иллюзия, которая помогает мне продержаться еще один день. Иллюзия, которая позволяет мне сохранить остатки рассудка.

Иллюзия, которая… просто есть.»