Увидел статистику по уклонению от мобилизации в Первую мировую войну: 96% мобилизованных явились на призывные пункты.
Но армия на 91% состояла из крестьян, и среди них почти не было уклонистов (на уровне статпогрешности, около 0,5%).
Т.е. 4% уклонистов пришлись на 9% мобилизованных в городах. Т.е. до 40-45% городских не пошли на войну по повестке. Фактически каждый второй горожанин стал уклонистом.
Продолжаю читать научный сборник «Русское крестьянство и Первая мировая война».
Городская среда всеми способами старалась избежать отправки на фронт:
«Мобилизация сопровождалась огромным потоком жалоб но то, что «богатые» уклоняются от призыва, что «за 100 рублей можно получить бронь». Генерал С.А.Добровольский, начальник мобилизационного отдела писал об обилии «всевозможных просьб об освобождении, или, по крайней мере, об отсрочке призыва в войска. Подобные просьбы поступали не из толпы народа, а от нашего культурного общества и из среды буржуазии». Таким образом, фактор социального раскола проявился в самом начале войны; при этом раскол приобрел ещё одно измерение: простонародье должно было идти на фронт умирать, в то время как элита и её служители могли отсиживаться в тылу».
Но и крестьяне покорно отправлялись на фронт не из-за патриотизма:
«Многие наблюдатели отмечали, что мобилизованные крестьяне не понимали, ради чего они должны идти на войну. «У них не было никакого представления о том, ради чего они воюют, – свидетельствует британский военный атташе А.Нокс, – не было у них и сознательного патриотизма, способного укрепить их моральный дух перед зрелищем тягчайших потерь».
«Крестьянин шёл на призыв потому, что привык вообще исполнять всё, что от него требует власть, – писал генерал Ю.Н.Данилов, – он терпел, но пассивно нёс свой крест, пока не подошли великие испытания». Едва ли не единственной внутренней мотивацией крестьянского участия в войне – но мотивацией неофициальной, исключительно на уровне бытового сознания – были слухи о том, что после окончания войны солдаты-победители получат землю. Однако по мере затягивания войны ничем не подкреплявшиеся надежды постепенно рассеивались.
Нежелание крестьян-солдат воевать сказывалось уже в начале войны. Председатель Думы М.В.Родзянко приводил примеры, когда во время атаки с поля боя дезертировало до половины солдат, подчеркивая, что это примеры «далеко не единственные». К концу 1914 г. в различных армиях было издано большое количество приказов, отмечавших отсутствие стойкости у солдат и распространившиеся сдачи в плен.
Русская армия уступала противнику в артиллерии, и русские генералы старались использовать численное превосходство, безжалостно бросая своих солдат в штыковые атаки. Осенью 1914 г. на Восточном фронте 3 млн русских сражались с 1,5 млн австрийцев и немцев, и к концу года русские потери достигли 1,4 млн. Уже в начале 1915 г. закончились мобилизационные запасы снарядов и винтовок, на фронт прибывали невооруженные пополнения. Затем началось немецкое наступление. Для артиллерии была установлена норма в 5 выстрелов на орудие в сутки. Немецкие же орудия были обеспечены 600-1000 выстрелами.
Деморализованные и не понимающие смысла войны солдаты массами сдавались в плен. Начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Н.Н.Янушкевич писал военному министру: «Получаются сведения, что в деревнях уже отпускают новобранцев (призыв 15 мая) с советами: не драться, а сдаваться, чтобы живыми остаться». Янушкевич добавлял, что солдатам незнакомо само понятие «патриотизм», что тамбовец – патриот лишь Тамбовской губернии, а на общероссийские интересы ему наплевать. Поэтому – тут генерал затрагивал главный вопрос – солдата «надо поманить», пообещать ему земельный надел в 10 десятин.
На заседании 30 июля А.А. Поливанов говорил, что «деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры». А.И.Гучков рассказывал, что бывали случаи, когда целые роты вместо контратаки подходили к позициям противника и поднимали ружья – сдавались».
