Ксива
“Красная рубашка, золотой орнамент — познакомьтесь с “муркой, господа!
Опер носит “мурку” в потайном кармане — и не расстается никогда!"
Николай Юрьевич.
Удостоверение — маленькая красная книжица с тиснением золотыми буквами - Главное Управление внутренних дел. Она же «ксива», «мурка», «корка». Никакой изящной полиграфии внутри — черно-белая фотография сотрудника, серо-синяя бумажная вклейка с серийным номером бланка строгой отчетности. Тисненая печать ГУВД на вписанными ручкой звании, фамилии, имени и отчестве. Лейтенант милиции Пятницкий состоит в должности оперуполномоченного уголовного розыска. Мелким шрифтом внизу: «Предъявитель удостоверения имеет право на постоянное хранение и ношение табельного огнестрельного оружия и специальных средств». Личный номер. Подпись начальника территориального органа. Гербовая печать на подписи. Только и всего — казёнщина и никакой романтики.
Символ власти — тысячи, десятки, а может, и сотни тысяч людей мечтают заиметь такую краснокнижицу. Думают, наивные, что «ксива» дарит власть и открывает нужные двери.
Вадим сдал замполиту справку, заменявшую удостоверение, фотографии в лейтенантской форме и в означенный день явился в отдел кадров ГУВД.
— «Коркой» где попало не маши, — сказал майор-кадровик и протянул журнал учета служебных удостоверений, — Потеряешь — ответственность вплоть до увольнения. Это хуже, чем оружие потерять! Понятно? Вот здесь распишись за получение.
— Так точно, — сухо, по-военному ответил лейтенант Пятницкий. Служит не первый год, с училища. За утрату военного билета курсантов по голове не гладили — десять суток адовой гауптвахты на Садовой. Четыре года в школе МВД носил такое же удостоверение, только написано было «в должности курсанта», а «право ношения-хранения оружия» было перечеркнуто. Потеря курсантской «ксивы» — минимум строгий выговор, могли и отчислить. Вадим носил удостоверение в нагрудном кармане форменной рубашки, в купленной на рынке красной обложке с металлическими уголками.
Курсантская ксива — не пропуск в ментовское братство. Курсанты не слыли своими среди сотрудников и не имели доступа к корпоративным льготам. «Курков» менты дрючили на общих основаниях с гражданскими, а иногда и строже. Никакой причастности к таинственным «органам» Вадим не ощущал. Единственная корпоративная льгота — милиция на метрополитене: «кроты» пускали в метро по «ксиве» в служебный туалет и на закрытые в час пик ветки.
****
«папа умер я одна решай сам» - Вадим схватил телеграмму с тумбочки дневального, пока никто не успел прочитать. Успел – телеграммы и письма не свалены в кучу руками курсантов, а аккуратно лежали стопкой, оставленные рукой почтальона.
«Папа умер. Я одна» — от Ленкиных слов веяло тоской и скорбью.
«Решай сам» — ты мужчина, решай, сможешь ли оставить единственную женщину одну.
Вадим решился и удрал. Удрал, воспользовавшись тем, что в праздничные "длинные" выходные никто из курсовых офицеров искать не будет. Ушёл в «самоволку». Совершил тяжелейший дисциплинарный проступок — покинул пределы гарнизона без разрешения начальника Школы. Хотя нового взводного, знакомца ещё по училищу, курсант предупредил, что уедет.
— Туда-сюда, товарищ старший лейтенант, очень надо. Она ждёт! За четыре дня выходных обернусь!
— Поближе поебаться не мог найти? — с ноткой презрения в голосе сказал взводный. — Езжай, прикрою. Но если влипнешь в историю — ты мне ничего не говорил, а я ничего не знал. По всей строгости. За такой "залёт" отчислят сразу.
— Понял, Олег Иванович. Не влипну, — пообещал Вадим. Курсант не был военным — попасться гарнизонному патрулю не мог. Пить не пил, оставалось ввязаться в драку с хулиганьём на Чёрной речке и в честном бою потерять ксиву. Поэтому променад по Питеру в следующий раз.
Вадим не мог не приехать — Ленка тяжело переживала смерть отца и, судя по телеграмме, потерялась в себе. Он скучал по Ленке. Сильно скучал. Денег было в обрез — на дорогу и на еду. Занял ещё — купил большую сумку продуктов. Лучше так, продуктами, чем деньгами — деньги разойдутся, а время страшное, почти голодное.
Пятницкий рванул в Питер.
****
Ленка встретила сухо, молча, прижалась к Вадиму, бросив скромный букет на трюмо с завешанным черной материей зеркалом. Матери не было — уехала на дачу в Токсово, оставив Ленке квартиру. «Положили молодых и оставили одних…».
В Ленкиной спальне на столе стояла металлическая урна с прахом отца.
«Забрала в крематории урну, а папа такой лёгкий, — прорыдала Лена, — я несу, а он лёгкий, представляешь?».
Студентка накачалась спиртным — початая баночка газированной водки «Чёрная смерть» стояла рядом с урной.
Вадим утешал, как мог. Скорее не как мог, а как хотела Лена. ”В такт музыке, медленно и печально” — как в пошлом анекдоте. Урна с прахом отца никого не смущала, так и стояла на столе, напротив дивана, на котором поселилась парочка. Насытившись, Вадим бегал в ларёк, на Савушкина за “Чёрной смертью”. Так прошли день и ночь — пора возвращаться.
Ленка не хотела, чтобы Вадим уезжал, оставляя её одну, это чувствовалось - Ленка нервничала и давилась на балконе курсантскими сигаретами - "баловалась".
Вадим не хотел уезжать тоже, но подставить взводного и курс на дисциплинарный проступок не мог. Обещал вернуться вовремя и без происшествий — значит, должен вернуться. Билеты на поезд взяты туда-обратно, оставался маршрут: трамвай- метро-Московский вокзал. Курсант успевал. Покидав в сумку скромные пожитки, Пятницкий проверил карманы — билет на поезд, паспорт и сигареты оказались на месте. Не было удостоверения. Проверил ещё раз, вытряхнул сумку — “ксивы” не было. Это фиаско. Это пиздец, честно говоря.
Вадим заметался по чужой квартире, не понимая, что делать. Нагая Лена полулежала на диване, посасывала газированную водку и смотрела на курсанта остекленевшим взглядом. Пошарил рукой в постели, полез под диван — мало ли?
— Потерял чего? — спокойно спросила Лена.
— «Ксиву», удостоверение, — просипел Вадим, шаря рукой под диваном. Ничего, кроме пыли под диваном, не обнаружено.
— Выкинут тебя, дурака, из «органов», Пятницкий — холодно резюмировала Ленка, сделала глоток и поставила баночку с водкой на табурет у дивана.
“Органы” — слово кольнуло Вадима. Ни с какими “органами” он себя не ассоциировал. Да, курсант, да, учусь на оперативника. Но “органы” — это не про него. “Органы” - про фильмы, книги-детективы и разоблачающие большой террор статьи в “Огоньке”. "Органы" - это не про Вадима, нет. Это про суровых мужчин с казёнными лицами. Ношу погоны, да, который год ношу. Но “органы…”
"Чем похожи милиционер и говно? - они оба из внутренних органов" - вспоминался мерзкий анекдот.
— Знаешь, почему на Литейном Большой дом зовут "большим"? — вдруг спросила Ленка.
Вадим прекрасно знал, что в этом доме квартируют ГУВД и Управление Федеральной службы контрразведки.
Вадим промолчал.
— Потому что из окон Большого дома Колыму видно! — ответила сама себе Лена и замолчала.
Пятницкому хотелось, чтобы Лена говорила, но она молчала, поглядывая злым, ненавидящим взглядом. Лучше бы говорила, кричала, истерила. Хоть и ударила. Только бы не молчала.
Ленка закрылась в ванной, шумно включив воду, показывая, что провожать не намерена. Вали, мол...
Настроение убито скорой разлукой и пропавшим без вести удостоверением. Пошарил по карманам джинс — нашёл пятитысячную купюру. Захотелось сбегать в ларёк, взять еще пару банок «смерти» и упиться насмерть. Учёбе конец — отчислят, взводного уволят. Хорошо, в армию не заберут — уже отслужил. Вот баран... Куда ты дел ксиву?
Вадим вышел в коридор и сел на пол у телефонного столика, глянул на часы. До поезда оставалось всего ничего - сто двадцать минут. Что делать, не знал — “ксивы” не было.
Из ванной вдруг вышла Ленка, кутаясь в махровое полотенце. Резко взмахнула рукой, в воздухе что-то мелькнуло и больно ударило Вадима в лицо. Курсант потер рукой щеку и опустил взгляд на пол. Под ногами лежала «ксива» в красной обложке.
— Вали отсюда, Пятницкий. — негромко сказала Ленка.
Вадим вопросительно посмотрел не неё.
— Вали! — закричала она, взяла сумку, открыла дверь, и выбросила шмотки на площадку. Вадим, сгорбленный, словно побитый пёс, натянул кроссовки, накинул куртку и вышел следом за сумкой.
Дверь закрылась, ключ повернулся в замке.
“Я под погонами, Лена… Если я останусь, я подставлю очень хорошего человека” — хотел сказать курсант Пятницкий, но не успел.
Слишком быстро выставили за дверь.
****
Жестяную банку «Чёрной смерти» Пятницкий всё же купил, выпил в тамбуре поезда перед сном, чуть не сблевав от крепости и газов. Водку закусил «курятиной» — сигаретами.
Не хотелось думать совсем, но в отравленном водкой юном мозге мысли появлялись сами собой..
“Органы” - это больно. Корешком “ксивы” по губам. Дура ты, Лена… Или я дурак?”
Уснул за полночь, под стук вагонных колёс - этот звук он не любил с детства, как и душный запах плацкарты.
Утром, до развода на занятия, курсант Пятницкий доложил о прибытии взводному. Старлей кивнул, оставшись довольным, мол, молодец, не подвёл боевого товарища.
После занятий на имя Вадима пришла телеграмма. Четыре слова, прописью: “как безжалостно ты уехал”.
«Безжалостно. Уехал.» Пятницкий сложил листок телеграммы и спрятал за обложкой “ксивы”. Пусть будет рядом, с безжалостным сердцем.
****
— Бухать пойдешь — удостоверение с собой не бери, — усмехнулся кадровик, — и морду набьют, и удостоверение отберут. Потом с “ксивой” преступление совершат — тебя посадят вместе с преступниками. Может быть ещё хуже — удостоверение найдут и убьют, за то, что мент. Всякое бывает.
— Да понял я, понял, — ответил раздосадованный опер, представляя себе вручение служебного удостоверения немного иначе. Торжественнее, что ли, — из личинки мента стал полноценным офицером милиции, сотрудником уголовного розыска. Можно и поздравить.
— Иди, служи, — сказал кадровик и указал Пятницкому на дверь. Вадим спрятал удостоверение во внутренний карман куртки — никогда не прятал документы в сумку, только в карман. Так ближе, роднее, спокойнее.
Со слов опытных коллег, удостоверение нужно в быту для нескольких вещей: отмахиваться от гаишников и “роботов” из ППС, брать в долг продукты в соседнем магазине и бесплатно ездить на общественном транспорте.
Машины у Вадима не было, нет и не предвидится, управлять автомобилем, несмотря на наличие «прав», толком не умел. На улице не хулиганил. Продукты не нужны — кормили бабушка с дедушкой, оставался только проездной на «все виды общественного транспорта, кроме такси», — так гласил закон. На закон в России плевать: в маршрутку по «ксиве» не пускали. Потому что “такси”, да.
В метро и трамвай пускали — и то хлеб.
Если посмотреть на жизнь трезво, удостоверение лично Пятницкому никакой радости, кроме геморроя, не приносило. Только для решения оперативно-служебных задач.
Но кто смотрит на жизнь в двадцать три года трезво?
