© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.

Но спокойно покурить нам не дали. Как только мы с Георгием зашли в туалет, где уже прохлаждались больные и на одном из толчков тужился пунцовый Вампир, из коридора послышался возмущенный вопль Гали. Георгий сориентировался быстро и, швырнув недокуренную сигарету в ведро, выскочил из туалета. За сигарету тут же началась возня среди тех, кто караулил окурки, но я не стал их разнимать и помчался за грузином. Выбежав, я оторопело уставился на безобразного, смуглого мужика, который вчера запустил в меня говном, смеющегося Георгия и бледную Галю, указывающую на больного трясущимся пальцем. И её возмущение было понятно.
- Он… - я не договорил и нахмурился, наблюдая за мужиком. Тот, не обращая ни на кого внимания, терзал свою жопу пальцем, а свободной рукой дергал за кривой член.
- Ромка Гузноёб, - со знанием дела ответил Георгий. Он подошел к мужику и влепил тому крепкого леща. Однако больной не стал орать. Вместо этого он зашипел похлеще Вампира и, вскочив на ноги, яростно начал дрочить. Георгию это не понравилось.
- Вано! Дуй сюда!
- Бидораз, э… - проворчал мужик, коверкая слова и с ненавистью глядя на грузина. Георгий вытащил из кармана эластичный бинт и, заломив мужику руки, грамотно его спеленал. – Мам твой в жоп ебал, барадаты бидораз…
- Хватай его за ноги, - велел Георгий. Он поднатужился и поднял мужика за руки. Я схватился за ноги и чуть не лишился зуба, потому что больной неожиданно лягнул меня ногой. И тут меня перемкнуло. Я надавил на болевую точку под коленом, заставив мужика заорать. Затем, вцепившись в ноги побелевшими пальцами, поплелся за грузином, который тащил больного в палату.
Извивающегося мужика с трудом удалось уложить в кровать, но Георгия это не остановило. Он развязал больному руки, после чего связал его по новой, намертво приковав к кровати. Сбоку от нас ехидно рассмеялся пожилой мужчина, а следом заухал, словно филин, румяный толстячок. Через пару мгновений, Георгий, тяжело дыша, выпрямился и злобно выругался. Пунцовый больной, которому встать не удавалось, обложил грузина хуями.
- Гамно мой жрат будешь, бидораз, э… - прохрипел он. – Тебе выебу, мам твой выебу, пап твой выебу, и сабак твой выебу…
- Проклятье нашего отделения, мамой клянусь, - вздохнул Георгий и прикрикнул на остальных больных. – А ну свалили, блядь!
- Пошто вы так ругаетесь, Георгий Ираклиевич? – с укоризной спросил пожилой. Он выделялся среди остальных больных тем, что был очень опрятен и вежлив. Но меня это не удивило. Арина Андреевна ясно дала понять, что верить никому нельзя. За личиной доброго деда запросто мог скрываться безжалостный и кровавый урод.
- Помолчи, Аристарх. Не до тебя сейчас, - отмахнулся Георгий. Он подобрал с пола выпавшую пачку сигарет и кивнул мне. – Пошли, Вано. Покурим.

- Это же он в меня говном вчера бросил, - задумчиво констатировал я, смотря на Георгия. Тот в ответ кивнул и улыбнулся.
- Ромка, - коротко ответил он. - Или дрочит, или в жопе пальцем ковыряется, или одновременно все. Слыхал, что в Блевотне цыганский район есть?
- Ага, - кивнул я. Старшаки моего двора частенько туда катались, а потом кисли в подвале на распотрошенном диване.
- Этот дебил весь поселок заебал. Конь его в детстве лягнул, вот крыша и протекла. Два года уже тут чалится. Привезли, когда он за матерью своей и сестрой с топором гонялся за то, что они ему в жопу не дают. Сам барон велел в дурку отвезти, а для цыган это неслыханно. За своих они любому лицо порежут. Осторожнее с ним. Сейчас ему аминазина въебут. Пока он под нейролептиками, милый человек. Лежит, матюками кроет, в жопе иногда пальцем ковыряется и пальцы свои нюхает. А как приступ, так хоть волком вой...

- Эта, дай сигаретку? – протянул скелет, обтянутый кожей, в котором с трудом угадывался живой человек. Георгий хмыкнул, вытащил пачку, оторвал фильтр и протянул сигарету больному. Тот расплылся в улыбке и, утонув в облаке дыма, раскашлялся.
- Дай-дай, - указал на него рукой Георгий. – Вечно сигареты клянчит. Лучше дать.
- А если не курит кто или сигареты кончились?
- Обоссать может, - беспечно ответил грузин, смотря на больного. – Им же сигареты только утром дают. По пять штук на брата. И это на весь день. А выдувают они их быстро. За час-два. Но есть и свои хитрости.
- Какие? – спросил я, не понимая, куда клонит Георгий. Тот обвел туалет внимательным взглядом, улыбнулся и неожиданно гаркнул.
- Якобинский! Ко мне! – к грузину тут же подбежал знакомый мне пожилой мужчина, лежащий в палате с Ромкой Гузноёбом. Георгий вытащил из кармана пачку сигарет, и мужчина шумно сглотнул слюну. – Аристарх, курить хочешь?
- Конечно, Георгий Ираклиевич. Могли бы и не спрашивать, - мягко ответил тот, жадно смотря на пачку.
- Сигарету дам, если сортир вымоешь.
- Конечно, Георгий Ираклиевич.
- Где ведро знаешь? – кивок. – Приступай. Закончишь, получишь сигарету. И чтоб блестело все.
- Спасибо, Георгий Ираклиевич. Золотой вы человек, - улыбнулся Аристарх и выбежал из туалета. Георгий рассмеялся и похлопал меня по плечу.
- Если лень сортир драить, то за сигарету они тебе его так вылижут, что сиять будет, как у кота залупа. Ну и другие мелкие поручения тоже можно на них спихивать. Только проверенным доверяй. Ромка вместо уборки запросто по стенам говно размажет, а тебе потом пизды дадут и убирать заставят. Наши обычно Аристарха дергают. Можно еще Ветерка припрячь. Или Пирожка.
- Спасибо за науку, - вздохнул я. Голова гудела от обилия событий и информации, но я понимал, что впереди еще ночь, а ночью, как сказал Георгий, все может случиться.

В пять часов Георгий отправил меня с Галей «выгуливать» больных. На свободную прогулку отпускали только смирных и тех, кто был близок к выписке. Остальные паслись, как скот, в специальном загоне. Галя сразу сказала, что следить надо за тем, чтобы к воротам и забору никто не подходил. Но в этом, как оказалось, не было нужды. Больные разбрелись по внутреннему дворику. Кто-то группками, кто-то поодиночке. Тихо бормотал себе что-то под нос обожженный Стасик, заливисто смеялся, наблюдая за птицами в небе, Ветерок. Аристарх присел на лавочке и задумчиво смотрел вдаль. Кто знал, какие мысли витали в головах больных. Но мне и своих было предостаточно.
- Вань, есть сигаретка? – спросила Галя, подходя ко мне. Я кивнул и вытащил пачку. Закурив, она вздохнула и зябко поежилась. Сегодня было холодно, к тому же снова прошел небольшой дождик. Галя улыбнулась, когда на голову ей шлепнулась большая, тяжелая капля. – Ну, как первый день?
- Непонятно, - честно ответил я. – Голова гудит с непривычки.
- Так у всех было. Быстро привыкаешь. Только некоторые события врезаются в память.
- Какие? – улыбнулся я. Галя в ответ рассмеялась.
- Первая самостоятельная вязка, к примеру. Или первая ночь. Первый выезд. Первое нападение…
- Нападение?
- Ага. Не хочу тебе врать. Тут всякое бывает. Видел у Жоры шрам на шее?
- Да, - кивнул я. Толстую шею грузина украшал уродливый шрам, идущий от уха к кадыку. Но расспрашивать Георгия я не решился.
- Он еще месяца отработать не успел, а нам буйного привезли. Ну и обшмонали его плохо. Жора тогда в палате дежурил. Отвлекся на секунду, а ему осколком стекла по шее. Как упустили, ума не приложу. Но повезло. Реакция у Жоры хорошая, - хитро улыбнулась Галя.
- А твое первое нападение? – тихо спросил я. Женщина вздохнула и дернула плечами.
- Червиченко, - ответила она. – Еще познакомишься. Частенько к нам заезжает. Здоровый лоб. Он на меня набросился и так сдавил, что ребро сломал. Ребята отбить успели. Его лупят, а он ржет и сдавливает меня. Сильнее и сильнее… Семенов! Отошел от забора!
- Да, да, да… - пробормотал худой мужчина с огромной головой на тонкой шее. Галя поджала губы и повернулась ко мне.
- Ты не переживай. Первый раз, он у каждого бывает. И забыть его сложно.
Я не ответил. Слова тут были бы лишними.

В десять вечера, как Георгий и говорил, отделение отошло ко сну. Если так можно выразиться. До сна мне довелось поучаствовать в вечернем мытье больных. И если смирные делали все сами, то с буйными пришлось повозиться. Хорошо, что рядом были Георгий, Артур и еще два рослых санитара.
Ромку Гузноёба мыли вчетвером. Трое держали, а четвертый от души намыливал жилистое тело цыгана куском хозяйственного мыла. Ромка орал, дважды обосрался в процессе мытья, но, получив от разъяренного Артура кулаком по печени, затих и позволил завершить процедуру. Затем санитары развели всех по палатам. Буйных связали, смирные легли сами и наступило небольшое затишье. Правда оно изредка прерывалось криками или смехом, но я был рад и такому затишью.

Примерно в полночь Георгий и Артур отправились курить на улицу, оставив отделение на меня и Галю. Галя, скрючившись на стуле у кабинета медсестры, дремала, а я, скучая, прогуливался по коридору и заглядывал в палаты, чтобы удостовериться, что все тихо. Однако, тихо не было. Из первой палаты, где лежали самые смирные, до меня донесся тихий плач.
Плакал обожженный Станислав. Плакал тихо и тоскливо. Он уткнулся в подушку лицом, подтянул к груди худые колени и мелко трясся. Когда я подошел и положил ему руку на плечо, парень вздрогнул, но увидев, что это я, расслабился и выдавил из себя улыбку.

- Все в порядке, Стас? – спросил я. Остальные больные лежали в кроватях и голоса не подавали.
- Я снова их слышу, - глухо ответил он, массируя тонкими пальцами виски. – Мама кричит. Папа…
- Я скажу медсестре… - я не успел договорить, потому что парень неожиданно схватил меня за руку и взмолился.
- Не надо. Мне опять эти таблетки дадут. От них голова болит.
- Надо, Стас. Таков распорядок.
- Я знаю. Пожалуйста. Я усну. Правда-правда. И не буду плакать, - он выдавил из себя улыбку, но получилась она нервной и неживой. Вздохнув, я поджал губы и внимательно на него посмотрел.
- Знаешь, когда я не мог уснуть, я музыку слушал. Ты любишь музыку?
- Да.
- Какую?
- Мама мне Моцарта включала, - ответил он.
- Ожидаемо, - улыбнулся я. Затем чуть подумал и добавил. – Сейчас вернусь. Будет тебе музыка.

Вернувшемуся Георгию я сказал, что мне надо сбегать в раздевалку и грузин, зевнув, отпустил меня. Но бежал я не за сигаретами, а за своим плеером. Понятно, что Станиславу фьюнерал-дум противопоказан, а вот какая-нибудь легкая готика, подборка которой всегда лежала у меня в рюкзаке, придется по вкусу.
- Делать тебе нехуй, Вано. Раздолбает он твой плеер, - усмехнулся Георгий, когда я рассказал ему о своей идее. – С коней что возьмешь?
- Не раздолбает. Зато плачем мешать не будет, - пожал я плечами. Грузин махнул рукой, и я отправился в седьмую палату, где лежал Станислав. Паренек настороженно посмотрел на плеер, но позволил вставить в уши наушники, после чего вздрогнул, как только я нажал кнопку «Play». Дыхание стало прерывистым, а глаза округлились. Улыбнувшись, я вспомнил себя, впервые услышавшего готик-рок. Станиславу я включил свеженький альбом от Lacrimas Profundere. В меру меланхоличный, ровный и спокойный. Георгий, стоящий в дверном проеме, ехидно хохотнул, но вмешиваться не стал. В его глазах я увидел интерес.
- Ты глянь, аж соплей растекся, - протянул он, смотря на обожженного паренька, на губах которого появилась улыбка. – А чего ты ему там включил?
- Готику, - ответил я.
- Что это? – нахмурился Георгий, услышав незнакомое название.
- Готик-рок. Жанр такой. Мрачноватый немного, но ритм спокойный.
- Не, не мое, - усмехнулся грузин и обвел рукой палату. – Ладно. Пусть слушает. Ты только забери, как заснет. А то эти уроды себе приберут или задушат кого наушниками, мамой клянусь, а нам потом жопы намылят.

Но плеер никто не украл. Я час провел у входа в палату с разрешения Георгия и смотрел, как Стас крепко спит. На губах улыбка, а дыхание ровное и спокойное. Плеер я, с разрешения Гали, спрятал в ящике стола у входа в отделение, после чего вернулся к работе.
Остаток ночи прошел без особых осложнений. Только ближе к утру проснулся Ромка Гузноёб и обосрал свою кровать. Пока санитары волокли его в душевую, я надел на руки резиновые перчатки, взял ведро с водой, «Саниту» и поплелся избавляться от диверсии, устроенной цыганом. Заменив белье, я прослушал короткую лекцию от Георгия, который объяснил мне на примере Ромки, как вязать буйных больных, после чего с чистой совестью отправился в туалет покурить.
Усталость накатила неожиданно, и я понял, что вырублюсь моментально, как только голова коснется подушки. Но до кровати еще надо добраться, а смену сдавать мы будем только в восемь, через два часа.
- Доброе утро, Иван Алексеевич, - улыбнулся мне Аристарх, вплывая в туалет. Он спустил штаны и замер в позе оскорбленной чайки над дырой в полу. Натужно выпустив газы, Аристарх довольно крякнул, подтерся и ушел из туалета. Вздохнув, я мотнул головой, затушил окурок в банке и, убрав его в пачку, вышел в коридор.

Смену сдали быстро и после летучки у Кумы, как называл её Георгий, мы отправились переодеваться. Моя голова гудела, мысли путались, но была и радость. Сейчас я приду домой, отосплюсь и два дня буду свободен. Плевать, что потом все это снова повторится, плевать, что в меня опять швырнут говном и придется драить обосранные кровати. Сейчас моя смена закончилась.

- Ну, с первым днем, Вано, - улыбнулся Георгий, когда мы вышли на улицу. Грузин поздоровался с Мякишем, который явно опаздывал, и колко усмехнулся. – Как настроение?
- Устал, - честно признался я. – Спать хочется.
- Привыкнешь, - снова повторил он. – А пока лови момент. А, чуть не забыл. С тебя пузырь.
- В смысле? – нахмурился я. Георгий покачал головой, положил мне широкую ладонь на плечо и снова улыбнулся.
- Проставиться надо. Не поймут.
- А, вон ты про что, - фыркнул я. – Да без проблем. Как зарплату дадут, проставлюсь. Пока на мели.
- Ловлю на слове, дорогой, - кивнул Георгий и зевнул. – Эх, ладно. Погнали?
- Не, я покурю еще и пойду, - улыбнулся я, пожимая грузину руку. – Увидимся.
- Увидимся, Вано.

Когда Георгий ушел, я достал плеер и поменял диск. Затем закурил, поправил за плечом рюкзак и поплелся к воротам. В наушниках мягко шелестел Evoken. Идеальная музыка после выматывающей смены, подчеркивающая особую прохладу пасмурного утра.
Георгий, Галя, Артур, Арина Андреевна… Для них все это было привычно. Они не задумывались над своими действиями, предпочитая работать на автомате. И если у меня выбора не было, у них он был. И что могло сподвигнуть этих людей на такую выматывающую работу. Какой-то особый садизм или же призвание? Что-то мне подсказывало, что я еще узнаю ответы на эти вопросы.

Глава третья. Выезды.

Со временем работать стало проще. Но не легче. С каждым днем я все больше и больше втягивался в жизнь больницы. Отступила на второй план вонь, больные перестали так пугать, да и с остальными работниками я худо-бедно, но нашел общий язык. Многие относились ко мне, как к ребенку или младшему брату. Фыркали, если я давал Стасу послушать плеер в свою смену, не понимая, чего я так привязался к обожженному пареньку. Я не понимал их жесткости и даже жестокости по отношению к больным. Если Жору я еще мог понять, он все-таки давно здесь работал, пережил несколько нападений и чуть не умер от осколка стекла, то поведение остальных вызывало вопросы.
После каждой смены, перед тем, как лечь спать, я садился за стол и доставал тетрадку, в которую тщательно заносил все, что видел и слышал в психбольнице. Чистым листам в клетку я рассказывал все, что думаю. О больных, о коллегах, о мыслях, царящих в моей голове. Настоящий журналист обязан говорить правду. Эту правду я выливал на чистые страницы тетради. Только этот нехитрый ритуал позволял мне уснуть после смен. Словно я освобождался от негатива, которым была пропитана каждая смена в психбольнице. Иногда текст разбавляли рисунки. Чаще всего грубые, быстрые, но хватало и детализированных. Однако, чем дольше я работал, тем быстрее втягивался. То, что раньше казалось странным, превратилось в обыденность. Черную и равнодушную, как глаза заведующей отделением.

Во время очередного дежурства, между тремя и четырьмя часами ночи, Жора рассказал мне много интересного про Арину Андреевну, которую все за спиной звали Бегемотом. У неё был колоссальный опыт работы в психиатрии и с психически неуравновешенными больными. Она потеряла мужа в тридцать лет, чуть не спилась, но вылезла из ямы и нашла свое призвание. Степа говорил, что она долгое время работала в местах лишения свободы и это отразилось на её отношении к больным. Арина Андреевна была человеком жестоким, принципиальным и равнодушным к чужим проблемам. Этим объяснялось то, что санитары частенько распускали руки, даже если этого не требовалось. Артур мог запросто влепить поджопник Пирожку, если ему казалось, что больной недостаточно усердно драит туалет. Жора люто ненавидел Ромку Гузноёба и ему подобных, не стесняясь награждать их тумаками. А кулаки у грузина были тяжелыми. Однажды он так сильно ударил Ветерка, что тот отлетел к стене и ударился головой об дверной косяк. Повезло, что хоть голову не разбил. Ударил за то, что паренек всего-то испортил воздух рядом с ним, пока Жора пил чай. Арина Андреевна на это внимания не обращала. Я видел, как она разговаривала с больными. Её слова были скупыми, злобными и циничными. Ей было плевать на больных. На всё ей было плевать.

Только двое относились к больным, как к больным, а не к юродивым. Крячко и Рая. И если Рая была идейной, как говорил Жора, то Мякиш просто был мягким и неконфликтным человеком, которому действительно было не плевать на больных и их проблемы. Он невозмутимо выслушивал потоки словесного поноса от Ромки Гузноёба и так же спокойно выслушивал Казака, у которого в трусах умерла очередная рыба. Мякиш не видел разницы между больными и всем пытался помочь в меру своих сил.

- Алкаш он, но тихий, - сказал мне как-то раз Жора, когда мы курили в туалете. – Иногда в запой уходит, но Арина его терпит. Жена у него, Вано, это пиздец. Хинкали в два центнера весом. Он тут как-то раз на работе задержался, так она за ним пришла и такой скандал устроила. Мякиша по стене размазало, мамой клянусь. Красный был, как Ромкина жопа после укола. Нормальный мужик в морду бы дал за такое, а этот… сюсюкаться начал. Пили с ним как-то. Он и рассказал, что давно бы ушел, да две дочки у них. Любит их без памяти. Вот и терпит суку эту. Но я знаю, что пиздит. Никуда бы он не ушел. Мякиш, одним словом.

Крячко был классическим каблуком, который топил свою жизнь в водке. Иногда водку заменял спирт, который предпочитали пить санитары, а Мякиш, выгнанный из дома после очередного скандала, не мог отказаться. Напившись, он всегда начинал плакаться, звонил жене из кабинета медсестры и снова пил, пока не засыпал. Утром он совершал привычный обход. Тихий, воняющий перегаром и помятый, словно по нему табун коней промчался. Жора относился к нему хорошо, а вот остальные санитары брезгливо морщились, когда Мякиш протягивал им руку на утреннем обходе. Словно и не человек это, а склизкая мокрица, недостойная внимания.
Галя была чем-то похожа на него. Тихая, равнодушная, некрасивая. Она предпочитала следить за спокойными больными, да её бы никто и не поставил к буйным. Казалось, что даже небольшой порыв ветра может уронить эту худенькую женщину. Галя бледной тенью скользила по отделению, выполняла ровно то, что от нее требовалось, и так же тихо уходила, когда смена заканчивалась. Но была у Гали одна особенность, о которой я узнал, само собой, от Жоры.

- Безотказная, - облизнул пухлые губы грузин и в его зеленых глазах мелькнула похоть. – Если хуй стоит, только свистни. Галке похуй, где и как. Она готова и в кладовке, и в раздевалке, и в сортире. Пока ты кончишь, она кончит раз десять, да и то ей мало будет.
- Разве у нее мужа нет? – нахмурился я.
- Есть. Да и то, не муж это, а игрушка, - отмахнулся Георгий. – Он на севере себе ноги отморозил, ну и яйца до кучи. Теперь дома сидит и водку глушит. А у Галки сын-лоботряс, которого тоже тянуть надо. Вот и вкалывает на трех работах, чтобы долбоебов этих хоть чем-то обеспечить. Сынишку её я видел. Косил он тут после школы. Посмотришь на него и сразу понятно, кто Галку объедает. Жирный, наглый, Артур ему пизды дал в первый же день, когда он сигарет себе потребовал. Да не «Приму» ему, блядь, а с фильтром.
- Разве это проблема для своих?
- Не, дорогой. Никаких проблем. Но ты по-человечески попроси. А он грудь надул, зенки вылупил и на Артура попёр. Орет мол: «Слышь, бля, сиг мне притарань». А Артурчик ему леща прописал. Думаешь, охладил? Куда там. Жирный юшку утер, кулаки сжал и давай на Артура гнать: «Ты за Кота у любого спроси. Да я тебя то, да я тебя сё»… После вязки угомонился. Но нервы потрепал, пока не выписали. Спросили, конечно, за Кота этого. Так, мелочь. Шантрапа районная. Галка рассказывала, что как муж её с зоны откинулся, сын к нему прилип, как репей к жопе. Так и сидит с папашей дома, шабашками мутными промышляя. А Галка пашет, как проклятая.

Однажды я разговорился с Галей на прогулке больных и спросил про её семью. Она скрывать ничего не стала, только тихонько вздохнула.
- Тут секретов никаких нет, Вань. Лучше уж я расскажу, чем другие, - ответила она на мой вопрос и закурила сигарету. – За Лешку я вышла сразу после школы. Любила его безумно, а он после свадьбы изменился. Влез в мутную историю, вынес какую-то квартиру, а дружки все на него спихнули. Я сыном беременна, а его этапом на зону. Тяжело было. Девяностые, работы нет, дома шаром покати. Ребенок еще… Я же музыкальную школу закончила…
- Галь, если тебе тяжело, давай сменим тему, - неловко вставил я, когда она неожиданно замолчала. Но Галя мотнула головой и нервно улыбнулась.
- Нормально все. Не переживай. Сейчас-то что убиваться… Лешка, как вернулся, дома и осел. Поначалу хорошо все было. С сыном время проводил, а потом, как подменили, - тихо сказала Галя. – Котенок мой все ему в рот смотрел. Пока матерым котом не стал. Она даже на имя свое отзываться перестал, представляешь? Телефон звонит, я трубку снимаю, а там голос прокуренный: «Кота позови». Мои слова для него перестали существовать. Все отцу в рот заглядывал, а тот и рад. Я поначалу тоже радовалась, когда Лешка работу на севере нашел. Деньги обещал большие. Сказал, что квартиру поменяем, в центре жить будем. А потом все псу под хвост покатилось. Семенов! Хватит жрать землю!
- Да, да, да…
- Тогда он ноги отморозил? Несчастный случай?
- Куда там, - усмехнулась Галя, но смех вышел грустным. – Несчастный… Водку они глушили в конце смены. Лешка перепил, на улицу отлить пошел и в сугроб свалился. Когда его нашли, он себе все отморозил. С работы за пьянку погнали ссанными тряпками, еще и ноги отрезали. Ну а как вернулся, сам не свой стал. Знаю, что ты скажешь. Жора тоже спрашивал, чего я не уйду. А куда я уйду? Лешка иногда подъедет на коляске своей и прощения просит за то, что руку вчера поднял…
Она не договорила. Снова мотнула головой, словно отгоняя дурацкие мысли, и замолчала. Я не стал настаивать. Вздохнул, закурил сигарету и поплелся отгонять Семенова от забора.

У каждого в больнице была своя история, но не каждый был готов поделиться ей. Кто-то, как Жора отшучивался. Кто-то, как Артур попросту посылал нахуй при первых же намеках на вопрос. А кто-то молчал, как Милованова или Мякиш. Но истории были. У врачей, у медсестер, у санитаров и у больных. Просто кому-то нужно время, чтобы поделиться ими с другим человеком, а кому-то особый случай.

Я отработал месяц, но до сих пор продолжал ходить с сопровождающим. Чаще всего это был Георгий или Степа. Реже другие санитары и совсем уж редко Артур. Артуру на меня чаще всего было плевать. Он коротко отдавал указания и погружался в привычное, угрюмое молчание, прерываемое лишь злобным криком, если кто-то из больных начинал шалить. С такими Артур не церемонился. Ветерка, раскапризничавшегося из-за обеда, он привязал к кровати и оставил связанным на шесть часов. Если паренек начинал кричать, Артур подходил и отвешивал лежащему подзатыльник. Остальные больные в этот момент сидели тихо, как мышки, на своих кроватях. Я тоже молчал, и не гордился этим. Однажды, правда, пошел наперекор собственным правилам и вступился за одного из больных, которого прессовал Артур. Армянин отвел меня в туалет, выгнал оттуда срущего Аристарха и вдавил меня в грязную стену.
- Еще раз пасть на меня откроешь, я тебе кадык вырву, нахуй, - прошипел он. – Вот отработаешь здесь с мое, тогда и будешь права качать. Понял?
- Понял, - еле слышно ответил я. Жесткое предплечье Артура передавило мне шею так, что говорить удавалось с трудом. После того, как он отпустил меня, горло еще долго саднило.
- Чего с Артуром не поделили? – спросил меня Георгий, когда мы пересеклись в курилке на улице.
- Он Пирожка так связал, что у него руки и ноги посинели, - буркнул я, потирая шею. – Я хотел попросить чуть ослабить, а Артуру это не понравилось.
- Он с буйными чаще всего работает, Вано. А там слабым не место. Да и не принято молодняку голос подавать, пока опыта не наберутся. Тебе до Пирожка какое дело? Он бузить начал, за это пизды получил.
- Жор, но он же, как ребенок, - вздохнул я. – Отчет себе не отдает. И он не кидался говном. Просто ведро с грязной водой в туалете перевернул случайно. Артур его ударил и Пирожок заплакал. Вот и все.
- Не лезь, Вано, - поморщился грузин. – Занимайся своими делами и в чужие не лезь. Да, дураки, что дети. Но и Пирожка может так перемкнуть, что он кого-нибудь на тот свет отправит. Сам скоро убедишься, как бывает.

Георгий не обманул. На следующую смену случился мой первый выезд и грузин, ожидаемо, взял меня с собой.
- Кого вяжем, Илья Степаныч? – буднично спросил он, когда из главного входа вышел Мякиш и сопровождавшая его Рая.
- На Хлопанцева вызов поступил, - пробормотал Мякиш, хлопая себя по карманам.
- О, - повеселел Георгий и повернулся ко мне. – Вот и крещение, Вано.
- Пошли, - поторопил нас Крячко. Грузин стрельнул окурком в сторону урны и подмигнул Рае. Девушка покраснела, опустила глаза и побежала за Мякишем.
- Пошли, - вздохнул я.

Ехать пришлось на старенькой «буханке». По бокам тянулась красная линия и надпись «скорая помощь». Водитель, незнакомый мне мужик, пропахший сигаретами, кивнул Мякишу, улыбнулся Рае и пожал руку Жоры. Меня он внимательно осмотрел, прищурился, как и все обитатели психбольницы, после чего тоже протянул широкую, шершавую ладонь.
- Кирилл, - представился он.
- Ваня, - тихо ответил я, вызвав у мужика улыбку. – Рад знакомству.
- Кирыч, водила наш, - пояснил Георгий, открывая дверь «буханки» и пропуская Раю. Он кивнул мне и широко осклабился. – Давай, Вано. Полезай в карету.

Внутри машины пахло машинным маслом, лекарствами, сигаретами и, еле уловимо, мочой. Мякиш занял место рядом с водителем, Рая уселась на небольшое сиденье спиной к Кирычу, а мы с Георгием синхронно опустились на жесткую скамью вдоль левого борта. Вторая скамья, оснащенная металлической трубой, была покрыта странными пятнами и трещинами. Скоро мне предстояло узнать, почему.
- Психкарета наша, - усмехнулся Георгий, смотря на порозовевшую Раю. – Иногда нормальную машину дают, но чаще всего на этой ездим, да, солнышко?
- Да, - тихо ответила Рая, не отрывая взгляда от папки, которую держала в руках.
- А Хлопанцев этот? Он опасный? – осторожно спросил я. Грузин гоготнул и кивнул в ответ.
- Все они опасные, когда шизу ловят. Так, смотри, Вано. Я первым захожу в квартиру. Ты за мной. Понял?
- Да.
- По сторонам смотри. Любят они засаду устраивать. Заходишь, а тебе раз! И по спине арматурой. Артура однажды так приложили, что кровью ссал две недели. Могут с ножом быть, могут со стеклом. Главное повалить и укол сделать. Потом вяжем и в машину.
- Бинтами вяжем?
- Не. Этим, - ехидно улыбнулся Георгий, вытаскивая из кармана наручники. – Дядька подарил. Илья Степаныч поначалу против был, но как его буйный чуть не задушил, передумал. Есть такие, что бинты рвут, словно бумагу, мамой клянусь. Но в основном все нормально проходит.
- Посмотрим, - вздохнул я. Ладони вспотели от волнения, и я их то и дело вытирал об штаны. Рая, заметив это, улыбнулась, но снова встретившись со мной взглядом смущено хмыкнула и уткнулась в папку.

Моя страница на ЛитРес.

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.

- Лишь бы не работать, Гелашвили. Где тебя носит?
- Арин Андреевна, зачем обижаете? За новеньким вот ходил, – надулся Георгий, но женщину его обида не тронула. Она перевела взгляд колючих, черных глаз на меня и подалась вперед.
- Иван Селиванов, значит?
- Да, - кивнул я.
- Меня зовут Безуглова Арина Андреевна. Заведующая отделением.
- Очень приятно.
- Это пока, - съязвила она. – В курс дела тебя введет Жора и Вика Милованова, старшая медсестра. Правила просты и повторять их я не буду. Уволиться так просто ты не сможешь. Сам согласился на это, значит, хоть усрись, но работу делай. А теперь запоминай. К больным спиной не поворачиваться. К буйным входишь только с другим санитаром. Всегда будь собранным и внимательным. Выполняй то, что тебе сказали. И главное, Селиванов. Никому не верь и не показывай слабину. Понял?
- Да, Арина Андреевна.
- Надеюсь. Жора, - она посмотрела на грузина, - пусть первую неделю-две один не ходит. Или с тобой или со Степой. Ну и с остальными познакомь, пусть обживается. Свободны.

- Пошли, Вано, - поторопил меня Георгий и буквально вытолкал из кабинета. Я с трудом сдержал улыбку. Грузин определенно боялся заведующей. Да так сильно, что даже этого не скрывал.
- Суровая женщина, - честно признался я, пока Георгий возился с ключами.
- У суровых женщин пизда между ног, - понизив голос, ответил грузин. – А у нее хуй, Вано. Пошли, отделение наше покажу.
- А ты всегда здесь или… ох, блядь, - поморщился я, когда Георгий открыл дверь, ведущую в отделение. В нос ударил резкий запах мочи, говна и пота, а вместе с ними на уши обрушился монотонный гул, прерываемый вскриками или безумным смехом.
- Добро пожаловать, - усмехнулся Георгий, правда улыбку, как ветром сдуло, когда к нам приблизился странный мужчина. Он оскалился, заставив меня попятиться, и зашипел. Зубов у мужчины почти не было. Остались только желтые резцы, что придавало его оскалу эффектности. Однако грузина это не смутило. Он нахмурился и влепил шипящему затрещину, после чего рявкнул. – А, ну, пшел нахуй! Шэни дэда мовткан (твою маму ебал).
- Чего это он шипит? – настороженно спросил я, когда мужчина убежал вперед по коридору и скрылся в одной из палат.
- Вампир он, - ответил Георгий и, вздохнув, добавил. – Гамоклевебули (охуевший).
- Вампир?
- Ага. Так, смотри. Там, - грузин указал толстым пальцем вдаль, куда сбежал шипящий, - наблюдательные палаты. Где особо буйные и новенькие сидят. С ними всегда двое санитаров и сестричка. За дверью в конце коридора экспертное отделение.
- А ближе к выходу те, кто почти готов к выписке? – уточнил я. Георгий расплылся в улыбке и похлопал меня ладонью по спине.
- Молодец, Вано. Быстро схватываешь. С народом познакомишься. Тут, как ебанашки есть, так и смирные, - Георгий снова замолчал, когда из третьей палаты выплыл худенький парнишка с блаженной улыбкой. Я сразу отметил, что волосы на его голове растут странно. В одном месте зияла солидная проплешина, словно пареньку на голову капнули кислотой. Он подошел ближе к грузину и, сморщившись, громко перданул, заставив меня улыбнуться. Ему Георгий тоже отвесил оплеуху. Голова паренька дернулась и он, рассмеявшись, показал мне язык. Грузин в ответ показал ему кулак. – Иди, дорогой, иди. Не доводи до греха.
- Да, уж, - вздохнул я.
- Привыкнешь, Вано, - пожал плечами Георгий, задумчиво смотря вслед пареньку, который выдал еще один рокочущий залп. – Это Ветерок. Он спокойный. Пердит только, как сука.
- Ветерок? Хм, понятно.
- Ага, - кивнул грузин, идя со мной по коридору. Иногда он останавливался и заглядывал в одну из палат, изредка кого-нибудь одергивал, после чего шел дальше. – Ветерок у нас стихи читает. Такие, что ажно душу выворачивает.
- Да тут книгу написать можно, - буркнул я, заставив Георгия рассмеяться. – Столько персонажей.
- Пиши, дорогой. Иногда тут делать нехуй, так чего б и не писать, если хочется. А порой присесть некогда, - вздохнул он и, остановившись, развернул меня в сторону дверного проема, за которым обнаружились четыре ржавых чаши Генуя вместо привычных унитазов. – Туалет. Моем мы, но можно и коней привлекать. За сигарету они его языком своим вылижут.
- Вижу, - кивнул я, смотря, как тощий старичок, стоя на коленях, натирает пол мокрой тряпкой. Его не смущал даже срущий рядом с ним толстяк, чья рожа раскраснелась так сильно, что я невольно испугался, а не лопнет ли он. Туалет был затянут сигаретным дымом и в нем, не обращая ни на кого внимания, курили около семи человек. И лишь мощная вытяжка, гудящая в углу окна, не давала дыму расползтись по коридору отделения.
- Жора, - к нам подошла некрасивая, измученная женщина в белом халате и прикоснулась к плечу Георгия. – Иванов опять в кровать насрал. Твой черед убирать.
- Пидорас проклятый, - ругнулся Георгий, закатывая рукава. Он прочистил горло и рявкнул так, что у меня уши заложило. – Рома! Если я тебя найду, я из тебя все потраченные часы жизни выебу, мамой клянусь.
- Новенький? – тихо спросила женщина, смотря на меня. Когда я кивнул, она улыбнулась и протянула сухую ладошку. – Галя.
- Ваня. Вы врач?
- Санитарка, - мотнула она головой, провожая взглядом Георгия. – И давай на «ты».
- Да, давай. Георгий мне сказал, что нужно одежду получить.
- Пошли, провожу. Заодно воздухом подышу. От этой вони уже голова кружится, - вздохнула Галя. – Жора, я новенького с собой забрала.
- Рома, чтоб мой хуй был в твоей семье ложкой, лучше вылезай! – не обратил на неё внимания Георгий. Галя покачала головой и легонько пихнула меня кулачком в плечо.
- Пошли. Жора не успокоится, пока не найдет его.
- Это я уже понял, - кивнул я и, поправив за спиной рюкзак, отправился за Галей. Однако, мгновением спустя, в спину что-то шлепнулось, а в воздухе разлилась едкая вонь. Развернувшись, я увидел стоящего в отдалении безобразного мужика с всклокоченными черными волосами, а у моих ног темнела свежая куча говна. Галю это не удивило. Она с ловкостью фокусника вытащила из кармана влажную тряпку и протянула мне. Из глубин палаты послышался рык Георгия, который повалил мужика на пол, придавил его коленом и саданул кулаком по затылку. Однако больной не заорал. Лишь безумно рассмеялся и покрыл санитара такой руганью, что у меня уши плесенью покрыли. Грузин в ответ заломил тому руки, заставив мужика взвыть от боли. – Галь, а разве с больными так можно?
- У тебя рюкзак в говне, - меланхолично буркнула Галя, смотря, как грузин вдавливает больного в пол. Мой вопрос она проигнорировала. – Но лучше сразу с Ромкой познакомиться. Теперь будешь внимательнее. Пойдем.
Я не ответил. Молча вернул ей тряпку и поплелся следом.

Получив форму и расписавшись за нее у кастелянши, я вышел на крыльцо больницы, достал сигареты и закурил. На душе было погано и настроение портил не только тот факт, что в меня запустили говном, но и то, что мне предстояло отработать здесь два с лишним года. Может отец был прав и стоило пойти в армию?
Однако я отмахнулся от этих мыслей, улыбнулся стоящей рядом Гале, которая курила «Приму» без фильтра и задумчиво смотрела на внутренний двор больницы. В её мутно-голубых глазах не было ничего. Ни боли, ни разочарования, ни радости. Только серая тоска. Такая же серая, как и вонючий дым, растворяющийся в прохладном воздухе.
- Увидимся, - обронила она и, похлопав меня по плечу, скрылась в здании больницы.
- Увидимся, - тихо ответил я в пустоту. Затем выбросил окурок в урну, включил плеер и медленно пошел в сторону остановки.

Глава вторая. Дурка.

В одном Георгий оказался прав. Вернувшись домой, я первым делом полез в ящик стола и нашел чистую тетрадь на девяносто шесть листов. На темно-синюю обложку была налеплена наклейка и на ней я коротко написал одно слово. «Дурка». После этого я покрыл несколько страниц мелким, убористым почерком, описывая первые впечатления о больнице и людях, которые мне встретились. Если собрался быть журналистом, так почему бы не начать практиковаться? Тем более внутри горела уверенность, что одной тетрадкой обойтись не получится. Слишком уж яркий народ обитал в грязно-желтом здании с облупившимися стенами. Но я твердо решил писать одну лишь правду, какой бы страшной она ни была.

Будильник наполнил комнату хрустящим звоном ровно в шесть утра. Зевнув, я выбрался из-под одеяла, взял сигарету из пачки на столе и отправился в туалет. Затем пришел черед завтрака. Овсянка с бананом, два бутерброда с вареной колбасой, все тем же резиновым, безвкусным сыром, да стакан крепкого чая с чабрецом. Я понимал, что очень скоро все это буду делать на автомате и мне даже не понадобится будильник, чтобы встать в шесть утра.
Сложив в рюкзак форму, которую мама заботливо подшила вечером, я бросил внутрь две пачки сигарет и зеленое яблоко. Георгий сказал, что кормить будут на работе, поэтому в еде нужды не было. Батарейки в плеере поменяны, в наушниках Skepticism, проездной наготове. Вздохнув, я закинул рюкзак за спину и осторожно прикрыл дверь, стараясь не разбудить родителей.
В трамвае народу еще немного. Зевает контролер и ленивым взглядом обводит дремлющих пассажиров. Горбатый, длинноволосый парень задумчиво трясет головой, видимо тоже слушает музыку. На его торбе, которая лежит на коленях, принт с обложкой Decapitated. Рядом с ним сморщенная старушка. Она смотрит на него, поджав губы, а в глазах осуждение. Но парень не обращает на неё внимания. Он растворился в музыке, как остальные пассажиры растворились в своих мыслях.

Больница, похожая на старого, израненного зверя, встретила меня мокрым асфальтом, который блестел от прошедшего полчаса назад дождика, и окнами, в которых горел желтый свет. Но свет не теплый и уютный, а болезненный и тусклый. Словно зверь вот-вот сдохнет, но продолжает отчаянно хвататься за жизнь. На ступенях крыльца курят санитары из других отделений. Не слышно разговоров, их лица сосредоточенные и опухшие. У урны зевает Степа, а Георгий о чем-то негромко разговаривает с Галей. Они улыбаются, когда я подхожу ближе. Но улыбки дежурные и отстраненные. Только в голосе грузина есть крупица бодрости.

- Здравствуй, Вано.
- Привет, - вздохнул я и, достав пачку сигарет, присоединился к курящим.
- Как настрой? – спросил Степа. Он снова зевнул, колко усмехнулся и повернулся к Георгию. – Ну, теперь в привычный график войдем.
- Ага, - мрачно ответила ему Галя. – Пока Бегемоту не скажут, что в других отделениях народа не хватает.
- Не порти утро, Галя, - проворчал Георгий. – Оно и так, как мацони, кислое, а тут ты еще.
- А Бегемот – это кто? – осторожно поинтересовался я. Георгий, переглянувшись со Степой, прыснул в кулак. Даже Галя сподобилась на улыбку.
- Арина Андреевна, - ответил Степа. – Тетка моя. Раньше с зэками работала, теперь тут. Зэки и дали ей погремуху.  
- Ага. Он её так и прозвал, когда сюда работать пришел. Ну и прижилось, - добавил Георгий. – Короче, смотри, Вано. Иногда нас в другие отделения кидать могут. Ну, помощь там или еще чего. Но не бзди. Кони там спокойные, воду не мутят.
- Кони? – растерянно спросил я.
- Больные, - пояснил грузин. – Самые дурные у нас. А там попроще. Не бзди, Вано. Вязать научим. Пока смотри и запоминай. Эту неделю со мной будешь ходить, а следующую со Степой.
- Ладно, погнали, - вздохнул Степа, посмотрев на часы. – Переоденемся, на летучку и за работу.

Переодеваться пришлось в тесной комнатушке в подвале, где стояли металлические шкафчики на замках. Георгий выдал мне ключ от одного из них, после чего отправился переодеваться. В комнатке воняло потом, сигаретами и канализацией, но это никого не смущало. Быстро переоделся и вперед. На работу.
Насчет летучки объяснений не требовалось. Там же я познакомился со старшей медсестрой. Миловановой Викторией Антоновной, которую Георгий и остальные ласково именовали Кумушкой. Но только за спиной. Сказать ей это в глаза мало кто решился бы. Милованова была женщиной колючей, под стать заведующей отделением. Лицо круглое, волосы короткие и жесткие на вид, шея, как и руки, жилистая. Ну а перед взглядом старшей медсестры пасовал даже Георгий.

- Как ночь? – коротко спросила она. Голос хриплый, усталый и прокуренный. В пепельнице на столе гора окурков, в металлической кружке остывший кофе, а на стене прошлогодний календарь с щенком лабрадора на фото.
- Без происшествий, Виктория Антоновна, - ответила ей худенькая девушка с печальными, серыми глазами. Я не сдержал улыбку, увидев, как на неё смотрит Георгий и остальные санитары. Однако улыбку пришлось спрятать, когда Милованова исподлобья посмотрела на меня.
- Новенький?
- Да. Иван Селиванов, - ответил я. Медсестра кивнула и повернулась к Георгию.
- На тебе?
- Ага, - зевнул тот. Женщину его ответ устроил. Она задала еще несколько вопросов, покрыла хуями незнакомого мне санитара, забывшего развязать буйного больного, и, раздав указания, вернулась за стол. Георгий подтолкнул меня в спину и тихо добавил. – Пошли, Вано. Первый день, он сложный самый.

И Георгий снова не соврал. Я вздрагивал от каждого шороха за спиной и буквально прилип к грузину, что его, без сомнений, веселило. За первые два часа я вымотал себе нервы настолько, что буквально валился с ног. Георгий, заметив это, покачал головой и утащил меня с собой в туалет.
- Не бзди, Вано. Не все так страшно, - пробасил он, выпуская к потолку дым. На самом деле в туалете можно было не курить. Достаточно просто подышать пару минут, как гарантированно получишь хорошую дозу никотина, а то и с избытком.
- А твой первый день? Каким он был?
- Тоже бздел, - вздохнул Георгий. – И Степа бздел. И Галя. Да, все, Вано. Был у нас тут новенький, задолго до тебя. Валера. Так ему в первый день Мухомор расческу в спину вогнал. Хуй знает, откуда он её взял, но кипиш знатный был. Кума орала так, что мозги вместе с грязью из ушей чуть не вылетели. Короче, слился Валера. Теперь с новенькими кто-нибудь из старичков ходит, пока не обвыкнутся.
- А Мухомор этот? Он тут?
- Не, - отмахнулся грузин, жадно затягиваясь сигаретой. Он нахмурился, увидев входящего в туалет Вампира, и показал ему кулак. – Пошипи мне тут, блядина. Так вот… Мухомор забавный был. На него ебанца нападала, он башкой в стену долбился и кричал, что Ван Гог – пидорас и нашептывает ему всякое-разное. А потом его Фунтик задушил.
- Чего сделал? – побледнев, переспросил я. Георгий рассмеялся и мотнул головой.
- Ну, как задушил. Был тут у нас один. Фунтик. Санитар один проебался, не заметил. А Фунтик на спящего Мухомора ночью сел за то, что тот пайку его тиснул. Жопой на лицо и сел. А жопа у Фунтика, Вано… Как у тетки моей, если не больше. Короче, когда нашли их, Мухомор уже синий был, а Фунтик сидит на нем и смеется. Ну и тоже кипиш, ор, комиссия... В общем, мы как работаем. Если захочешь отдохнуть там или покурить, то убедись, что в коридоре есть кто-то. Предупреди по-человечески, что отдохнуть надо. Еще в палате с особо буйными и свежими дежурим. По очереди. Там всегда сестричка и два санитара. Контингент, Вано, там не особо покладистый. Покажу потом. Сегодня Степы смена… - Георгий замолчал, когда в туалет вошла Галя.
- Подменишь? Покурю и чай попью, - спросила она. Грузин кивнул и подмигнул мне.
- Погнали. Вот, о чем говорил, - ответил он и, вздохнув, протянул окурок старику, смотрящему на Георгия со смесью обожания и жадности. Я решил потом уточнить, зачем он оторвал фильтр, и сосредоточился на других вопросах. – На.
- А распорядок дня какой? – спросил я.
- У кабинета Кумы висит, - отмахнулся грузин. – Почитай потом.
- А если коротко? – улыбнулся я. Георгий лукаво на меня посмотрел и прищурился.
- Ладно, Вано. Первый день все-таки, понимаю. Подъем в шесть утра, потом сестричка температуру меряет. Потом туалет и сбор анализов. В восемь – гимнастика. После неё летучка у Кумы. В девять завтрак, в десять лекарства им дают. Потом обход с врачом. В час дня обед. У нас он плавающий, но сам понимаешь.
- Понимаю.
- После обеда лекарства и отдых. Но не для нас, - улыбнулся Георгий, заглядывая в палату, где лежали наиболее здоровые. – Митя, палец поломаешь. Вынь из носа. Или я тебе его сломаю… После отдыха полдник и часть больных идет на прогулку. После прогулки лекарства даем снова, ужин и вечерний кефир.
- Кефир? – удивился я.
- Ага. Два с половиной процента жирности. Ну и на остаток – вечерний туалет и спать.
- Но не нам, - добавил я.
- Не нам. Мы дежурим всю ночь, Вано. Утром сдаем смену после гимнастики и идем отсыпаться. Все просто. Привыкнешь. Иногда нас врач по принудиловке может дернуть. Если больной на воле шизу поймал. Тогда едем с ним и вяжем… О, а вот и Мякиш. Врач наш, - хмыкнул Георгий, указав пальцем на идущего по коридору мужичка в белом халате. – Сейчас обход. Здравствуй, Илья Степаныч.
- Доброе утро, Жора, - улыбнулся ему мужичок и, прищурившись, посмотрел на меня. – Ты новенький?
- Иван.
- Крячко. Илья Степанович, - кивнул он и протянул мне влажную, расслабленную ладошку. Затем повернулся к Георгию и спросил. – Забрать с собой?
- Да. Пусть втягивается, - потянулся грузин и колко усмехнулся. – Заодно с больными познакомится.
- Пойдем, Вань, - поманил меня за собой Мякиш. Я хмыкнул и пошел за ним следом, гадая, почему же этого мужичка зовут Мякиш.

Обход занял два с половиной часа. Скучных и еле тянущихся. Но благодаря ему я смог познакомиться с некоторыми больными и сразу понял, что им найдется место на пустых страницах тетрадки, когда я вернусь домой. Георгий называл их конями, дураками и шизиками, но я пока видел людей. Изможденных, запертых в клетках собственных кошмаров, несчастных и не осознающих того, что с ними происходит.
Мякиш проводил обход не один. За ним безмолвной тенью следовала худенькая девушка, которую я видел на летучке. Она всегда держалась позади врача и что-то быстро записывала в блокнот, который держала в руках. Мы несколько раз пересеклись взглядами, но девушка смущенно краснела и возвращалась к своей писанине.

- Как самочувствие, больной? – спросил Мякиш у тощего, косоглазого мужика. Тот приоткрыл рот, негромко рыгнул и рассмеялся.
- У меня в трусах умерла юная волжская вобла, - шепотом ответил он. К чести Мякиша он даже не изменился в лице, а я прикрыл ладонью улыбку. Девушка тоже улыбнулась, но быстро вернула на лицо привычную сосредоточенную маску. – Она липкая, влажная и соленая.
- Угу, - пробурчал врач, делая пометку в тетради. – Вчера была щука.
- Щуку съели голодные дети Поволжья. Они страдали, но насытились, - улыбнулся больной. Мякиш похлопал его по колену, встал и перешел к другой кровати.
- Здравствуй, Станислав, - мягко поздоровался он с высоким парнем. Тот пространно улыбнулся в ответ. – Как самочувствие?
- Хорошо, - ответил парень. Я задумчиво на него посмотрел. Левая половина лица обожжена, как и предплечья с ладонями. Но шрамы старые. Рука парня неожиданно дернулась, заставив меня вздрогнуть. Я нахмурился и подошел ближе, но Мякиш предусмотрительно кашлянул и успокоил меня.
- Все хорошо, Ваня. Это тик, - сказал он и повернулся к больному. – Ты слышишь крики, Станислав?
- Нет, - вздохнул тот и, поджав губы, добавил. – Иногда. Но тихо.
- Это хорошо. Хорошо, - Мякиш поднялся и перешел к следующей кровати. Я на миг задержался, смотря на обожжённого парня, пока меня не тронула за руку медсестра.
- Надо всегда быть рядом с Ильей Степановичем, - тихо произнесла она и снова покраснела.
- Простите. Задумался, - хмыкнул я. – Кстати, не представился. Ваня.
- Я знаю. Свердлова. Раиса. Пойдемте, - пробубнила девушка и тенью скользнула за спину Мякиша…

После обхода я нашел Георгия и отпросился на перекур. Вот только покурить решил на улице, потому что от вони и жутких болотно-зеленых стен болела голова. Грузин понимающе улыбнулся, о чем-то переговорил с Галей и отправился на улицу со мной. Я не был против, потому что вопросов накопилось много.
- Зеленый ты какой-то, Вано, - зевнул он и, закурив, выпустил дым к небу. – Как крыжовник.
- Не привык к вони, да и само отделение тоску нагоняет, - честно признался я. – Слушай, а та девушка, что с Ильей Степановичем ходила, это кто?
- Рая Свердлова, - ответил Георгий. – Год уже тут работает. После медучилища решила сюда пойти. Она это… идейная.
- Идейная?
- Ага. Ну, больным помочь хочет. Считает, что это её призвание, хуё-муё, - фыркнул грузин. – Хорошая девушка, но недотрога. Степа её за жопу как-то раз ущипнул, так она в обморок упала, прикинь?
- Просто так от подобного в обморок не падают.
- Это да, - согласился Георгий и понизил голос до шепота. – Случай там с ней был. Полгода назад. Неприятный. Больной один на параше зажал. Хуй почти засунул. Еле отбили. Буйный был. Теперь Рая если по отделению и ходит, то только в сопровождении санитара или врача. Боится.
- Ожидаемо, - вздохнул я и вспомнил еще парочку постояльцев. – Там еще один странный был…
- Тут все странные, Вано. В дурке нормальных нет, - рассмеялся Георгий. – Ты про Казака?
- Наверное. У него в трусах вобла умерла.
- Тогда точно Казак. У него каждый день там кто-то умирает. Вчера щука была, неделю назад акула. Писатель он вроде бы. На рыбалку с друзьями поехал, нажрался, белку поймал, да спьяну в пруд свалился, когда ночью поссать пошел. После того, как его вытащили, он орал, как ебнутый, и названия рыб всяких перечислял. А! Еще говорил, что его водяной утащить пытался, а потом в голове его поселился. Полгода тут уже висит. В душ хуй затащишь. Воды боится.
- А обожженный? – Георгий вздохнул и вытащил из пачки еще одну сигарету.
- Стасик. Давно тут. Вроде начал понемногу в себя приходить. Так-то пацан смирный и тихий. Не орет, не бузит, говном не кидается. Он в детстве с родителями в аварию попал. Машина перевернулась и в кювет улетела. Потом загорелась. Он вылезти сумел, а родаки его… ну, сгорели короче. Заживо. Когда его нашли, он возле машины сидел, качался и плакал. Долго по дуркам мотался, теперь вот у нас осел. Но Арина Андреевна свое дело знает.
- А обожженный почему? Он же вылез.
- Их пытался вытащить. Потом просто сидел и смотрел, как они горят, пока не нашли, - мрачно ответил грузин. – Ладно, Вано. Хватит вопросов. Пошли пообедаем, пока время есть. У больных отдых сейчас. Да и под таблетками не хулиганят. А после обеда к косильщикам заскочим, ребят подменим, чтобы тоже покушали.
- Пошли, - вздохнул я. Перед глазами снова возник обожженный Станислав с отсутствующим взглядом. Теперь мне стал понятен вопрос Мякиша про крики. Он их до сих пор слышит. Слышит и не может забыть.

На обед в больничной столовой был куриный суп с лапшой и гороховое пюре с двумя раздутыми, похожими на пальцы трупа, сосисками. Однако я честно все съел, так как с непривычки дико проголодался. Георгий свою порцию умял так быстро, что я и моргнуть не успел. Остаток обеда он провел в задумчивом молчании, ковыряя в зубах спичкой.
После обеда мы поднялись обратно на четвертый этаж, только в этот раз Георгий повел меня вперед, к дверям в конце коридора, где находился еще один вход в экспертное отделение. Как я уже узнал, там проводились судебно-психиатрические экспертизы, когда врач выносил диагноз преступникам, а еще там обитали те, кто косил от армии. Причем, весь персонал был в курсе этого.

- Здравствуй, Артур, - улыбнулся Георгий, хватая за широкую ладонь хмурого здоровяка, стоящего в коридоре. Тот улыбнулся в ответ и посмотрел на меня. – Знакомься. Новенький.
- Ваня, - представился я.
- Артур, - ответил здоровяк. Он был еще выше Георгия, а шириной спины запросто мог посоперничать со Степой. – Приглядите за отделением? Я пожру пойду.

- Не вопрос, брат, - согласился грузин. Они снова обменялись рукопожатием и здоровяк, открыв дверь гранкой, скрылся в остром отделении. Георгий потянулся и сыто рыгнул. – К людям по-людски надо, Вано. Сейчас мы Артурчику помогли, завтра он нас прикроет.
- Да я и не против, - хмыкнул я, осматривая отделение.

Оно было меньше нашего и почти пустое. Те же болотно-зеленые стены, мутные желтые лампочки под потолком, запах мочи, говна и лекарств. Однако заселена была только одна палата, откуда слышался шакалий смех и редкие вскрики. Георгий подошел к дверному проему, по-хозяйски оглядел владения и махнул мне рукой, приглашая подойти.
- Вот они. Мастырщики, - презрительно бросил он, указывая пальцем в сторону шести человек, которые моментально заткнулись и уставились на грузина. – Вот так лучше. А то разгалделись.
- Здарова, Жор, - манерно протянул один из них. Тучный, с плоским лицом, мокрыми губами и холодными, жесткими глазами. – Подгонишь сигаретку по-братски?
- Таксу знаешь. Две сотки, - коротко ответил Георгий, вытаскивая из кармана нераспечатанную пачку «Примы».
- Чо дорого-то так?
- Пиздеть будешь, вообще ничего не получишь, - огрызнулся грузин. – Плати или нахуй иди.
- Не зверей, Жор. Чо ты? – вклинился еще один. Крепкий, с бритой башкой, разукрашенной шрамами. – Уши без курева вянут. А Артур в залупу лезет.
- Если лезет, значит так надо, - отрезал Георгий. Он забрал у плосколицего деньги и бросил тому пачку под ноги.
- Петушок. Подними, - процедил тот, смотря на грузина снизу-вверх. С ближайшей койки тут же спрыгнул худенький парнишка с затравленным взглядом и, вжав голову в плечи, подбежал к плосколицему. Затем наклонился и поднял пачку. – Молодца. Свободен. А это кто? Новенький?
- Иван, - представился я. Плосколицый протянул мне руку, но я не сдвинулся с места. Георгий одобрительно заворчал.
- Убери краба, Пельмень. Не положено.
- Чо он молодой такой, Жор? – спросил бритоголовый. Он повертел в руках колоду карт и, бросив её на кровать, подошел ближе. – А! От армейки косит?
- Косите здесь вы, - буркнул я. – А я прохожу альтернативную службу.
- Хуя ты дерзкий, паря, - мотнул головой бритоголовый и повернулся к Георгию. – Жор, чо он, а? Ты кто по жизни-то?
- Ебало на ноль, - рыкнул Георгий. Плосколицый усмехнулся, пожал плечами и вернулся на свое место, как и бритоголовый. Остальные настороженно смотрели на нас, но Георгию на них, судя по всему, было плевать. – Молодец. Вано, я отолью пойду. Присмотри тут.
- Не вопрос, - кивнул я и, выйдя из палаты, оперся плечом на стену, напротив входа.

Однако стоило Георгию уйти, как плосколицый, переглянувшись с остальными, нагло улыбнулся и встал с кровати. Он вальяжно подошел к дверному проему и оценивающе посмотрел на меня. Затем распечатал пачку «Примы» и, вытащив папироску, прикусил её зубами.
- Слышь, дай жигу, - я не тронулся с места. Лишь слабо улыбнулся.
- Хуль ты лыбишься? – грубо спросил бритоголовый, подходя к своему другу. – Не слышал, чо тебе уважаемый человек сказал?
- Вернитесь в палату, - ответил я, делая шаг навстречу.
- А то чо? – дерзко спросил плосколицый. Он повернулся к бритоголовому и гоготнул. – Слышь, Баран. Фраер нынче дерзкий пошел.
- Факт, - кивнул тот. – Ты чо с нами, как с чуханами последними говоришь? Типа санитар и все можно?
- Вернитесь в палату, - вздохнул я, сжимая кулаки. Страха не было. Я понимал, к чему это было затеяно. Обычная проверка. В новой школе было так. На улице было так. Глупо ожидать, что в дурке другие порядки.
- Слышь, я псих, - оскалился тот, кого плосколицый назвал Бараном. – Я ж тя ебну наглухо. Ты за Барана на Блевотне у любого спроси.
- Оно и видно, - усмехнулся я. – Вернись в загон, Баран. Не искушай…

Баран неприятно улыбнулся, обнажая крупные, желтые зубы, и резко бросился на меня. Плосколицый, убрав пачку в карман, гоготнул. Но в отличие от Барана, в драку он лезть не спешил. Лишь уселся по-хозяйски на кровати, откуда принялся наблюдать за стычкой. Впрочем, я насчет них не волновался. Это не психи. Это обычные симулянты, которые прятались в стенах больницы от армии.
Я уклонился от первых двух ударов Барана, качнул корпусом и резко врезал коленом тому под дых. Бритоголовый жадно хапнул воздух и, шлепнувшись на пол, застонал. Плосколицый Пельмень скрежетнул зубами и мотнул головой. Правда ободряюще усмехнулся, когда Баран поднялся на ноги и, заревев, снова бросился на меня. Однако дальше все пошло, как по учебнику. Я перехватил руку, наклонил корпус и бросил Барана через бедро. Тот глухо впечатался в пол, после чего заорал, когда я вывернул ему кисть.
- В палату. Живо, - коротко приказал я плосколицему. Тот бросил недовольный взгляд в сторону дверей в отделение и поспешно отступил. Обернувшись, я увидел покатывающихся со смеху Артура и Георгия.
- Полтос с тебя, брат, - со знанием дела сказал Георгий. Артур усмехнулся и кивнул. – Отпусти мальца, Вано.
- Да я тебя, сука, на лоскуты… - Баран, не договорив, улетел в палату, когда подошедший Артур без лишних церемоний влепил тому поджопник.
- Цыц, блядь, - рявкнул санитар. Униженный Баран под смешок плосколицего уполз на свою кровать. – Еще слово и повяжу.
- Ладно, Артур. Ну, подурачились. Чо такого? – вклинился плосколицый. На миг в его глазах мелькнула злоба, когда он посмотрел на меня. Мелькнула и пропала. Такие, как он мастерски умели скрывать эмоции.
- Ну, с почином тебя, Вано, - усмехнулся грузин, подходя ко мне. Я ехидно на него посмотрел и сдержал ругательство. – Не зверей. Нам знать надо, какой ты. Работать вместе придется.
- И как? Узнал?
- Узнал, узнал, - похлопал меня по спине Артур. – Дальше время покажет. Слабые тут не задерживаются.
- Не сомневаюсь, - вздохнул я.
- Покурим? – лукаво улыбаясь, спросил Георгий.
- Покурим.

Моя страница на ЛитРес.

© Гектор Шульц

От автора.

Эта история основана на воспоминаниях моего знакомого, когда он проходил альтернативную службу в областной психиатрической больнице. Какие-то детали сюжета были выдуманы или сознательно гипертрофированы и приукрашены, но больные и их истории – настоящие.
Отдельная и безграничная благодарность Екатерине Васильевне, врачу-психиатру высшей категории, за консультации и помощь в работе над этой книгой. Если рядом с больными будут такие люди, то исцеление – это всего лишь вопрос времени.
Я не скажу ничего нового. Лишь повторю то, чем часто сопровождаю свой автограф, если мне дают на подпись книгу с красной обложкой. Быть человеком сложно, но важно и нужно. Берегите в себе этот свет, делитесь им с другими и даже в самых тяжелых жизненных обстоятельствах оставайтесь человеком. Всегда ваш, Гектор Шульц.

Глава первая. Другая дорога.

Обычно, я редко нервничаю, но пока шел от остановки к университету, успел вспотеть, выдуть три сигареты и чуть не врезался в ребенка на велосипеде, улетев в собственные мысли. Мысли были нерадостные, а виной всему вступительные экзамены. Историю и английский я чуть не завалил, сумев кое-как набрать минимум проходных баллов. С русским языком и литературой было попроще, но и тут нашлось место сложностям. Тема для сочинения попалась совершенно не та, которую я ожидал. Поэтому и нервничал, идя на негнущихся ногах к главному корпусу университета. Сегодня вывесят списки поступивших. Сегодня решится, можно ли мне будет выдохнуть или придется ломать голову, что теперь делать с армейкой. Служить или косить.

- Вань, привет! – окликнула меня Маринка. С Мариной мы учились в одном классе, и я удивился, когда узнал, что она тоже собралась поступать на журфак. Маринка могла выбрать любой вуз, её отец легко все оплатит, но почему-то решила пойти на журфак, хотя всегда тяготела к математике и физике.
- Привет, - кисло улыбнулся я и вытащил из кармана пачку «Явы». В горле уже першило, но куда деваться, если сердце бешено стучит от волнения. Марина поравнялась со мной и пошла рядом. Довольная, веселая, в новеньком голубом платье и голубых туфельках.
- Как настрой? – спросила она.
- Хреновый, - хмыкнул я. – Историю завалил, да и с английским беда. Если минимум наберу, то считай повезло.
- Выше нос, - рассмеялась Маринка. Я мрачно на неё посмотрел, но промолчал. Она не виновата в том, что я просрал шансы на поступление и у меня нет богатого отца. Однако Марина замолчала, когда увидела идущую навстречу нам высокую, бледную девушку в черном платье. – Подружка вон твоя…
- Привет, Лаки, - улыбнулся я и помахал ей рукой.
- За результатами? – тихо спросила она. Подойдя ближе, я чмокнул её в щечку и кивнул.
- Ага. Но шансов мало. Знакомься, кстати. Моя одноклассница. Марина.
- Ольга, - кивнула Лаки, посмотрев на Маринку сверху вниз. Та в ответ гордо задрала подбородок и с вызовом посмотрела на Лаки. Бледные губы Оли тронула легкая улыбка. – Очень приятно.
- Взаимно, - проворчала Маринка и, махнув мне рукой, добавила. – Ты идешь?
- Идет, идет, - ответила за меня Лаки и снова улыбнулась. На этот раз мне. – Завтра «Silver Queen» концерт дают. Навестишь друзей?
- Если поступлю, - буркнул я и почесал шею.
- Ребята о тебе спрашивают, - укоризненно произнесла она.
- Сама знаешь, что экзамены выматывают.
- Ладно. Не настаиваю. Но Энжи будет рада тебя видеть, - лукаво добавила Лаки, заставив меня покраснеть. – А уж Никки как.
- Кто это? – нахмурилась Маринка, услышав незнакомые имена.
- Подруги наши, - лаконично ответила ей Оля. Она вздохнула и повернулась ко мне. – Удачи, Вань. Выше нос.
- Куда уж выше, - съязвил я и, помахав Лаки, повернулся к Марине. – Ладно, погнали.

У дверей в главный корпус университета толпились возбужденные абитуриенты. Слышались радостные крики, но хватало и разочарованных. Мимо меня пробежала плачущая Соня, еще одна моя одноклассница, за которой пыталась успеть её мать. Марина, увидев это, нервно хихикнула. Но я ей не поверил. Она точно поступит. А вот я… кто его знает.
Протиснувшись через толпу к доскам со списками поступивших, я пропихнул Маринку вперед и напряг ноги, чтобы нас не задавили. Народ позади напирал, кто-то ругался, воняло потом и сладкими духами, что ясности мыслям не придавало.
- Ура! – крикнула Маринка. – Поступила.
- Поздравляю, - проворчал я и вытянул шею, пытаясь найти и свою фамилию.

Буквы неожиданно поплыли перед глазами, а гул толпы превратился в противный писк, пронзающий мозг и отдающийся болью в висках. Сердце сдавила холодная лапа и ноги предательски затряслись. Меня оттерли в сторону, но я не сопротивлялся. Вполне хватило времени, чтобы изучить списки. Моей фамилии в них не было.
- Ну, что? – нетерпеливо спросила Марина.
- Блин… - только и мог ответить я, хотя и отвечать не нужно было. Ответ был написан на моем лице.
- Вань, ты это, не переживай, - сделала попытку ободрить меня Маринка. Я кивнул и, спустившись по ступеням, сел на скамью, после чего вытащил сигареты. Маринка присела рядом и прикоснулась к моей руке. – Может еще найдется место.
- На журфаке? – скептично хмыкнул я. – Вряд ли кто-то заберет документы.
- А если в другой ВУЗ?
- Не хочу. Я мечтал о журфаке, - почесал я вспотевший лоб. Затем закурил и задумчиво посмотрел на здание университета. – Да и поздно теперь. Везде уже экзамены закончились, а на заочку денег нет.
- И что теперь? – куснув губу, спросила Маринка.
- Армия, - вздохнув, ответил я. – Через неделю днюха, как раз.
- А если… - я мотнул головой, перебив её.
- Косить не буду.
- Прости, - тихо ответила она. Я ободряюще ей улыбнулся и встал со скамьи.
- Все в порядке, Мариш. Выкручусь. Куда деваться.

Когда я вернулся домой, родители сразу все поняли. Отец сурово поджал губы и покачал головой, а мама опустилась на табуретку на кухне. Бросив пакет с документами в коридоре, я молча прошел на кухню и сел напротив родителей. Мама вдруг охнула и, вскочив, кинулась к плите, на которой стояла большая эмалированная кастрюля с борщом. Словно борщ мог исправить любую проблему. Наполнив тарелку, мама поставила её передо мной и грустно улыбнулась. Пусть есть мне не хотелось, но я смог затолкать в себя пару ложек. Дальше пошло веселее.
- Сам виноват, - пробубнил я с набитым ртом. – Надо было лучше готовиться.
- И что теперь, сынок?
- Что, что… - сварливо ответил отец. – Армия.
- Может взятку дадим? – спросила мама. – Тетя Люба поможет, у неё сын в военкомате работает.
- С чего ты взятку давать собралась? Там жопы шире плеч, запросят столько, что квартиру продай и то не хватит, – спросил отец. Он прошелся по кухне и вздохнул. – Отслужит и все. Дед служил, я служил и ничего. Не помер никто.
- Ага, - кивнул я. – Карась тоже так думал.
- А вот нечего Карася своего приплетать сюда, - гневно засопел отец. – Сейчас по-другому все. Да и ты себя в обиду не дашь. Вон бычком каким вымахал.
- Нет, пап. В армию я не хочу, - вздохнул я. – Но и косить не буду. Лёвка, сосед наш, на альтернативную пошел. В больнице работает. Говорит, что нормально все.
- Угу. Говны выносить… - отец не договорил и, махнув рукой, взял со стола пачку «Примы». – Ладно, Ванька. Твоя жизнь, ты и решай. Я лезть не буду.
- Спасибо, - кивнул я и улыбнулся. – Уже решил.

Но дня рождения я ждать не стал и на следующий же день отправился к соседу. Лёва Михельсон, живший над нами, помог составить заявление и предупредил, что возможны проблемы из-за того, что подавать заявление надо за полгода.
- Залупнуться могут, - сказал мне Лёва, когда я зашел вечером к нему за советом. Мы сидели на подоконнике в подъезде. Лёва потягивал пиво, а я курил, пуская дым по исписанной руганью стене. – По сути, тебя отправляют работать на государственное предприятие. Знакомый мой денег занес, так его в библиотеку пристроили. Меня в областную больничку санитаром. Выбирать нельзя, Вань. Чо дали, то и будет. Могут тоже в больничку или в другой город отправить, а могут и при военкомате оставить. Как повезет. Главное ты в залупу не лезь и обойдется.
- Тебе-то как работается? – улыбнулся я, глядя на Лёвку.
- Нормально, - пожал он плечами. – Принеси-подай-убери. В ночных сменах спокойнее, покемарить можно или с другими санитарами спирта бахнуть. Но в целом жить можно. Деньги платят. Не ахти какие, но платят. Отпуск, выходные, все по распорядку. Главное с военкомом не закусывайся, когда говорить будешь. Кивай, поддакивай, говори, что по убеждениям служить не можешь. Он, конечно, попрессует, но так, для вида. Для них альтернативка тоже вещь новая. Не все привыкли, сам понимаешь.
- Да, похуй, - честно ответил я. – Косить не хочу, но и в армейку желания нет идти.
- Карась? – понимающе улыбнулся Лёва.
- Карась, - вздохнул я. Карась, наш сосед по площадке, из армии вернулся на инвалидной коляске. В Чечне ему ноги оторвало, еще и ум ослабило. Летом он частенько пускал слюни у лавочки с бабками, а ночью орал, пока его в дурку не забирали. Возвращался он всегда обдолбанным и тихим. До очередного приступа.
- В общем, неси заяву военкому, как можно скорее. Дави на то, что экзамены провалил и косить не собираешься. Так больше шансов, что в положение войдут и нормальное место подберут.
- Посмотрим, - ответил я. – Спасибо, Лёв.
- Не за что. Мы ж свои, дворовые, - снова улыбнулся он и, посмотрев на часы, хмыкнул. – Ладно. Спать пора. Завтра смена. Найдемся, Вань.
- Найдемся, - кивнул я и, затушив окурок в банке со слюнями, пошел домой.

Но в военкомате, как Лёвка и предупреждал, все пошло не по плану. Заявление приняли, но мне пришлось крепко поскандалить, чтобы его подписали, после чего сообщили, что нужно предстать перед призывной комиссией через неделю. Утром в день своего рождения, вместо подарков и поздравлений, я выпил чай, слопал два бутерброда с колбасой и резиновым сыром, затем взял документы и отправился на остановку.
Районный военкомат находился на окраине Грязи – района, где я жил. Двухэтажное, серое здание, вгоняющее в уныние одним своим видом. Меня не смутила чистота двора, побеленные бордюры и аккуратно окопанные деревья. В военкомате сама аура была нездоровой и стоило переступить порог, как на голову начинала давить тревожность. Однако я собрался с мыслями, выбросил в урну окурок и резво поднялся по ступеням на второй этаж, где находился секретариат. Документы у меня приняли и велели ждать в коридоре вместе с другими бледными призывниками, пока не позовут. Ждать пришлось недолго.
- Селиванов! – дверь открылась и в проеме показалась недовольная женщина с рыхлым, изъеденным оспинами лицом. – Заходи.
Я не ответил. Только кивнул и, опустив голову, вошел в кабинет, где меня уже ждала призывная комиссия.

- Проходи, - хрипло бросил военком -  тучный мужчина в форме, сидящий по центру стола. Рядом с ним сидела белокурая женщина во врачебном халате, усатый милиционер с усталым взглядом, и уже знакомая мне рыхлая баба. Она долго не хотела принимать мое заявление, поэтому отсутствие радости на оплывшей роже было объяснимым. Военком изучил заявление, затем взял в руки характеристику из школы и недовольно хмыкнул. – Значит, служить не хочешь, Селиванов?
- Готов к альтернативной службе, - ответил я, заставив военкома нахмуриться. Он вновь взглянул в характеристику и покачал головой.
- Неконфликтный, вежливый… занимался самбо и дзюдо, участвовал в соревнованиях, защищал честь школы, - прочел он. – Чего с заявлением тянул?
- Пытался поступить в университет, - честно ответил я, смотря в немигающие, холодные глаза военкома. – Не поступил.
- И решил откосить? – протянула женщина в белом халате.
- Нет. Решил отдать долг Родине другим способом, - ехидно ответил я и тут же мысленно ругнулся, увидев, как покраснела рожа военкома. Лёвка предупреждал, что не стоит скандалить.
- Дерзить другим будешь, - рыкнул он хорошо поставленным голосом. – Отвечай на вопросы. Почему отказываешься от службы в армии?
- Не люблю насилие, - я вновь не стал врать, как и советовал Лёвка. – Предпочитаю мирное существование. А там… наслышан, в общем.
- Пацифист, - процедил милиционер, откинувшись на стуле. – Очередной.
- И ты готов говно выгребать вместо армии? – приподнял брови военком. – Отправить тебя могут куда угодно, Селиванов. Понимаешь? На стройку, на завод, санитаром в дом престарелых. А там хорошего мало.
- Я не против, - ответил я. – Поэтому и пришел. Я не хочу косить, не хочу обманывать, Василий Андреевич. Говорю честно и прошу об альтернативной службе.
- Жаль. Такой, как ты, мог бы успехов добиться в армии. Крепкий, здоровый… - буркнул военком и посмотрел на женщину в белом халате. Та еле заметно пожала плечами. – Ты не сможешь уволиться, уйти, когда тебе вздумается, будешь обязан отработать весь срок контракта, а он будет больше, чем срок службы. Понимаешь?
- Да, - кивнул я. – Разве в армии по-другому?
- Черт с тобой, - вздохнул военком и поставил размашистую подпись на заявление. – Получишь направление в службу занятости. После распределения занесешь документы в секретариат. Понял?
- Понял, - улыбнулся я, но военком моей радости не разделил.
- Ты улыбки тут не дави, Селиванов, - с угрозой протянул он. – Еще не раз подумаешь, что лучше бы нормальную службу выбрал. Свободен. Следующего зовите!
Я не ответил. Только кивнул и, забрав документы, вышел из коридора. Осталось последнее – передать направление в службу занятости и узнать, где мне предстоит работать.

В районную службу занятости я пришел через неделю, так как нужный специалист был в отпуске. Как и все, взял талончик, но суровая старушка, отвечавшая за выдачу талончиков, узнав о цели моего визита, сразу же разрешила пройти в пятый кабинет. Предварительно постучав в дверь, я дождался разрешения и вошел внутрь. И сразу же столкнулся с тяжелым взглядом похожей на жирную лягушку женщины в черном платье. Она молча кивнула на стул и, когда я протянул ей направление от военкомата, буквально вырвала документы из моих рук.
- Садись, - проскрипела она. Затем бегло пробежалась глазами по направлению и злобно улыбнулась. – Иван Селиванов, значит. На альтернативную государственную службу.
- Так точно, - буркнул я и посмотрел на табличку, стоящую на столе. – Татьяна Романовна.
- Почему от службы в армии отказываешься?
- Там все написано, - ответил я, заставив женщину покраснеть. Она подалась вперед и прошипела.
- На вопрос отвечай!
- Не люблю насилие, - улыбнулся я.
- Как и все до тебя, - кивнула она и наклонила голову. – Значит, хочешь альтернативку?
- Да, хочу.
- Посмотрим, - Татьяна Романовна задумчиво пробежалась пальцами по клавиатуре и на её лбу пролегли глубокие морщины. – Так… оператор ПК в библиотеку. Не то…
- Почему же? Я не против, - обрадованно улыбнулся я, но в ответ получил очередное злобное сопение.
- Ага. Мечтай. Пока нормальные мужики служат, ты будешь в тепле чаи гонять и книжки листать?
- У вас ко мне личная неприязнь? – нагло спросил я, когда до меня дошел смысл вопроса. – Почему вы себя так ведете?
- Имею право, - отрезала она, всматриваясь в монитор. В глазах женщины неожиданно блеснуло веселье. – А вот это интересно.
- Что именно?
- ПКБ №1. Самое то для тебя, - усмехнулась она. Я же в ответ нахмурился.
- Что такое «ПКБ»?
- Психиатрическая клиническая больница, - ответила женщина. Она снова улыбнулась, увидев, как вытянулось мое лицо, после чего вытащила направление из принтера и положила передо мной. – Им санитары нужны. Как раз по тебе работка. Вон какой лоб.
- А другое место нельзя?
- Нельзя.
- Почему? Вы же сказали, что требуется оператор ПК в библиотеку. Я с компьютерами на «ты», да и книги люблю, - возмутился я. Женщина в ответ нагло улыбнулась и подвинула ко мне направление.
- Санитар, Селиванов. Санитар. После оформления занесешь договор мне. Я поставлю печать и направлю в военкомат.
- Ладно, - вздохнул я, беря дрожащими пальцами направление, напечатанное на желтоватой, хрупкой бумаге. Затем встал со стула и, чуть подумав, спросил. – За что вы так со мной? Я же вам не сделал ничего плохого.
- Сын у меня служит, - тихо ответила она и в глазах заблестела боль. – На Кавказе. Ни слова не сказал, когда его туда направили. Служит. За таких бздунов, как ты.
- Это его выбор. Не мой.
- А это мой выбор, - жестко перебила она. – Договор занесешь, как оформят. Свободен.
Я сложил направление пополам и сунул его в нагрудный карман рубашки. Затем подошел к двери и потянул ручку на себя. Однако задержался и, повернувшись, равнодушно посмотрел на злобную тварь, на лице которой сияло торжество.
- Сука вы, Татьяна Романовна, - скупо обронил я, гадко улыбнулся, когда уродливую рожу перекосило от злости, и вышел из кабинета под трехэтажный мат, перепугавший сидящих возле двери людей.

Вечером я рассказал родителям о произошедшем в центре занятости. Отец, которого подобным отношением удивить было сложно, только посмеялся, а вот маму прорвало. Она грозилась чуть ли не до мэра дойти, чтобы сотрудницу наказали за предвзятое отношение, однако я уже смирился с тем, что буду работать в психбольнице. Злости не было. Только равнодушие.
- Не кричи, Надь, - поморщился отец, когда мама снова принялась ругаться. – Чего тебя удивляет?
- Бляди, Лёша! Бляди в человеческом обличье, - фыркнула она, когда мы с отцом синхронно рассмеялись. – Смешно им. Это же дурка!
- И что, мам? – тихо спросил я, цепляя на вилку жареную картошку. – Работа, как работа.
- Говно за дураками убирать? Жопы им мыть? За копейки?!
- Лёвка тоже санитаром работает, - пожал я плечами.
- Но не в дурке же? – не сдавалась мама. Она всхлипнула и присела на стул. – Вань. Может, ну, денег дать этой Татьяне Романовне? Вдруг передумает.
- Серьезно? – удивился я. – Нет, мам. Ты бы видела, как она скалилась радостно… Унижаться перед ней никто не будет.
- Правильно Ванька говорит, - ворчливо ответил отец, похлопав меня по плечу. – Не так все страшно. Выдюжит.

Я бы никогда не признался им, но мне было страшно. Однажды в школе нам показывали документальный фильм о психушке и её обитателях. Среди жутких грязных стен бесплотными тенями ходили люди. Вернее, то, что от них осталось… В их стеклянных глазах не отражалось совсем ничего, а с губ срывалось причудливое бормотание, которое изредка сменялось на визг. Тогда увиденное оставило неизгладимое впечатление, однако теперь мне предстояло самолично в этом убедиться. Все это развивалось так стремительно, что я мог лишь растерянно наблюдать за происходящим. Наблюдать и гадать, что меня ждет.

Утром я быстро позавтракал, сложил документы в рюкзак и, попрощавшись с родителями, помчался на остановку. До больницы ехать полчаса, поэтому надо было успеть до часа пик, чтобы не толкаться в переполненном трамвае.
Психиатрическая клиническая больница номер один находилась в знаковом районе нашего города. На Окурке, недалеко от Блевотни – частного сектора, в котором проживали в основном различные маргиналы, частенько попадавшие не только в милицейские участки, но и в саму больницу. Как и у всех знаковых мест города, больница имела и альтернативное название. Кишка.
Это был комплекс из длинных трех и четырехэтажных зданий, где нашлось место и дому престарелых, и районной поликлинике, и детскому дому, и самой психбольнице, стоящей поодаль от основных зданий и огороженной забором с колючей проволокой. Комплекс располагался вдали от жилых домов и рядом с мутной речкой, где любила купаться детвора Блевотни. К больнице вела раздолбанная дорога, превращавшаяся в жирное месиво в период дождей, а с наступлением темноты этот путь освещался лишь пятью фонарями, которые с трудом справлялись с темнотой.

Выйдя из трамвая, я сразу увидел вдалеке желтые здания больничного комплекса, к которым и направился вместе с редкими пассажирами, сошедшими на той же остановке, что и я. Все они, и мужчины, и женщины, были хмурыми и медленно брели вперед по разбитой дороге, огибая редкие лужи и участки с подсохшей грязью. Никто не разговаривал, никто не смеялся. Люди шли вперед с тупой покорностью, витая в одних им понятным мыслях и отходя в сторону, если позади слышался гудок машин.
Я прибавил громкость плеера и, когда в ушах зазвучали первые аккорды «Angels of Distress» моих любимцев Shape of Despair, прибавил шаг. Сначала надо найти отдел кадров и занести им направление из центра занятости. А там глядишь и провожатого дадут, чтобы самому не блуждать по Кишке.

- Господи, сынок, - простонала дородная тетка в белом халате, смотря на направление. Я робко улыбнулся и пожал плечами, понимая её удивление. – Тебя сюда как занесло?
- Как и всех, наверное, - хмыкнул я, осматривая кабинет отдела кадров. Здесь пахло пылью, книгами и кофе. Стены отделаны деревянными панелями, где-то висят репродукции картин, а на подоконниках предостаточно пыльных растений в горшках.
- От военкомата, говоришь? – спросила она. Я кивнул. – Так, ну смотри. Отказывать я тебе не буду. Желающих, сам понимаешь, немного, да и заявка наша давно уже висит. Договор заключаем стандартный, на два с половиной года.
- Мне копию нужно в центр занятости занести, - вспомнил я.
- Не нужно. Сами отправим. Так, что еще… - задумалась тетка. – График тоже стандартный. Сутки работаешь, трое отдыхаешь. Работать придется в остром отделении. Рук не хватает. Но ты крепенький, поэтому тебя сюда и отправили, наверное.
- «Или потому, что отправившая была сукой», - подумал я.
- Сейчас заведующей позвоню, за тобой придут, - продолжила она и положила передо мной договор. Затем сняла с телефона трубку и набрала чей-то номер. – Ознакомься и подпиши. Оформлю завтрашним днем. Сегодня осмотришься, познакомишься, хэбэшку получишь… Арина Андреевна? Да, Кондакова на проводе. Санитар тут к вам, как просили. Что? Нет, мальчишка молоденький. После школы. Говорит, что от военкомата на альтернативную службу. Ага. Да. Жду.
- Готово, - вздохнул я и протянул ей подписанные бумаги. Тетка шарахнула по ним печатью, после чего убрала в ящик стола.

Ждать пришлось недолго. Примерно через пятнадцать минут дверь открылась и в кабинет вошел здоровый амбал, одетый в белую свободную рубашку без пуговиц и белые штаны. Он, прищурившись, осмотрел меня, затем улыбнулся тетке и опустился на соседний стул.
- Ты, что ли, санитар? – пробасил он с акцентом и, усмехнувшись, без стеснения меня осмотрел. – Хиловат, Аня.
- А то я не знаю, - фыркнула тетка. – После школы мальчонка. Военкомат сюда послал работать.
- А! – просиял здоровяк. – Альтернативка?
- Ага, - кивнул я и протянул руку. – Ваня.
- Георгий, - представился тот и сдавил мою ладонь в своей так, что аж кости захрустели. – Пошли, Вано. Покажу, что и как, а потом к Арине зайдем, познакомишься.
- Пошли, - тихо ответил я и, поднявшись со стула, отправился за Георгием.
- Борьба? – спросил он, как только мы покинули кабинет и направились к лестнице.
- Что?
- Чем занимался? Борьбой? – повторил он вопрос и рассмеялся. – Не бзди, Вано. Я сам так-то вольник. А ты?
- Дзюдо. И самбо немного, - ответил я. – Как вы узнали?
- Э! Давай на «ты», а? Все ж вместе работать будем. А узнал просто. Брат у меня тоже дзюдо занимается. Служит сейчас. А ты чего служить не пошел? Боишься?
- Нет. Не люблю насилие… - Георгий поперхнулся и заржал так, что стекла в окнах зазвенели.
- Эх, Вано. Не то ты место выбрал, - усмехнулся он. Мы вышли на улицу и направились по заросшей травой дорожке в сторону четырехэтажного здания, огороженного забором. И чем ближе я к нему подходил, тем более зловеще выглядела психбольница. Георгий же, не обращая внимания, весело тараторил, рассказывая о территории, по которой мы шли, пока не дошел до железных ворот. – Вот, Вано. Наша Кишка.
- Красиво, - кисло заметил я, осматривая грязно-желтое здание, аккуратный дворик перед главным входом и курящих у лестницы людей в белых халатах. Георгий дождался, когда охранник откроет ворота, и пропустил меня вперед.
- Красиво, говоришь? – улыбнулся он и, подойдя к курящим, неожиданно влепил одному из них, плотному здоровяку с короткой стрижкой, крепкий подзатыльник. Остальные курящие сразу же расхохотались, когда здоровяк зарычал и, сжав кулаки, кинулся на Георгия. Тот миролюбиво поднял руки и ласково заговорил. – Тише, Степа, тише. Чего дерешься?
- Совсем ёбу дал, Гелашвили? – проворчал тот. Он посмотрел на меня сверху вниз и поиграл желваками. – Это кто?
- Новенький, - снова улыбнулся грузин. Я протянул руку, и здоровяк её пожал. В отличие от рукопожатия Георгия, ладошка Степы была влажной и мягкой.
- Ваня.
- Степан, - кивнул он. Мне он напомнил большого ребенка. Лицо широкое, открытое, а глаза мечтательные и добрые. – Тебя в острое отрядили?
- Да.
- Ну, быстрее вольешься, пацан, - усмехнулся он, доставая пачку сигарет. Правда улыбка сошла на нет, когда Степан увидел, что Георгий обходит его со спины. – Жора! Свали уже отсюда! Заебал своей борьбой.
- Злой ты. Как медведь с глиной в жопе, - вздохнул Георгий и махнул мне рукой. – Пошли, Вано.
Я улыбнулся Степе и пошел за грузином, который, как ни в чем не бывало, продолжил свою экскурсию.

Внутри больница представляла собой печальное зрелище. От странного запаха заболела голова и меня замутило. Воняло здесь куда хуже школьного туалета и казалось, что запах намертво въелся в облупившиеся стены, покрытые болотно-зеленой краской, и в нехитрую мебель. Вонь была такой сильной, что я закашлялся, заставив Георгия рассмеяться. Он терпеливо дождался, когда я закончу кашлять и, снова махнув рукой, позвал за собой.
- Что, Вано? Воняет? – хитро улыбнувшись, спросил грузин, поднимаясь по лестнице.
- Воняет, - согласился я.
- Нет. Это еще не воняет, - ответил он. – Значит, смотри. На первом у нас приемный покой и в другом крыле дневной стационар. На втором поликлиническое. На третьем санаторное и паллиативное. А на четвертом, как уже понял, острое и экспертное. Но в экспертном сейчас только уклонисты. Думают, что самые умные… Но все всё понимают.
- А работаете сутки через трое? – спросил я. Георгий кивнул.
- Чаще всего. Иногда сутки через двое, когда нужда приспичит.
- А что делать надо?
- А что скажут, Вано, - гоготнул Георгий. – Но ты не бзди. Все покажем и расскажем.
- Надеюсь, - вздохнул я. Голова с непривычки шла кругом. Грузин открыл причудливым ключом тяжелую дверь и, пропустив меня, тут же её запер. А я, приоткрыв рот, смотрел вперед. Там, за еще одной дверью располагалось отделение, в котором мне предстояло работать два с половиной года. Однако Георгий потянул меня за руку и втолкнул в неприметную дверку с табличкой «Заведующий отделением» на ней.

Внутри кабинет был завален папками, стопками бумаг и книгами, а в центре, за столом рядом с окном, сидела внушающая уважение женщина в белом халате. Лицо широкое, обрамленное грубыми складками. Руки крепкие, мозолистые, как у деревенского мужика. Она мрачно посмотрела на нас, поджала губы и покачала головой.

Моя страница на ЛитРес.

Да, началось. В день на меня начали подписываться по тысяче человек, в личку слали сиськи и котов, и я, ожидаемо, словил небольшую звездочку. Кто её не ловил, то лжец и хам, тащемта. "Неловкие свидания" переросли в серию постов, над которой смеялись тысячи пикабушников. Но и свиданиям в один момент пришел конец. Читатели загрустили, но дядя Гектор пообещал и дальше делиться, рассказав, что писал своей жене сказки. И эти сказки, на удивление, тоже полюбили, пусть и не в масштабах "Неловких свиданий". Параллельно со сказками, я начал выкладывать мини-сериал про домовенка Нафаню. И снова успех. История так понравилась подписчикам, что это переросло в самиздатовскую печатку. Если мне не изменяет память, тогда предзаказ оформили на 300 книжек, а для безродного графомана это был дикий успех. Где-то у меня до сих пор хранится неебическая пачка чеков с почты, куда я таскал пакеты для отправки под ненавистные взгляды сотрудников той самой почты.

Параллельно с Нафаней шла публикация "Ахумилительных историй". Олды вспомнят бледного гота Валеру, который отхватывал за всю свою братию бледных, бабника-алкаша Патрика, сурового Лёшу, панка Борю и Груню, которая любила бардов. Славное было время.
Нафаню сменил "Мрачный лорд" и еще с десяток литературных сериалов. Над какими-то читатели смеялись, над какими-то пускали слезы, какие-то хулили. Следом пришел черед "АнтиБожественной комедии", которая разрослась аж до 12 книг и 7 из них были выпущены в виде самиздатовской печатки. Славное было время.

Потом дядя Гектор пустил слюну, накатал прощальный пост и свалил с Пикабу, однако вернулся через пару лет по просьбе читателей. Завел новый аккаунт, чтобы не срали в комментах про кармадрочерство и приступил к тому, что любит больше всего - начал марать электронную бумагу своими текстами.
Ну а дальше все тоже шло хорошо. Новые рассказы, новые эксперименты, победа в "Электронной букве" с книжкой про школьный буллинг, выход книги в издательстве, закрытые гештальты и открытие новых.

Часто критики в своих статейках называют меня "продуктом Пикабу". Что же, отчасти так и есть. На Пикабу все началось, да и продолжается, собственно. Ладно... Дед бахнул коньяка и успокоился. Флэшбеки пойманы, простыня написана, пора идти редактировать очередной черновик, чтобы потом, по привычке, начать его заливать на Пикабу. Едрить вас, по традиции. Ваш грубиян - дядя Гектор.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.
Часть двенадцатая.
Часть тринадцатая.
Часть четырнадцатая.
Часть пятнадцатая.
Часть шестнадцатая.
Часть семнадцатая.
Часть восемнадцатая.
Часть девятнадцатая.
Финал.

- Тебе не хватит смелости, чтобы убить меня, - прошептала Бронвен. Яд парализовал все тело, но говорить она могла.
- Я не собирался убивать тебя, - хрипло ответил Эйден, держась за рану на боку. Меч Бронвен проник глубоко и повредил внутренние органы. Он чувствовал это по особому привкусу во рту. Медному и соленому. – Ты будешь жить, Бронна. Если это можно назвать жизнью.
- О чем ты говоришь? – спросила она и тут же издала мучительный стон. Яд парализовал тело, но не боль. Эйден не ответил. Он подошел к лежащей Бронвен и с трудом поднял её с пола, после чего неловко доковылял до дивана и посадил сестру на дорогие шелка. Затем опустился перед ней на колени и взял её руки в свои.
- Я убил её, Бронна. Убил свою мать, которая так и не смогла обнять меня и сказать, как ей больно. Я убил Кати, которая выхаживала её. А потом сжег наш дом, - ответил Эйден. – Но ты и так знаешь об этом. Почему ты не даровала ей милостивую смерть? Она всегда была добра к тебе и считала своей дочерью.
- Рассчет, - прошептала Бронвен. – Я следила за тобой. И когда никто не верил сказкам пьяного циркача, я поверила. Я знала, что однажды ты вернешься и попробуешь отыскать меня. Но сначала ты найдешь свою мать, и я совершила ошибку, когда понадеялась на то, что Черная десятка сможет остановить тебя. Но довольно болтовни. Делай то, за чем пришел.
- Я всегда задавался вопросом, - тихо ответил Эйден. – Почему ты так любишь житие святого Парра. Тебе было плевать на историю, тебя не интересовало военное дело. Но я нашел ответ, когда вернулся в наш дом и увидел свою мать. Святой Парра не был святым. Он был садистом, больше всего любившим причинять боль. Как ты и твой мертвый сын, оттачивавший навыки на слугах. Ты получала наслаждение от чужой боли, поэтому не убила меня, а продала в рабство. Осознание того факта, что со мной будут обращаться, как с животным, радовало тебя, Бронна.
- Так убей меня и сдохни сам, - зло процедила сестра. – Далеко ты не уйдешь, а Людвиг уже спешит сюда с Черными десятками. Еще один бой ты не вытянешь, братец.
- Ты права. Но убивать я тебя не буду. Об этом меня просила Кати. Об этом меня бы попросила и мать, если бы могла говорить. Ты будешь жить. Если это можно назвать полноценной жизнью…
- Ты не посмеешь! – побледнела Бронвен. Эйден вздохнул и вытащил стилет из ножен. Затем наклонил голову сестры, нашел нужную точку между вторым и третьим позвонком и мягко вогнал лезвие в шею. Бронвен дернулась, а потом обмякла. Он аккуратно уложил её на диван, затем расстегнул блузку и равнодушно отрезал стилетом сосок, который убрал в черный бархатный мешочек. В глазах сестры блеснула боль, слеза стекла по бледной щеке, но Бронвен не издала ни звука, когда лабранская сталь отсекла плоть.
- Ты не сможешь обнять дочь. Не сможешь сказать, как сильно её любишь. Возможно тебе повезет, и она проявит к тебе то же милосердие, что я проявил к своей матери, - тихо произнес Эйден, убирая стилет в ножны и доставая из нагрудного кармана высушенный цветок. Положив его ей на грудь, он развернулся и, хромая, отправился к выходу. Сердце убийцы пусть и билось неровно, но в нем не было больше ненависти. Только усталость и чудовищная грусть.

*****
- Милорд, дом чист. Если не считать трупов. Мы нашли еще троих в гостевом крыле. Служанка спит, а наши… наши уснули навечно, - доложил лорду Людвигу Адерниму старший Черной десятки. Мужчина растерянно кивнул и погладил дрожащей рукой голову своей дочери, которую прижимал к груди.
- Брона? – коротко спросил он, подняв взгляд на окно, в котором горел свет.
- Она жива, милорд. Но, как бы это сказать…
- Говори, как есть!
- Она дышит, но не двигается. Еще… еще, милорд, её грудь в крови, а из раны торчит цветок.
- Цветок?
- Да, милорд. Роза. Странная роза. Когда мы обнаружили госпожу, роза была сухой и серой, а сейчас…
- Она живая и красная, - закончил за него лорд Адерним. Перед глазами появилась старая нянька, часто рассказывавшая ему и брату о таинственном острове Лабран и Белых масках. И о лабранской розе, которая умерев, оживает вновь, если дать ей испить крови. Тогда он еще не догадывался, что страшные сказки окажутся реальностью. Вздохнув, мужчина снова погладил девочку по голове и повернулся к старшему десятки. – Пусть слуги уберут дом и трупы. Вызовите милорда Прево, лекаря его милости. Скажите, что его зову я. Пусть не медлит.
- Да, милорд, - стражник помялся и тихо спросил. – А с убийцей что?
- Его нашли?
- Нет.
- Значит, контракт выполнен, и он бежал.
- Мы можем прочесать улицы, милорд, - попытался было вставить стражник. Но лорд Людвиг Адерним мотнул головой и, оттеснив страшего десятки в сторону, вошел в дом. Он обернулся на пороге и задумчиво посмотрел на стражника.
– Эйден. Брона назвала это имя. Я хочу знать о нем все. Он был её братом.

*****
Рамина испуганно вздрогнула, когда послышался скрип со стороны окна, а затем на пол упало что-то тяжелое. В нос ударил тяжелый запах крови и пота, но девушка переборола страх, выбралась из кровати и наощупь двинулась вперед. Её пальцы коснулись чего-то горячего и липкого, а затем до неё донесся тихий стон и знакомый голос хрипло произнес:
- Воды…
- Господин? – пальцы лихорадочно забегали по телу. Рамина чувствовала порезы, чувствовала липкую горячую кровь, но тут её руку сдавила холодная ладонь и голос повторил:
- Воды!
- Да, господин, - кивнула она и, развернувшись, поползла в сторону бадьи. Вернувшись, она протянула ковш с холодной водой и улыбнулась, услышав жадное сопение и чавканье.

Эйден пил жадно и морщился после каждого глотка. Когда горячка боя улеглась, он познал весь спектр боли. Ему казалось, что все его тело – это отбитый кусок мяса, на котором нет живого места. Но если ты чувствуешь боль, значит ты еще жив, как любил повторять Жакен Торбул. Однако Эйден понимал, что это ненадолго. Он чувствовал мерзкое онемение в груди, чувствовал, как холодеют руки и ноги. Поэтому лишь улыбнулся, когда Рамина снова подползла к нему и принялась расстегивать куртку.
- Пустое, - буркнул он и облегченно выдохнул, когда девушке удалось расстегнуть последнюю пуговицу и оголить грудь. – Но так легче дышать.
- Вы серьезно ранены, господин.
- Знаю. В плече арбалетный болт, под ребрами рассечение и еще с десяток рассечений поменьше. Я потерял много крови, - ответил он. – Слушай. В твоем мешке есть деньги. Есть монета с ликом Владыки. Этого хватит, чтобы ты добралась до Лабрана. Ардо отвезет тебя на пристань…
- Я никуда без вас не поеду, - перебила его гастанка.
- Упрямая ты бестолочь, - ругнулся он, заставив девушку вздрогнуть. – Думаешь, это все? По моему следу пойдут Черные десятки. Не сегодня, так завтра они будут здесь. И вырежут весь бордель, если захотят. А они захотят. Лорд Адерним будет мстить и мстить будет жестоко. Повезет, если тебя убьют сразу. Не повезет, если сначала тебя швырнут в казармы или отдадут другим рабам. А уж солдаты императора с красивыми рабынями не церемонятся.
- Я никуда без вас не поеду. Только с вами, господин, - повторила Рамина. Эйден вздохнул и поджал губы, когда от боли свело левую сторону груди. – Я облегчу боль. Я умею.
- Делай, как знаешь, - тихо ответил он. – Это твой выбор и твоя жизнь.

Несколько раз Эйден терял сознание и постепенно проваливался в черную бездну, из которой невозможно выбраться. Его тело периодически пронзала боль, а затем приходило кратковременное забытье, наполненное умершими воспоминаниями и лицами, которые невозможно забыть. Лихорадка то усиливалась, то угасала. Эйдена долго могло трясти от жара, а потом приходил нечеловеческий холод, от которого сводило мышцы. Изредка ему силой раскрывали губы и вливали в рот что-то горячее. Иногда бульон, а иногда что-то омерзительно горькое и противное.
Он слышал чьи-то голоса, но не мог понять, кто говорит. Звуки были глухими и отдавались болью в висках, из-за чего он снова терял сознание. Был солнечный свет, была и ледяная тьма, из которой являлся Владыка. Он ничего не говорил Эйдену. Просто смотрел на своего слугу и на жестоком лице темного бога горела улыбка. Эйден видел рядом с ним и другие фигуры. Сначала размытые, а потом медленно обретающие очертания. Рядом с Владыкой стоял Кадир. Бледный, взгляд встревоженный, но на губах привычная ехидная ухмылка. Иногда гастанца сменяла мать. Но не старая и иссохшая, какой он застал её в последний раз, а молодая и красивая. Она улыбалась ему и протягивала руку, но стоило Эйдену потянуться к ней, как следовала боль, словно по пальцам ударили чем-то тяжелым, и он снова проваливался во тьму.

Звуки. Кто-то глухо бубнит. Тряска, от которой желудок сворачивается в узел, и к горлу подступает тошнота. Соленый ветер касается щек. Он холодный и сухой, как язык, прилипший к нёбу. Снова звуки. Топот копыт. Скрип дерева. Тряска. Звон монет и тихий голос Рамины. Боль в боку и в плече. Лихорадка. Жар и сменяющий его холод. Темнота. Тягучая и безразмерная, в которой так приятно тонуть.
Но со временем пришло облегчение. Эйден чувствовал качку. Чувствовал соленые брызги на лице. Чувствовал шершавые доски и чьи-то шаги. Иногда его грубо переворачивали и чьи-то тонкие пальцы принимались чистить одежду, а прохладная вода смывала вонь и дерьмо с кожи. Кричали чайки. Где-то вдалеке. Скрипело дерево и лязгал металл. Снова приходил черный сон и в этом сне Эйден видел мать, Кадира и Владыку. Увидел и отца. Тот не улыбался, а хмурился, смотря на него. Рядом с ним стоял мальчик. Белокурый мальчик с ярко-голубыми глазами. Его кожа была бледной, а на груди расплылось кровавое пятно. Мальчик смотрел на Эйдена не мигая и ничего не говоря. Зато говорил Владыка. Мрачным и звучным был его голос.
- На Лабране нет места слабым, - произнес Владыка, обдав лицо Эйдена ледяным дыханием.
- Я не слаб. Я мертв, - последовал равнодушный ответ. Эйден видел себя со стороны, но то, что он видел, не могло называться человеком. Перед Владыкой лежал увядший человечек. С худыми конечностями, копной грязных волос и неопрятной бородкой. Он скукожился на черном полу, поджав худые коленки к груди, но в его взгляде не было страха, когда он смотрел на темного бога. Улыбка появилась на губах Владыки, когда он услышал ответ. – Нет страха, нет боли, нет сожалений…

Свет, давящий на глаза. Влажный воздух, пахнущий травой и морем. Приглушенные голоса и грубые руки, поднимающие его вверх, а потом бросающие на занозистые доски. Дрожащие пальцы касаются его губ и затем смачивают их водой. Вкусной, ледяной водой, которой невозможно напиться. Голова лежит на коленях, а дрожащие пальцы осторожно расчесывают спутанные волосы, гладят по щекам и по груди. Сон. Тихий и беззаботный. В этом сне нет места прошлому. Только молочная перина, в которой так приятно утопать.
Темнота, холодная влага, капающая с потолка. Знакомые голоса и жар в груди и плече. Тугие бинты стягивают запястья и жидкий огонь проливается в раны. Стон. Боль. Черный сон. Стон. Боль. Снова и снова, сменяя друг друга.
Знакомое глухое ворчание, раздраженное и даже злое. Испуганный женский голос и грубый мужской. Рамина и Федельмид.
- Сраный кот, как знал, что его сюда привезут, - ругнулся Федельмид Келла и добавил более миролюбиво. – Не бойся, дитя. Это его зверь.
- Я чувствую злобу, господин.
- Я тебе не господин.
- Я знаю, господин. Прошу меня простить.
- Подержи повязку, - боль и твердые пальцы, трогающие кожу. – Выше. Воспаления больше нет. Плечо тоже в порядке. Где ты научилась вытаскивать болты из кости, не повредив её?
- На родном острове, господин.
- Полезный навык, - в голосе Федельмида слышится улыбка. – А как поняла, что ему надо дать вытяжку оскорника? Ты же слепая.
- Господин давал мне это зелье, когда я была больна. Я запомнила запах.
- Повезло, - хмыкнул он. Снова прикосновение пальцев. Боль. Горечь на губах. – Ты гляди. Он еще и брыкается. Пей!
Обжигающий огонь в животе и приятный хмель в голове. Сон. Мягкий и безопасный. Как приятно в нем тонуть…

Эйден почувствовал, как к пальцам прикоснулось что-то горячее и шершавое. Он нехотя приоткрыл глаза и выругался, почувствовав тупую боль в плече. Затем поднял ослабевшую руку и прикрыл глаза от солнечного света.
Рядом с его кроватью сидел могучий скальный кот и, громко ворча, лизал пальцы на левой руке. Он, увидев, что Эйден проснулся, недовольно мяукнул и скрылся под кроватью. Правда через мгновение вылез обратно и положил в ноги Эйдену жирную дохлую крысу. В янтарных блестящих глазах застыла не просьба, а приказ.
- Я не буду это жрать, - буркнул Эйден, осторожно принимая сидячее положение. Голова немного кружилась, да и желудок тут же скакнул к горлу, но сесть все-таки удалось. Кот снова недовольно мяукнул, забрал крысу и, забравшись под кровать, принялся её пожирать. Повернувшись, Эйден увидел, что на соседней кровати сидит Рамина и с улыбкой смотрит на него. Она вздохнула и, спустив ноги, медленно подошла к кровати Эйдена. Только остановилась, услышав злобное ворчание скального кота.
- Как вы себя чувствуете, господин? – спросила она.
- Будто меня пережевали, высрали, а потом снова пережевали.
- Господин Келла знал, что вы так скажете.
- Что еще он сказал? – криво улыбнулся Эйден.
- Что с вами все будет в порядке, - робко улыбнулась она в ответ. Кот под кроватью снова заворчал, и девушка испуганно вжала голову в плечи.
- Не бойся. Он тебя не тронет. Просто ревнует. Сколько я уже на Лабране?
- Господин Меледи сказал, что скоро наступит весна… - она осеклась и потупилась, когда дверь в спальню открылась и на пороге возникла мрачная фигура Жакена Торбула. Эйден попытался встать, но ему на плечо тут же легла холодная рука мессира Владыки и грубо вернула обратно на кровать.
- Нет нужды в изящных словесах и поклонах, - произнес Жакен Торбул. Губы мессира изогнулись в полуулыбке. – Итак, Владыка отказался принимать тебя в свою свиту, раз ты еще здесь.
- Да, мессир, - Эйден закашлялся и, вытерев губы, кивнул. Рамина тут же бросилась к столу и вернулась с кружкой, которую протянула ему. – Мое время еще не пришло.
- Пей. Не заставляй слепцов бегать за водой напрасно, - велел мессир.
- Как я очутился здесь? – нахмурился Эйден, переводя взгляд с Жакена Торбула на Рамину.
- Она притащила тебя, - отмахнулся мессир Владыки, подходя к окну. – Она и расскажет. За все время её пребывания в обители, она вряд ли произнесла больше десяти слов. Говори, дитя.
- Вы были ранены, господин, - робко начала Рамина. – Сильно ранены. Сначала я извлекла арбалетный болт из вашего плеча, потом промыла раны и дала зелья, чтобы убить заразу. Господин Ардо был очень добр. Он позволил нам спрятаться в погребе, а потом помог вывезти вас из города. Правда он забрал все, что у меня было. Только одну монету не тронул. Плюнул на неё и швырнул мне.
- Ожидаемо, - лениво процедил Жакен Торбул.
- Он не верил, что я выживу. Поэтому не боялся, - понял Эйден. – Продолжай.
- На пристани мне тоже пришлось прятаться. Я укрыла вас в старых сетях, а сама пряталась под причалами, когда сходила вода. Пока одной ночью к пристани не причалил холодный корабль.
- Должно быть Владыку позабавили твои попытки выжить, - холодно ответил Жакен Торбул. – Впрочем, для меня это тоже стало неожиданностью, когда «Черная чайка» вместо припасов и новых юнцов привезла полумертвого убийцу в луже блевотины и слепую гастанку, еле стоящую на ногах.
- Господин Меледи и господин Келла были очень добры, - добавила Рамина. – Они помогали мне выхаживать вас, господин.
- Чудесная история, - съязвил Жакен Торбул и с интересом посмотрел на Эйдена. – Сначала ты приручил скального кота, теперь гастанку.
- Я покину остров, мессир. Как только встану на ноги, - угрюмо ответил Эйден. Мессир Владыки вздохнул и сурово посмотрел на него.
- Тебя никто не изгоняет, глупец. Естественно, ты восстановишь силы, а мы как следует отблагодарим это невинное дитя, которое не дало умереть нашему брату. Пусть нас и зовут зверями, но мы умеем быть благодарными. К тому же в Ларахе и окрестностях тебе лучше не появляться какое-то время.
- Почему, мессир? – удивленно спросил Эйден. Жакен Торбул язвительно улыбнулся, заставив его потупиться.
- Даже не знаю, с чего начать, далтэ, - буркнул он. – Ты вел себя, как глупый мальчишка. Возможно стоит вернуть тебя на учебу? На следующие восемь лет.
- Прошу, мессир.
- Я глух к твоим мольбам. О контракте на барона Одита я и слова не скажу. Контракт есть контракт, пусть и выполнил ты его излишне грубо. Но в убийстве своего прошлого ты перестарался. И я сейчас не о циркачах, до которых нет никому дела. Ты совершил ошибку, оставив в живых свидетеля. Лорда Людвига Адернима.
- В его убийстве не было нужды.
- Он – свидетель! – жестко ответил Жакен Торбул. – Могущественный и влиятельный. Ты искалечил его любовницу и убил сына. Этого он тебе никогда не простит. К тому же, для него сейчас настал благоприятный период. Его брат, Сеймур из дома Адерним, взошел на трон. Император Мантон получил метку Владыки, пепел его костра развеян и в империи началась новая эпоха.
- Я видела его, господин, - тихо произнесла Рамина. Жакен Торбул, недовольный тем, что его перебили, фыркнул. – Простите, господин.
- Где ты его видела? – спросил Эйден.
- Он гостил у господина барона, - девушка покраснела и приподняла край своего платья, оголив часть живота и грудь. Эйден вздохнул, увидев уродливые рубцы, оставленные без сомнения кривым гастанским серпом. – Он очень жестокий человек, господин.
- Иные на трон не восходят, - кивнул Жакен Торбул. – Так что тебя уже давно ищут. Ты не только не убил свидетеля, но и позволил ему узнать свое имя. Скверная ситуация, далтэ Мордред.
- Это моя ошибка и расплачиваться буду я, мессир, - угрюмо ответил Эйден. Ему не понравилось, что его снова назвали учеником, но он понимал, что мессир Владыки прав. А на правду не принято обижаться.
- Без сомнений, - черные жесткие глаза Жакена Торбула мрачно блеснули. Он вздохнул и снова повернулся к окну. – Тебе повезло, что Владыка решил дать тебе еще один шанс. Франу повезло меньше.
Эйден промолчал, вспомнив Франа. Веселого, ехидного, любящего книги. Молчаливого и сосредоточенного, стоящего над телом своего друга Клеча после инициации.
- Он отправился убить прошлое, но прошлое убило его, - продолжил Жакен Торбул. – Отец разможил ему голову камнем, а тело порубили на куски и сбросили в море. Но мы не скорбим о мертвых.
- Они теперь в свите Владыки, - кивнул Эйден. – А Костис и Микел?
- Никто из них не совершил ошибок, - ядовито ответил мессир. – Пока. Что до тебя… Ты покинешь остров, как только сам решишь его покинуть.
- Да, мессир, - Эйден нахмурился, увидев в руках наставника серебряную монету. Метка Тоса. – Контракт?
- Алийский лорд Кевентин Мойс. Он положил перед Белой маской метку Владыки и назвал имя императора Мантона Третьего. Император мертв и контракт исполнен. Однако жива ненависть его детей, прознавших о том, что совершил лорд Мойс. Эта метка пала на него. Иронично, не находишь?
- Я пресытился иронией, мессир.
- Ты отправишься в Алию и убьешь лорда Мойса, ибо такова воля Владыки, а мне не пристало марать руки кровью рыжеволосого кретина, - он поморщился, когда Эйден попытался встать с кровати. – Ляг, глупец. Иначе я самолично пущу тебе кровь. Замок лорда Мойса – это укрепленная крепость, и если ты расчитываешь взять её нахрапом, как сарай барона Одита, то я тебя разочарую. Библиотека в твоем распоряжении, как и тренировочные залы. Готовься лучше, далтэ.
- Благодарю, мессир, - скупо ответил Эйден. Жакен Торбул покачал головой и, метнув взгляд в сторону притихшей Рамины, вышел из комнаты.

Через несколько дней Эйден смог спуститься вниз в подземелье, где располагались тренировочные залы. Он чудом не упал, спускаясь по каменной лестнице, и отмахнулся от Рамины, которая попыталась ему помочь. Девушка следовала за ним, как тень, и молча пропускала мимо ушей обидные слова, которыми он её награждал.
В тренировочном зале Эйден сначала размялся и горько усмехнулся, когда понял, что потерял форму. Он похудел, лишился былой подвижности, еще и плечо постоянно ныло, если нагрузка приходилась на него. В первый день он с трудом смог отжаться от пола пять раз. Его вырвало остатками завтрака на мраморный пол, а голова закружилась так сильно, что пришлось лечь, чтобы не упасть. Эйден злобно рявкнул на Рамину, которая попыталась помочь. Девушка гордо задрала подбородок и отошла назад. Но подземелье не покинула, продолжая смиренно ждать, пока Эйден закончит.
На пятый день ему удалось отжаться от пола сто раз, пусть это и лишило его всех сил. Восстановив дыхание, Эйден вытащил стилет из набедренных ножен и принялся упражняться с ним. На глазеющих далтэ, которые пришли на тренировку, он не обращал внимания, сосредоточившись на бое с невидимым соперником. После тренировки он проворчал ругательство, когда Рамина вновь подошла к нему, но принял её помощь, оперся на плечо и медленно отправился к выходу.
Ночами Эйден пропадал в библиотеке, изучая карты и схему крепости лорда Мойса. Жакен Торбул вновь оказался прав. Замок лорда был защищен не хуже, чем императорский дворец. Плюс собственная армия, состоящая из наемников, отсутствие слепых зон и множество ловушек.
- Должно быть лорду сообщили о метке, - буркнул Эйден, изучая схему замка. Услышав шорох позади, он положил ладонь на рукоять стилета. – Не стоит подкрадываться ко мне со спины.
- Простите, господин, - виновато улыбнулась Рамина. – Я принесла отвар господина Келла.
- Снова это горькое дерьмо, - поморщился он.
- Господин Келла говорит, что это вновь сделает ваши мышцы эластичными, господин.
- Ладно, давай сюда, - вздохнул Эйден и, взяв из рук рамины бронзовую чашу, за один вдох осушил её. – Это моча скального кота? Мерзость.
- Господин, когда мы отправимся в путь? – помявшись, спросила Рамина. Она покраснела, услышав недовольное сопение.
- Не мы, а я. Ты останешься на острове, - ответил он.
- Но, господин…
- Возня с тобой отнимает много времени, - перебил её Эйден. – И ты слышала мессира. Рядом со мной находиться опасно. На острове тебя никто не тронет и нет нужды прятаться и бояться.
- Я спасла вам жизнь! – гордо ответила гастанка. Ответом ей был тихий смешок.
- Я не просил тебя об этом. Так что не смей манипулировать.
- Да, господин, - тихо буркнула она. Эйден вздохнул и внимательно на неё посмотрел.
- Лабран – самое безопасное место в империи для тебя. Почему ты так рвешься покинуть его?
- Здесь зло, господин. Я не вижу его, но чувствую. В камнях, в звуках, в запахах. И мое место рядом с вами.
- Хватит долдонить одно и тоже, - нахмурился он. – Я покину Лабран один. А если тебе здесь так плохо, то можешь отправляться куда пожелаешь.
- Да, господин, - робко улыбнулась она и, забрав пустую чашу, отправилась к выходу, держась за стену. Покачав головой, Эйден вернулся к изучению карт и схем. Мессир был прав. От привязанности одни беды.

В середине весны к пристани Лабрана причалила «Черная чайка». Эйден дождался, когда далтэ закончат разгрузку корабля, пристроил поудобнее за спиной мешок с припасами и поднялся на борт. Он улыбнулся, приветствуя соленый морской воздух, но улыбка вышла неживой и натужной. Проводить его пришли только два человека: Жакен Торбул и Ясан Меледи. Рамины нигде не было видно, девушка даже не пришла в комнату под утро, но Эйден изгнал из головы мысли о ней. «Привязанность делает тебя слабым», говорил мессир Владыки. И сейчас он был согласен с этими словами.
- Пусть твой клинок не знает промаха, - произнес Ясан Меледи. Эйден улыбнулся ему и кивнул. В мешке лежала серебряная шкатулка, заботливо собранная наставником перед отплытием, и личный подарок Ясана – круг лабранского сыра. Твердого, как камень, и соленого, как море. Один кусочек легко утолял голод, хоть и вызывал дикую жажду.
- Сталью мы пишем историю, а чернилами нам служит кровь, - мрачно сказал Жакен Торбул. – Не забывай об этом, когда в очередной раз решишь сделать ошибку.
- Ошибок больше не будет, мессир, - ответил Эйден. Заскрипело просоленное дерево, лязгнуло железо. Ветер сразу же надул черные паруса и корабль медленно отошел от пристани. Но на душе у Эйдена было спокойно. Он задумчиво смотрел на остров Лабран, однако в груди теплилась уверенность, что он еще вернется. И вернется не полумертвым куском изрубленного мяса, а убеленной сединами Белой маской, о которой в империи сложат легенды.

Корабль набирал ход, но качки не ощущалось. Море было спокойно, как и всегда. Теплое солнце нагревало воздух и черные доски палубы. Чайки громко ругались в лазурной вышине и тяжело хлопал парус, ловя очередной порыв ветра.
Эйден отцепил от пояса флягу, выдернул пробку и сделал глоток воды, омывая пересохшее горло. Затем сбросил заплечный мешок на палубу и повернулся в сторону канатов, свернутых в тяжелые круги на носу корабля, и рыболовных сетей.
- Я знаю, что ты там, - строго произнес он. – Вылезай.
- Да, господин, - послышался виноватый голос. Из кучи старых сетей, побелевших от соли, вылезла Рамина и, дрожа от прохладного воздуха, подошла к Эйдену.
- Я велел тебе остаться на острове, - вздохнув, произнес он. – Или только море избавит меня от твоего общества?
- Это не вам решать, господин, - без страха ответила гастанка. – Вы сами сказали, что я могу отправиться, куда пожелаю. Это мой выбор, а не ваш.
- Одну весну на Лабране, а дерзости, как у мессира Владыки, - покачал головой Эйден и криво улыбнулся. – Ладно. Скоро ты пожалеешь о своем решении.
- Куда мы плывем, господин?
- В Алию.
- В Алию?
- Да, в Алию. Где рыжеволосые люди, способные продать тебе свою мать, дрянная еда и влажная погода. А еще местный лорд, которому не посчастливилось получить метку Владыки. И если ты продолжишь доставать меня вопросами, клянусь, я выброшу тебя за борт.
- Да, господин, - улыбнулась Рамина и, подойдя ближе, неловко взяла его под руку, вызвав очередное ворчание.

«Черная чайка», взрезая холодные волны, неслась вперед. На носу корабля стояли всего два человека. Высокий мужчина в черном, чье лицо закрывала белая маска, и худощавая, темнокожая девушка с белыми глазами. Мужчина задумчиво смотрел вдаль, а девушка улыбалась, подставив лицо весеннему солнцу.

Конец.

Моя страница на ЛитРес.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.
Часть двенадцатая.
Часть тринадцатая.
Часть четырнадцатая.
Часть пятнадцатая.
Часть шестнадцатая.
Часть семнадцатая.
Часть восемнадцатая.
Часть девятнадцатая.

- Ты отработал уплаченное, - кивнул Эйден, когда Гвоздь закончил. Человечек поклонился и, чуть помявшись, спросил:
- Контракт?
- Тебя это не касается, - ответил Эйден. Гвоздь снова вздохнул и почесал грязный нос.
- В таком случае, мне бы затаиться на какое-то время. Черные десятки всех знающих трясти будут.
- Правильное решение. Но если ты вздумаешь сообщить эту информацию еще кому-нибудь…
- Дураком я уже побывал, - влажные глаза человечка увлажнились еще сильнее. Он приспустил штаны и Эйден увидел, что Гвоздь лишен мужественности. – И вновь испытывать судьбу не собираюсь.
- Ступай. Говорят, в Кагре в это время года тепло и вино дешевле воды. Да и знающий там тоже будет потребен, - задумчиво протянул Эйден. Гвоздь шмыгнул носом, снова поклонился и покинул комнату.
Не успела Ублюдочная улица проснуться, а человечек уже стоял в очереди у восточных ворот и проклинал тот день, когда Ларах посетил человек в белой маске.

Закрыв за Гвоздем дверь, Эйден вернулся к окну, но от размышлений его отвлек тихий кашель Рамины. Девушка, откинув одеяло, встала с кровати, наощупь добралась до стола и села на стул.
- Вы убьете её, господин? – спросила она.
- Да, - коротко ответил Эйден. Вздохнув, он поднял с пола свой заплечный мешок и положил его на стол. – Ты останешься здесь.
- От слепой вам мало помощи, - улыбнулась Рамина.
- От зрячего тоже, - буркнул он. Затем, посмотрев на неё, нехотя добавил. – Это контракт, который я заключил еще на Лабране. И я обязан выполнить его.
- Этот контракт был заключен задолго до Лабрана, господин, но тревожит меня другое. Я видела во сне кровь.
- Там, где я, всегда кровь, - съязвил Эйден, однако девушка не улыбнулась.
- Вашу кровь, господин. Видела распоротый живот и скользкие внутренности. Слышала крик. Ваш крик.
- Рано или поздно все мы отправимся к Владыке. Но сначала я выполню контракт, - жестко ответил он и впервые обратился к ней по имени. – Ты останешься здесь, Рамина. И если мне не суждено вернуться утром, есть лишь одно место, где ты будешь в безопасности.
- Разве есть такое место? – тихо спросила Рамина. Она вздрогнула, когда Эйден вложил нечто в её руки. Нечто ломкое, сухое и холодное. – Что это, господин?
- Лабранская роза, - в его голосе послышалась улыбка. – Знак Эйдена Мордреда, который ты покажешь тому, кто встретит тебя на «Черной чайке». Ардо доставит тебя на пристань и Владыка не заставит себя долго ждать. Корабль отвезет тебя на Лабран.
- Я стану… - она задохнулась от ужаса, не смея поверить собственным мыслям. Эйден в ответ рассмеялся. Громко, искренне и… грустно.
- Нет. Белой маской тебе никогда не стать. Но жить на острове ты сможешь. Люди, населяющие его, суровы и честны. Они никогда не возьмут женщину силой и не навредят ей так, как здесь. Лабран другой, Рамина.
- Пусть будет так, господин. Но я дождусь вас. Как дожидалась всегда.
- Моя душа в руках Владыки. Ему решать, - скупо ответил Эйден.

Дождавшись, когда Рамина вернется в кровать, он приступил к подготовке. Первым делом Эйден вытащил кошелек и, подумав, сунул его в заплечный мешок гастанки, не забыв перед этим делом приберечь одну золотую монету – плату для Ардо де Арна, чтобы он доставил девушку на пристань. Остальное было делом техники и выполнялось им не раз.
По внутренним карманам костюма разложены яды, вытяжки из трав и зелья. Стилет в ножнах ждет момента, чтобы напитаться дыханием Тоса и вволю испить крови. Несколько капель лабранского масла отбили посторонние запахи. На руки Эйден надел перчатки из кожи скальных котов. Кожа эта была мягкой и одновременно обладала шершавой текстурой. Стоили такие перчатки дорого, но для Белых масок не было ничего важнее контракта.
Эйден напитал стилет дыханием Тоса лишь перед тем, как покинуть постоялый двор. Он не обращал внимания на перепуганную Рамину, которая чувствовала чудовищный холод даже на другом конце комнаты. Закончив, он убрал в мешок жаровню и серебряную коробочку, после чего поставил мешок рядом с мешком Рамины.
- Да пребудет с тобой милость богов, - тихо сказала девушка, услышав, как он направляется к окну.
- У меня свой бог и на его милость я надеюсь, - хрипло ответил Эйден и, взобравшись на подоконник, перелез на крышу, после чего исчез во тьме.

Путь до императорских садов, где жила элита империи, оказался неблизким и долгим. Эйдену часто приходилось прятаться в тени и ждать, когда мимо проедет ночная стража или гуляки, заполонившие улицы города. Но он медленно приближался к цели.
Сами сады представляли собой огромный, огороженный высокой стеной участок. Внутри, утопая в зелени деревьев, стояли дворцы приближенных к императору. Здесь было тихо, чисто и пахло цветами. Ни бродяг, ни уличных девок. Только молчаливая стража, готовая убить любого, кому запрещено здесь находиться.
Добравшись до стены, Эйден нашел самый темный участок и придирчиво его осмотрел. В глаза тут же бросились крохотные впадинки и трещины. Простой человек ни за что бы не взобрался на эти стены, но Белые маски людьми не были. Поэтому стену Эйден преодолел быстро и, оказавшись в садах, нырнул в ближайшие кусты, так и не потревожив ночную тишину.

Патрули он предпочитал обходить стороной, снова прячась в темноте и пробираясь до цели окольными путями. Изредка взбирался на дерево, если не находилось более подходящего укрытия и, дождавшись, когда патруль пройдет мимо, спрыгивал и возобновлял путь. Гвоздь не зря именовался в криминальной структуре Лараха «знающим». Эти люди знали все и подмечали то, что могли пропустить другие. Гвоздь составил подробную карту, которую Эйден внимательно изучил, а потом сжег в камине. Но и без карты было понятно, где находится дом Бронвен. Его охраняла Черная десятка – жестокие и готовые на все воины, телохранители и верные псы императора. Гвоздь не соврал. Если император выделил Бронвен такую охрану, значит она и правда достигла высокого положения в империи.
Черные десятки стояли на страже только у одного поместья, которому больше подходило звание дворца, настолько величественным и красивым было главное здание. Мраморные колонны, увитые виноградными лозами. Изящные масляные лампы и дорогое цветное стекло из Алии. Фонтан со статуей льва у входа и благоухающие кусты эренских роз, чей запах заставляет голову кружиться. И на фоне всего этого великолепия – мрачные мужчины в черных доспехах. Предельно собраны, молчаливы и готовы к любой неожиданности.

Никем не видимый, Эйден сидел на высоком дереве напротив поместья и внимательно осматривал территорию, ища лишь одному ему видимые детали. Этому учили на Лабране каждый день и, если далтэ что-нибудь упускал, сразу же следовало наказание.
- «Два у главных ворот, два по углам», - Эйден хмыкнул, увидев у фонтана очертания еще одного стражника. – «Один у фонтана. Стережет вход в дом».
- Смена задержится, - негромко произнес один из них, стоящий у ворот. – К Его милости прибыл эмпейский лорд.
- Принял, - зевнул тот, что стоял у фонтана.
- «Стража уставшая», - подметил Эйден. – «Но рисковать не стоит. Неизвестно, кто охраняет Бронвен внутри».
Но была еще одна деталь, которую он чуть не упустил. Черные десятки плохо ориентировались в поместье и заняли не совсем удачные места для наблюдения. Это говорило только об одном. Их приставили охранять Бронвен недавно.
- «Она следила за поместьем отца», - понял он. – «И ей тут же донесли о том, что поместье сгорело. Гвоздь не мог об этом знать. Он думал, что её охраняют так постоянно».
- Двое следят за задним двором, милорд, - доложил дежуревшему у фонтана рослый здоровяк, вышедший из-за угла дома.
- «Еще двое», - мысленно сделал пометку Эйден. – «А это, видимо, старший».
- Принял, - ответил мужчина у фонтана. Эйден присмотрелся к нему повнимательнее. На левом рукаве нашивка в виде серебристой лисы. Волосы тронуты сединой, но взгляд цепкий, внимательный. Судя по обращению, знатного рода.
- Какие будут приказы, милорд Сердар?
- Внимательно следить за темными участками. Быть на виду у других. Не ходить поодиночке, - резко ответил старший десятки. – Есть вероятность, что госпоже де Лаллен выпала метка Тоса.
- «Она знает», - подумал Эйден. – «Знает, что я приду. И боится».
- Двоих в дом, - приказал старший. – Пусть находятся при госпоже неотлучно.
- С ней же…
- Я знаю о её эмпейском кастрате. И мне насрать, что о нем говорят. Двое наших должны быть рядом. До прибытия смены других приказов не будет.
- «Пора», - вздохнул Эйден и бесшумно спустился с дерева. Затем натянул до носа черный платок и, пригнувшись, юркнул в кусты.

Он обошел дом по периметру, оставаясь в тени. Стража не могла его видеть и слышать, но Эйден все равно старался передвигаться максимально осторожно, не забывая посматривать по сторонам. Мимо него прошел человек в черных доспехах, ведущий на поводке эмпейского волкодава, но Эйден не пошевелился. Он знал, что лабранское масло отбивает все запахи и даже обостренный нюх ищеек неспособен хоть что-то учуять. Когда страж скрылся за углом, убийца покинул укрытие и, оттолкнувшись от камня, резво взобрался на пристройку. Судя по запахам и еле слышимому шуму, здесь была кухня. Вздохнув, Эйден вжался спиной в стену, успокоил дыхание и двинулся дальше.
Все окна ожидаемо были закрыты, но для него это не стало большой проблемой. Эйден выбрал окно, в котором не горел свет, и заглянул внутрь. Удовлетворившись увиденным, он вытащил из кармана отмычку и аккуратно вскрыл замок, после чего чуть потянул створку на себя и обрезал еле видимую белую нить, к которой были привязаны колокольчики. И лишь после этого он решился проникнуть в дом. Осталось только найти Бронвен.

Комната, в которой Эйден очутился, оказалась гостевой спальней. Кровать убрана, у изголовья на резной полке свежие цветы, в камине сложены дрова и ни единого намека на то, что комнатой пользуются.
- «Возможно это гостевое крыло», - подумал Эйден и, услышав тяжелые шаги и позвякивание за дверью, спрятался за портьеру. Шаги постепенно затихли, но он выждал еще немного прежде, чем покинуть укрытие. Сомнений больше не оставалось. За дверью один из Черной десятки, а значит пришла пора лабранской стали испить крови. Стражник патрулирует коридор и незаметно прошмыгнуть вряд ли удасться. Но Эйден понимал и то, что после убийства действовать придется быстро. Если убитого хватятся, весь дом встанет на уши.

Он дождался, когда снова послышатся шаги и отмерил промежуток, в который стражника слышно лучше всего. Затем взялся за ручку двери и проверил, что дверь не заперта. Слегка приоткрыл её и выхватил из набедренных ножен стилет.
Рослый стражник с колючей черной бородой умер мгновенно, так и не поняв, что случилось. Эйден распахнул дверь, втащил стражника внутрь и всадил стилет под ребра, после чего прокрутил его по часовой стрелке, расширяя рану и приближая смерть. Как только стражник обмяк, Эйден перетащил его тело вглубь комнаты и спрятал под кроватью. Произошедшее привычно заняло пару мгновений. Мертвое сердце Белой маски даже не дрогнуло и не сбилось с ритма, пока рука безжалостно лишала убитого мужественности.

В коридоре было тихо. Ни слуг, ни голосов. Только сладкий запах роз – любимых цветов Бронвен. Эйден вытер стилет об рукав куртки и, взяв его поудобнее, двинулся по коридору. Он ненадолго останавливался рядом с дверями, прислушивался и лишь потом двигался дальше. Проверять гостевое крыло не было надобности. Если какие-то знатные вельможи и гостили у Бронвен, она наверняка отослала их, как только стало известно о пожаре в родном поместье. Но и рисковать Эйден не собирался, предпочитая убедиться, что за дверями тихо и не слышно никаких голосов.
Порой ему попадались слуги. Тихие, но напуганные. Они сновали по дому бесплотными тенями, стараясь побыстрее покинуть коридор и запереться в комнате. Эйден заранее прятался, не рискуя тратить время на них. Однако убил бы любого без колебаний, если потребуется.

Время таяло, но Эйден собрал волю в кулак и осторожно пробирался вперед. Убитого стражника скоро хватятся, да и смена может заявиться в любой момент. «Лишние переживания приведут к поражению», вспомнились ему слова Жакена Торбула. «Сначала дрогнет решимость, а потом дрогнет стилет в руке».
Эйден тихо выдохнул, услышав впереди шаги, и понял, что не успеет спрятаться. Он быстро перебежал к ближайшей двери, рванул её на себя и влетел в комнату. Однако комната была не пустой. На Эйдена, широко распахнув глаза и открыв рот, смотрела миловидная девушка в сером платьице. В руках она сжимала влажную тряпку, а у ног стояло ведро с мыльной водой. Служанка.

Она не успела закричать, потому что незнакомец в черном, только что стоявший возле двери, неожиданно очутился рядом и зажал ей рот. Шеи коснулось что-то ледяное, отчего сердце девушки забилось словно птица, желавшая покинуть клетку.
- Дернешься – умрешь, - тихо шепнул Эйден. Но смотрел он не на служанку, а на дверь, за которой раздались тяжелые шаги. Второй стражник. К счастью шаги скоро утихли. Но надолго ли? Эйден подумал и медленно убрал руку, закрывавшую рот девушки. Он приложил палец к губам и покачал головой. Девушка дерганно кивнула, её губы затряслись, а в глазах набухли слезы. – Отвечай коротко и тихо. Это гостевое крыло?
- Да, госпо…
- Коротко. Покои госпожи расположены в соседнем крыле?
- Да.
- Охрана есть?
- Только Груздь.
- Евнух?
- Да, - кивнула она. Эйден одобрительно хмыкнул, после чего задумчиво изогнул бровь, увидев, что руки служанки покрывает сеточка шрамов и незажившие синяки. Девушка, заметив его взгляд, покраснела и сбивчиво добавила. – Маленький господин. Он учится.
- Чему?
- Владеть оружием… - Эйден кивнул, услышав ответ, после чего незаметно нажал на точку забвения. Как только служанка обмякла, он отнес её на кровать и вернулся к двери, за которой снова послышались шаги. Но этот стражник не дал себя застать врасплох.

Когда его втащили в комнату, он успел поставить блок, не давая стилету вонзиться в ребра. Эйден знал, что в Черных десятках служат только лучшие бойцы, поэтому был готов к любой неожиданности. Однако стражник не стал кричать и звать подмогу. Вместо этого он скрипнул зубами, выхватил собственный нож, понимая, что мечом орудовать в комнате неудобно, и бросился в атаку на убийцу в белой маске.
Эйден с легкостью ушел в сторону от двух размашистых ударов и, пригнувшись, резанул по незащищенной ноге. Яд, которым был смазан стилет, начал действовать моментально. Нога подогнулась, и стражник рухнул на пол. Он удивленно открыл рот и всхлипнул, когда стилет убийцы вонзился в грудь. Боли не было. Удар милосердия был нанесен безупречно.

Убрав отсеченную плоть в мешочек, Эйден спрятал тело под кроватью и задумчиво посмотрел на спящую служанку. Нет, убивать её он точно бы не стал, но после глубокого сна девицу ждет неприятное пробуждение. Вздохнув, он вытер лезвие стилета, убрал его в ножны и покинул комнату. Вспоминать совершенные ошибки он будет позже. Сейчас необходимо сосредоточиться на главной цели.

Путь до покоев Бронвен прошел без лишних происшествий. Эйден ловко прятался, услышав шаги слуг, и покидал укрытие, как только слуги удалялись. Дважды ему пришлось взобраться под потолок и лишь чудом его никто не увидел. Видимо в этом доме слугам запрещенно было поднимать глаза.
Служанка не солгала. Покои хозяйки дворца охраняли и как только Эйден увидел стража, то сразу понял, что пробраться по-тихому не получится. У резных дверей из черного дуба стоял огромный эмпеец. Высокий, с длинными мускулистыми руками и мощной грудью. Ноги в обхвате, как средней толщины деревце. В ножнах два внушительных гастанских серпа – изогнутые, с кольцом для указательного пальца. Рожа убийцы и взгляд убийцы. Впрочем, если Гвоздь не соврал и Бронвен действительно выкупила эмпейца с ям Боли, то иного ожидать не стоило. В ямах Боли выжить могли только звери. Однако Эйден не спешил нападать.
Сначала он привычно изучил ситуацию со всех сторон. «Черные глаза Тоса» здесь бессильны. Открытой жаровни нет. Только масляные лампы под стеклянными колпаками. Отравить гиганта тоже не получится. У Эйдена не было времени, чтобы ждать, пока стражу принесут еду. Оставался только честный бой, но и тут радости было мало. Шум наверняка услышит и Бронвен, и Черные десятки, а значит придется залить поместье кровью. Эйден поморщился, когда понял, что ему нравится этот вариант. Он не мог ему противиться и понимал, что это единственный выход. Либо умрет он, либо сдохнут все, кто попытается встать у него на пути. Других вариантов не было. Стилет покинул ножны и укусил ладонь холодком, словно подталкивая. Но в этом не было нужды. Эйден понимал, что ему предстоит сделать и сделал это. Покинул укрытие и вышел в коридор.

Эмпеец среагировал, как и должен реагировать боец. Он выхватил серпы, согнул ноги в коленях и глухо зарычал, увидев перед собой человека в белой маске. Эйден усмехнулся и склонил голову, отдавая должное реакции стража. При его габаритах двигался эмпеец очень плавно и быстро. Опасный противник, но в ямах Боли слабые не выживают.
Они сошлись молча. Эйден вспорол воздух первым и ответом был звон стали. Эмпеец ожидаемо блокировал удар и, не мешкая, нанес ответный. Двигался он быстро и умело, чем напомнил Кадира. Тот тоже в спарингах предпочитал не кувырки и увороты, а силу и напор. Но эмпеец вдобавок понимал, кто перед ним, и предпочитал держаться в стороне, полагаясь на длину рук и остроту серпов.
- «Один порез, и он обмякнет», - подумал Эйден, принимая защитную стойку и отражая удар. Но добраться до стража еще надо суметь. Снизу послышались крики и лязг. Черные десятки спешили на подмогу. Однако Эйден не волновался на этот счет. Коридор узкий и им не удастся задавить его числом.
- Удавлю, - прорычал эмпеец, замахиваясь серпом. В глазах не ярость, а сосредоточенность. Но есть и нетерпение. Лишь с холодной головой ты можешь победить, как любил повторять Келеб Мортур. Эмпеец же попусту растрачивал силы и за это поплатился.

Эйден сделал шаг вперед, сократив дистанцию. Позади уже слышался тяжелый топот, а значит с охранником Бронвен надо расправиться быстро. Эмпеец обрадованно ухнул и выбросил вперед один из серпов, второй он держал у колена. Эйден понял, что будет и решил подыграть, но беспечность сыграла с ним злую шутку. Серп вспорол ткань на груди и острое лезвие секануло по коже, оставляя уродливую багровую полосу. Эйден пошатнулся и тут же снизу вылетел второй серп, целясь острым концом под ребра с левой стороны. Будь здесь обычный человек, серп пронзил бы ребра и пробил сердце, но Эйден ухитрился в последний момент отклонить корпус и резко выбросил вперед стилет. Лезвие вошло эмпейцу в глаз, после чего раздался нечеловеческий рев. Гигант, зажав рану, сделал неуверенный шаг назад и удивленно вскрикнул, когда стилет вонзился в грудь. На этот раз Эйден прибег к излюбленному приему и выполнил удар милосердия. Огромная туша эмпейца, сделавшего пару шагов назад, рухнула на пол, заливая его кровью. Как раз вовремя, потому что позади появились стражники из Черной десятки. Эйден криво улыбнулся, перехватил стилет и встал в атакующую стойку, но в ответ увидел не страх, а ненависть и острую сталь.
- Стилет покрыт ядом, - предупредил остальных стражников старший. Он стоял позади, держа в руках тяжелый арбалет и выискивая момент для выстрела. Эйден пригнулся, заставив старшего десятки ругнуться, после чего неожиданно атаковал.

Первому стражнику он перерезал горло и уклонился от тяжелого меча, вонзившегося в стену. Второй продержался чуть дольше. Попытался заблокировать удар и осел на пол с дырой в виске. Мимо уха пролетел арбалетный болт, разбив окно в конце коридора. Эйден снова улыбнулся, услышав ругань старшего десятки, и поднырнул под руку очередного стражника. Перезарядка арбалета займет время и этим надо воспользоваться.
Здоровяк был облачен в плотные латы, даже горло закрывала черная металлическая пластина, но Эйден нашел зазор между плитами и всадил стилет по самую рукоять. Стражник забулькал, схватился за шею и завалился на бок, окрашивая белый мрамор красным. Стоящий рядом с ним взмахнул мечом и лезвие снова вспороло ткань куртки. Настал черед убийцы отступать, зажимая рану. Левый глаз, принявший на себя удар тяжелой перчатки заплыл, нос разбит, а во рту вкус крови.
- Он почти готов! – рявкнул старший. – Добейте его.
- Рискните, - коротко и хрипло ответил Эйден, прижимая одну руку к ране на груди. Во второй он держал стилет и таинственные символы на лезвии горели ярче обычного. Но старший вдруг побледнел и посмотрел поверх головы Эйдена. Этого жеста хватило, чтобы убийца резко развернулся и выбросил руку со стилетом в сторону предполагаемого врага. Лезвие вонзилось в худую, впалую грудь, не защищенную ни латами, ни даже тяжелой кожей. В холодных голубых глазах, смотрящих на Эйдена сначала появилось недоумение, а потом блеснула боль. Короткий эмпейский меч выпал из побелевших пальцев на пол, а следом упало тело. Тело мальчишки, глупо зашедшего за спину в самый разгар боя.
- Ты убил маленького господина, выедок, - прошептал старший десятки, взводя арбалет. Эйден растерянно повернулся в сторону стражников и неловко отлетел назад, после щелчка и сухого свиста. Короткий болт из болотного ясеня попал в плечо и застрял в кости, но Эйден не чувствовал боли. Он опустился на одно колено и дрожащим пальцем дотронулся до шеи мальчишки, хоть прекрасно понимал, что тот мертв. Затем выпрямился, задумчиво посмотрел на торчащий болт и переложил стилет в левую руку. Старший побледнел еще сильнее и отбросил арбалет, после чего выхватил собственный меч. – Убить его!
- Тебе это не поможет, - скупо ответил Эйден и медленно двинулся в сторону уцелевших.

Ему потребовалось восемь ударов сердца, чтобы закончить бой. Восемь ударов стилетом и гора трупов в коридоре, залитом кровью. Тишина. Звенящая и давящая на виски. Холодный ночной воздух, проникающий через разбитое окно.
Эйден, шатаясь, прошел вперед и оперся плечом на мраморную стену. Но прохлада не принесла облегчения. Она жгла льдом, как жег ладонь стилет, требуя другой крови. Левый глаз заплыл окончательно, вместо губ кровавое месиво. Из плеча торчит арбалетный болт, но останавливаться нельзя. Прошлое еще не убито, а значит и он не может умереть, пока Владыка не получит обещанную дань.

Двери, ведущие в покои Бронвен, подались легко. Замок был простым и взломать его удалось быстро. И как только двери открылись, Эйден сразу же увидел её. Сестру. Сестру, самолично надевшую ему на лицо белую маску.
Черные глаза Бронвен внимательно смотрели на вошедшего. На миг взгляд скользнул в сторону и в нем тоже блеснула боль. Она увидела белокурую голову, лежащую на залитом кровью полу. Но боль исчезла сразу и ей на смену пришло холодное равнодушие. Бронвен сидела на мягком диване, держа в руках эренский меч тонкой работы. Рядом с ней, на другой стороне дивана, застыл красивый мужчина с холодными голубыми глазами и тонкими чертами лица. Он держал на руках маленькую светловолосую девочку, которая прятала лицо на его груди. Мужчина, увидев вошедшего, открыл от удивления рот и крепче прижал ребенка к себе. Он попытался встать, но Эйден покачал головой и жестом велел ему вернуться на диван.
- Ты вырос, - от холодного голоса Бронвен заныли зубы. – Похорошел.
- Благодаря тебе у меня была насыщенная жизнь, - тихо ответил Эйден, закрывая за собой дверь. Он повернулся к мужчине и добавил. – Встанешь с дивана – умрешь. И не факт, что безболезненно.
- У тебя есть вопросы ко мне. Они ни в чем не виноваты, - перебила его Бронвен. – Как не был виноват и мой сын, лежащий сейчас в коридоре среди вонючих трупов.
- Как и моя мать. Как и я, Бронвен, - процедил Эйден. – Они уйдут, если я так захочу.
- Кто это, Бронна? – испуганно спросил мужчина. Бледные губы сестры изогнулись в подобии улыбки.
- Мой брат. Эйден.
- Он – Белая маска! – возмутился мужчина, но наткнувшись на ледяной взгляд Бронвен неожиданно стушевался и замолчал.
- Хорошо, что я поверила росказням старого циркача и подготовилась. Но ты все равно стоишь здесь. Потрепанный, но жаждущий мести, - продолжила она и откинулась на спинку дивана. – Тебя не остановила ни Черная десятка, ни императорские сады, закрытые для простых смертных.
- Мертвеца может остановить только другой мертвец, - криво улыбнулся Эйден, не сводя глаз с сестры. Но та, казалось, ничего не боялась. В её взгляде презрение, а сердце бьется размеренно и спокойно. – Ты ошиблась. У меня нет вопросов. Есть только контракт.
- Тебе не хватило смелости явиться сюда без контракта? – рассмеялась она. Девочка, услышав её смех, вздрогнула. Эйден не ответил. Он скрестил на груди руки и немного расслабил колени. Плечо, из которого все еще торчал арбалетный болт, дико болело, но тело распирало от адреналина, и эта боль была приятной. – Отвечаешь на вопросы молча? Признаюсь, ты действительно вырос, братец. И похорошел. Тебе к лицу белый цвет.
- «Она тебя провоцирует. Ждет, что ты отключишь голову и бросишься на нее», - ответил сам себе Эйден. Он внимательно посмотрел на Бронвен. Левая нога поджата и напряжена. Правая рука сжимает рукоять меча. Даже костяшки побелели. – «Она играет с тобой. Ждет, что ты совершишь ошибку».
- Глупышка Эйден. Даже если я умру, император этого так не оставит. Многое изменилось с момента нашего последнего разговора. Я не Бронвен, которую ты знал…
- Мне плевать, - равнодушно буркнул Эйден. – Для меня ты все та же безжалостная сука. Не сдавливай рукоять так сильно. Ладонь онемеет и тебе будет сложнее управляться с мечом.
- В самом деле, - хмыкнула она. – Благодарю за совет. Лишним не будет. Мало кому удавалось убить Белую маску.
- Еще меньше тех, кто может об этом рассказать.
- Довольно болтовни, - резко ответила Бронвен, поднимаясь с дивана. Двигалась она мягко, но каждое движение было осторожным и взвешенным. Эйден покачал головой и снова повернулся в сторону мужчины с ребенком.
- Уходи, - велел он. – И уведи с собой ребенка, пока Владыка не решил его забрать себе.
- Ты не посмеешь! – прошипела Бронвен.
- Хочешь проверить? – удивленно поднял бровь Эйден и поудобнее перехватил стилет. Сестра стушевалась и тяжело вздохнула.
- Отпусти их. Прошу.
- Иди, - коротко приказал Эйден. Мужчина послушно кивнул и, прижав девочку к груди, выскочил из комнаты.
- Он будет мстить, - ответила сестра, выписывая мечом восьмерку. – Он будет мстить, если ты убьешь меня.
- Довольно болтовни, Бронна, - усмехнулся Эйден, вставая в атакующую позу.
- Ты так и не научился почтению, но время учебы прошло, - улыбка вышла неживой, а в глазах Бронвен полыхнула ненависть. Она резко и без предупреждений нанесла первый удар.

Эйден сразу понял, что сестра времени зря не теряла. Она умело обращалась с мечом и по уровню владения запросто могла посоперничать с Черными десятками императора. Ложные замахи и увороты, смена стоек и смена рук – Бронвен использовала все, понимая, что если сделает ошибку, то тут же умрет. Это понимал и Эйден, предпочитая держаться на расстоянии и ждать той самой ошибки.
Он попытался дважды достать её стилетом, но в ответ Бронвен чуть не отрубила ему руку. Её меч успел попробовать крови. Об этом говорила колотая рана на боку. Двигался Эйден с трудом, но старался поддерживать темп, не обращая внимания на кровь, льющуюся на пол, и на арбалетный болт, торчащий из плеча. Бронвен снова ударила и снова удачно. Удар пришелся по левой ноге Эйдена. Крови на полу прибавилось. На губах сестры появилась знакомая снисходительная усмешка. Она упивалась собой и Эйден понял, что вот она – долгожданная ошибка. Бронвен снова ударила, Эйден чудом ушел в сторону от падающего меча. Еще удар. Кувырок. Дикая боль в спине, где острие меча вспороло кожу и задело лопатку. Еще удар. Блок. Удар. Боль.
С каждым ударом Бронвен все больше и больше теряла самообладание. В глазах разгорелась ярость, белые хлопья слюны вылетали из её рта после каждого замаха, а руки дрожали от нетерпения. Ей хотелось всадить меч в грудь брата. Пробить его сердце и насладиться тем, как оно затихает навсегда.
Эйден резко ушел в сторону, пропуская мимо себя меч и Бронвен. Он увидел недоумение в глазах Бронвен, а потом сильно ударил локтем ей в висок и вонзил стилет в бедро. Сестра вскрикнула. Но не от боли, а от удивления, что он каким-то образом сумел её коснуться. Яд начал действовать моментально. Правая нога Бронвен подогнулась, и она упала на залитый кровью пол. Меч выпал из ослабевших рук и Эйден ногой отбросил его в сторону. Пальцы Бронвен лишь цапнули воздух, а зрачки расширись, когда она увидела занесенный над своей грудью стилет. Таинственные символы светились так ярко, что от них болели глаза. Но Бронвен не отвела взгляд. Она с ненавистью посмотрела на брата. Бледного, израненного и грязного. Но удара милосердия не последовало. Эйден медленно убрал стилет и отполз в сторону, пытаясь восстановить дыхание.

Моя страница на ЛитРес.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.
Часть двенадцатая.
Часть тринадцатая.
Часть четырнадцатая.
Часть пятнадцатая.
Часть шестнадцатая.
Часть семнадцатая.
Часть восемнадцатая.

- В тот раз, ну… когда ты сказала то, что сказала, - неуверенно начал Эйден. Рамина понимающе кивнула и повернулась к нему. – Ты правда не контролируешь свои видения?
- Нет, господин. Поэтому меня…
- Я помню, за что тебя изгнали из племени, - перебил он. – Просто ответь на вопросы. Как так получилось, что ты увидела лица тех, кого никогда не видела?
- Шарам показывает то, что хочет, господин. Лишь матери Шарама могут контролировать свои видения. Я не могу, потому что моя душа слаба.
- Чушь, - фыркнул Эйден. – Душу можно закалить, как сталь. На Лабране с этим успешно справляются.
- Вы закаляли душу долго. У меня не было такой возможности… - улыбнулась девушка, присаживаясь на кровать. Эйден тут же почувствовал, что что-то не так. Как во время первого приступа. Рамина побледнела и ухватилась рукой за грязную спинку кровати, сдавив её пальцами. Эйден знал, что последует дальше. Из горла гастанки вырвался сиплый рык, непохожий на её привычный голос, а воздух в комнате загустел, став тяжелым и плотным. – Боль причинившим, болью воздалось! Черные души отправились в пекло и кровь залила шатер. Белое лицо будет вечность в их кошмарах, а черный клинок снова причинит боль. Бронвен! Ты знаешь это имя, Белый. Ты боишься его, ты ненавидишь его… Родная кровь прольется и не принесет покоя. Это пламя нельзя потушить, а угли, питающие его, золой осядут в твоем мертвом сердце.
- Бронвен, - тихо повторил Эйден, когда Рамина замолчала и без сил рухнула на кровать. От этого имени в груди задрожало сердце. Не от страха, а от ненависти, переполнявшей его.
- Я видела её, господин… - дрожа, ответила Рамина. Эйден кивнул и, подойдя к кровати, накинул на девушку одеяло. Затем присел рядом и сплел на груди руки.
- Говори, - приказал он.
- Я видела девушку в дорогом костюме. Видела лавки, которые ломились от золота. Видела её руки, когда она прижала к шее нож…
- Нож? – нахмурившись, переспросил Эйден. – К чьей шее был прижат нож?
- Женщина. Изможденная, красивая женщина. С тонкими чертами лица, острым носом. В её глазах была боль, а потом боль погасла.
- Довольно.
- Стон…
- Хватит, я сказал, - рявкнул он, ударив кулаком по спинке кровати. Дерево сухо треснуло. Рамина испуганно вжалась в стену и закрылась, словно удар пришелся по ней. Эйден поднялся и прошелся по комнате. В груди клокотал гнев и ему стоило немалых трудов себя успокоить. – Мы покинем город этой ночью. 
- Ваши раны еще свежи, господин.
- Плевать.
- Та женщина, которую я видела. Кто она? – осторожно спросила Рамина, боясь снова разгневать своего спутника. Но Эйден уже успокоился. Он хмуро посмотрел на неё и вздохнул, прежде, чем ответить.
- Моя мать.

Очистив костюм от крови циркачей, Эйден снова оделся и, велев Рамине ждать, вышел из комнаты. Затем спустился на первый этаж и направился к столику, за которым сидела хозяйка постоялого двора. Рядом с ней на стуле сидел знакомый Эйдену мальчишка. В руках у него была потрепанная книжка и мальчик сосредоточенно водил пальцем по странице, вдобавок шевеля губами.
- Господарь… - старуха попыталась встать, но Эйден поднял руку и она, благодарно улыбнувшись, уселась обратно.
- Ночью мы покинем город, - ответил он и повернулся к мальчишке. – Подготовь лошадей к полуночи. Мне нужна будет еда на два дня и вода.
- Сделаем, господин, - весело улыбнулся мальчик, когда перед ним на стол легли две медные монеты. – Только это… стража не пускает никого из города ночью. Приказ.
- Срал я на приказы, - грубо ответил Эйден. Мальчишка снова улыбнулся. На этот раз понимающе. – Подготовь лошадей. Остальное – не ваша забота.
Развернувшись, Эйден пошел к выходу. В городе еще остались дела, а время стремительно таяло.

Вернулся он на постоялый двор ночью. Усталый, хмурый и молчаливый, как и всегда. Кивнул внучку старухи, который возился в конюшне, обтирая лошадей влажной тряпкой, после чего вошел в дом. Сама матушка Эрдо тоже была занята делом. Она укладывала нехитрую еду в мешок и бормотала себе под нос, перечисляя, что кладет внутрь. Увидев Эйдена, старуха задрожала и смиренно склонила голову.
- Благодарю за помощь, - буркнул Эйден, протягивая ей серебряную монету. В глазах старухи вспыхнул страх, но она уняла дрожь и резко схватила монету, словно боясь, что человек в белой маске передумает. Эйден чуть подумал и добавил. – Да будет Владыка к тебе милостив.

Рамина уже ждала его и, как только дверь в комнату открылась, поднялась с кровати. В одной руке девушка держала заплечный мешок Эйдена, а в другой узелок с собственными нехитрыми пожитками. В закрытых мутной пленкой глазах гастанки тревога, но губы сурово поджаты.
- Снова думала, что я тебя бросил? – съязвил Эйден, подходя к бадье с чистой водой, чтобы ополоснуть лицо.
- Нет, господин.
- Врешь, - ответил он. – У тебя голос дрожит и твое поведение говорит о том, что ты врешь. Мне нужно было кое-что разузнать перед отъездом. И, нет. Я никого не убил.
- Знаю. От вас пахнет пылью, книгами и улицами, господин. Куда мы отправимся?
- Домой, - коротко ответил Эйден, забирая у девушки свой мешок. – А теперь оставь меня в покое. Нас ждет дорога, если ты будешь доставать меня болтовней, я брошу тебя в ближайшем лесу.
- Я буду молчать, господин.
- Ага, как же... Пошли.

Стража у ворот пропустила их без лишних слов, стоило Эйдену откинуть капюшон и показать лицо. Страх перед Белыми масками был сильнее приказов герцога. В этом Эйден давно уже убедился, поэтому не стеснялся вести себя вызывающе, если требовалось. Пересекая ров по опущенному мосту, он услышал обрывки молитв, которыми пытались себя успокоить стражники, и криво улыбнулся. Молитвы не помогут, если стилет убийцы покинет ножны. Они это знали. Это знал и он.
Выехав из города, Эйден пришпорил коня и пустил его по северной дороге. Лошадь Рамины послушно помчалась следом и девушке оставалось только крепко держаться за рожок на передней луке седла, чтобы не упасть. И пусть на душе было неспокойно, ночной холодный воздух бодрил. На дороге не воняло прокисшей капустой, чужим дерьмом или мочой. Пахло лесом, прелыми листьями и дождем. Скоро дороги укроет снег, и природа уснет до следующей весны.

Первый привал случился утром, после бессонной ночи и утомительной скачки. Эйден свернул в сторону опушки леса и, найдя подходящее место, спрыгнул с лошади. На Рамину он не обратил внимания, рассудив, что если девушка увязалась за ним, то сама должна о себе заботиться.
Своего коня Эйден бережно обтер сухой тряпкой и, покопавшись в кармане, вытащил кусочек сахара, которому умное животное очень обрадовалось. Затем, привязав коня у покосившейся березы, он отправился к Рамине, неловко переминавшейся с ноги на ногу.

Костер удалось развести быстро, несмотря на сырость, и скоро путники уселись возле жаркого огня и молча принялись завтракать тем, что им сложила в мешок матушка Эрдо. Еда была нехитрой, но сытной: вареный картофель, жареный лук, тонкие полоски вяленого мяса с тушеными бобами. Десерт им заменили пожухлые яблоки, еще хранящие тепло и сладость лета. Рамина чувствовала, что Эйден напряжен, и поэтому молчала, а он был ей благодарен за это.
- К закату мы доберемся до поместья моего отца, - нарушил тишину Эйден.
- Мне нужно будет вас где-то ждать, господин? – осторожно спросила Рамина.
- Нет. Прятаться не нужно, - буркнул он и чуть погодя добавил. – Пока не нужно.
Рамина промолчала, почувствовав в голосе угрозу. Но было еще кое-что, очень ей знакомое. Боль. И боль эта жгла душу сильнее огня.

Как Эйден и обещал, до поместья они добрались поздним вечером. Рамина не могла видеть то, что видел её спутник, но могла чувствовать и слышать. И чувства подсказывали ей, что Эйден еле сдерживает ярость.
Перед ними раскинулось безжизненное, рассыпающееся поместье. Эйден придержал коня и, спрыгнув, дальше пошел пешком, ведя скакуна под уздцы. Рамина ехала следом, вжимая голову в плечи от каждого шороха.
- Что вы видите, господин?
- Запустение и тлен, - ответил он и голос его звучал глухо. – Старый сарай, где я любил валяться в сене летом, развалился. Загон для скотины порос рогтерой, а ворота лежат на земле, изъеденные жуками.
- Вы не удивлены, господин, - с горечью сказала Рамина. Ответом ей был тихий, шелестящий смешок.
- Нет. Я знал, что увижу здесь. Поэтому и сказал, что тебе нет нужды прятаться, - ответил Эйден. – Когда-то здесь был мой дом. Теперь это призрак старых воспоминаний. Дряхлый и уродливый…

Эйден осекся, увидев, что одно окно в главном доме светится желтым, и направился в ту сторону. Каждый шаг давался ему с трудом, словно в сапоги свинца налили, но он упрямо шел вперед, наклонив голову. Однако острый глаз убийцы сразу же увидел то, на что простой человек бы не обратил внимания.
Земля рядом с домом была ухоженной. Слева, где раньше находилась баня, был разбит небольшой огород, сейчас убранный и приготовленный к зиме. Там же нашлись два стога сена и криво сколоченный сарай, закрытый на ржавый замок. Повсюду царила тишина, нарушаемая лишь звуком копыт и храпами лошадей. Ни собак, ни домашней птицы, ни людей.
В окне, где горел желтый свет, показался силуэт человека, а через несколько мгновений заскрипела входная дверь. Эйден криво улыбнулся, услышав этот звук. Он остановился недалеко от крыльца и ободряюще похлопал коня по шее, дожидаясь, когда хозяева выйдут во двор.

- Внутри только две старухи и разрушенный дом без былых богатств, - раздался сварливый женский голос. Эйден кивнул и подошел ближе к прищурившейся седой женщине, кутающейся в старый тулуп и держащей в руке старую масляную лампу. Губы тронула грустная усмешка. – Если поживиться надумал, то тебя уже опередили.
- Ты изменилась, Кати, - тихо ответил он, заставив женщину запнуться. – Но голос все тот же, пусть его и тронуло время.
- Нет… Быть не может, - пробормотала женщина, поднимая лампу выше. Эйден откинул капюшон, давая ей рассмотреть свое лицо. – Быть не может… Господин Эйден? Или ты тварь ночная, что меня одурачить хочет? Лас меня огради от выедков Тоса!
Эйден промолчал, дав ей самой сделать выбор. Женщина переборола страх и спустилась с крыльца. Настороженно посмотрела на Рамину, сидящую в седле, затем снова перевела взгляд на Эйдена. Кати побледнела, а затем бросилась к нему и схватила его за руку.
- Господин… но как?! Все думали, что вы мертвы.
- Предчувствие тебя не обмануло, Кати. Я действительно мертв, - тихо ответил Эйден, прикоснувшись к белой маске.

Внутри Эйдена ждало печальное зрелище. Некогда богатый дом, где он жил, превратился в разрушенный и продуваемый всеми ветрами склеп. Со стен исчезли дорогие ковры, не было картин из Лараха и Кагры, пахло пылью и старостью. Эйден шел за Кати, а следом за ним, держась рукой за стену, следовала Рамина. Ноздри девушки широко раздувались, словно она пыталась понять, где находится. Кати, идя впереди, негромко говорила. Эйден молчал, слушая её.

- Давно уже, господин Эйден… Кого Лас прибрал, кого Тос, - она покосилась на белую маску и, осенив себя защитным знаком, вздохнула. – Когда вы пропали, все, как с ума посходили. Отец ваш, Доввен, сам не свой был. В комнатке вашей-то погром…
Эйден молча кивнул, догадываясь о последующих словах Кати.
- А госпожа Элама… Госпожу хворь одолела. Не ела, не пила, все вещи ваши в комнатке перебирала. Ставт тогда у сарая старого кровь нашел и следы. Да и госпожа Бронна, - Эйден напрягся и сжал кулаки, но женщина этого не заметила, - говорила, что ночью слышала, как собаки у сарая брехали. Мы ж думали, что украли вас, господин. Господин Доввен всех поднял, из Лараха сама десятка императора приехала, да так ничего и не нашла. Сказали только, что не крал никто никого. Мол, вы, господин, сами сбежали, потому как в город с отцом переезжать отказались…
- Моя мать, Кати, - перебил её Эйден. Женщина, почувствовав лед в голосе, поежилась.
- Тут она, господин Эйден. Только мы с ней и остались…

Эйден отодвинул Кати в сторону и вошел в комнатку, которую освещала еще одна масляная лампа. Внутри было прохладно, в углу стояла знакомая кровать, аккуратно застеленная. Рядом с кроватью на резном, пусть и подпорченном временем и сыростью тяжелом стуле сидела маленькая, сморщенная старушка. Она не пошевелилась, когда Эйден вошел в комнатку. Не пошевелилась, когда он подошел вплотную и опустился перед ней на одно колено. Не пошевелилась, когда он прикоснулся пальцами к её иссохшей руке – маленькой и хрупкой. Но Эйден все равно увидел боль во взгляде. Страшную боль, сбежавшую в виде двух маленьких слезинок по морщинистой щеке старушки.
- Она давно не двигается, господин, - виновато протянула Кати. Но Эйден и так это понял. Он увидел то, что не видели другие. Его мать, Элама, была полностью парализована. Он осторожно прикоснулся к болевой точке на руке и легонько надавил на неё указательным пальцем. Зрачки матери на миг расширились, заставив его грустно улыбнуться. – Ничего не…
- Она все чувствует, - снова перебил он Кати. – Чувствует холод, голод, вонь и боль. Чувствует… Расскажи мне, Кати. Расскажи мне всё. И постарайся ничего не упустить.

Кати говорила долго. Иногда прерывалась, чтобы поплакать, но Эйден не торопил её. Понимал, что она давно уже не веселая, вечно смеющаяся девушка, а уставшая и изможденная женщина, чьи лучшие годы остались позади и вместо них одна лишь боль и одиночество. Рамина тоже не вмешивалась. Она сидела возле окна, задумчиво покусывая губы и теребя бусины своего браслета на левой руке. Иногда вздрагивала, услышав сухой и скупой вопрос Эйдена, и вздыхала, когда Кати начинала говорить.

- Проклятье пало на этот дом, господин Эйден. Когда вы пропали, все к Тосу в задницу покатилось, - всхлипнула она и, поняв, что сказала, хлопнула себя по губам.
- Тебе нет нужды меня бояться, Кати, - мягко ответил Эйден, взяв её за руку. – Я знаю, кто я. Ты знаешь, кто я. Говори. Я хочу знать все, иначе я отправлюсь добывать ответы так, как умею.
- Да, господин. Так… Это. Господин Доввен первым к Ласу отправился. Все с госпожой Бронной ругался, порой кидать тарелки начинал, а однажды за сердце схватился, упал и так и не поднялся. Проводили его, как полагается. Костер возвели, вещи положили… Госпожа Элама и так сама не своя была, а тут и вовсе ей худо стало.
- И тогда дело отца в свои руки взяла Бронвен, - закончил за Кати Эйден.
- Да. С размахом взялась она за дело-то, господин. Не успел костер господина Доввена остыть, а она уже в Ларах уехала. Когда вернулась, то все отсюда забрала. Лютовала шибко, господин Эйден. Ставта, конюха нашего, до смерти исхлестала, когда он слово поперек сказал. Илана вступилась было за старика-то, да госпожа Бронна её милости лишила, платье порвала и своим слугам отдала. Утром Илану на воротах нашли, господин Эйден. Не выдержала позора… Зиму госпожа Бронна в поместье провела. Да, как сказать, провела… Все из дома убирала, скотину продала, а деньги все в Ларах отправила. В ночь перед отъездом, она с госпожой Эламой говорила. О чем не знаю, да только утром госпоже совсем худо стало. Мы с Ани в её комнату зашли, а она, бедная, на полу лежит. Бледная и не шевелится. Ани сказала, что прокляли её, как и все поместье.
- Проще поверить в проклятье, чем увидеть правду, - буркнул Эйден, сидя в ногах матери. Он поднялся и, склонившись, внимательно изучил лицо Эламы. В её глазах все еще была боль, но Эйден видел и мольбу. Обойдя её, он так же внимательно изучил и шею. – Вот оно что…
- Что? – испуганно спросила Кати, сжимая руки. Рамина обеспокоенно вертела головой, не понимая, что происходит. Но девушка понимала, что сейчас не лучшее время, чтобы задавать вопросы.
- «Житие великого Парра», - горько усмехнулся Эйден. – Любимая книга Бронвен. Страница тридцать шесть. Великий Парра владел особым умением и особым инструментом. Длинной и острой спицей, тонкой, как волос, и твердой, как закаленная сталь. Ей он пробивал кожу и доставал до нерва. На Лабране мы зовем это место узлом вечной неподвижности. Поврежденный нерв превращает жертву в овощ. Жертва все видит, все слышит, все чувствует, но не может ничего сделать. Ни прознести слово, ни шевельнуть пальцем, ни моргнуть.
- Я увлажняю ей глаза, господин Эйден. Так часто, как могу, - словно извиняясь воскликнула Кати. Эйден поднял руку, и она замолчала.
- Бронвен тоже знала об этом узле. Прочла в любимой книге. Раздобыла спицу… и оставила еле заметный шрам на шее. Точку. Между вторым и третьим позвонком. Если правильно задеть нерв, жертва со временем вернет подвижность. В ином случае изменения необратимы. Но здесь все изначально сделали неправильно, - продолжил он. Его пальцы коснулись пальцев матери и задержались на простеньком колечке. – Не то кольцо, Кати. Отец дарил ей другое кольцо.
- Золотое. С изумрудом, - робко улыбнулась женщина. – Я помню тот день, когда он посватался к госпоже. Помню, как играл на солнце камень. Госпожа Бронна забрала это кольцо и многое, что было в доме.
- Где она сейчас? – коротко спросил Эйден.
- В Ларахе, господин. Где ж еще? Дом её там, дело. Только мы вот с госпожой тут остались, - всхлипнула Кати. В её глазах блеснули слезы, когда она посмотрела на Эламу. – Вижу, что недолго ей осталось. Да и как бросить госпожу-то?
- Я благодарен тебе, Кати, - тихо ответил Эйден. Голос его звучал глухо и отстраненно. Он тоже посмотрел на мать и поджал губы. – Утром ты уедешь.
- Нет, господин, - улыбнулась Кати. – Вы знаете. Мое место рядом с ней. В жизни. И в смерти тоже.
- Это твой выбор, - кивнул он, когда Кати гордо задрала голову и с вызовом посмотрела на него. – Пусть мне и горько, я не осуждаю его.
- Благодарю, господин Эйден, - с достоинством ответила Кати. – У меня будет только одна просьба.
- Говори…

Когда Кати замолчала, он задумчиво потер рукой подбородок и, поднявшись с пола, вытащил из ножен стилет. Лабранская сталь привычно обожгла руку холодком, но не сильным и еле заметным. Рамина, почувствовав его боль, поднялась со стула, но Эйден рявкнул, велев ей сесть.
- Так нельзя, господин, - сделала еще одну попытку гастанка.
- Ты не видишь её боль. Но чувствуешь, - ответил ей Эйден. Вот только смотрел он не на Рамину, а на мать.
- Да, господин, - согласилась Рамина.
- Значит, заткнись и не мешай. Моя мать всегда была гордой женщиной. Истинной дочерью Кагры, откуда её увез отец. И она не хотела бы такого бесславного и беспомощного конца, - жестко произнес он, смотря в почти угасшие глаза матери. И в них Эйден увидел не просьбу, а приказ, отдать который могла только мать, и противиться которому не мог даже он.

Вздохнув, Эйден успокоил стучащее сердце и резко вонзил клинок в грудь матери. Лезвие прошило сморщенную кожу и увядшие мышцы легко и без сопротивления. Удар милосердия был исполнен безупречно, как и всегда. В глазах старушки снова блеснули слезы и… счастье. Она обмякла и Эйден бережно придержал её, после чего осторожно опустил на пол. Дождавшись, когда блеск в глазах матери погаснет, он подошел к Кати, которая тихонько плакала, и без лишних предупреждений нанес еще один удар милосердия. Верная служанка скривила бледные губы и с лаской посмотрела на ту, которой служила всю свою жизнь. Затем сделала несколько неловких шагов и опустилась на колени рядом с телом Эламы. Эйден слышал, как затихает её сердце, и, когда оно остановилось окончательно, убрал стилет в ножны.
- Слева от тебя кровать, - глухо произнес он, обращаясь к Рамине. – Спи. А мне нужно проводить их.
- Да, господин, - тихо ответила девушка. Она чувствовала его боль, слышала, как неровно бьется его сердце, но молчала, понимая, что слова сейчас не нужны.

Когда в небо взвились языки пламени от погребального костра, Эйден поднялся с колен и, развернувшись, отправился обратно в дом. Он молча вошел внутрь, стянул сапоги и снял костюм. Затем лег в холодную кровать, где раньше спала его мать, и задумчиво посмотрел на спящую Рамину. Он знал, что она притворяется, но не стал кричать и ругаться. Вместо этого он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Сон пришел почти сразу же. Навалился большой и плотной черной массой, в которой не было места сновидениям. Только глубокая бездна, такая же мертвая, как его сердце.

Утром он разбудил Рамину и отправился готовить лошадей. Эйден не притронулся к еде и меланхолично смотрел за тем, как ест Рамина. Как только она поела, он отвел её к лошадям и помог усесться в седло. Девушка молчала и за это он был ей благодарен. Но прежде, чем покинуть обветшалое поместье, Эйден отвел своего коня и лошадь Рамины в сторону, затем вытащил из мешка бутылочку с голубой жидкостью и, размахнувшись, швырнул её в дом. Рамина вжала голову в плечи, услышав, как разбилось стекло, а потом вздрогнула, почувствовав запах гари, удушающий и вонючий.
Огонь быстро уничтожил и дом, и маленький огородик рядом с ним. Жадно пожрал покосившиеся курятники и остатки от конюшни. А потом утих и от него остались только рдеющие угли, медленно тлеющие в черных глазах Белой маски. Эйден вздохнул, ловко вскочил в седло и вывел коня на дорогу. Кобыла Рамины послушно затрусила следом и только тогда гастанка решилась нарушить тишину.
- Мы едем в Ларах, господин? – спросила она и покраснела, поняв, насколько глупым был вопрос. Эйден не ответил. Он обернулся назад, посмотрел на сгоревшее поместье и пришпорил своего скакуна.

В этот раз в столицу империи Эйден въехал открыто, не пряча лицо под капюшоном. Ему было плевать на удивленные возгласы и косые взгляды, которыми его награждали прохожие. Рамина чувствовала напряжение, но молчала и лишь крепче стискивала поводья своей лошади. Ларах встретил их, как и всегда. Шумом, тысячами различных ароматов и яркими красками. Но улыбка так и не коснулась плотно сжатых губ, как и ни одно слово не сорвалось с них.
Миновав восточные ворота, Эйден направил коня в сторону Солнечной улицы, именуемую простым людом Ублюдочной. Он медленно ехал по неровной и грязной брусчатке, задумчиво наблюдая, как бросаются в сторону уличные девки, карманники и попрошайки, только увидев его лицо. Но на них ему было плевать. Он искал особый знак. И нашел его в самом конце Ублюдочной улицы. Над старым, ветхим домом была приколочена грубая облупившаяся вывеска с размашистой надписью «Бордель». В углу вывески виднелся таинственный символ, нарисованный серебристой краской. Простой человек увидел бы красивый узор, но не Белая маска.

- «Безопасно. Знающий», - прочитал Эйден и, хмыкнув, спрыгнул с коня. К нему тут же бросилась грязная девица с оголенной грудью, отвисшей и потерявшей былую свежесть.
- Своих полно, - громко рявкнула она, указав пальцем в сторону Рамины. – Вали в другой борд…
- Пшла вон, сука, - перебил её грузный мужчина с выпирающим животом. Подойдя ближе, он отпихнул её в сторону и, виновато пожав плечами, посмотрел на Эйдена. – Прости, друг. Новенькая. Не знает порядков.
- Мне нужна комната, - ответил Эйден, впервые нарушив молчание, как покинул родное поместье. Осмотрев девицу, которая злобно на него пялилась, он добавил. – Чистая и тихая.
- Для вашего брата всегда одну комнату держим, - кивнул мужчина и протянул руку. Эйден равнодушно посмотрел на протянутую ладонь. – Меня зовут Ардо де Арн. «Танцующая лошадка» - это мой бордель.
- Знаю, - буркнул Эйден и, вытащив одну золотую монетку, вложил ее в руку хозяина. Глаза мужчины голодно блеснули и тут же погасли. Только самоубийца рискнул бы попытаться ограбить Белую маску. Ардо же безумцем никогда не был и очень этим гордился. – Принеси чистой воды и еды. Еще мне нужен знающий…
- Есть такой на примете, - почесал прыщавый нос Ардо. Он повернулся к уличной девке и зло улыбнулся. – Найди Гвоздя. Быстро!
- Хорошо, хозяин, - послушно кивнула девица и, смерив Рамину презрительным взглядом, исчезла в шумящей толпе.
- За лошадей ваших не беспокойтесь. Все в лучшем виде сделаем.

Рамина не успела доесть принесенный Ардо обед, как в дверь постучали. Эйден отошел от окна, у которого все это время стоял молча, и впустил в комнату хозяина борделя и согнутого невзрачного человечка, чья кожа отдавала неприятной желтизной.
- Это Гвоздь. Он знает всё и обо всех в Ларахе, - представил человечка Ардо. Эйден кивнул и указал рукой на стул. Гвоздь, действительно похожий на тонкий, ржавый гвоздь, вырванный и погнутый, послушно плюхнулся на стул и жеманно улыбнулся Рамине. Однако улыбка исчезла, когда человечек понял, что девушка слепа. Тогда он переключил все свое внимание на Эйдена, молча наблюдавшего за ним. Ардо виновато кашлянул и закрыл дверь, предоставив Гвоздю самостоятельно разбираться с Белой маской.
- Что потребно? – спросил Гвоздь. Голос у него был под стать внешности. Влажный и неприятный. К тому же он нервничал и постоянно косился на окно, словно гадая, успеет ли выпрыгнуть, если потребуется. Эйден это понял и ответил грубо, но честно.
- Ты умрешь мгновенно, не успев оторвать жопу от стула, - буркнул он, заставив Гвоздя побледнеть. – Но твоя смерть мне не нужна. Нужны профессиональные услуги.
- Что надо узнать? – вздохнул Гвоздь.
- Её зовут Бронвен, - тихо ответил Эйден, и человечек поежился, услышав в его голосе яд. – Бронвен Мордред. Высокая, черные волосы, эренка.
- Известно, чем занимается? – спросил Гвоздь, деловито выуживая из кармана грязный лист бумаги и самописное перо, заботливо уложенное в костяной футляр.
- Торговлей. Должна состоять в купеческой гильдии Лараха.
- Понял, господин. Что потребно узнать?
- Все, - жестко ответил Эйден. – Где живет, что ест, с кем спит, чего боится. Информация нужна к утру.
- Сложно, - поморщился человечек и вздрогнул, когда Эйден швырнул на стол золотую монету, припечатав её ладонью.
- К утру, - повторил он, убирая руку. Гвоздь нервно хихикнул, облизнул сухие, обветренные губы и схватил монету.
- Будет сделано, Тос мне свидетель.
- Ступай, - велел Эйден, отходя в сторону. Гвоздь убрал писчие принадлежности в карман, дерганно поклонился и выкатился из комнаты, оставив после себя мокрый стул и вонь немытого тела.

Вернулся он с первыми лучами солнца. Взмокший, но довольный. Эйден впустил его в комнату и привычно указал рукой на стул. Гвоздь снова жадно посмотрел на спящую Рамину, но, услышав гневное сопение Эйдена, побледнел и выдавил из себя улыбку.
- Красивая у вас рабыня, - подобострастно прошептал он. – Может…
- Она не рабыня. Говори, что узнал, - перебил его Эйден. Он подошел к окну и скрестил на груди руки.
- Я нашел её, - вздохнул Гвоздь, поняв, что мечты о красивой гастанке останутся одними мечтами. – Нашел эту вашу Бронвен. В Ларахе и других городах она известна под другим именем. Брона де Лаллен. У нее с десяток лавок в Ларахе и еще столько же в каждом крупном городе. Ювелирные изделия, пряности, ткани. Поставщик императорского двора и особа, приближенная к Его милости, да совьют мухи гнезда в черепе старого ублюдка.
- Не отвлекайся.
- Простите, господин. Но это и так всем известно. Я раскопал кое-что повеселее. Эта ваша Брона оказывается та еще дрянь.
- Поясни, - хмыкнул Эйден, повернувшись к Гвоздю.
- Калмас Ютони, что владеет «Рябой курицей» на въезде в Ублюдочную улицу, сбрехнул, что поставлял одному барону рабов для утех. Наверняка вы знаете его. Сдох недавно, вся империя на ушах стояла.
- Барон Одит, - кивнул Эйден. Краем глаза он заметил, как Рамина, лежащая в кровати, дернулась.
- Посредником выступала Брона, господин. И частенько сама отдыхала у барона, - довольно ответил Гвоздь, обнажая в улыбке коричневые зубы. – Калмас к её служанке в кроватку вхож, вот та и растрепала о своей госпоже все, что знала.
- Дальше, - приказал Эйден, беря со стола стакан с водой.
- Мужа у Броны де Лаллен нет, господин. Но есть фаворит. Говорят, к ней сам герцог Немур сватался, да она ему отказала. Только одного в свою кровать впустила. Он ей и двух детишек заделал. Да только не простой это человек, господин.
- Что о нем известно?
- Он из дома Адерним, - снова улыбнулся Гвоздь, увидев, что сказанное удивило Эйдена.
- Претендент на трон?
- Его брат, - поправил человечек. – Неудивительно, что дела госпожи де Лаллен идут в гору, да? Так, ладно. Что еще… А! Дом их в императорских садах находится. Охрана серьезная. Черные десятки на входе. Слуга, которого я упоил в сопли, сказал, что покои госпожи охраняет эмпейский евнух, которого она выкупила из гастанских ям Боли и он теперь предан ей, как верный пес. Еду госпоже готовит один повар и всегда наготове едок, чтобы проверить, нет ли яда. Так что охраняют Брону де Лаллен хорошо.

Моя страница на ЛитРес.