Тяжела и неказиста доля русского лингвиста
Есть ученые, для которых драматические повороты биографии, риск и приключения, скажем так – ожидаемы. Это и исследователи космоса, геологи и археологи с их экспедициями, медики и вирусологи, изучающие опасные инфекции… Да много кто. Но есть научные дисциплины, в которых, вроде бы как все должно происходить чинно-спокойно. Например, языковедение. Так, да не совсем так. Хватало и у них и драм, и неожиданных поворотов судьбы. В качестве доказательства – несколько историй про отечественных ученых-лингвистов и языковедов.
Если бы в конце прошлого века преподавателей историко-филологического факультета МГУ спросили, что они пророчат своим выпускникам, скорее всего услышали бы, что у Николая Дурново все в жизни должно быть хорошо.
Юноша из хорошей семьи, старинного рода «одного происхождения с Толстыми» (согласно словарю Брокгауза и Эфрона). В числе родственников хватало высокопоставленных чиновников, включая председателя Комитета министров. Отец, правда, ни карьеры, ни состояния не сделал, отдав всего себя политической публицистике, борьбе с «пропагандой Ватикана и происками англосаксов». Но за образованием сына следил внимательно – Николай закончил с серебряной медалью гимназию ив 1895 году поступил в МГУ. Его учителями были крупнейшие русские ученые того времени: Ф. Ф. Фортунатов, А. А. Шахматов, М. Н. Сперанский.
В 1904 году Николай Дурново получил звание приват-доцента и всецело сосредоточился на изучении русского языка: за следующее десятилетие успел поработать в Харьковском и Московском университетах (его лекторские качества очень хвалили) и опубликовать 90 научных работ. В область его научных интересов входили древнерусская литература, история русского языка, и русская диалектология. Среди тем его статей – народные переделки стихов Пушкина, сказания о животных в старинной русской литературе и рифме поэтов времен Екатерины Великой.
Но главным вкладом в науку от Дурново в те годы стал курс лекций по исторической грамматике русского языка. До него историю русского языка преподавали, сосредоточиваясь на особенностях отдельных литературных памятников. А Дурново привнес в этот курс идеи своего учителя Фортунатова, стремившегося описывать историю фонетики и грамматики в системе, искать причинно-следственные связи в грамматических изменениях. А еще именно он стоял у истоков изучения диалектов языка как отдельной ветви русистики. В итоге, Дурново совместно с Дмитрием Ушаковым и Н.Н. Соколовым создал карту русских диалектов (издана в 1915 как «Опыт диалектологической карты русского языка в Европе с приложением очерка русской диалектологии»). Это первая и до сих пор общепринятая (при небольших уточнениях) классификация русских, украинских и белорусских диалектов, основанная, прежде всего, на звуковых различиях.
Это - одна из современных карт диалектов русского языка, карту версии 1915 года мне найти не удалось. Но в основе классификации принципы, заложенные Н.Н. Дурново
А вот политикой (в отличие от многих своих коллег по университетам) не интересовался от слова совсем. Работа и дом, где его ждали жена и трое детей, вот и весь круг его интересов. Типичный кабинетный ученый, унаследовавший от отца непрактичность.
Наступил 1917 год и планы семье Дурново пришлось менять на ходу. Тут-то и выяснилось, что блестящий лингвист – никакой «выживальщик»: в стрессовых ситуациях он раз за разом делал неверный выбор.
В 1918 году профессор Дурново решил, что ему и семье спокойнее будет пересидеть смуту подальше от Москвы, а тут его как раз пригласили в Саратовский университет. На деле, Дурново не смог толком заниматься научной работой, потерял во время переезда свой архив, оказался в чужом голодном городе, где не было ни родных, ни друзей. Он и его домочадцы недоедали и много болели (для дочери это, в итоге, обернулось инвалидностью). После того, как в 1921 году они чуть не умерли от голода (тот самый известный голод Поволжья в начале 1920-х) семья решила вернуться в Москву.
Его коллега по изучению диалектов, профессор Дмитрий Ушаков предложил ему войти в комитет по составлению «общедоступного словаря русского языка», создать который предложил Владимир Ленин. Но уже в 1923 году комитет был распущен (да и вождю мирового пролетариата по состоянию здоровья было уже не до языкознания). И Дурново превратился в обычного московского безработного.
Выручило то, что у него появилась возможность писать и публиковать свои работы, получая за это гонорары. На них семья и жила. В частности, он составил «Грамматический словарь» - первый в России словарь лингвистических терминов.
Время шло, а устроиться на постоянную работу не получалось, сильно мешала «аристократическая» фамилия и упрямое нежелание интересоваться политикой, теперь уже в советском формате. И тут ему подвернулась четырехмесячная командировка в Чехословакию, но без семьи. Оказавшись в Праге, Дурново решает стать «невозвращенцем», хотя контактов с коллегами не утратил. Больше того, в декабре 1924 года его избирают членом-корреспондентом Российской Академии наук (которая через несколько месяцев преобразовалась в АН СССР).
Впрочем, за границей жить оказалось ненамного проще. Он приехал туда без сбережений, и остаться решил, не имея перспектив трудоустроится. Я уже говорил, что Николай Дурново был человеком совершенно непрактичным? Так, перебиваясь с одного случайного заработка на другой, он прожил в эмиграции несколько лет.
Главным результатом той поры стал написанный им учебник по истории русского языка для студентов университета Брно. Да и то, опубликовать удалось только первый том. А про второй известно немного, не ясно даже был ли он в виде готовой рукописи или только набросков.
К концу 1927 года стало ясно, что семью к нему не выпустят ни под каким соусом, а жить вдали от жены и детей было совсем не весело. И Дурново принимает еще одно судьбоносное для него решение – вернуться в СССР. Ему предложили работу в Минске и даже выбрали академиком только что образованной Белорусской академии наук.
Правда, от своих коллег профессор был не в восторге: «Они безграмотны, не понимают настоящей науки и только роняют имя белорусской Академии наук… Их белорусский патриотизм часто выливается в форму нелепого и вредного шовинизма».
При этом Дурново не учитывал, что клеймо «эмигранта» никуда от него не делось, и зря. В 1929 году ему об этом напомнили, заодно припомнив, что он родственник царского министра: уволили с работы и исключили из Белорусской Академии наук.
В 1930 году Дурново в третий раз возвращается в Москву, снова без работы и почти без денег, да еще и с клеймом «неблагонадежного». После долгих мытарств ему удалось устроиться лектором-внештатником в НИИ языкознания, но уже через год по распоряжению создателя «нового учения о языке» Николая Марра, институт был закрыт.
Единственным источником доходов стали гонорары за статьи, которые продолжали выходить в Чехословакии. Добавились и бытовые невзгоды: конфликты с соседями по коммуналке, инвалидность дочери, отсутствие постоянных источников заработка у всех членов семьи. В общем жили бедно и тесно. В свои пятьдесят с небольшим Дурново, по воспоминаниям современников, выглядел как старик, причем, старик слегка опустившийся. Не удивительно, что и новых статей написать почти не удавалось.
Впрочем, нельзя сказать, что он совсем деградировал, нашлась бы работа по специальности, глядишь и восстал бы из пепла бытовых проблем. Но жизнь приготовила ему новый поворот.
Еще в Чехословакии он познакомился с бывшим белым офицером, а затем – эмигрантом Михаилом Скачковым. В Чехословакии Скачков зарабатывал переводами с чешского на русский, а еще – выполнял поручения знаменитого советского разведчика Дмитрия Быстролетова. За что, в 1926 году получил разрешение вернуться на родину. В 1930-е годы он работал в Главлите и снова сошелся с семьей Дурново, больше сдружившись даже с старшим сыном профессора Андреем. А в 1933 году Скачкова арестовали. И в ходе следствия он дал показания об антисоветских настроениях отца и сына Дурново (дескать, тот в Праге демонстративно ел белый хлеб и говорил, что в Совдепии был лишен этой возможности). Сыграло свою роль и то, что старший сын, Андрей Дурново, в отличие от отца гордился своим дворянским происхождением и дружил с такими же потомками старых родов – Трубецкими, Голицынами, Урусовыми.
В ночь на 28 декабря 1933 г. отец и сын Дурново были арестованы. Тогда же арестовали еще несколько человек. Так начиналась московская ветвь «дела славистов» (в Ленинграде несколько языковедов были арестованы еще в сентябре 1933-го).
Вскоре следствие заявило, что в стране была создана фашистская организация «Российская национальная партия», которая вела «контрреволюционную деятельность». Деятельность, правда, согласно материалам дела, сводилась к неким «собраниям» на квартире у профессора Сперанского, отправке корреспонденции за рубеж и намерениям свергнуть советскую власть.
Следствие возглавлял заместитель начальника Секретно-политического отдела ОГПУ Генрих Люшков. Через несколько лет он сбежит к японцам, прихватив с собой секретную документацию и будет расстрелян после разгрома Японии в 1945 году. Но в 1934 году он был «на коне», дело успешно шло к суду, большинство арестованных ученых, не устояв перед напором следователей, подписывало нужные протоколы. Было бы неправдой сказать, что они делали это под пытками, в основном давление оказывалось психологическое: убеждали, что, подписав бумаги, получат условный срок, ну и будут уволены. А упорные поедут лес валить. Дурново принял предложение, сочтя, что ему – и без того безработному и неблагонадежному терять уже нечего – и подписал.
Но в суде их ждал неприятный сюрприз. Условным сроком отделался только Сперанский, за которого ходатайствовал брат – врач кремлевской больницы. Дурново же был приговорён к десяти годам лагерей как «контрреволюционер» и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения. А вот его подельник, профессор Афанасий Селищев, так ни в чем и не признавшийся получил только пять лет лагерей. Всего по делу было осуждено больше 70 человек. Вместе с отцом на пять лет в Соловки был отправлен и Андрей Дурново. Все они были впоследствии реабилитированы, причем произошло это еще до распада СССР.
В августе 1934 г. в Соловецкие лагеря прибыл с инспекционной поездкой генеральный прокурор СССР И. А. Акулов. Он велел им дать письменные показания нескольким наиболее известным заключенным. В их число попал и Николай Дурново. Его показания сохранились и уже в конце прошлого века были опубликованы. Ученый был достаточно откровенным, возможно, кривить душой не позволяло воспитание, а может, снова решил, что хуже уже не будет.
Он писал: «Я не отрицаю своего несогласия с идеей коммунизма и с тактикой Советской власти, своих связей с профессорами Якобсоном и Трубецким, некоторыми русскими политическими эмигрантами в Чехословакии и Югославии… признаю, что я не только лично отрицательно относился к Советской власти, но и не скрывал своего отношения в разговоре с другими лицами… Но я решительно заявляю, что ни о какой организации, ставившей своей целью свержение Советской власти, никаких разговоров не было… Не помню, чтобы кто-либо возлагал какие-нибудь надежды на интервенцию. Лично считая интервенцию изменой не только Советской власти и пролетариату, но и нации, я бы непременно стал возражать и должен был бы это запомнить».
Но от него и других заключенных ждали другого – заявления, что они осознали свою вину и твердо встали на путь исправления. Тем, кто догадался написать что-то в этом духе, заменили лагерь ссылкой. Дурново остался на Соловках. В силу возраста и слабого здоровья, профессор был зачислен в инвалидную «сторожевую роту», фактически же – в основном описывал рукописи местного музея. Сильно осложняло жизнь то, что он начал слепнуть.
О дальнейшей его судьбе скупо говорят два официальных документа. Первый - «Выписка из протокола заседания Особой тройки УНКВД по Ленинградской области от 9 октября 1937 г.», где значится: «Дурново Николая Николаевича расстрелять. Лично принадлежащее имущество конфисковать». И приложенный листок с отметкой о приведении приговора в исполнение 27 октября 1937 г. Второй документ - справка, составленная УАО КГБ при Совете министров Карельской АССР уже в 1964 г., согласно которой: «На лиц, находящихся в заключении в Соловецкой тюрьме или Соловецких ИТЛ, предварительное расследование по делам не производилось, а по агентурным материалам или справке по старому следственному делу выносились на заседание Особой тройки, которая и выносила свое решение». Дурново попал во вторую категорию – ему пересмотрели приговор по старому делу (без дополнительного расследования) и заменили заключение расстрелом.
Такой же приговор по схожей схеме вынесли ряду других заключенных Соловков, в том числе знаменитому философу Павлу Флоренскому. А через несколько месяцев, уже в рамках ежовской «чистки» чекисты Апетер и Раевский, возглавлявшие эту «особую тройку», сами были арестованы как «враги народа». Но Дурново к тому времени уже погиб.
Страшная судьба ждала и детей ученого. Еще в 1936 году в результате несчастного случая погибла его дочь-инвалид. В январе 1938 года был расстрелян старший сын Андрей (чей срок подходил к концу, но, как и у отца, приговор был пересмотрен «тройкой»). А через несколько месяцев был арестован и расстрелян и последний сын Евгений (ранее из-за ареста отца и брата он не смог поступить в вуз после школы и работал затейником в одном из столичных парков отдыха). Осталась на свободе только жена, умершая от водянки в годы войны.
Отец и сыновья Дурново были реабилитированы при Брежневе, в 1960-х годах. А в 1969 году в СССР даже издали его учебник по истории русского языка, написанный в Чехословакии. Но вплоть до 1990-х его имя даже в научной среде старались не вспоминать, хотя, классификацией диалектов пользовались. В общем, жизнь Дурново стала яркой иллюстрацией поговорки «Если вы не интересуетесь политикой, это не значит, что она не заинтересуется вами».
Справедливости ради, были среди лингвистов и те, кому революция 1917 года принесла, наоборот, позитивные перемены. Об этом, в следующий раз.
Архипелаг Царьлаг
"Бывший смотритель Александровской тюрьмы говорит, что при приеме им этой тюрьмы он нашел в подследственном отделении более 300 заключенных, огромное большинство которых вовсе не знает, за что помещены, хотя содержатся там уже много месяцев. Выяснилось, что подлежали содержанию в подследственном отделении только человек 80."
"На долю администрации выпала нелегкая задача распределения незначительного числа женщин среди исключительно мужской колонии. Всякий, кто желал получить для сожительства женщину, должен был доставить 60 бревен или перевезти известное количество груза.
Сожительство с поселенцами рассматривалось как особый вид каторжных работ. Даже заявление о желании вступить в брак не могло избавить женщин от необходимости вступать в сожительство с неизвестным ей поселенцем, если это было определено приказом начальства. Отказ от сожительства влек за собой тюрьму, карцер."
"Онорский тракт получил легендарное значение, и ужасное воспоминание о массе погибших на нем от изнурения и голода людей до сих пор еще живо в сахалинском населении. Работы были ведены с безрассудной поспешностью; люди до такой степени изнурялись непосильныи трудом, подвергались таким жестоким наказаниям, настолько были лишены всяких забот об их продовольствии и здоровье, что доходили до отчаяния, массами совершали побеги, предпочитали увечить себя, лишь бы только отделаться от работ. Дорога была ведена неумело и масса тяжкого труда была потрачена совершенно непроизводительно или даже во вред делу.
Производители работ настроили массу брошенных, непригодных просек в десятки верст длиной, из которых одни упираются в неприступные горы, а другие выходят на высокие отвесные утесы Охотского моря.
В настоящее время Онорский тракт совершенно заброшен."
Источник: А. А. Пановъ. "Сахалинъ, какъ колонiя. Очерки колонизацiи и современнаго положенiя Сахалина." Типографiя Т-ва И. Д. Сытина, Пятницкая ул., соб. домъ, Москва. 1905 г.
----------------------------------------------------------------------
"Дело о зверствах во время проведения Онорской дороги на Сахалине возбуждалось несколько раз, но не увидев света, умерло под сукном. Страшные картины из недавнего прошлого Онорской дороги возникают в мозгу одна за другой...
Каторга ослабела в конец. Арестанты бегут с работы десятками. За ними охотятся надзиратели. По тайге то здесь, то там гремят выстрелы. Трупов арестантов, умерших на просеке и в тайге от болезней, от голода, от надзирательских пуль и побоев, уже не убирают и они валяются повсюду, заражая воздух зловонием. Партия тает и не хватает рук для работы, а начальство требует, чтобы дорога была готова к весне. На дорогу послали свежую партию арестантов."
Источник: журнал "Пробуждение", выпуск 4-й, 15 февраля 1909 г.
"До самого последнего времени на острове был и такой начальник тюрьмы, который известным каторжным предоставлял свободу бежать, целым рядом остроумных ухищрений направлял их в определенном направлении, где их собственноручно расстреливал. Об этих засадах хорошо помнят в Оноре."
Источник: Н. Новомбергскiй."Островъ Сахалинъ." С.-Петербургъ. Типографiя Дома Призрѣниiя Малолѣтнихъ Бѣдныхъ. Лиговская ул., 26. 1903 г.
Сахалинская каторга:
В тюрьму за стихотворение
Как ни странно, эта репрессия произошла не в "империи зла", а во вселенском оплоте демократии. В 2009 г. житель штата Кентукки Джонни Спенсер выложил в интернет стихотворение про президента Барака Обаму. Судья Джозеф Мак-Кинли назвал написание Спенсером этого стихотворения крайне опасным случаем. За своё злодеяние 28-летний Спенсер был осуждён на 33 месяца тюремного заключения и 3 года полицейского надзора.
http://www.seattletimes.com/nation-world/man-gets-33-months-...
А хоть кого нибудь с фотографии не расстреляли?
Вчера в посте про Реальные привычки, словечки и выражения Ленина появилась чудесная колоризированная фотография, к которой в комментариях задали вопрос:
А хоть кого нибудь с фотографии не расстреляли?
Только Горького?
Наши специалисты провели срочное глубокое расследование и готовы предоставить его результаты всему Пикабу.
Но, сперва, давайте снова полюбуемся! Так живенько её сделали - глаз радуется.
В.И. Ленин, М.И. Ульянова, А.М. Горький среди делегатов II конгресса Коминтерна у Таврического дворца. Слева направо: 1 – И.Г. Чаплин, 2 – Л.М. Карахан, 4 – Н.И. Бухарин, 5 – М.М. Лашевич, 6 – М.А. Пешков, 7 – А.М. Горький, 8 – В.И. Ленин, 9 – С.С. Зорин, 10 – Г.Е. Зиновьев, 13 – М.И. Ульянова, 14 – Н. Бомбаччи, 15 – Е.П. Первухин, 16 – [А.Х.] Митрофанов, 17 – [И.А.] Терехов, 18 – А.Я. Беленький, 19 – Н.М. Анцелович.
Петроград. 19 июля 1920 г.
Из тех фамилий, что были, точно не расстреляли восемь человек, включая Максима Горького.
Информацию по И.А. Терехову найти не удалось.
М.И. Ульянова; М.М. Лашевич; А.Х. Митрофанов; Е.П. Первухин; Н.М. Анцелович - умерли более-менее своими смертями.
М.А. Пешков, выглядывает за колонной слева от отца, умер в 1934 от воспаления лёгких. Мутная история, в ней замешан Ягода.
К.Б. Радек, третий слева, не указан почему-то, был избит и задушен в тюрьме в 1939-ом.
Двое были расстреляны, но не лично Сталиным:
И.Г. Чаплин воевал в партизанском отряде и расстрелян немцами в 1942-ом.
Страшный бородач итальянец Н. Бомбаччи был расстрелян тоже на собственной родине в 1945-ом, после падения Муссолини, за сотрудничество с фашистами.
Дольше всех, из идентифицированных, продержался Н.М. Анцелович - 15 сентября 1952 года.
22 апреля день обострения шизы у ненормальных
22 апреля и 9 мая, два дня в году, когда становится теплее от горящих задниц либералов.
Серьёзно, у меня такое ощущение, что человек, писавший этот пост, бился в конвульсиях и у него изо рта текла пена.
Как странно, если всю интеллигенцию перестреляли, то откуда же вылез такой прекрасный и неполживый автор? Его родители и деды тоже были поганым быдлом?
Если бы наш неполживец поменьше читал Солженицына и побольше реальные научные труды, то он бы знал, что во время Красного террора в России было убито 140 000 человек, а во время белого 300 000, более чем в два раза больше!
Во время сталинских репрессий убили 800 000 человек, за все 30 лет правления Сталина.
Раскулачено было около 400 000 кулацких хозяйств из 25 000 000, это около 1.5% (Напомню, что раскулачивание далеко не всегда означало расстрел)
И это убийство всей интеллигенции и уничтожение генофонда нации?
А, скажем, то, что делал Иван Грозный и Пётр Первый-это, прямо, намного лучше? Тогда всё было норм?
Вот так, проклятый совок просуществовал всего 70 лет, но из-за него теперь русские люди ещё 300 лет будут унтерменшами... как жаль...
Сколько коммунистов СССР погибло в 1917-1945 годах
Недавно пришел в голову вопрос - а сколько человек из партии,руководящей СССР в течение 74 лет, погибло?Начал шуровать в инете, и нашел следующие цифры:
Гражданская война - 50 000 (Фортунатов В.В. История.Учебное пособие. СПб.:Питер,2012)
Большой террор 1937-1938гг - 116 885(Правда. 1991. 14 апреля).
Великая Отечественная война - 2 000 000("История КПСС" , Т. 5, кн. 1. М., 1970. )
Правда цифра, приведенная для большого террора, сомнительна.
Во-первых, значительная часть репрессированных в те годы была исключена из партии перед арестом. Поэтому в следственных делах и приговорах такие люди проходили как беспартийные.
Во-вторых, среди репрессированных были сотни тысяч людей, исключённых из партии во время предыдущих партийных чисток. На февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года Сталин сообщил, что в стране насчитывается 1,5 миллиона исключённых из партии с 1922 года. Естественно, что на эту категорию и в особенности на лиц, исключённых за участие в оппозициях, было обращено особое внимание органов НКВД.
Но даже если остановиться на этой минимальной цифре,то выходит,что при Генеральном Секретаре ВКП(б) товарище Сталине убитых коммунистов вдвое больше, чем это сделали Корнилов, Деникин, Колчак, Юденич и Врангель вместе взятые?
Отличник или двоечник? Узнайте свой уровень подготовки к Евро-2024
Для всех поклонников футбола, Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Пара слов о "кровавых" сталинских репрессиях
Мой предыдущий пост вызвал на удивление серьезный резонанс и отклик, поэтому я решил поделиться с вами еще одной своей архивной находкой. Напомню, я - историк, работающий в одном из самарских архивов. Иногда в мои руки попадают настоящие документальные сокровища, которые я тщательно собираю в личную коллекцию.
Сегодня я хочу предложить вам оценить один, записанный осенью 1944 года, протокол комсомольского собрания. Этот небольшой документ многое расскажет о "кровавом тоталитаризме" сталинской эпохи. При этом заранее скажу - сам я не сталинист.
Большинство из нас, тех, кому сегодня от 30 до 60, росло в эпоху, когда слово "Сталин" было синонимом слова "палач". Я прекрасно помню 90-е и те мифы, которые в те годы ходили о сталинской эпохе. Рассказы о том, как человека расстреляли, за то, что он порезал сало на газетном развороте с портретом Сталина были обычным делом. Или о том, как человек получил 25 лет Колымских лагерей за то, что по пьянке дернул за хвост лошадь милиционера.
В начале нулевых ситуация начала меняться. В общественном сознании Сталина постепенно начали реабилитировать. Сначала как человека, скрепляющая железная воля которого помогла выиграть войну. Потом как великого хозяйственника, сумевшего за 10 лет провести такую индустриализацию, какая в развитых промышленных странах Европы местами складывалась до 500 лет.
Однако в последние пару лет ситуация снова начала откатываться назад. Сегодня Сталина снова поливают грязью с такой интенсивностью, с какой в свое время это делали руководимые Яковлевым перестроечные СМИ. В этом ряду, наверное, наиболее заметная агитка - это фильм небезызвестного Дудя про Колыму. Думаю, что его многие смотрели. Один из фрагментов этого фильма, в котором некто Роман Романов, представляющийся директором "Музея ГУЛАГа", рассказывает историю девочки, отправленной на Колыму за несколько розданных друзьям порций мороженого, стал притчей во языцах и поводом для долгих и нудных разбирательств. Тот документ, который я вам сегодня предлагаю посмотреть, поможет немного прояснить масштабы и "кровавость" репрессий за подобные дела.
Это протокол одного из заседаний райкома ВЛКСМ Исаклинского райкома Куйбышевской области. Вот его краткий "синопсис":
На дворе октябрь 1944 года. Великая Отечественная война. Голод. Нищета. Один из комсомольцев по фамилии Резяпкин работает заведующим столовой. Выполняя свои обязанности он закупает для столовой 84 килограмма мяса. После чего он об этом мясе по каким-то причинам забывает, мясо протухает, его обливают керосином и закапывают. Повторюсь, человек во время ВОВ по дурости и лености запорол 84 (!!!) килограмма мяса! Что же с ним стало? Может быть его объявляют немецким/японским шпионом? После долгих пыток в НКВД он сломаной рукой все подписывает, сдает всех своих друзей и встает к стенке? Уезжает на Колыму на 25 лет? Если бы его историю писал Солженицын - она бы как-то так и закончилась. Однако документ - вещь неумолимая и из него мы видим, что товарищ Резяпкин отделался строгим выговором и тем, что перед райисполкомом был поставлен вопрос о снятии его с должности инструктора по физкультуре.
Вот такая вот девочка с мороженым. Читайте документ и делайте выводы.