Какие-то территории давно и хорошо известны в качестве туристических направлений, о некоторых местах вы, возможно, прочитаете впервые, но все их объединяет одно — самобытность и способность подарить новые переживания и острые впечатления самым искушенным искателям мистических приключений. Пусть заграничные поездки пока на паузе, перед нами простирается наша страна — огромная и страшно интересная!

Сибирь занимает, по разным оценкам, от половины до 70% территории России. В представлении многих именно здесь — истинная Русь: суровая, гордая, богатая. Меж тем, современные сибирские территории вошли в состав Российской империи относительно недавно, в XVI–XVII столетиях, и до сих пор этот обширный регион, при всей своей освоенности, остается «землей непознанной». Вошедший в поговорку сибирский мороз словно законсервировал множество хтонических тайн этих мест.

Республика Алтай — жемчужина Южной Сибири. Из-за невероятной, инопланетной красоты Алтай называют то «русской Исландией», то «русской Швейцарией» что, конечно, не вполне справедливо — местные захватывающие дух горы и прозрачные как слеза озера хороши собственным, уникальным образом. Но Алтай манит не только любителей лыжных склонов и рассказов Шукшина. Таинственные исконные племена и народы, населявшие предгорья, оставили множество тайн — леденящих душу и в то же время дающих прикоснуться к тем временам, когда Земля была молода, и люди и боги жили на ней бок о бок. Средоточие всех впечатлений может подарить одно «место силы» — гора Белуха, вершина Катунского хребта.

Гора Белуха

В зависимости от планов, к Белухе можно подобраться, прилетев или приехав по железной дороге в Барнаул, Новосибирск или Горно-Алтайск, далее — автотранспортом и конной тропой (через Усть-Коксу и Тюнгур). Также внутренние маршруты по Алтаю к Белухе строятся через Бийск.

Не влезай — ослепнешь

Белуху называют «пупом Земли» — и это не просто фигура речи. Гора удалена на одинаковое расстояние от четырех океанов — Северного Ледовитого, Тихого, Индийского и Атлантического, а ее вершины точно проецируют звезды пояса Ориона. Люди приходят сюда за откровениями и ответами на вопросы — и никто не возвращается обделенным.

Впрочем, потомки коренного населения, живущие близ алтайских гор, считают тех, кто собирается взбираться на Белуху, совершенно выжившими из ума. Алтайцы почтительно называют гору Уч-Сумер — «Трехглавая», или Кадын-Бажи — «Вершина Катуни». Одна из красивейших в России рек берет начало именно здесь.

Река Катунь

Вообще-то вершин у Белухи две, а между ними находится так называемое Седло. По преданию, в вершины горы превратились хан Бешпек и батыр Чемал, которые не смогли уберечь деву Кадын от колдовства демона Алмыса. Кадын была хранительницей несметных сокровищ, которые добрые духи гор оставили людям. Алмыс потерпел неудачу в попытке завладеть ими, и засыпал Кадын и Чемала проклятым песком. Сокровища пропали навсегда, и никто не смог их найти, как ни пытался. Дева стала рекой, батыр — меньшей, Западной вершиной, а Бешпек, отец Кадын, от горя окаменел и стал вершиной Восточной, возвышающейся над уровнем моря на 4506 метров. Сейчас это самая высокая точка не только Алтая, но и всей Сибири.

Но вовсе не из-за высоты горы местные переживают за тех, кто стремится взобраться на Белуху. Издревле восхождение туда у жителей окрестных селений не допускалось ни при каких обстоятельствах — в семьях, живущих по традиционному алтайскому укладу, это до сих пор считается ужасной дерзостью, за которой неминуемо последует кара.

Тем, кто решится подняться на вершины Белухи, предание грозит немедленной слепотой, поэтому желающих из исконного населения находится немного. Более того — алтайские женщины много веков придерживаются настоятельной рекомендации вовсе не смотреть на гору.

Причину они находят не подлежащей обсуждению. С древнейших времен на Белухе живет Умай, Великая Мать всего сущего. Пожалуй, это одна из немногих богинь, никогда не имевших святилища. Ее храмом стала сама природа.

Осторожно, добрая богиня

Умай — древнейшее женское божество тюркских народов, пришедшее к ним из первых верований первых людей в те времена, когда патриархат еще не захватил пантеоны. Умай была верховным богом-женщиной, святой матерью, которая в виде белой птицы выпорхнула из океана — и «снесла яйцо», в котором оказались все мы. В своем хтоническом воплощении она объединяла и Луну, и Солнце, поэтому могла предстать в ужасной ипостаси Кара-Умай — «злой матери». Вездесущие ученые, конечно, выяснили, что «двуличие» богини помогало древним людям осознать цикл рождения и смерти, но для алтайцев роль Умай в жизни была и остается вовсе не метафорической, а совершенно реальной.

По поверью, Умай лично участвует в зачатии, рождении и благополучии каждого младенца до трех лет, и не просто в виде какой-то надзирающей силы, а совершенно практическим образом, отделяя часть себя и поселяя ее в новом человеке. Поэтому издревле в алтайских горах люди используют посвященные Умай обереги — поделки из белых перьев, которые помогают лететь по жизни легко, как птица, и маленькие стрелы — считается, что Умай охраняет детей, стоя с луком наизготовку.

Резиденция Умай на вершине Белухи это место, где собраны души не живущих на Земле людей — тех, кто еще не родился или вернулся к праматери, ожидая новой очереди воплощения. Конечно, никому из смертных не стоит туда соваться! Не правда ли, слышны отголоски сказки о Снежной королеве?

Существовал всего один повод, по которому алтайские женщины всегда могли обратиться к Умай, не опасаясь вызвать ее гнев. Когда на Алтай начали приезжать путешественники, известие об этой суперсиле богини разнеслось по всему миру — и с тех пор к ней отовсюду едут именно за такой помощью.

По преданию, Умай, как распорядительница жизненной силы, избавляет от бесплодия. Местные женщины обращались к ней через шамана, приезжие — как придется.

Записан был такой порядок обряда: шаман заговаривает молоко и берестяную куколку со стрелой, поет специальные песни, чтобы отвлечь старика — хозяина гор. Как только хозяин теряет бдительность, появляется возможность обратиться напрямую к богине. Она особенно любит березы, поэтому женщина, мечтающая о ребенке, представляется ею — стоит на белом полотне, и шаман обливает ее молоком, рассказывая, каким станет будущий ребенок. Куколку вешают на березовое дерево, которое обязательно должно быть неподалеку от места камлания, наутро после обряда ее можно забрать — и ожидать пополнения.

Ущелье Ярлу

С шаманской деятельностью связано отдельное место на Белухе — ущелье Ярлу, где можно увидеть Каменный город, в центре которого лежит Шаманский камень, также известный как Камень Николая Рериха. Это — серьезный энергетический ресурс, знакомство с которым запоминают все, кому посчастливилось к камню прикоснуться. Пейзажи ущелья моментально вызывают в памяти полотна легендарного русского мистика, потому что гора тут словно раскрашена чередующимися яркими полосами. Невозможно поверить, но, говорят, Рерих, посещавший Алтай, никогда не был в ущелье Ярлу, хотя написал несколько очень достоверных пейзажей этих мест. Видимо, подключившись к обзору через высшие сферы.

Ярлу считается местом радости Умай — и самое удивительное, что очертания хребта Белухи, если смотреть от Каменного города, складываются в линию профиля, шеи и груди лежащей женщины… Великая мать наблюдает за своими детьми!

Место последней битвы

В старинных русских апокрифах Белуха зовется Мировой горой и Адамантином. Адамант — старинное название алмаза, и в сказках мы нередко встречаем такую гору под сходными названиями — хрустальной, стеклянной, ледяной. Именно такая гора именуется центром и отправной точкой существующего мира, «Бел-горюч камнем», из которого «текут реки». Узнаваемая картина, не правда ли?

И именно лед дал жизнь самому загадочному и неоднозначному, хотя и самому молодому местному божеству — Белому Бурхану и его подручному Ойрот-Хану. В 1904 году с вершин Белухи сорвались глыбы льда, и очертания горы изменились. Это было воспринято как откровение, предсказанное древними преданиями, и на Алтае появилась новая религия, бурханизм, «белая» вера, противопоставлявшаяся «черной», шаманской. Местное население решило, что вскоре стоит ожидать явления спасителя алтайского народа — то ли воплощения Будды, то ли всадника Апокалипсиса. «В разбросанных юртах шепчется легенда, что на реке Катуни произойдет последняя битва людей», — писали те бурханисты, что были обучены грамоте, и с тех пор ледяной всадник на белом коне неожиданно является то на одном, то на другом склоне Белухи, а бурханизм врос в традиционные верования алтайцев.

Многие помнят, что относительно недавно мы в очередной раз готовились к концу света — в 2012 году его пообещал календарь Майя, и опять же, древние манускрипты связали спасение с горным Алтаем. В подножье Белухи устремились мистики со всего мира, верящие, что гора — ворота в древнюю Шамбалу, которые откроются, как только ангелы протрубят финал. Известно, что на близлежащих землях сельскохозяйственного назначения даже был построен VIP-бункер для высокопоставленных лиц, приехавших встречать конец света. Он так и остался пустовать. Конец света не состоялся, но маршрут все запомнили.

Предъявите праведность

С землей обетованной Шамбалой Белуху связывают давно — есть поверье, что алтайская гора соединена с Тибетом скрытым ходом, известным лишь избранным. На Алтае обнаруживали буддистские пещерные алтари и скульптуры, появившиеся задолго до «прорыва» бурханизма, что убеждало мистиков в мнении — между двумя центрами божественного притяжения есть некий портал.

Не только экзотические буддисты, но и адепты традиционного для России христианства нашли в Белухе магическое пристанище. В XIX веке в старообрядческом «списке» была представлена страна Беловодье, которую населяют потомки православных христиан и бежавших от гонений жертв церковной реформы Никона. В Беловодье — рай на земле, хотя климат там очень суровый: зимой холодно, часто бывают землетрясения. Зато летом и весной страна процветает и дает обильный урожай, но главное не это, а то, что там удалось построить государство, где управляют народ и уважаемые духовники. Нет ни воровства, ни иных преступлений, и даже звери живут в мире и согласии. Беловодье сказочно богато золотом и самоцветами, а еще через него течет молочная река с кисельными берегами…

Конечно, местом входа в удивительное место была определена высшая точка Алтая. И с тех пор не иссякает поток желающих найти царство справедливости — хотя и уточняется, что сделать это может лишь человек праведный и чистый душой.

То ли Беловодье окончательно прекратило прием эмигрантов, то ли претенденты совершенно не отвечают базовым требованиям, но в последние сто лет не было никаких новых сведений о чудесной стране. Зато, приехав в горы Алтая, можно полюбоваться на сказочную реку с кисельными берегами: текущая поверх месторождений каолина Белая Берель несет свои молочные воды, а на берегах ее буйным цветом цветет пурпурный иван-чай.

Источник

В 1920 году, когда Унгерн гонялся за партизанами по забайкальским сопкам, в баварском Байрете, городе Рихарда Вагнера, состоялась первая встреча Адольфа Гитлера с членами известного впоследствии «Общества Туле». Одним из них был Рудольф Гесс, ассистент кафедры геополитики в Мюнхенском университете, которую возглавлял Карл Хаусхофер, бывший немецкий военный атташе в Токио и будущий президент Германской академии наук. Его идеи оказали сильное влияние на молодого Гитлера.

Хаусхофер, в частности, выдвинул гипотезу о том, что прародиной ариев была Центральная Азия, район нынешней Гоби. Примерно три-четыре тысячелетия назад климат здесь изменился, цветущие долины превратились в пустыню, после чего арийские племена переселились частью в Индию, частью — на север Европы; следовательно, их прародину, легендарную страну Туле, традиционно отождествляемую с Исландией или Гренландией, нужно искать на Востоке. Подтверждением этой гипотезы служил буддийский миф о Шамбале — таинственной подземной стране мудрецов и праведников. Они рассматривались как носители эзотерической культуры народа, в древности обитавшего на территории современных Монголии, Тибета и Амдо. Считалось, что предание о Шамбале в фантастической форме отражает исход ариев, стоявших на более высокой цивилизационной ступени, чем те племена, что пришли им на смену и создали этот миф.

В 1930-х годах гипотеза Хаусхофера стала одной из официальных научных доктрин Третьего рейха. Центральная Азия с Монголией и Тибетом трактовалась как колыбель германцев, как потаенное мистическое сердце мира. Отсюда совсем близко и до «Меморандума» Танаки, и до Волосовича с его уверенностью в том, что хозяин Монголии обретет власть над всей планетой, и до попытки Унгерна именно здесь начать строительство нового мира.

В этом пункте идеи Хаусхофера вошли в соприкосновение с иной традицией, восходящей к Елене Блаватской с ее «Тайной доктриной». Ссылаясь на некие рукописи из гималайских монастырей, она утверждала, будто в Тибете находятся центры сакрального знания, сохраненного для человечества полубожественными старцами-«махатмами». Немного позже француз Жозеф Сент-Ив д'Альвейдр локализовал место их обитания. С помощью телепатических посланий, которые, как он утверждал, присылал ему Далай-лама, Сент-Ив подробно описал существующий под Гималаями священный город Агарта (Агартхи), чьи обитатели тайно контролируют ход мировой истории через избранных ими народоводителей верхнего, наземного мира. Наконец в 1922 году в Нью-Йорке вышла книга Антония Фердинанда Оссендовского «Люди, звери и боги», имевшая колоссальный успех по обе стороны Атлантики. В Германии среди ее читателей были Гесс, Хаусхофер и, возможно, сам Гитлер, а в Советской России — эзотерик Александр Барченко, небезуспешно убеждавший ОГПУ в возможности поставить могущество Шамбалы на службу мировой революции. Умалчивая о Сент-Иве как источнике своего вдохновения, Оссендовский оперировал исключительно личными впечатлениями, якобы вынесенными из встреч с монгольскими князьями и ламами, и одним этим вызывал доверие к себе. Его красочные рассказы о подземном «царстве Агарты» обеспечили новым кредитом поблекшие к тому времени фантазии французского мистика.

В Улясутае князь Чультун-бэйле, позже убитый по приказу Унгерна за мнимое сотрудничество с китайцами, будто бы поведал Оссендовскому следующее: «Уже более шестидесяти тысяч лет как один святой с целым племенем исчез под землей, чтобы никогда не появляться на ее поверхности. Много людей с тех пор посетило это царство — Сакья-Муни, Ундур-гэген, Паспа, хан Бабур и другие, но никто не знает, где оно лежит… Его владыка — царь вселенной, он знает все силы мира и может читать в душах людей и в огромной книге их судеб. Невидимо управляет он восемьюстами миллионами людей, живущих на поверхности земли».

Книга Оссендовского появилась через год после смерти Унгерна, но это не значит, что ему не известно было ее содержание. Автора он знал лично и часами беседовал с ним в мае 1921 года, накануне похода из Монголии в Забайкалье. Поговаривали, что Оссендовский «подогревал» его мистицизм.

Петр Врангель, белый генерал и командующий Русской армией, а в годы Первой мировой войны — полковой командир Унгерна, отмечал, что «острый проницательный ум» странно уживался в нем с «поразительно узким кругозором». Точность этой несколько высокомерной характеристики сочетается с ее ограниченностью. Унгерн знал языки, много читал; в аттестации, составленной его сотенным командиром в 1913 году, говорится, что он выписывает несколько журналов и «проявляет интерес к литературе не только специальной, но и общей». Однако это была, видимо, совсем не та литература, на которой воспитывался Врангель.

Круг чтения Унгерна определить невозможно, в своих письмах, приказах и на допросах в плену он ни разу не сослался на какого-то автора и не назвал ни одной книги, кроме Библии. По рассказам, барон отдавал предпочтение философии. С юности при нем будто бы всегда была какая-нибудь философская книга, которую он «для удобства чтения разрывал на отдельные листы» и в таком виде возил с собой, но «философией» для его соратников могло быть все, что не беллетристика, включая сочинения оккультного и неомифологического толка.

История знает не столь уж редкий тип политика, чье самоощущение Кромвель выразил известной формулой: «Стрела в колчане Божьем». В XX веке эти люди уже не удовлетворялись старыми, в рамках той или иной конфессии, представлениями о владельце этого колчана, избравшем их своим орудием. Унгерн являл собой именно такой психологический тип, а как следствие — окружал себя ламами-прорицателями, взятыми напрокат из монгольских монастырей, и то просил своего агента в Пекине обратиться к какому-то «гадальщику», характеризуя его словом «мой», то пользовался услугами одной из офицерских жен, умевшей хорошо гадать на картах. Его суеверие вытекало из безотчетного чувства, подсказывающего, что при той исторической роли, которая отведена ему Провидением, он не может не получать указаний свыше, нужны лишь посредники между ним и его незримыми водителями. Раздражавшие соратников барона «грязные ламы», «кривоногие пифии», «степные кудесники» должны были принимать и расшифровывать сигналы, поступающие от тех, кто привел его в Монголию и вручил ему власть над этой страной.

В тибетской тантре путь к овладению тайными магическими силами начинается с власти над собственным телом, ибо оно как часть мироздания подчиняется единым для всего сущего законам; других инструментов у человека попросту нет. Приблизительно так же Унгерн хотел понять смысл собственной судьбы, чтобы через нее постичь явленный в нем самом вектор мировой истории. Все это не формулировалось, не домысливалось до конца, тем более не проговаривалось прямо, но, видимо, существовало как субстрат его мировоззрения и давало ему ту энергию, какой отличались первые адепты кальвинизма с их верой в божественное предопределение. Латинское amor fati могло бы стать девизом Унгерна. В протоколах его допросов слово «судьба» всплывает регулярно, а в резюме одного из них отмечено: «Признал себя фаталистом и сильно верит в судьбу».

Ламы говорили Оссендовскому, что когда-нибудь обитатели Агарты выйдут из земных недр. Этому будут предшествовать вселенская кровавая смута и разрушение основ жизни: «Отец восстанет на сына, брат на брата, мать на дочь. А затем — порок, преступление, растление тела и души. Семьи распадутся, вера и любовь исчезнут». Вся земля «будет опустошена, Бог отвернется от нее, и над ней будут витать лишь смерть и ночь». Тогда «явится народ, доселе неизвестный»; он «вырвет сильною рукою плевелы безумия и порока, поведет на борьбу со злом тех, кто останется еще верен делу человечества, и этот народ начнет новую жизнь на земле, очищенной смертью народов».

Ту же апокалиптическую картину современности Унгерн рисовал в письме князю Цэндэ-гуну: «Вы знаете, что в России теперь пошли брат на брата, сын на отца, все друг друга грабят, все голодают, все забыли Небо». Без труда вписывалось в реальность и предсказание о неведомом народе с «сильною рукою» — в нем Унгерн увидел кочевников Центральной Азии.

В 1919–1920 годах, наездами бывая в Харбине, он часто встречался там с неким Саратовским-Ржевским, которого ценил за «светлый ум и благородное сердце», и доверял ему «свои сокровенные мысли». Суть их состояла в следующем. Примерно к исходу XIV века Запад достиг высшей точки расцвета, после чего начался период медленного, но неуклонного регресса. Культура пошла по «вредному пути»; она перестала «служить для счастья человека» и «из величины подсобной сделалась самодовлеющей». В эпоху, когда не было «умопомрачительной техники» и «чрезвычайного усугубления некоторых сторон познания», люди были более счастливы. Буржуазия эгоистична, под ее властью западные нации быстро движутся к закату, и русская революция — начало конца всей Европы. Единственная сила, могущая повернуть вспять колесо истории, — кочевники азиатских степей, прежде всего монголы. Сейчас, пусть «в иных формах», они находятся на той развилке общего для всех народов исторического пути, откуда Запад когда-то свернул к своей гибели. Монголам и всей желтой расе суждена великая задача — огнем и мечом стереть с лица земли разложившуюся европейскую цивилизацию от Тихого океана «до берегов Португалии», чтобы на обломках старого мира воссоздать прежнюю культуру по образу и подобию своей собственной.

«Мистицизм барона, — писал знавший его в Монголии колчаковский офицер и поэт Борис Волков, — убеждение в том, что Запад — англичане, французы, американцы — сгнил, что свет — с Востока, что он, Унгерн, встанет во главе диких народов и поведет их на Европу. Вот все, что можно выявить из бессвязных разговоров с ним ряда лиц».

За «мистицизмом» Унгерна стояла настолько расхожая, что ее источником он считал Библию, мысль о скором конце одряхлевшей Европы, обреченной, как некогда Рим и Византия, быть разрушенной несущими свежую кровь новыми варварами. Владимир Соловьев сформулировал неизменно повторяющуюся историческую схему, не многим отличную от варианта князя Чультун-бэйле: «Тогда поднялся от Востока народ безвестный и чужой…». Брюсов вопрошал: «Где вы, грядущие гунны, что тучей нависли над миром?» Блок провидел «свирепого гунна», который будет «в церковь гнать табун и мясо белых братьев жарить», а Максимилиан Волошин в 1918 году, когда Унгерн принял командование монгольской конницей в отряде атамана Семенова, надеялся, что «встающий на Востоке древний призрак монгольской угрозы» заставит Россию преодолеть внутреннюю распрю. Сам Унгерн тоже, надо полагать, не случайно подчеркивал тот сомнительный факт, что его род ведет происхождение от гуннов.

Воплощением этих судьбоносных всадников стали для него монголы. Прозябающие на периферии мировой истории, не принимаемые в расчет ни западными политиками, ни большевиками, они должны были принести в мир испепеляющий, очистительный огонь, но сами не могли осознать свою миссию. Во многом из того, о чем говорил и писал Унгерн, угадывается уверенность в том, что он послан судьбой в Монголию с целью пробудить дремлющие здесь могущественные силы. «Дать толчок» — одно из любимейших его выражений. Оно постоянно встречается в его письмах и протоколах допросов.