Picabucovich

Школьное детство, сколько о нем воспоминаний - есть просто волшебные, добрые и удивительные, а есть и не очень приятные. Дети и сумасшедшая физическая нагрузка, вечный голод и поедание всего, что попадется под руку, в нашем рассказе, мораль которого - надо слушать маму, в любом возрасте...

У нас рядом со школой есть продуктовая лавка, и там, еще в советские времена ( и до сих пор, кстати ) продавались пирожки - если кто помнит, жареные - циллиндрической формы, с мясом - они стоили 10 копеек и к каждому прилагался клочок бумаги с жирными пятнами. Так вот я помню, мне мама эти пирожки никогда не покупала в детстве. Нигде. Я знала, что они какие-то неправильные - пирожки эти.

Но в школе, то ли нагрузка была непосильная, то ли организм активно в развитие пёр, но как то "забила" я на мамино правило, и мы с моим товарищем бежали бегом после уроков, в толпе таких же придурков, как сами, кому просто ни секунды лишней в школе невыносимо находиться - бежали по лестнице, перелетая через 2-3 ступени, вышибали лбами дверь и перелетев роем дорогу, забивались в маленькую продуктовую лавку, как селедки в бочку. Ну, или шпроты - в банку. Никому ненужных пирожков с мясом катастрофически не хватало на всех, несмотря на то, что, подозреваю, пирожковый завод существовал исключительно за наш, ученический, счет, и привозили их в ту лавку - ежедневно специально для голодных умов. Ну не гранит же, в самом деле, грызть?! Пирожки исчезали, потому как каждый голодный ум после уроков покупал 10 или 15 штук - в зависимости от того, сколько карманных денег ему отваливают предки ( рубль или полтора ) и как далеко он живет от школы - расстояние стандартно измерялось не в километрах, а пирожках ( - Я в восьми пирожках живу, - Далековато, я вот в двух всего ), как, впрочем, и время ( через пирожок - звонок будет, опоздаем! ), да и вообще вся физика вместе с химией, особенно, если она последним уроком шла. Мама оказалась неправа, кстати, мало того, что пирожки были просто волшебные, они сближали нас, как первый опыт курения, и сбивали нам колпаки - набекрень, как первый опыт принятия водки внутрь, но главное - ничего вкуснее я до сих пор нигде не съела. Правда.

Мне тоже, как большинству, давали рубль, и я покупала на него 10 пирожков и 10 квадратиков бумаги, рассовывала богатство по карманам и рубила его, практически не жуя, вместе с бумагой, по дороге на хаус. Товарищу предки отваливали полтора, хотя он и жил дальше, чем я, меня жаба душила все равно. Мне казалось, что сотни пирожков - и все равно будет мало. И когда мои пироги кончались, а у него еще оставалось 5 штук - распиханных по карманам, он начинал гнусно ехидничать и дразниться - громко чавкал, кривлялся, вертел пирожками перед моим носом и всячески вызывал чувство негодования.

И вот однажды, когда я, булькая от злости наблюдала за ужимками и корчами своего кренделя, который шел впереди меня задом наперед, и вел себя, как нетрезвый клоун из потерявшегося цирка - я вдруг увидела, что из наполовину откусанного цилиндрического тела пирожка, где по идее должен быть фарш - торчит длинный шнурок. Вернее, я почему то моментально сообразила, что это никакой не шнурок и не веревка, а самый настоящий крысиный хвост. Жирный и лысый, как положено. Торчал он из полости в тесте на манер одинокого тюльпана в вазе.

Наверное мою харю перекособочило так, что это произвело впечатление даже на дикого товарища - и он добродушно заявил, глядя на меня:

" Ты че? Ну ладно, так и быть - на, кусни!" -и протянул мне пирожок с хвостом. Я отшатнулась, дар речи у меня пропал, я только стояла и таращилась на хвост в руке товарища и судорожно силилась что-то сказать. Но меня как будто парализовало.

Товарищ пожал плечами и сказал:

" Ну и ладно. Сама дура. " - и откусил от пирожка еще один кусок. Меня перекособочило еще сильнее, судя по всему, но я смогла мотнуть один раз головой и поднять руку, чтобы остановить его, но было поздно.

" Ты че?" - спросил товарищ с набитым ртом, при этом я заметила, что одна часть хвоста была у него во рту и застряла в расщелине между передними зубами, а другая часть хвоста по прежнему уходила в остаток пирожка. Почему то я подумала, что он сейчас начнет перегрызать этот хвост. Но хвост вместо этого потянулся между зубов наружу, и выдернулся, еще более длинный, чем был, потому что от пирожка в кулаке моего одноклассника оставалась только маленькая попка, с торчащим из нее длиннющим шнурком.

Он поморщился, пошерудил языком во рту, соображая, что это такое было, и тупо уставился на огрызок пирожка в своей руке, из которого торчал крысиный хвост. Соображал он целую вечность. Я так и не могла ни сдвинуться с места, ни произнести ни слова.

Потом рот товарища увеличился до размеров черной дыры в запредельном космосе, из которой повалил пережеванный фарш, прямо на снег. А потом он как то нездорово завопил: " ААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!" - и забегал по кругу, вокруг себя, вокруг деревьев, продолжая дико орать. Из черной дыры при этом продолжал валиться фарш, куда попало - прямо на бегу, крысиный хвост с пирожковой жопой куда то улетели, а товарищ, бешено вращая глазами и выбрасывая фарш из черной дыры, которая появилась на том месте, где был рот, продолжал хаотично носиться кругами - " АААААААААА!!!!"

Тут меня тоже " пробило". Мой рот тоже непроизвольно растянулся до космических размеров и откуда то из желудка через него повалились вопли - " АААААААААА!!!!!!!" - вперемежку с крысиным фаршем, а ноги беспорядочно носили меня кругами, так же как и товарища, норовя швырнуть под чьи-нибудь колеса.

Не знаю, долго продолжалась это или нет, но весь школьный двор и все расстояние в 10 пирожков - до самого дома - мы обблевали. Я даже думаю, мы наметали фарша больше, чем съели.

Мораль басни, друзья мои, такова - маму надо слушать!

29 августа. 17:03.

Игорь мыл руки. Струя розовой от крови воды убегала в слив. Он выключил воду, вытер руки полотенцем, а потом им же протер краны от отпечатков. Вышел с кухни, осторожно, чтобы не испачкать ботинки переступил через валяющийся в коридоре труп, зашел в зал. Методично обыскал шкаф, забрал деньги, золотые часы, подхватил с рояля стопку нот и вышел из квартиры.

29 августа. 16:45.

Игорь почти бесшумно вскрыл замок на входной двери и проник в квартиру. Несколько мгновений он просто стоял, пытаясь сориентироваться. Из спальни доносились женские стоны, там занимались сексом. Игорь кивнул сам себе, достал нож (он любил нож и очень редко прибегал к пистолету) и пошел на звуки.

Мужчина и женщина. Он сверху, спиной к нему, миссионерская поза. Глаза женщины прикрыты, она приближается к оргазму или удачно его изображает. Ему – лет тридцать, ей – за сорок. Надо сделать шесть шагов, шесть тихих шагов. Пальцы сжали нож, костяшки побелели. Первый шаг, второй, третий. Женщина открыла глаза, в них – страсть, сменяемая изумлением, испугом. Тишина не имеет смысла, четвертый шаг – быстрый. Крик. Пятый шаг. Мужчина смешно дернулся, вышел из нее (шестой), попытался отпрянуть и зачем-то прикрыться одеялом и все понял. Игорь прыгнул на него, одновременно ударив женщину в скулу, надеялся вырубить. Голова женщины дернулась, но сознания она не потеряла. Игорь подмял мужчину под себя. Тот, музыкант, пианист, мать его, но все же сопротивлялся. Игорь мог сразу ударить его в живот ножом и выпустить кишки, но после был бы весь в крови, поэтому теперь хотел перевернуть его на живот и перерезать горло. Женщина, путаясь в одеяле и не переставая вопить, вскочила с кровати. Игорь попытался схватить ее за руку, но она выскользнула. Мужчина хрипел, Игорь ударил его лбом в переносицу, наконец-то перевернул, правда, на бок и вонзил нож ему в горло.

Женщина, схватив в охапку юбку и рубашку, бросилась к коридору в коридор. Игорь вскочил на ноги, он был быстрее и настиг ее в коридоре. Ударом кулака он впечатал ее в стену, еще одним – свалил с ног, схватил за волосы и тоже перерезал горло.

29 августа. 15:18.

Это было тихое кафе, где никогда не собиралось больше пяти человек. Посетители имели возможность рассесться по разным углам и мирно обсуждать свои дела, точно зная, что их никто не услышит. Незаметные официанты здесь возникали у столика по первому твоему зову.

За столиком в самом дальнем от входа углу сидели двое. Одним из них был тот самый Игорь, второй – известный композитор Олег Витальевич Левитин. Олег Витальевич писал оперы и балеты, Игорь убивал людей. Игоря Олегу Витальевичу посоветовал один из криминальных авторитетов, для которого композитор когда-то написал песню ко дню рождения кореша. Олег Витальевич чувствовал себя не в своей тарелке и много курил, в пепельнице перед ним уже лежало семь бычков, и это за полтора часа. Игорь мелкими глотками пил капучино и ел торт. Олег Витальевич нервно раздавил очередной окурок в пепельнице, в очередной раз потянулся к пачке с сигаретами, но остановился.

-Не волнуйтесь вы так, - мягко сказал Игорь. – Все будет хорошо.

-Я не волнуюсь, - Олег Витальевич дернулся.

-Все будет сделано чисто, без грязи. Никаких следов и ничего не укажет на вас.

-Хорошо, - Олег Витальевич сглотнул, потянулся к кофе, но выбрал в итоге сигареты.

Олег Витальевич был композитором, хорошим композитором, продаваемым, он был творческий человек и никогда бы не подумал, что вот так будет сидеть в кафе вместе с киллером и заказывать убийство. Сейчас ему было пятьдесят три, он был женат, его дочь пошла по стопам отца и тоже занималась музыкой. Но был какой-то провал, чего-то не хватало.

-Он будет один? – вопрос вырвал Олега Витальевича из мира раздумий. Он посмотрел на собеседника и кивнул.

-Должен быть один, а там кто знает. Он же молодой, может и друзей или какую-нибудь блядь привести. Но вообще тихий, проблем быть не должно.

Игорь кивнул. Смешной. Не должно быть проблем – с убийством. Как будто это также просто как сделать омлет. С убийством всегда есть проблемы, никто не хочет расстаться с жизнью просто так.

-Может, сделаем это завтра, надо бы понаблюдать, осмотреться. Нельзя так просто врываться и валить его. Завтра, - и он отхлебнул кофе.

-Нет, молодой человек, - Олег Витальевич дернулся, как от удара, и перешел на крик. – Завтра никак нельзя. Он должен уме… - тут он спохватился и перешел на резкий шепот. – Этот человек должен умереть сегодня. И как можно быстрее. Ждать нельзя. Я заплачу больше.

Игорь думал и жевал торт. Сейчас у него не было денег, последний заказ был слишком давно. Наконец, он кивнул.

-Ладно, как бишь его зовут?

-Михаил Лерман.

-Тоже композитор? – удивился Игорь.

-Да, хотя композитором я бы его не назвал, - губы Олега Витальевича презрительно скривились.

-Хорошо, давайте адрес.

Олег Витальевич написал на салфетке адрес и подвинул салфетку к Игорю. Тот прочитал адрес, кивнул сам себе, поджег бумагу и бросил в пепельницу. Через десять секунд салфетки не стало. Одним глотком Игорь допил остававшийся кофе и встал.

-Если он будет не один, то за каждого по столько же. Если почувствую опасность, то уйду. Как все будет сделано, я позвоню, - сказал он и накинул куртку.

-Стойте… - Олег Витальевич поднялся и перешел на шепот. – И сделайте так, чтобы никто ничего не заподозрил. Ну, может, как ограбление…

-Не учите меня, Олег Витальевич, - ответил Игорь и вышел.

Олег Витальевич сладко потянулся. Конечно, он будет не один. С ним будет эта шлюха, которую Олег Витальевич называл своей женой. Уже очень давно Олег Витальевич ненавидел свою супругу, хотя и улыбался ей за завтраком. Он прекрасно знал, что она спит с Мишей Лерманом, но на развод не подавал. Зачем?

Олег Витальевич пил кофе и улыбался своим мыслям.

27 августа. 13:30

Тонкие длинные пальцы легли на клавиши рояля, босая нога опустилась на педаль, и Михаил Лерман извлек из рояля первые ноты. Олег Витальевич сидел в кресле недалеко от рояля и смотрел на Мишу. Миша, ученик, ученичок. Когда-то ты приехал из своего хуева-кукуева и попал к маститому Олегу Левитину, который в свои сорок четыре был одним из самых известных и уважаемых московских композиторов. Это же под его чутким руководством ты делал первые шаги в мире большой музыки. Олег Витальевич всегда же был добр к тебе и относился как к сыну. А ты? Ты вместо благодарности спишь с его женой. Конечно, это она тебя совратила, обещав, что ты будешь писать музыку к новому балету, который осенью 2009-го пойдет в Большом, но разве это тебя оправдывает? Олег Витальевич смотрел на своего худого, взлохмаченного ученика и думал, трахались ли они на рояле? Когда-то по молодости Олег Витальевич проделывал это с женой, а Миша? Нет, этот вряд ли. Для него инструмент был священным.

Когда Михаил Лерман начинал играть, мир вокруг для него просто исчезал. Прикрытые глаза, поджатые губы, он пропускал музыку через себя, и в этом было что-то от секса. Олег Витальевич невольно любовался его профилем, в нем было что-то от Шопена, но мысли о том, что сейчас он, Олег Витальевич Левитин, сидит в кресле и спокойно слушает музыку любовника своей жены, не давала ему покоя.

Миша позвонил сегодня утром и просил Олега Витальевича приехать. Когда Олег Витальевич добрался до Мишиной квартиры на Покровке, тот был немного пьян, взъерошен и сильно нервничал, курил дамские сигареты и жестикулировал. Ни слова не говоря, он потащил Олега Витальевича в зал, где у него стоял рояль и сел на табурет.

Ночью Миша написал мелодию, которая так запала ему в душу, что он решил позвонить учителю и спросить его мнение. Олег Витальевич же хотел сегодня объясниться с Мишей и может быть, даже скорее всего, дать ему в морду. Хотя ладно, бог с ним, пусть сыграет.

И Миша заиграл.

Олег Витальевич вначале думал о жене, о Мише, но потом все вдруг отошло на второй план, стало совсем неважным, осталась лишь музыка.

Такого Олег Витальевич не слышал никогда. Моцарт, Бетховен, Шопен, Шуберт, даже идол и кумир всех композиторов Бах нервно курили в сторонке. Это невозможно было описать. Нежные арпеджио вдруг переходили в основную тему, вовремя вставленные синкопы, крещендо в середине, диминуэндо в конце, паузы… Каждая нота была на своем месте, идеал, то самое, к чему стремился каждый музыкант, и Михаилу Лерману это удалось. Это было новое слово в музыке.

В голове у Олега Витальевича не осталось мыслей. Вместо них была музыка.

Миша закончил играть и повернулся к учителю. Его глаза горели, он прекрасно осознавал, ЧТО он написал.

-Ну как вам, Олег Витальевич? – спросил он и улыбнулся.

Олег Витальевич вернулся в реальность, трясущимися руками достал из пиджака сигареты. С первого раза прикурить не получилось, наконец сигарета затлела, и Олег Витальевич выпустил струю дыма, пожал плечами.

-Средне, - наконец выдал он свою резолюцию. – Неплохо, но все же средне. Вот это место в середине, когда аккомпанемент уходит в субконтроктаву – очень хорошо, место, где у тебя модуляции, ну явно просто из Скрябина, а остальное – ну, неплохо.

Миша как-то немного поник.

-Мне она очень нравится, - как-то немного по-детски сказал он.

-Все, что ты ни напишешь, будет тебе очень нравиться, Миш, - отечески ответил Олег Витальевич. – Просто есть вещи, которые несмотря на это, лучше спрятать в стол и никому не показывать, играть друзьям, любовницам, - он как-то особо подчеркнул это слово, но Миша не заметил, - но не публике.

-Значит, не нужно издавать, Олег Витальевич? - в голосе Миши звучала надежда, что учитель все-таки согласится, что это гениально.

Резолюция Олега Витальевича была иной:

-Нет. Ты ее кому-нибудь играл?

-Вы первый, Олег Витальевич.

Миша тяжело встал из-за рояля и бросил листы, исписанные нотами, в кипу таких же.

-Спасибо, Олег Витальевич, что приехали. Извините, что потревожил.

Олег Витальевич пожал руку ученику.

-Ничего, Миш, звони, не забывай старика.

И ушел, совершенно забыв, что хотел поговорить про жену.

Около подъезда Олег Витальевич прислонился к дверному косяку, достал из кармана сигареты и закурил. Каждый композитор – да чего уж там, каждый творческий человек – мечтает создать шедевр, то гениальное, о чем будут говорить еще долго. Олег Витальевич был отличным композитором, но он не умел писать шедевры. А шедевр был нужен, в пятьдесят три ты смотришь назад, а позади – пустота. Выход был – взять то, что ему не принадлежало. Это было нечестно, но победителей ведь не судят, а свидетелей не будет.

Олег Витальевич улыбнулся сам себе и достал из кармана телефон.

29 августа. 18:50

Во второй раз они встретились в открытом кафе в Камергерском переулке. Олег Витальевич посмотрел на Игоря. Тот выглядел так же уверенно, как три часа назад, на губах играла улыбка.

-Сделано?

-Сделано, - подтвердил Игорь и закурил. – Их было двое. Он был с женщиной.

-Не такая – лет сорока с длинными белыми волосами?

-Вы ее знаете? – Игорь удивился.

-Моя жена, - ответил Олег Витальевич и выпустил струю дыма.

-Во как, - ответил Игорь. – Все нормально?

-Все нормально, - подтвердил Олег Витальевич. – Трахалась с ним, сука.

-Вот ноты, - Игорь передал пакет.

-Очень хорошо, - сказал Олег Витальевич, и руки его мелко задрожали.

29 августа. 20:00

Олег Витальевич сел за рояль и закурил.

Жена… Теперь и ее нет. Это не страшно, даже хорошо. Несчастный случай, погибла у любовника во время ограбления как раз перед триумфом законного мужа. Теперь у него будет все, что он захочет, в том числе и толпы молоденьких цыпочек. Зачем ему эта старая шлюха?

Осторожно достал из пакета ноты. Пальцы привычно перебирали листы, а глаза бегло читали партитуры. Это не то, снова не то, опять не то, не то, не то, не то. Где же? Олег Витальевич просмотрел все еще раз, теперь внимательнее и убедился, что нужного произведения там нет. Побарабанил пальцами по крышке рояля. Не может быть. Попытался наиграть произведение. Конечно, у него вышло похоже, но в нем не было завершенности музыки Михаила. Трясущимися руками взял телефон и набрал Игоря.

-Добрый вечер, Игорь, это Олег Витальевич. Извините, вы уверены, что взяли все ноты?

-Конечно, все, больше ничего не осталось.

-Все, значит… - и отключился.

Пальцы барабанили по роялю.

27 августа. 14:00

Когда Олег Витальевич вышел, Михаил откупорил бутылку вина и отпил прямо из горла. Учитель старел и терял нюх, он не понял, что Михаил написал шедевр, действительно шедевр, то, что перевернет современное представление о музыке. Совершенную мелодию.

Он достал телефон и набрал номер знакомого музыкального продюсера.

-Саня, это Лерман. Ты сейчас занят? У меня для тебя есть потрясающая новость…

2 сентября.

Радио «Классик» просто гремело. Последняя композиция Михаила Лермана, написанная им за два дня до смерти, переворот в классической музыке и ее восприятии. Лерман посмертно был объявлен гением. О шедевре говорили, говорили, говорили, вся музыкальная общественность была сражена наповал.

3 сентября.

Олег Витальевич Левитин покончил жизнь самоубийством, наглотался таблеток. В его некрологе было написано, что он не выдержал измены и смерти жены.

© TitOff

Не состоялась... жизнь

Он медленно встаёт с постели. Тяжело опираясь на палку, подходит к окну, усаживается... Здесь его наблюдательный пункт, его рабочее место. Открыв окно, он здоровается с соседями, спешащими на работу, по делам. Только он никуда не спешит. Некуда ему спешить. Ему нет и тридцати, а он уже много лет инвалид, с трудом обслуживает себя. А ведь когда-то, совсем недавно, был здоров, полон сил. Казалось, это будет продолжаться бесконечно. Но однажды, в тот страшный день, всё оборвалось, кончилось, рассеялось как туман. Так думает он, так думают его близкие. У врачей иная точка зрения...

Он успешно учился в школе. Любимыми предметами были математика, физика, а сокровенной мечтой - подняться в небо, летать. Много лет выписывал он авиационный журнал, с увлечением строил модели самолётов, зачитывался романами из жизни лётчиков, и когда его спрашивали о любимом писателе, ответ был - Антуан де Сент-Экзюпери. И вот окончена десятилетка, пришла пора определяться. Решение было твёрдым - военное училище.

После выпускного вечера всем классом гуляли по городу, прощались с ним. А на следующий день несколько юношей решили собраться у одного из приятелей. Эта встреча продолжалась до позднего вечера. Было много выпито, показалось, что не хватило спиртного, пошли в другой дом и там снова пили. С какого-то момента он не помнит, где был и что пил...

Ранним утром дежурному врачу скорой помощи поступил тревожный сигнал. Мать взволнованно сообщила, что никак не может разбудить своего сына. В тяжёлом состоянии, без сознания, юноша был доставлен в центральную районную больницу. При срочном обследовании выяснилось, что у него тяжёлое нарушение функций почек и печени вследствие острого отравления алкоголем. Состояние расценили как угрожающее. Сан-авиацией был доставлен в реанимационный центр.

По записи дежурного врача приёмного покоя, "состояние крайне тяжёлое". Больного переводят на ИВЛ.

15 час 30 мин - больной доставлен в восстановительную палату.

16 час 30 мин - продолжается интенсивная терапия.

17 час 30 мин - закончено биохимическое исследование крови. Подтверждается тяжёлое поражение печени и почек.

18 час 30 мин - признаков сознания нет, собственное дыхание отсутствует. Решено произвести операцию по замещению крови.

22 часа - операция почти закончена, показатели жизнедеятельности больного неплохие, но вдруг тишину нарушает резкий звуковой сигнал следящей системы: возникло самое тяжёлое осложнение - остановка сердца! Проводится закрытый массаж сердца, внутрисердечное введение лекарственных средств. Больной возвращается к жизни. Надолго ли?

За первым днём последовало ещё восемь таких же напряжённых и тяжёлых дней. Только на девятые сутки больной пришёл в сознание, у него появилось собственное дыхание, но функция почек не восстановилась. Принято было решение отправить больного в Москву на гемодиализ.

Пройдёт ещё три месяца, прежде чем юноша вернётся домой, но вернётся другим человеком. В восемнадцать лет он стал хроническим больным: последствия алкогольного отравления будут напоминать о себе всю жизнь.

...Каждое утро в окне квартиры большого дома мы видим молодого ещё человека с безжизненным лицом, который никуда не спешит. И только иногда глаза его оживают - когда в небе пролетает самолёт, оставляя за собой белый шлейф...