Mari.R

— Молодой человек, угостите папироской? — раздалось откуда-то из-за спины.

Я обернулся. Передо мной стоял невысокий мужичок неопределённого возраста. Небритое лицо его имело признаки злоупотребления алкоголем — красноту, распухшие губы и сморщенный лоб. В общем, портрет, знакомый каждому.

— Возьмите, — протянул я ему пачку.

— От спасибо. А можно пару штук? Мне в дорогу надо.

— Пожалуйста, — позволил я скрепя сердце.

— Благодарю, сердечно благодарю. А вы куда едете с этой остановки?

— В город.

— Да? Ну, не по пути нам, значит.

— Как же? Шоссе ведь в ту сторону. — удивился я.

— Тю-ю… Это видимость такая. Каждая прямая дорога делится на тыщу путей. Тридцать лет за баранкой провёл, я всё знаю.

Я промолчал и отвернулся, высматривая автобус вдали.

— Да не гляди так, нескоро он придёт. Пойдём сядем, перетрём за жизнь, — мужичок указал в сторону скамейки под навесом.

Я сперва скептически поджал губы, а после подумал, что отказ будет грубым и неразумным, потому согласился.

— Тебя как звать? — спросил он усевшись. Я назвался. — А я Толян. Местный я. Ну, как, был местным.

— А сейчас что же?

— Выгнали меня. Машка моя выгнала.

— Как?

— Да вот так! Знать, говорит, тебя не желаю. Проваливай из дому, говорит… Э, не, без ста грамм такое не расскажешь.

Толян выудил из-за пазухи пузырь бормотухи зелёного цвета, перочинным ножиком срезал верх пробки и протянул бутылку мне.

— Давай за знакомство.

— Эм… Я не пью.

— Ой, не гони! Я любителей этого дела за версту чую. Я к тебе потому и подошёл.

Я уж хотел фыркнуть: «А здесь больше никого и нет» — но прикусил язык — прозорливость Толяна поражала.

— Ты шо, не уважаешь меня? — склонился он ко мне.

Ответ, дескать, я тебя впервые вижу, мог бы стать дерзостью и вызовом в мозгу, поражённом делирием, и привести к конфликту, которого следовало избежать, но веской причины отказа от «угощения» в голову, как назло, не приходило. Я взял бутылку и сделал один глоток. Вкус гадкой спиртовой браги пытались замаскировать ароматизатором «киви». Во рту осёл мерзкий привкус.

— Ну вот, а то строил из себя! — Толян забрал бутылку и осушил её в один присест.

Я с отвращением смотрел, с каким наслаждением он поглощает пойло.

— Вот так-то. Да. Машка моя, девка была что надо. Одна беда — жадная. Чего не принесу — всё ей мало. И пилила, и пилила, что денег не хватает. А я чего? Вторую работу нашёл. С утра до вечера в рейсах. Домой приходил и падал. А ей все не так. И житья никакого нет. Я начал выпивать по сто грамм на ночь, для крепкого сна. Так и жили: двое деток, хозяйство. Как все, короче. Только вот прошло двадцать лет, а мне уж не стопка на ночь нужна, а бутылка. Баба стала пилить, что алкоголиком стал, спился. А я что? Я свет белый видел только из кабины грузовика. Эх, попёрли меня с работы короче. Не прошёл освидетельствование с утра, не выветрилось. Ну вот и не берут с тех пор никуда. Машка житья не даёт, заедает, дура старая. Вчера вот говорит: «Достал ты меня, житья от тебя нет! Поди да сдохни где-нибудь!» Это ж разве можно так с живым человеком?

— Н-нет, — неуверенно пробормотал я. Жизнь с алкоголиком не сахар, и мне не хотелось осуждать за эти слова женщину, которая явно настрадалась.

— То-то же. А я что? Вот теперь иду, ищу новую жизнь, раз в родном доме места больше нет.

— А ты не пробовал бросить пить?

— Сперва пробовал, кодировался. А потом подумал — зачем?

— Ну как…

— Вот так, брат. А ты чего? Гульнуть любишь?

— Да так, иногда, когда компания есть.

— Смотри, приятели не всегда будут рядом, а жизнь одна. — Толян посмотрел мне в глаза и тут же отвёл взгляд. — Эх, и на кой чёрт я на ней женился!?

— Любовь?

— Наверное. А ты веришь в любовь?

— Конечно, — честно ответил я.

— Правильно, верь! Так душа чище будет.

Вдали засверкали фары автобуса. Я подорвался с места, но Толян потянул меня назад:

— Не твой.

— Как не мой, если мой?

— Не твой, говорю.

Автобус с синими полосками по бокам остановился, призывно раскрыв двери. Водитель нетерпеливо смотрел на меня, а я не мог разорвать железной хватки Толяна.

— Знаешь что? Я поеду, а ты подождёшь следующего, — сказал он, ловко запрыгивая в салон, и напоследок мне прокричал: — Ты хороший парень, не просри жизнь!

Водитель закрыл двери и дал по газам. Я растерянно смотрел вслед. Попутку поймал через полчаса.

У въезда в город собралась большая пробка — пригородный автобус попал в аварию: в него влетел самосвал с отказавшими тормозами. Никто не выжил. Я рассмотрел из окна знакомые синие полоски и попросил высадить меня.

На месте происшествия работали спецслужбы. Я пытался протиснуться вперёд и найти среди жертв тело Толяна, но его не было. Чуть позже, лёжа бессонной ночью в своей квартире я понял, что лицом алкоголик был похож на своего усатого брата.

— Чего? В первый раз слышу.

— Да это одна из версий легенды, я вчера на форуме прочитала, — тараторила Янка с горящими глазами, — Мол, Пиковая дама была влюблена в Червонного валета и собиралась вместе с ним задушить Червонную даму. Но тот в последний момент кинул, женился, а Пиковая зарезала их обоих. Поэтому теперь, когда вызываешь её, нужно попросить избавиться от соперницы. И на утро паренек полностью твой.

— Фигня! Это всего лишь карточные масти. В лагере совсем другое рассказывали — что она убивает вообще всех, кто её призовёт. Без разбору. Если не успеешь стереть лестницу с зеркала, конечно.

— Ага! Ты уже вызывала!

— Девки в туалете вызывали, я на стрёме стояла.

— А чё так? Испугалась? Трусишка — мокрые штанишки, — раздразнилась Янка.

— Ничего я не боюсь. Просто бред нерабочий, — надулась я тогда.

— Давай попробуем. Не получится — пофиг. А если сработает, то попросишь приворожить Руслана.

— Пфф… — протянула я, оглядываясь по сторонам.

Едва ли детский ритуал окажется действенным, но Руслан — огромный аргумент за то, чтобы рискнуть. Он учился на класс старше и состоял в музыкальном кружке. Я записалась туда на гитару, чтоб чаще с ним видеться. Делала большие успехи ради его внимания, но все заигрывания проходили мимо. На пару с Янкой мы решили, что парень влюблен в другую, незнакомую нам девочку.

— Ладно. Ща принесу.

Я порылась в косметичке и нашла старую алую помаду, что стащила у матери еще два года назад. Прихватила маленькое зеркальце, отломанное от компактной пудры. Не забыла и колоду карт в русском стиле.

— А свечи?

— Нету, — развела я руками.

— Нет, так нельзя. Ничего не выйдет, — насупилась Янка.

— У матери в серванте церковные есть.

Я метнулась в спальню родителей за двумя тонкими желтыми свечами. Спустя минут десять возни с устроением алтаря и ворчания на затупившийся кончик помады, которым невыразимо сложно начертить лестницу из тринадцати ступеней, мы были готовы.

— Теперь надо сказать «Пиковая дама приди» три раза, пристально вглядываясь в зеркало, — Янка почему-то начала шептать.

— Садись! — я подтолкнула ее к стулу.

— Мне-то зачем? Тебе же Руслан нравится, — она пожала плечами и спрятала руки за спину.

— Ой! — Я уселась на стул и взяла треклятый кусок пудреницы.

— Только это. Нельзя оборачиваться, если услышишь всякие шумы: скрип там, шаги и прочее.

— Знаю, — фыркнула я, переводя взгляд на красные полосы на стекле.

— Начинай, — шепнула подруга и сделала шаг в сторону, чтоб не стоять у меня за спиной.

— Пиковая дама, приди! — произнесла я первый раз, не испытывая в тот момент ничего, кроме раздражения. — Пиковая дама, приди!

Во второй всё изменилось. Меня будто окутало коконом, вокруг стало тихо и тускло. В зеркале отражалась половина моего лица, которая с каждым мгновением становилась все бледнее, а в глазах плясали алые блики церковный свечей. Я сглотнула, ощущая, как слабеет голос. Собралась с силами — смертельно не хотелось, чтоб Янка дразнилась из-за трусости.

— Пиковая дама, приди!

Тишина давила на уши, казалось, что даже старый холодильник на кухне перестал работать. Я до боли скосила глаза на начало лестницы. Пламя замерцало, выдавая колышущиеся тени от волос за движение в зеркале. Я не знала, сколько прошло времени и сколько еще ждать. Янка сопела где-то у входа на балкон.

И вот когда мое отражение померкло, я начала повторять про себя одну фразу, как и учила Янка: «Избавь меня от соперницы». Уже не видела ничего, кроме красного пятна, и вдруг громко хлопнула входная дверь.

— Ой! — отбросила я зеркало.

— Нельзя! — попыталась исправить ритуал Яна и взяла его в руки.

В тот же миг в комнате появился Коля.

— Малые, вы чё, мамины свечи достали? Быстро верните на место, иначе она вам уши открутит. А чё вы вообще делаете? — он сбросил ботинки и стал к нам приближаться.

Янка сгребла все добро с нашего алтаря и шустро выбросила в окно.

— Да так… — потянула я.

Он принюхался.

— Мои сигареты стырили? — он сложил руки на груди, испытующе разглядывая нас.

— Только одну, — пискнула подружка, которая не смогла выдержать его взгляд.

— Хм, — удовлетворенно расплылся в улыбке брат. — Теперь месяц моешь посуду, иначе предкам расскажу, что ты куришь.

Мое недовольное молчание с закатыванием глаз прервал телефонный звонок. Коля снял трубку. Оказалось, звонила Янина бабушка и велела внучке немедля возвращаться домой. Наша ночевка срывалась. Брат сказал, что проведет до подъезда, и вышел из комнаты.

— Ты зачем всё выкинула? — напустилась я на подругу, пытаясь рассмотреть вещи, лежащие в снегу под балконом.

— Если б он увидел, то решил, что я маленькая, раз ерундой занимаюсь, — оправдывалась Янка, наматывая на шею длинный фиолетовый шарф.

— Я сразу так и сказала. К тому же, ты и есть маленькая. Четыре года разницы.

— Подумаешь! Ох, какие у него руки… — подруга мечтательно закатила глаза.

— Спортсмена. Не начинай, пожалуйста.

— Блин, бабушка как всегда все испортила! Отец на всю ночь отпустил, а она не верит, — сетовала Янка, одеваясь. — Всё, я погнала. Позвони утром.

Янка чмокнула меня в щеку, натянула сапоги и вышла в подъезд за Колей.

Я дождалась возвращения брата и легла в кровать. Сон не шел. Я вертелась с боку на бок, прогоняя в уме произошедшее: дурацкий ритуал, украденную сигарету и вещи, которые утром первым делом нужно вернуть, чтоб не влетело. Посторонние шорохи и скрипы отгоняли крохи сна. Я напрягла слух: начало казаться, что по лестнице в сквер поднимается кто-то на шпильках с металлическими набойками, потом хлопнула входная дверь, и послышались шаги в подъезде.

— Успокойся, — говорила я себе, — Кто-то возвращается домой с гулянки.

Я натянула одеяло на уши, отвернулась к стене и зажмурилась. Шаги стали глухими, слились с грохотом испуганного сердца. Казалось, что кто-то стоит у зеркала над комодом, смотрит мне в спину. Кое-как я провалилась в тревожную дрему.

Утром метель утихла. Под окном образовался огромный сугроб, полностью спрятавший помаду, зеркало, карты и свечи. Я подумала, что мама наверняка не сразу хватится своих вещей, и если я не смогу незаметно откопать их, то просто зайду в церковную лавку и куплю новые.

Родители ещё не вернулись. Я сделала на завтрак яичницу, которую мы с братом поедали под комедию по телевизору. В коридоре зазвонил телефон, я подняла трубку:

— Быстро позови эту нахалку к телефону! — заорала на меня бабушка подруги, чей громкий властный голос сложно было не узнать. — Норов, видите ли, показать решила! Я ей сейчас устрою!

На заднем фоне послышался голос отца Яны: «Дай я поговорю!», после шороха заговорил уже он:

— Привет! Скажи ей, что пора домой. Ругать никто не будет, да?

— Но… Она ушла ночью.

— Во сколько?

— Чуть позже полуночи. Коля провёл её до подъезда… А что случилось?

— Она не вернулась домой, — обессиленно произнес мужской голос.

Я сползла по стене на пол, ощущая, как выбивает воздух из груди. И всё же что-то внутри меня сопротивлялось, я не верила, что с Янкой могло случится плохое. Мы ведь живём в соседних подъездах, буквально десяток шагов от двери до двери. Коля проводил её, не оставил одну. Что могло произойти в нашем тихом спокойном районе?

Я проплакала целую неделю. Были разговоры с милицией, допросы меня, Коли и всех возможных свидетелей. Брат стал первым подозреваемым, но обошлось — у него было алиби: курящий сосед из окна видел, как парень вернулся домой один спустя минуту. Подавленность витала в воздухе, заразив окружающих. Ни у детей, ни у взрослых не было ни капли радости, страх и тревога окутали наши умы. Никто не мог поверить, что жизнерадостная рыжеволосая девчушка исчезла на пороге собственного дома по чьей-то злой воле.

Затяжные морозы сменились оттепелью. В одно серое утро я вышла на балкон и посмотрела на улицу. Мой взгляд скользнул вниз. Под окном расплылось обширное кровавое пятно, на фоне которого выделялись кусок фиолетовой ткани и две желтые церковные свечи. Размокшие карты окрасились розовым. Червонные сердца слились с новым фоном, бубны смазались, а трефы растеклись. И только пики во главе со своей дамой остались нетронуты.

Яну хоронили в закрытом гробу. Мне не рассказали детали, взрослые переживали за ментальное здоровье. Удалось подслушать кучку сплетниц на кладбище. Те шептались, что Янке начисто срезали голову, и больше никаких иных травм. К тому моменту я выплакала всё чувства, даже такая ужасная новость не смогла разбить душу еще сильнее.

Во время подошёл Руслан, выглядел он не лучше меня. Слова в тот момент были не нужны, я прочла по его глазам, что на самом деле он любил мою подругу, мою Янку. Мы обнялись на прощанье, разделяя общую боль.

После похорон я вернулась домой выжатой и обескровленной. Вошла в свою темную комнату с наглухо закрытыми шторами. Я чувствовала, что не смогу больше смотреть в это окно, не смогу здесь жить. Я подошла к зеркалу над комодом с намерением распустить тугой хвост из немытых волос. Зажгла бра на стене, и сердце моё упало в пятки. На стекле красной помадой было выведено: «Исполнено».

С тех пор я больше не ночевала в своей комнате. Квартира, в которой я выросла, стала приносить пустоту и горечь. Мать договорилась в школе о двухнедельном отсутствии, и на следующий день я улетела в Симферополь к двоюродной бабушке. Родители обменяли жилье в кратчайшие сроки. Но ничего не кончилось. Уже больше двадцати лет я не смотрюсь в зеркало, ведь в отражении вижу убийцу.