На теплоходе многие удивлялись как меня, южанина, из края помидоров, газа, рыбы и конопли занесло в Нижний. В этом не было особого секрета – на теплоход меня пристроил дедуля, который был старым другом заместителя директора конторы, которая владела теплоходом. Я много лет провел в море, стараясь не пользоваться протекцией дедули, практически ветерана речного флота, но пара неверных поворотов занесла меня в место под названием «жопа». Флот – это огромная деревня, где все всех знают, или же как говаривал мой дед: «На баке бзднул – на корме скажут обосрался». И я довольно быстро оброс репутацией добросовестного, но немного неуравновешенного работника. Своевольных подчиненных, которые прямым текстом, укажут начальнику на то, что он дурак, если он и впрямь дурак, не особо любят везде. А у меня это было в порядке вещей. Боцман с двумя учебными штурманским дипломами – я мог ткнуть носом старпома в незнание МППСС, если тот косарезил. То бишь, почему меня не очень любило флотское начальство, мы вроде бы разобрались. И ко всему у меня кончились по срокам морские документы. Пока я разгребал накопившиеся на берегу за годы фактического отсутствия там проблемы - меня задним числом уволили из конторы, на которою я работал последние пару лет. И вполне понятно за что – во-первых, я до кишок затрахал кадровиков (не спрашивайте как), во-вторых, же не вышел на контракт вовремя.
Деньги кончились резко, а посему я оброс умопомрачительным количеством долгов. Туда входили и займы на учебу, ибо мне, так и не ставшему штурманом человеку, родители прокапали мозг, чтобы я получил высшее образование. И долги за съемную хату, и долги на мои умеренные запои. Звонок от деда на день рождения стал знаком свыше, ибо печень я гробил уже почти год.
- Ты на пассажирском ещё поработать не хочешь? А то я слыхал, у тебя проблем изрядно накопилось.
- Когда и куда ехать?
Да, да – диалог был не слишком длинным, и только закрыв сессию, я созвонился с дедулиным другом, и на следующие сутки дернул в Нижний. Сначала мне обещали должность рулевого на четырешке (четырехпалубный теплоход), но до тринадцатого мая я должен был попрыгать матросом на пузыре (двухпалубный теплоход триста пятого проекта). Где я собственно и остался. Всех причин объяснять не буду, но того что с растянутыми связками на левой ноге, второе вооружение я тупо не пережил бы было вполне достаточно.
Из-за этой ситуации за мной на пару месяцев закрепилось прозвище «Подкидыш». В коллектив я вливался не особо шустро, но мой напарник стал мне почти как брат ещё в затоне, на вооружении. Объединила нас изначально, жгучая, готовая в любой момент выплеснуться, ненависть к боцману. Нами, двумя здоровыми лбами, двадцати четырех и двадцати семи лет, пытался помыкать щегол, которому едва исполнилось двадцать. Делал он это с серьезным видом, периодически пытаясь угрожать. Я тоже угрожал в ответ, да так что его угрозы, на фоне моих выглядели детским лепетом. Например, я пообещал разок, что отрежу ему мочки ушей, и ноздри пока он будет спать. Или примерялся минуты две вилкой к его глазу во время обеда. И, дождавшись, наконец, вопроса «Че вылупился?!» поведал боцману, что его глазное яблоко смотрелось бы на этой вилке просто замечательно, а если ещё и горчичкой помазать… Что? Говорите я псих? Ну, здесь мне тоже так сказали.
Жизнь моего напарника, была едва ли не в десяток раз поговёней моей, а посему к моим загонам он относился вполне спокойно. В четыре года он попал в детский дом, потом похоронил свою первую девушку, потом вторую, и третья по злобной иронии судьбы тоже умерла. Я бы мог назвать его «Синяя борода», если бы он не относился к этим историям столь трепетно. С тех пор он стал всеми правдами и неправдами избегать серьезных отношений. Как говорил об этом сам Толик (а звали его так)? Сам Толик старался этой темы не касаться. И я его вполне понимал, вернее, сочувствовал и вникал. Ибо, по-моему, личному мнению понимать человека можно лишь пережив что-то такое же, или хотя бы сходное. Я же за свои двадцать четыре годика отношениями не оброс ни разу, да и ветреностью подобной Толику тоже не страдал. На баб у меня всегда не хватало либо времени, либо здоровья, либо денег. Исходя из этого - секс для меня тоже перестал быть потребностью. За что меня тоже считали психом. Хотя признаться, по его обилию в мою бытность практикантом на самарском пассажирском теплоходе, я скучал иногда. Все естественно снова свелось к моей персоне, но в принципе это ведь моя история. История обо мне и ситуациях с моим непосредственным или косвенным участием.
Итак, с чего бы начать, само повествование, чтобы вновь превратить это в цикл рассказов? А, пожалуй, вот с чего:
- Владимир Васильевич я закрыл сессию. Когда надо быть на теплоходе?
- Вчера.
- В смысле? Вы же говорили у «Октябрины» вооружение начнется ближе к середине мая?
- Всё верно. На другом теплоходе недокомплект по матросам, а он навигацию первого мая открывает.
- Так-так-так? Не совсем понял? Это меня с должностью рулевого кидаете типа?
- Нет. До тринадцатого поработаешь матросом на другом теплоходе. Потом поедешь «Октябрину» вооружать.
- А что значит ответ «вчера»?
- На другом теплоходе вооружение началось вчера. Так что рассчитываю видеть завтра тебя уже там.
- Вообще никак. Прямой поезд до Нижнего от нас пустят ближе к середине июля. Так что только послезавтра.
- Хм. Ладно. До встречи на теплоходе.
Это «до встречи на теплоходе» прозвучало немного угрожающе. Как-то в духе пафосных боевиков конца восьмидесятых – начала девяностых. Что-то типа «Встретимся в аду!». В общем и целом было понятно, что собеседник не очень удовлетворен моим ответом. А вот это моё «встретимся в аду» на самом деле от правды было не очень-то и далеко. Вооружение – схоже с психиатрической больницей, в которой пациенты устроили погром. Можете мне поверить в «желтом доме» я был дважды, и вооружения мне предстояло тоже два…
В чем сходства? Все орут, все носятся, кто-то уже плюнул на работу и выпивает, а кто-то пьян ещё с прошлой ночи. Никто не помнит куда что положилипоставилиубрали (нужное подчеркнуть) в прошлом году, что рождает новые поводы для конфликтов, которые иногда приводят и к дракам. Если брать во внимание, что часть экипажа уже пьяна, а другая страшно заебалась, и так же страшно желает наебениться (простите за мой французский) – драка это не самый худший исход.
Я не спеша собрал сумки, съездил на вокзал – купил билеты и позвонил старому корешу с предложением выпить за отъезд. Друг сперва попытался съехать с темы, так как наши с ним возлияния, ещё ни разу не заканчивались без приключений, но уже через полчаса перезвонил сам и сказал, что подъедет. Исходя из постулата «Если выпил хорошо – значит утром плохо. Если утром хорошо – значит, выпил плохо» выпили мы плохо. Хотя события ночи в голове и затерялись, чувствовал себя я на удивление легко, и бодро. Бабушка (по отцу) настояла на том, чтобы я заехал к ним – поезд все равно был только в одиннадцать вечера – а они баньку затопили. Съездил. Через полгорода на общественном транспорте. По возвращению домой пылью я покрыт был ровно настолько же, насколько и до бани.
Вокзал, пирон, родня, поезд. Брат включил «Прощание славянки» с телефона – оказалось довольно громко, половина вагона грозненского поезда проснулась. Жестами показал брату, что он дебил. Он помотал головой и жестами показал мне, что он Бэтман. Довод оказался веским, так как высунувшаяся из соседнего купе рожа «коренного жителя Кавказа» всем своим видом выражающая фразу «Какого хера?», поспешила нырнуть обратно внутрь. Брат покидал вагон последним. Я крепко обнял его – мы прощались на год. Через месяц он уходил в армию. Поезд тронулся и через часик я крепко уснул.
В семь утра сошел в Волгограде, сдал вещи в камеру хранения, погулял до прибытия поезда на Нижний. Загрузился, купил у проводника лотерейку от РЖД. Забавная хрень эта лотерейка – без её наличия на руках, застукай меня проводники за курением между вагонов, меня бы оштрафовали на сумму цены лотерейки. Больше мне ничем особо поезд не запомнился, разве что улыбчивый бородатый детина, в горке, с шевроном РВСН «Мангуст», который всю дорогу в одно жало пил водочку, и не больно-то и пьянел.
И вот я в Нижнем Новгороде. Стою на пироне и совершенно не знаю, куда ехать дальше. Сначала позвонил другу деда. Он скинул мне номер капитана, и сказал ехать к канатке. Уже стоя в очереди в кассу канатки, позвонил капитану. Капитан слегка удивился, почему мне сказали чапать к канатной дороге, но сказал, чтобы я перебирался на Борскую сторону – он послал третьего штурмана, тот за мной подъедет. Третий за мной и, правда, приехал только вот, к тому моменту я уже полтора часа охуевал (не могу подобрать другого выражения) от непривычного для южанина в апреле климата.
- Ты это… извини короче… что задержался. Но тут собственно и ехать не меньше часа, - оправдывался Влад – третий штурман. Я в силу того что продрог, благостной улыбкой не отличался и был хмур. А когда я хмур, вид у меня довольно угрожающий. Дорога, если её так можно назвать, шла через лес. Темнело. В машине Влада играл какой-то незнакомый мне шансонье. Складывалось полное ощущение, что полезь я в бычку, он просто переебет меня чем-нибудь по голове, и, выбросив меня в ближайший овражек, скажет на теплоходе что никого не встретил. А учитывая что в лесу, и вдоль трассы кое-где еще лежали приличные снежные шапки – не найдут меня еще месяца четыре, а то и больше. Этой мыслью я поделился с Владом, и в общем-то обстановку разрядил. Если у человека есть чувство юмора – то я с ним сработаюсь.
Примерно через час мы и впрямь оказались в затоне, где всю зиму простоял теплоход, который меня так спешно отправили помогать вооружать. Не смотря на то, что уже почти стемнело, народ всё еще суетился и бегал. На терассе (круговая палуба, вторая палуба), двое ребят спешно закрашивали надписи «Это» и «сука!», нарисованные баллончиком до и после названия теплохода, каким-то дебилом. Наверняка оттереть не получилось, и за