В каждой семье есть свой герой Великой Отечественной Войны. Герой-летчик, герой-танкист, герой-пехотинец, герой-артиллерист… В нашей семье есть свой герой — боец невидимого фронта, как называют разведчиков — мой дедушка — Старостин Семен Кузьмич. Об их подвигах мало что известно, поэтому их вклад в общую победу недооценен. Я хочу опубликовать некоторые воспоминания моего дедушки, те, которые он успел оставить на бумаге. Это его личные воспоминания, тем и ценны эти сведения о ходе Второй Мировой Войны.
Я, Старостин Семен Кузьмич, родился в деревне Ивашково, Скопинского уезда, Рязанской губернии (по-старому административному делению) 15 апреля 1915 года в бедной крестьянской семье. Нас в семье было пять братьев и одна сестра. Отец умер в 1919 году,
а мать в 1921 от голода и тифа. Это были тяжелые годы для нашей Родины. По всей стране в результате длительной мировой войны и последующей затем революции в стране оказалось миллионы детей-сирот. Детские годы мы росли и воспитывались у деда Андрея Зотовича Щербакова, помогая ему вести небогатое крестьянское хозяйство. Однако, основную заботу о нас взяла советская власть, которой мы в последующем верно и преданно служили. Все пять
братьев стали коммунистами. В лихую годину испытаний с первых дней Великой Отечественной четыре брата оказались в действующей армии, а я работал в аппарате Генерального Штаба. В мае 1945 года Петр был в освобожденном Бухаресте, Иван был в поверженном Берлине, Филипп в осажденном Кенигсберге, младший — Василий, пал смертью храбрых на Карельском перешейке, в должности командира батальона и посмертно награжден орденом КРАСНОГО ЗНАМЕНИ. Таким образом, трое из нас стали кадровыми офицерами, а два были рядовыми солдатами и после войны работали в колхозе на рязанщине.
В декабре 1929 года Лялька (брат) приехал в отпуск, я в это время был в интернате в Скопине и вот неожиданно Петр (старший брат) приезжает за мной и говорит: «Поедешь с Лялькой в Москву поступать в инженерную школу». Быстро, без особых хлопот собрал свой немудреный скарб, который находился в фанерном саквояже и радостный направился на Колчаке (так звали нашу лошадку) в деревню. Там меня ожидал Лялька, который и должен был увести меня в Москву. Как сейчас, вспоминаю странные чувства. Ни радости, ни боязни не было от той предполагаемой поездки в Москву, которую не знал и мало, что слышал о ней; в то время ведь не было ни радио, ни телевидения, ни газет и журналов или кино, из которых теперь получают обильную информацию. Однако, чувство перемены места, какое-то детское любопытство, пробуждало во мне интерес к этому путешествию, смысл и цель его, разумеется, мною не представлялась, хотя к тому времени мне уже было почти 15 лет.
Настал день отъезда. Петр готовил Колчка, на котором мы дожны были завтра отправиться на станцию Кораблино, а Женя — жена Петра (которую мы тогда звали Маманькой), готовила мне самую поношенную и рваненькую одежонку: подшитые валенки, рваную шубенку, залатанные штанишки и такую же рубашонку, совсем не помню, что было на голове. Все это делалось для того, чтобы оставить кое-что для Васи, который был моложе меня на два года и мог носить мои вещи, в которых я был в Скопине в интернате. Будучи фактически ребенком, я все же сознавал все неудобство от появления в том жалком тряпье в Москве в инженерной школе, особенно жалкое впечатление производила моя залатанная «дубленка», сшитая из сырой деревенской овчины. До станции добрались благополучно, долго ждали поезда, с трудом получили билеты — помогло то, что курсант из отпуска должен был явиться в срок и комендант помог Ляльке получить билет вне очереди. Я устроился на самой верхней полке и всю долгую ночь проспал пока не разбудили в Москве на Казанском вокзале, а поезд от Кораблина до Москвы тогда шел 10-12 часов.
Совсем ничего не помню, как добирались до Лефортова, где размещалась инженерная школа, но четко помню, как в тот же день меня привели в длинное с множеством кроватей помещение, это была казарма курсантской роты. Старшина указал мне на хорошо заправленную солдатскую койку с двумя чистыми простынями, суконным одеялом, отменной белизны подушкой и прикроватной тумбочкой в которой, как сейчас помню, был зубной порошок, зубная щетка и кусок туалетного мыла в красивой бумажной обвертке, обо всех этих туалетах в деревне я,понятно, не имел никакого представления и до того времени зубной щеткой не пользовался. Я оставил на кровати свою верхнюю одежду и полученное обмундирование, и меня повели в душевую, где я вымылся и облачился в военную форму, которая по размеру мне не очень подходила, но все же делала меня уже в какой-то мере солдатом, хоть и похожим на маленького Швейка, особенно велика, вернее, длинна, была шинель, которую кто-то из воспитанников быстро снес к близко располагавшемуся портному, где ее укоротили по моему размеру. Все тряпье, что было на мне, было собрано в кучу, завернуто в какую-то мешковину и выброшено во дворе на свалку, по распоряжению старшины Тихонова. Затем меня накормили обедом и, поскольку день зимой довольно короткий, скоро уже приблизился вечер и, разобрав все полученное, стал с любопытством рассматривать тумбочку, в которой разместились предметы туалета, а также перчатки и носовые платки. Очень ярко запомнились эти эпизоды, которые наполняли душу какой-то необычайной радостью, ликованием и счастьем жизни и бытия, хотя все эти немудреные предметы житейского обихода у сегодняшнего 15-летнего юноши не вызвали бы такого восторга и ликования, как это было со мной, прибывшем из глубокой глуши, где не было зубной щетки или туалетного мыла, и даже какого-либо одеяла или простыни, которых в деревне мы не знали, а спали прикрывшись коротайкой или зипуном, либо старым дедовым тулупов, котором под час было столько насекомых, что их приходилось просто стряхивать.
ПРОЩАЙ ИНЖЕНЕРНЫЙ ЗАМОК…Я СТАНОВЛЮСЬ ЛЕЙТЕНАНТОМ
И так, прощай Инженерный Замок, овеянный историческими легендами и знаменитый памятью о славных сынах отчества нашего, получивших здесь свою инженерную подготовку и с таким беспримерным искусством применившим ее при защите нашей Родины. А может-быть прощай не только этот замок, в котором прошли четыре года напряженной учебы, но и город Ленинград, колыбель великой революции и русской культуры. Ведь едва ли кому-нибудь повезет остаться после выпуска в этом училище продолжать свою воинскую службу, к тому же производству в звание лейтенанта подлежат более 300 человек, которым сегодня 6 ноября 1936 года предстоит заслушать приказ Наркома обороны К.Е.Ворошилова о присвоении первого офицерского чина и получить назначения в различные уголки нашей необъятной Родины.
… Утро 6 ноября 1936 года было пасмурным и мрачным, но этот не мешало всем нам быть в особенно радостном и приподнятом настроении. Закончились государственные экзамены, хотя и не так успешно, как хотелось бы. Все четыре года мой портрет висел на доске отличника учебы, при выпуске прочили только отличные оценки и окончание училища с отличием. Но при сдаче экзамена по подрывному делу попалась довольно трудная задача, вернее расчет по взрыву балочного моста через крупную речную преграду. Поначалу задача казалась простой, немного поторопился, запутался в формулах и расчетах и в результате капитан Химчук, преподаватель этого предмета, поставил мне тройку. И пятерки, полученные по всем другим предметам, не могли помочь этому срыву, окончания училища с отличием не получилось. И вот настали долгожданные минуты, 10 часов утра 6 ноября на внутреннем дворе инженерного замка раздается команда капитана Зязина на построение. С парадного крыльца спускается группа командного состава: начальник училища инженер полковник Воробьев М.П., в последствии прославленный маршал и командующий инженерными войсками Советской Армии, начальник штаба Соколов А.И., комбриг Матов Б.М., известный фортификатор из когорты старых военных спецов, молодой тогда еще капитан Цирлин А.Д., ставший в Великую Отечественную войну героем Советского Союза и генерал-полковником Советской Армии, майор Володин, которого все курсанты так любили за его необыкновенное искусство преподавания. Он из сухого предмета сопротивление материалов делал урок художественного рисунка и изящной словесности, сопровождая скучные и однообразные формулы дефинициями из английского языка, которым он отлично владел и старался привить нам вкус к иностранному языку. Словом, здесь был собран весь преподавательский и командный состав училища, который с грустью и вместе с тем с радостью за свой труд собирался проводить нас в войска для прохождения дальнейшей службы в линейных частях, а мы в свою очередь с чувством грусти расставались с людьми, которых мы так полюбили за эти четыре года и кто так много дал нам для будущей нашей военной карьеры. На правом фланге оркестр играет военный марш. Вдруг музыка замолкает, раздается команда «смирно» и для зачтения приказа слово предоставляется начальнику штаба полковнику Соколову. Волнение достигло своего предела, каждый с затаенным дыханием ожидает когда произнесут его фамилию и назовут то заветное место, где предстоит ему страивать свою новую жизнь. В порядке алфавита первым отчетливо помню, как сейчас, был Саша Абрамов, назначается в г.Бобруйск, Воробьев И.Ф. в г.Гомель,….. Семенов Виктор — Даурия, Синицын Саша — Чита, Золкин Саша — ст.Оловянная, Старостин — Генеральный Штаб. Москва. Тишина нарушилась и сквозь строй пронесся какой-то еле слышимый ропот: «В Испанию, в Испанию...» Еще долго продолжалась перекличка городов и, кажется, в такт им слышалось биение сердец тех, чьи фамилии произносились и определялась их дальнейшая военная судьба и карьера. Но вот, последняя фамилия Леонид Челышев, на долю которого выпала ст.Оловянная, находившаяся за 10 тысяч километров на далеком и близком нам Дальнем Востоке в Даурии, в укрепрайоне в то время тяжелом для службы и неспокойном участке, где китайские милитаристы вкупе с японскими самураями постоянно угрожали безопасности наших границ.
Наконец закончилось чтение приказа, раздалась команда «вольно» и разойтись по подразделениям до 18.00, когда должен начаться торжественный вечер в клубе училища в честь второго выпуска советских лейтенантов. Когда я вышел из строя, ко мне подошел начальник училища М.П.Воробьев, особенно тепло поздравивший меня, при этом сказал группе командиров, которые его сопровождали, что фамилия Старостин ему хорошо известна. «Один из них — старший — Старостин Филипп Кузьмич учился у меня в Инженерной Академии, а теперь здесь я встретил двух других его братьев Семена и Василия, у них, можно сказать, теперь служба в саперных войсках стала семейной традицией». Затем он взял меня под руку и отвел в сторону, стал давать отеческие напутствия: «Думаю, что тебе придется ехать в Испанию, очевидно долго в Генеральном Штабе задерживаться не придется. Обстановка в Испании будет по-настоящему боевой, фронтовой, связанной с опасностью, но не следует забывать, что туда направляются самые способные, самые преданные сыны нашей Родины и ты должен этим гордиться. Еще раз хочу пожелать тебе больших успехов и удач в жизни и деятельности на благо нашей великой Родины». Тогда, в 1936 году Республиканская Испания была у всех на устах…
Но у руководства ГРУ были свои особые соображения...
…..Мог ли я думать, стоя на плацу инженерного замка, что ровно через год мне придется шагать по столице фашистской Германии, по улицам Фридрихштрассе, Унтерденлинден в сопровождении дюжих фашистских сыщиков с откормленными физиономиями…..
(Продолжение следует...)