5 июля (22 июня). Я сейчас — солдат. Вчера Москва торжественно встречала своего Монарха... Город убрался флагами и т.д. Пишут газеты. Господи, сколько лжи, безудержной лжи в этом! На Новослободской улице бессильно треплются там и сям полинялые флаги. Один дом рядом утопает во флагах — и по карнизам, и на окнах, и с крыши, и у подъезда — флаги, флаги, почти скрывающие вывеску. На вывеске — «Карл Зембрехт». На Мясницкой какой-нибудь Смирнов и Соколов высунули по два флага. А Эйнем, Вейсс, Зюсс, Шульц, Генрих Блок — обуяны необычайным патриотизмом — и флаги всех союзных национальностей, бюсты Государя, Государыни. Один уж очень немецкий магазин выставил сразу портреты русского царя, германского, сербского, флаги бельгийский, французский, английский и написал ещё «Боже, царя храни»... Так убралась православная Москва к приезду её высокопоставленного гостя.

Вспоминается Толстой, так неповторяемо распявший этот патриотизм в «Войне и мире».

Вчера около часа дня мы с Раей пошли на Тверскую-Ямскую, чтобы поучаствовать в этом историческом дне. На Лесной по обеим сторонам шли люди, без различия пола, возраста и национальности, классов и сословий. Бабы с грудными младенцами, много рабочих, солдаты, чиновники, священники, дамы в шляпах, мужчины в картузах, котелках, папахах. Студентки, курсистки, ребятишки и т.д. Мы с Р. долго толкались среди народа, прислушивались, хотелось уловить это биение пульса мощного сердца народного, которое, как пишут и рассказывают, вдруг начало биться универсальной солидарностью.

Многие, многие из тех, кого знаю, встречали, ждали манифеста, уравнения национальностей. Евреи ходили с торой, пели «Боже, царя храни». Кое-какие интеллигенты кричали «ура», когда царь проехал.

Все эти ожидания оказались ерундой. У них не хватило государственной мудрости. Они могли бы одним взмахом пера утвердить на многие лета свой трон, создать себе верную Россию, купить симпатии народа, вплоть до интеллигенции включительно. Они могли достигнуть действительного единения народа с правительством. О, я знаю, что и я пошёл бы воевать совсем с другим чувством, с другим состоянием духа. Иные бы лица замелькали в числе манифестантов, не так слабо и хило грянулось бы «ура» на улицах. Но политической мудрости у них не хватило. Они довели ожидания до высшего напряжения, заставили подняться на «манифест» даже трамвайного вагоновожатого и ничего не дали.

Пишут ещё, что народ встретил войну серьёзно. Да, крики «бей немцев», «долой Австрию» — это шелуха конечно. Сейчас настроение очень серьёзное. Почти на границе подавленного.

Во всяком случае, может быть, без достаточных оснований, но почти все думают, что мы будем биты. Что Тройственное соглашение окажется в барышах, что Австро-Венгрия доживает последний год, что Германия будет республикой с ужасно побитой физиономией — в этом никто не сомневается. Но что мы будем побиты — в этом тоже — увы — почти никто не сомневается, не знаю почему. Очень возможно, что это лишь страх перед немцами, но тем не менее — это так.

Лично я тоже думаю так. Может быть, потому, что очень грустно смотрю на наш офицерский состав, может быть, оттого, что слишком люблю Россию, для того чтобы желать ей сейчас победоносной войны. Для неё победоносная война равносильна возврату в далёкое прошлое. Проигрыш в войне — лишний шаг вперёд, к светлому будущему.

Прожито